Цветы

1.
    Весна щекотала ноздри целыми букетами разноцветных запахов. Снег только сошёл, а на деревьях уже вовсю распускались почки. Голуби ворковали во дворах и звонко чирикали воробьи. Я шла на работу, но едва что не пританцовывала, раз за разом ловя себя на том, что на лицо сама собой наползает улыбка. И что же со мной происходит, думала я, в чём же причина? Толи апрельский воздух действительно пробуждал в организме всплески тех самых таинственных эндорфинов, толи радость приносили простые, но радостные события, происходящие со мной в последние дни.
    А много ли женщине нужно для счастья?   Нет, я не говорю о тех особах, для которых норковая шуба и правое сиденье в «Мерседесе» являются венцом жизненных приоритетов. Таких я не понимала никогда, хотя это не помешало мне совершить на своём пути трагическую ошибку, за которую позже пришлось расплачиваться шестью годами страха и унижений.
    Впереди уже маячил «Универсам», магазин, в котором я отбивала чеки по четырнадцать часов, пятнадцать смен в месяц. Но сегодня и он показался мне каким-то цветным и едва что не дружелюбным. Я представила себе, как с другой стороны, так же улыбаясь и пританцовывая, спешит на работу он, мой Лёха.
    В Зеленогорске много магазинов, и то, что временно безработный музыкант, чтобы не сидеть дома без дела устроится грузчиком именно в «Универсам» было либо счастливой случайностью, либо происками судьбы, которая до сих пор меня не радовала.
    Правда, не скажу, что я влюбилась в него сразу же и бесповоротно, а он так же быстро ответил мне взаимностью. Нет, всё произошло само собой и достаточно плавно: Сначала мы здоровались, потом много общались на обеде, или вечером за чашкой кофе. Так я узнала, что этот невысокий, но довольно симпатичный парень никогда не был женат, хотя дважды пытался завязать отношения с девицами из среды интеллектуалок. Однако обе его попытки не увенчались успехом. А потом как-то раз вечером после работы он вызвался меня проводить до дома. Я с трудом заставился себя не выдать своей радости, и как можно более сдержанно разрешила.
    Не знаю, что уж он там нашёл во мне, обычной одинокой мамаше в полтора метра ростом и с грудью первого размера, но лично меня тянуло к нему как магнитом. Он был всегда и везде какой-то простой и настолько естественный, что это не могло не подкупать. Рядом с ним я чувствовала себя спокойно и расслабленно, и здесь, наверное, причина скрывалась в моём прошлом семейном опыте.
    Помню, как рассматривала его утром, лёжа на постели: ресницы длинные, почти как у девчонки, глубокая ямка на подбородке, а в мочке уха крошечная дырка от серьги, которую он когда-то носил. В такие моменты понимаешь, насколько близок стал тебе этот человек. Хотелось обнять его и прижаться к нему изо всех сил, чтобы не упустить, не потерять.
    Немного позже я разобралась в своих чувствах и поняла, почему Лёха привлёк меня так сильно. Он был единственным человеком в моей жизни, от которого я не ожидала зла. Возможно, это покажется вам наивным для моих-то двадцати семи лет, но это так. Бывший муж шесть лет подряд держал меня в постоянном напряжении: Я со страхом возвращалась с работы, в тайне боясь того, что сейчас открою дверь и снова увижу его вдрызг пьяного на кухне, в компании своих дружков-собутыльников. Я по двадцать раз проверяла, все ли ложки на кухне вымыты, не пересолила ли случайно борщ, и нет ли где на полу хлебных крошек, хотя знала, что даже при самой идеальной обстановке дома, он явится с работы, воняющий потом и пивом, и всё равно найдёт до чего докопаться.
    - Что у тебя пуговица на халате болтается? Тебе что, лень пришить её нормально? Ходишь, как дешёвка. Перед друзьями даже стыдно.
    Или:
    - Сколько раз тебе напоминать, что входную дверь надо вытирать снаружи тоже? Или у тебя мозги настолько куриные, что в них дольше чем на полчаса ничего не задерживается?
    Я терпела это шесть долгих лет, но однажды он перешёл все границы: Как-то раз я вернулась с корпоратива за полночь слегка навеселе, тихонько открыла дверь и вошла в коридор. Свет в прихожей тут же зажёгся. Он стоял прямо напротив в одних трусах и майке, пьяный как чёрт.
    -  Дома жрать не приготовлено, мусор не вынесен, а ты шляешься где-то до полночи? Мразь!
