Самая темная ночь... 12-я глава

                -12-



      Утреннее солнце ярко осветило комнату.
 Просыпаться не было сил, за ночь она так и не отдохнула.
 Но, Ирина открыла глаза и сразу же вскочила на ноги.
 Она спала эту ночь на своем диване и от этого находилась в состоянии панического страха, за здоровье дочери.
 Каким бы сильным не был человек, но когда он каждый раз слышит, от самого дорого существа на земле, фразы:
 - "Я умираю", "Я схожу с ума".
  То поневоле начинаешь бояться, что это правда. -
 Ирина на цыпочках подошла к дивану дочери.
 Та лежала как натянутая струна, казалось, коснись и она лопнет.
  - Она так изменилась. – Горестно подумалось Ирине.
 - Стала похожа на сушеную воблу, сквозь ее кожу можно анатомию изучать.

 Но больше всего меня подавляют ее заострившиеся, черты лица, они кажутся не естественными.-
 Глубоко вздохнув, Ирина с трудом выдохнула воздух и помотала головой, что бы вышвырнуть из мозгов чудовищную мысль, что так пугала ее.
 В груди что-то сдавливало и покалывало.
 Прокравшись в ванную, она стала под прохладный душ, и уже там не сдерживая громкие рыдания, дала волю слезам, надеясь, что шум воды заглушит ее всхлипывание.
 Но, несколько секунд спустя, дверь в ванной широко распахнулась, Ирина вздрогнула, испугавшись, и чуть не повалилась в скользкой ванне, а Ксения громко с тревогой спросила:

 - Что случилось?! Ты плачешь!?
 -Нет, с чего ты взяла? Почему ты не спишь?
 Ещё так рано. - Ирине пришлось приложить колоссальных усилий, чтобы задать этот вопрос как можно спокойней.
 Хотя ей казалось, вся кровь, прильнула в этот момент к ее голове от нервного напряжения.

 - Я слышала, как ты подошла ко мне, а потом как ты вышла, и стало тихо.
 Я думала, ты сбежала. Мама! Пообещай, что ты меня не оставишь!
 Пообещай, что ты не куда не уйдешь!
 -Я тебе это обещаю. -
 Мать старалась говорить как можно убедительнее.
 - Но как же мы будем жить? У нас даже в магазин за хлебом некому сходить.
 Нам надо....
 -Не надо! Мы не будем, есть хлеб. -
 Быстро и твердо заявила дочь.
 -Хорошо, как скажешь.
 Но в больницу мы надеюсь, поедем? -
 Выключая воду и натягивая халат, спросила Ирина.

 - Мама, а ты меня стукни, чем не будь по голове, и отвези в таком виде.
 Что бы я никого не видела и ни чего не чувствовала.
 - Нет, дорогая лезь в ванну, и давай одевайся.
 Доктор нас ждать не будет.
 У него знаешь, сколько людей на приеме, а мы без записи.
 Ксюша затеребила свою бровь.
 Руки беспокойно искали, чем заняться, что бы хоть что ни будь сдавить или скрутить. В глазах горел жгучий страх.
 Она никак не могла решиться. Наконец еле выдавила:
 - Мама побудь здесь, я только возьму белье, я постараюсь вернуться быстро.
 Никуда не уходи.
 - Куда ж я уйду….

 Ирина помогла дочери залезть ванную, включила ей воду и задернула штору.
 Сама уселась на крышку унитаза, печально уставившись перед собой.
  Из оцепенения ее вывел голос дочери:
 - Мама, ты здесь?
 - Да, я здесь, давай быстрее. –
 Ее это все уже начинало выводить из себя, но она, стараясь не сорваться на крик, стиснув зубы, сдержано отвечала дочери.
 Но, все-таки не выдержала нарастающего напряжения, подняла обе руки вверх, словно взывала к кому то, умоляющи, прошептала:

 - Ну, где? Где? Где мне взять силы и терпения…
 - Мама ты не ушла? – Снова тревожно спросила Ксения.
 - Не-е-ет… - Вырвалось у Ирины, и она иступлено принялась колошматить и рвать рулон туалетной бумаги, в конце концов, она успокоилась.
 Шум воды стих, шторка отодвинулась, и Ксения в ознобе и с посинелыми губами вышла из ванны.
 - Ксеня, ты, что под холодным душем мылась, почему тебя так трясет? –
 пораженная видом дочери спросила Ирина.
 - Нет, мама я горячей водой мылась.
 Меня трясет от страха.

