Название

Очень важно придумать хорошее название – очень! Ловкая формула краткостью своею убеждает и несколько лет все думают, что жизнь называется ЭДАК ВОТ. Название становится вектором. А это уже – начало структуры, подобие мировой линии. Как же без него! СПРАВЕДЛИВОСТЬ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА и НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ ДЛЯ РАЗВИТИЯ, ОСОБЫЙ ПУТЬ, ВЕЛИКАЯ МИССИЯ… Только в своё время, в тот самый момент, когда название совпадёт с истинными волнами гравитации смысла.
В какой-то мере – игра, конечно, но с великими числами…

Но всё это - частности, частности... И название отражает всего лишь крупицу смысла, махонькую лепёшечку краски, потому что настоящее название, обнимающее ядро смысла, уже давным-давно использовано по совершенно ничтожному поводу: ТЯЖКИЙ ПУТЬ ПОЗНАНИЯ... Приходится крутить петли вокруг, да около, и, пытаясь вырваться из паутины ложных смыслов, давать плоские и прямые формулировки, вроде, например, такого: ОЧЕНЬ РАННЕЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ или КТО СТОИТ НА ЧЕТВЕРЕНЬКАХ?

И хотя я имею право говорить только о себе самом, я всё-таки употреблю имя собственное, знакомое многим, и многими употребляемое тоже: «Россия». Употреблю, как обозначение очень большой части души моей – извините!
Россия начала узнавать себя. Настоящая Россия, не тургеневская, не чеховская, не умильно-приблатнённая от Высоцкого,- а настоящая, заоконная, никогда не читавшая и нигде не бывавшая, попившая, погулявшая, поворовавшая и поголодавшая вдосталь на воле. На воле с лицом старца-Пугачёва, бритого маразматика и добряка с сырыми щеками и трескучим косным голосишкой, расколдованного, разговорённого и выпущенного на свет божий из подземелий Обойдённого Мира великим магом, жизнерадостным волшебником, почитаемым наравне со святыми, кудрявым юношей-купидоном, со звериною поволокой умных и раскалённых глаз.

С ними, но начала. Начала узнавать и с ненавистью глядеть теперь на самоё себя. Она начала подозревать, что исчезнет, поскольку была всё это время не народом, а рабами и рабовладельцами. А любви её так и не научили святые, пророки и проповедники-юроды.

...что и выдаст революционное начало настоящего духовенства её – интеллигентов, революционное начало культуры её, истинное начало, земляное, дезорибонуклеиновое! Взвалив на плечи бремя мессианства, не оглядевшись, не утеревшись, не прорастив в смысловые коды здравого рассудка, впопыхах не подхвативши тысячелетней связи с привычками ОБЫКНОВЕННЫХ ЛЮДЕЙ, зашагала культура невесть куда, к ВЕЛИКОМУ и ПРЕКРАСНОМУ, к добру и справедливости... И вечно буду тем любезен я народу...

И пророчества будут теперь уже только пророчествами о негодности сущего, а мессианство – понуждением к лучшему будущему, прямо завтра уже, потому что проповеди пойдут от частных и весьма ограниченных в возможностях лиц, от ОЧЕНЬ ОТДЕЛЬНЫХ людей, самоназыванием ставших пророками, а, отнюдь не от ХРАМОВОЙ всеобщности и сдержанности.

...не располагая вечностью, она сможет предложить только ближайшее будущее, а, пытаясь увидеть что-нибудь далее, увидит только чеховскую БЕЗНАДЁЖНОСТЬ ПОШЛОСТИ, то есть увидит прошлое. Оперируя только земными понятиями – ведь она от говоренья пошла, а не от молчания, – будет звать она всегда только к РАЮ НА ЗЕМЛЕ, поскольку ПРОРОК у неё общается в высшие минуты свои только с маленьким внутренним божеством ОТДЕЛЬНОГО человечка, а вовсе не с Богом, до которого атлантам души гораздо далее чем самым ОБЫКНОВЕННЫМ людям, хотя бы в силу гордыни... я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастёт народная тропа... Это – не Гораций. Это – Пушкин!

...и всегда, заменяя прямую логику воображением, она будет сохранять некое своё, высшее, возможно, УБОЖЕСТВО. Во всяком случае, катастрофы двадцатого века предугадать она не смогла. Поныла о пришествии Великого Хама (какого Хама? откуда пришествия?), потрепалась о соборности и общинности (не перед взыскующим ли взором барина? не от нищеты ли неизбывной?), попугала «русским бунтом», совсем как Гудвин –  ВЕЛИКИМ И УЖАСНЫМ, да и забыла подумать о том, что каждому ЧЕЛОВЕКУ хотелось бы наравне ходить по земле с иными человеками, не меняя удобные делу сапоги и поддёвку на фрак и лакированные туфли (одежду высшей, но очень убогой расы), что накопление ненависти – это опасно, что в девятнадцатом веке, уж не говоря о двадцатом, мужчин нельзя называть мужиками, а женщин – бабами. Ну, а тем более БИОМАССОЙ. Новодворская в компании с Алексеймаксимычем Пешковым – не Чехов, конечно, но и умнейший Антон Палыч забывал об опасности мести ВЕЛИКОЙ И УЖАСНОЙ. «Усадьба – хорошая, мужики нас любят...» Отметьте: не соседи, а мужики.