    Удар, может быть, и не был таким сильным, но для моих сорока пяти килограммов этого вполне хватило. Огромный фиолетовый синяк не сходил потом две недели. Утром он, как ни в чём не бывало, ушёл на работу, а я проревела до обеда, потом умылась, посмотрела на себя в зеркало и пошла собирать вещи. Слава богу, что Игорёк тогда гостил у моей мамы. Мне не пришлось ничего ему объяснять. Лишь пару месяцев спустя, он поинтересовался у меня, когда мы вернёмся домой, к папе. Я ответила, что никогда, потому что наш папа ушёл к другой тётеньке. Тогда я впервые соврала собственному сыну, но как оказалось позже, будто в воду глядела: Сукин сын уже год как трахал на работе молоденькую бухгалтершу. Уже через три дня после моего ухода она прочно обосновалась в нашей квартире, и судя по всему, на нашем супружеском ложе.
    Честно говоря, и вспоминать-то об этом теперь не хочется. Сейчас в жизни всё иначе. Тем более что Игорёк недавно съездил с дядей Лёшей на рыбалку и вернулся с кучей позитивных впечатлений. Так что, можно сказать, знакомство двух моих самых близких мужчин прошло вполне успешно.
    Но в то утро мы всё ещё подходили к магазину с разных сторон. Этот вопрос по-прежнему оставался нерешённым. Я с Игорьком жила в съёмной квартире, а Лёха в своей однокомнатной, в типичной холостяцкой квартире, где кроме самых необходимых в быту вещей не было ничего. Впрочем, не в моих принципах торопить события. Возможно, я и сама ещё не созрела для полноценной семейной жизни.

2.
    - Привет, мышонок, - сказал он и поцеловал меня в губы.
    Мы уже не прятали свои отношения от коллектива. Да и зачем? Кое-кто в «Универсаме» мне даже завидовал. И всё тело прямо таки мурашки пробирали, когда он называл меня так. Было в этом что-то тёплое и родное. Каждый раз услышав «мышонок», мне и в самом деле хотелось запищать от радости и присосаться к его губам как мышь к куску сыра.
    - Как спалось? – спросил он.
    - Без тебя как-то не так.
    Он рассмеялся и легонько шлёпнул меня пониже спины.
    - Мне, в общем-то, тоже. Всю ночь ворочался и вспоминал твои целлюлитные ляжки и волосатые ноги.
    - Задница! – я шлёпнула его по плечу и мы рассмеялись. – Пошли, давай работать, сквернослов ты мой.
    - Пойдём, мы ведь за этим сюда припёрлись, верно?
    Мы снова рассмеялись, и я отправилась в кассу за разменкой, а он, пританцовывая, пошёл в сторону разгрузки, где сидел на корточках и курил его напарник Вован.

3.
    Помимо всех прочих в «Универсаме» работал дворник по имени Вася, и, в общем-то, с него-то мне и стоило начинать свой рассказ, но женщинам, видимо, действительно дано писать только любовные романы. Там, где встречается романтика, нас сразу же заносит, как автомобиль с изношенными покрышками на обледенелом асфальте. Впрочем, мой Лёха (как же я люблю это словосочетание «мой Лёха) так же как и я принимал в этой истории непосредственное участие.
    Васе было около сорока лет. Точный его возраст, наверное, знали только в бухгалтерии. В магазине он работал уже лет пять, и надо сказать, выполнял свои обязанности на сто пятьдесят процентов, не смотря на инвалидность. Кто-то говорил, что в детстве он упал с качелей и сильно ударился головой, но реальную причину мне сказал Лёха. Он общался с Васей больше всех остальных, поскольку жил с ним в одном подъезде.
    - Два менингита, сказал мне Лёха. – Это знают все в нашем дворе. Один он заработал ещё в дошкольном возрасте, а второй добил его мозг уже лет в восемнадцать.
    Насколько я знала, жил он один, в такой же, как и Лёха «однушке», только двумя этажами ниже. Иногда к нему приезжала старшая сестра с детьми, но основную часть времени Вася проводил в одиночестве.
    В «Универсам» он обычно приходил к половине шестого утра, быстро выметал стоянку, двор и разгрузку, а затем запирался в тарнике и что-то делал там до конца смены, прерываясь только на обед, или для того, чтобы вытряхнуть мусор из урн возле центрального входа.
    - Наверняка там онанизмом занимается весь день, - сказала как-то Светка, продавец из гастрономии.
    - У кого, что болит, - бросила я.
