Герой

Лежать в окопе было страшно. Так страшно, что, кажется, бросил бы автомат, да и задал бы деру. Подальше от геройских, мать их, будней - в мирную жизнь!
Клаус представил себе, как потихоньку выбирается из окопа, серой тенью ползет к ближайшей роще, и только там, под покровом посеченной осколками, но вполне еще густой листвы, встает, наконец, в полный рост. Рвет с рукава сержантские нашивки, втаптывает их в землю вместе с кокардой, выдранной «с мясом» из пилотки. Больше ничего делать не надо – война седьмой год идет, военной формы кругом – хоть жопой жуй, все, кому не лень, носят. Травой китель натереть, порвать в паре мест – и сойдет!
Потом добраться до станции, вскочить в проезжающий вагон, зарыться в какое-нибудь тряпье и лежать тихо-тихо, как мышка. Сколько лежать? Да чем дольше, тем лучше. Только чтоб от фронта прочь, чтобы колеса отматывали мили и стучали на стыках «Кла-ус жи-вой, Кла-ус до-мой»! 
А там – город, мирные люди, желтый свет в окошках, музыка из открытых дверей пивной. «Ну-ка, парень, нацеди-ка мне кружечку темного! Да, и всем ребятам по пиву – угощаю!»
Клаус прям почувствовал, как нос у него зарывается в прохладную пену, а в пересохший рот впитывается горьковатый вкусный дункель. Так живо почувствовал, что на минуту перестал бояться, отложил в сторону автомат и поднял голову над бруствером. И нос к носу столкнулся с ползущим к нему человеком в маске и пятнистом камуфляжном комбинезоне! Духи! Разведка!
Ужас взорвал его изнутри. Подхваченный этим взрывом, Клаус рванул нож из-за голенища и бросился на духа. Тот тоже не стал стрелять, то ли от неожиданности, то ли опасаясь поднять шум, а вместо этого вцепился Клаусу в запястье. Минуты две они катались по хрустящей от утреннего морозца траве, пинаясь, рыча, и пытались укусить друг друга, как вдруг в воздухе раздался пронзительный вой, знакомый каждому, кто хоть день побыл на передовой. Вой оборвался оглушительным грохотом, и земля вокруг Клауса взмыла вверх, оторвав его от духа.  Клаус летел по воздуху, раскинув руки, и ничего больше не слышал, кроме звона в ушах. В голове вертелось: «попил пивка!»
Внезапно из мешанины земляных комьев, раскаленных осколков и клочьев дымящейся травы вытянулась рука и вцепилась Клаусу в китель.
- Дух! – он попытался пнуть упорного гада, потом вырваться – бесполезно. Хватка была железная. Клауса дернули и мощным рывком посадили на что-то плотное, живое и горячее. Он огляделся – под ним перекатывались мышцы лошадиного крупа, а впереди возвышалась монументальная спина, одетая во что-то вроде начищенной стальной кирасы. Кирасу венчал крылатый шлем, из-под которого на спину волной спускалась копна соломенных волос.
Спасительница была похожа… точно, на валькирию. Ровно так она была изображена на стене солдатской кантины – «Валькирия уносит павших героев в Валгаллу»
- Значит я – павший, - понял Клаус и, почему-то, совершенно не расстроился.
В самом деле, теперь не надо трусить, втираться в мелкий окопчик, жрать землю при звуке летящей мины, ничего больше не надо! Теперь – только рай и вечное блаженство.
Клаус поудобнее устроился на лошади и обхватил девушку за талию – ничего личного, просто, чтоб не свалиться. И стал вспоминать, что он слышал про Валгаллу:
- Так, это место, где павшие герои пируют – это хорошо! А хмельной мед им подносят золотоволосые красавицы – совсем прекрасно.
Но было еще что-то, помимо пиров. Вылетело из головы, но он обязательно вспомнит, пока они долетят.
И сразу вспомнил: «Павшие герои проводят жизнь в сражениях с равными себе. После битвы их раны чудесным образом исцеляются, и герои всю ночь пируют, чтобы с утра снова выйти на бой. И так продолжится вечно, пока не наступит Флимбулвинтер – Великанская Зима, которая положит конец этому миру»
А вот это уже - совсем другой расклад. Мало ему семи лет в окопах? И черт ее знает, эту Зиму, когда она наступит? Это чтож такое делается, а? И помер, вроде, и снова – на фронт? Клаус так не договаривался!
- Стой, стой, тебе говорят! Я слезу! – Клаус отчаянно заколотил по бронированной спине. – Нахер мне сдалась твоя Валгалла, слышишь? Останови лошадь, я сойду!
Бесполезно. С таким же успехом можно было колотить по башне танка. Чертова баба волокла его в свой рай и даже не оборачивалась!
И нож, как на зло, потерялся. Что же делать?
И тут Клауса осенило:
- Уважаемая, это ошибка! Я – не герой, я – трус!
Ноль эмоций.
- Я.., я – пацифист, хиппи! Make love, no war! Как там, блин? The answer, my friend, is blown with the wind…Дети цветов, понимаешь, дура?
Лошадь пронзительно заржала и резко остановилась. Клаус по инерции врезался валькирии в кирасу и пребольно расплющил нос. Голова в шлеме медленно повернулась. Единственное, что Клаус запомнил, это желтые патлы и яростный взгляд прозрачно-голубых глаз. Потом давешняя стальная длань схватила его за шкирку и легко, как котенка, скинула с лошади. Он упал на землю и отключился.
Очнулся Клаус на больничной койке, замотанный бинтами по самый нос. Голова раскалывалась и, вообще, как-то качало. С трудом  приподнялся, пересчитал руки и ноги – ничего, вроде, комплект. Усилие это совсем его утомило, он рухнул на подушку и, уже засыпая, понял, что качает его по-настоящему, вместе с госпиталем, на стыках рельсов.
Он счастливо улыбнулся:
 - Кла-ус жи-вой, Кла-ус до-мой!
 И снова заснул.