    На самом деле он был совсем безобидный, словно ребёнок, и я уверена, просто так мухи бы не обидел. Иногда он подкармливал голубей во дворе магазина, хотя и регулярно получал за это нагоняи от начальства, которые там же ставили свои иномарки, и каждый вечер вынуждены были соскребать с них птичий помёт. Но то, что он делал в тарнике, долгое время оставалось для всех нас секретом. Ключ был только у него. Впрочем, никто особенно и не интересовался дворницким инвентарём.

4.
    В тот самый майский день, когда Лёха купался в лучах моих искренних симпатий, Вася заболел. На работу он не пришёл, но Лёха пообещал, что подметёт за него и обо всём договорится с начальством.
    День пролетел как-то слишком быстро. Покупателей было мало, как и машин, что позволяло Лёхиному напарнику полдня продремать на разгрузке, пока он сам носился с метлой вокруг магазина.
    Вечером, в начале шестого Ленка Теняева заменила меня на кассе и отпустила попить кофе. Лёха поймал меня в коридоре. На лбу у него блестели бисеринки пота, а сам он показался мне слегка взволнованным.
    - Освободилась? – спросил он.
    - Ага, - ответила я. – Пойдём, я тебе кофе сделаю.
    - Нет, Кристин, погоди минутку, - он вытер лицо и лоб рукавом рабочей рубашки. – Я кое-что показать тебе хотел.
    - Ну, ладно, пойдём.
    Его предложение меня слегка сбило с толку, но не удивило. Лёха, наверное, как и все музыканты, всегда был чуточку странный, но это мне даже нравилось. Он взял мою руку в свою мозолистую ладонь и повёл через разгрузку во двор магазина.
    - Лёш, а куда мы идём?
    - В тарник, - бросил он. – Вася дал мне ключи сегодня утром и попросил кое-что сделать для него.
     - Я знаю…
     - Нет, ещё и другое, помимо работы. Я тогда торопился и сразу не понял, что именно ему нужно, да и вообще его сложновато понять, ты же знаешь. Но сейчас открыл дверь и офигел.
    - А что там?
    - Сейчас сама всё увидишь.

5.
    В тарнике было довольно темно и заметно прохладнее, чем на улице. Вдоль шершавых шлакоблочных стен громоздились запыленные ящики из-под пива, деревянные и стальные лопаты, мётлы ещё какой-то хлам. А в центре располагался простой старенький стол с прикрученным к нему верстаком. Его поверхность была завалена опилками и деревянной стружкой разного калибра. В углу стояла банка с надписью «лак» и кисточкой, лежащей на крышке.
    Лёха отпустил мою руку и сделал пару шагов в глубину помещения, чтобы найти выключатель. Тусклая лампочка обстановку не улучшила, но всё же слегка рассеяла полумрак.
    - Вася заболел, - сказал Лёха. – Видимо весеннее обострение, или что-то типа того. А завтра у его матери день рождения.
    - У него мама живая?
    - В том-то и дело, что нет, - Лёха грустно улыбнулся. – И как я понял, уже давно.
    - Подожди, а ты-то тут причём?
    - Ну, он попросил меня забрать в тарнике какой-то цветок и подарить его матери с наилучшими пожеланиями от любимого сына. 
    Я было открыла рот, чтобы произнести что-то невнятное, но он жестом остановил меня и продолжил:
    - Утром я ничего не стал искать, думал, там какой-нибудь засушенный полевой цветок, вроде ромашки или мать-и-мачехи, что с Васи-то возьмёшь, а сейчас зашёл в тарник, чтобы убрать метлу и увидел вот это.
    Он подошёл к столу с верстаком, открыл ящик и вынул из него то, что заставило меня ахнуть.
    - Господи! – услышала я свой собственный голос.
    Мы стояли, и словно загипнотизированные, молча рассматривали цветок, который бедный Вася собирался подарить своей покойной матушке на день рождения. Эта была роза, сделанная из дерева, размером чуть больше настоящей, но столь реалистичная, что казалась невероятной: Тонкие лепесточки, бутончик и даже стебель, с вырезанными на нём листиками и шипами.
    - Бог ты мой! – роза была такой красивой, что я не могла отвести глаз.
    - Вот так, - Лёха бережно держал её на раскрытых ладонях. – А Василий-то у нас – настоящий гений.
    - Так вот чем он тут целыми днями занимается.
    Теперь было понятно, откуда здесь древесная стружка и зачем нужны верстак с лаком.
    - Чем он её вырезал? – Я осторожно коснулась пальцем одного из шипов на стебле розы. Он был такой же острый, как и на настоящем цветке.
    Лёха кивнул в сторону стола:
    - Там, в нижнем ящике у него целая куча резаков по дереву. Есть даже тонкие, как иголки.
    - С ума сойти! – продолжала восхищаться я, поглаживая кончиками пальцев покрытые лаком лепестки и листочки. И в этом трансе я даже не заметила, что Лёха почему-то смотрит уже не на цветок, а на меня.
    - Кристин, - тихо сказал он. – По-моему, я тебя люблю.

6.
    На следующее утро мы вместе поехали на пригородное горбуновское кладбище, где уже много лет покоилась Васина мама. Я несла в руках сделанную им деревянную розу, но думала совсем о другом. У меня из головы не выходило вчерашнее признание Лёхи. Как-то сами собой вспоминались потраченные впустую шесть лет жизни, и радость от происходящих перемен в личной жизни смешивалась в моём сердце с грустью.
    Погода была потрясающая: Солнце по-летнему пекло, вокруг пели птицы. Лёгкий весенний ветерок раскачивал верхушки сосен и елей. У высоких ржавых кладбищенских ворот мы остановились. Сразу за ними вглубь леса уходила узкая аллея, от которой в разные стороны извивались неровные проходы, засыпанные работниками кладбища мелкой щебёнкой. Оградки и памятники располагались в совершенно хаотичном порядке, так что при всём желании, не зная точного места, найти определённой захоронение не представлялось возможным.
    - Ты точно знаешь, куда идти? – Спросила я.
    Лёха кивнул:
    - У меня вчера ушёл остаток вечера на то, чтобы выяснить это у Васи. Бывает же так. Двух слов связать не может, глупый как ребёнок, а такие вещи умеет делать.
    - Гений, - сказала я.
    - Вот именно, - кивнул он.
    Мы зашли за ворота и Лёха сразу же уверенно повёл меня вглубь кладбища, лишь изредка останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Наконец, минут через десять мы остановились у низкого мраморного памятника на котором были выгравированы нужные нам фамилия, имя и отчество. С фотоовала на нас смотрела довольно симпатичная молодая женщина. Тут же, в пределах оградки мы увидели небольшой столик. Лёха поставил на него сумку, повернулся к могиле и хотел мне что-то сказать, но неожиданно замер.
    - Что с тобой? – Чуть встревожено спросила я.
    Вместо ответа он указал пальцем вниз. Тогда и я увидела, что же так удивило моего избранника. Роза едва не выпала из моих разом похолодевших рук.
    Издали это казалось всего лишь грудой неубранной с осени и уже полуистлевшей листвы, но при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что могила женщины просто завалена вырезанными из дерева цветами. Некоторые из них были ещё целые, другие уже почернели от сырости и превращались в труху.
    - Давай выпьем, - сказал Лёха. – Мне как-то не по себе.
    Я смогла лишь кивнуть. Язык словно присох к нёбу.
    Уже потом, после пары стопок коньяка мы смогли более спокойно оценить обстановку и даже детально рассмотреть обилие самодельных цветов, уложенных на могиле. Все они были вырезаны из дерева и покрыты лаком, который, конечно же, не спасал их от влаги. Самым удивительным было то, что Вася вырезал далеко не только розы: Столь же тонко и искусно выполненные с соблюдением всех пропорций и идеальной схожестью с оригиналами, здесь обнаружились ромашки, тюльпаны, астры, пионы, гиацинты и даже колокольчики. Оставалось только гадать, откуда у инвалида в голове столько прообразов, или, может быть, он вырезал их с натуры.
    - С днём рождения вас, Ирина Ивановна, - тихо сказала я и аккуратно уложила поверх прочих цветов и новую Васину розу.
    Лёха крепко обнял меня и поцеловал в щёку.
    - Порой жизнь сильно удивляет, - сказал он.
    - И хорошо, что иногда она удивляет приятно, - добавила я.
    Лёха снова поцеловал меня. На этот раз в губы. Я задержала его поцелуй своими губами. Неприлично, конечно, делать такое на кладбище, но я не смогла сдержаться. Я посмотрела ему в глаза и подумала, что, наверное, пришло время сказать самое главное.
    - Лёш, переезжай ко мне.
    Он нисколько не удивился:
    - А может, вы с Игорьком переберётесь в мою норку?
    - У тебя одна комната. Как мы там втроём?
    - А у тебя съёмная.
    - Проживём как-нибудь. Разве это главное?
    Лёха улыбнулся:
    - Наверное, ты права. Живём-то мы не вечно. Надо успевать любить.
    - Лёш, - я прижалась к нему ещё крепче. – По-моему, я тебя тоже люблю.