 Ксения одевалась медленно и хаотично, натягивая на себя все, что видела в шкафу.
 Ирина ждала, молча, понимая, что дочь умышлено, тянет время, что бы никуда не ехать. Но время уже поджимало, глянув на часы, Ирина попросила:
 - Ксюша, одень уже хоть что то, мы опаздываем, придется до метро и так брать такси.
 Ксения вздохнула, слово «опаздываем» ее даже радовало.
 Ирина, не выдержав ее медлительности, схватив, первые попавшиеся джинсы и футболку принялась натягивать их на дочь.
 Ксения молчала, только укоризненно смотрела на мать.
 Заправив на ней одежду, Ирина потащила Ксению к двери.
 Замок щелкнул одновременно со вскриком Ксении.

 Она попятилась назад, защищаясь руками от кого-то невидимого, запричитала, затараторила:
 -Нет! Не надо. Не надо.
 Пожалуйста, не надо. Мама!
 Все плывет перед глазами… Мама, мне плохо.
 Мама, я не выдержу. В голове темно. Темно!
 Я ощущаю эту темноту. Мама!
 Словно голова расслоилась на две части, а между ними черная полоса.
 Мама, почему так темно? Меня качает, качает.
 Мама, где ты? Останови качели, мама!
 И в ушах такой шум, я погружаюсь на большую глубину…

 Ирина, тоже кричала. Она пыталась остановить, схватить свою дочь и затащить в квартиру.
 Но, та вырывалась, и все время звала мать.
 Ирина ей отвечала, умоляла, уговаривала, но та как будто смотрела сквозь нее.
  Мать зажала между двух ладоней голову дочери, смотрела прямо ей в глаза, кричала прямо ей в лицо, пыталась ее удержать, успокоить, но дочь носилась по общему коридору по лестничной клетке, словно ослепшая, натыкаясь на углы стен, на чьи-то тумбы, ящики, коляски.

 А Ирина металась за ней по безлюдной лестничной клетке, и никого рядом не было, чтобы ей помочь.
 Ирина видела, что дочь её из последних сил держится на ногах.
 Её тонкие губы стали еще тоньше и приобрели лиловый оттенок.
  А вокруг рта проступила не здоровая желтизна.
 Мать поняла, что Ксения не реагирует на звуки и не ориентируется в пространстве, поэтому с последних сил удерживала за одежду дочь, что бы та не бросилась вниз с лестницы, но силы были на исходе.

 На шум вышла соседка охнула и снова скрылась.
 Ксения сразу же отреагировала, на скрип ее двери, она всем телом дернулась, и на мгновение замерла, а Ирина, воспользовавшись моментом, зажала ее в угол, крепко прижав её дрожащее тело к стене.
 Напряжение обоих нарастало.
 Где то на верхнем этаже вызвали лифт, проезжая мимо них старая кабина громыхнула и заскрипела, а Ксения, как пружина, сначала жалась, затем выпрямилась, вырываясь с рук матери, в новом угаре рванула вниз по лестнице.

 Ирина помчалась за ней, держась за поручень, и не видя ступенек, она стремилась догнать и ухватиться хоть за что-то из одежды дочери, но все было тщетно.
 Ударившись об входную дверь подъезда, Ксения вырвалась на улицу, заметалась по площадке, натыкаясь на столбы и на жильцов, подошедших к подъезду.
 Глаза у неё горели, весь ее вид вызывал испуг у проходивших мимо людей.
 Грохот машин, крики детей, скрип двери и шорох разбросанных пакетов, заставляли девушку, каждый раз вздрагивать и менять направление, наткнувшись на лавочку, она споткнулась, вызвав тем самым переполох у сидящих на ней старушек. Они взволновано, зашумели и отпрянули во все стороны.

 Ксения, свалилась под скамейку, зажала уши руками и заскулила.
 Ирина навалилась на нее и почти вдавила в землю, затем с немалыми усилиями развернула вверх лицом.
 Поодаль них скопились любопытные прохожие, одни из них предлагали:
 - « надо вызвать скорую»; другие доказывали:
 - «что не один автомат по близости не работает»; и что
 - «те не приедут, бензина у них, видите ли, нет»; и
 - «вообще в стране беспорядок»; и
 - «люди с голоду падают в обмороки»; и
 -«что бы их всех так же об землю кидало»… -

 Ирина была в отчаянии, она, положила голову дочери на колени, принялась счищать с лица ее мусор, гладить и прижимать к себе.
 - Вставай моя девочка, пойдем домой.
 Позвоним доктору, попросим приехать к нам.
 Все будет хорошо. Вставай. –
 Голос матери дрожал, она готова была разрыдаться.
 Маленькая старушка, проходившая мимо, внимательно посмотрев на них, немного поразмыслив, направилась в их сторону.

 - Я прошу прощения что вмешиваюсь.
 Девушке что плохо? Сердце, да? Такая жара, что и молодым плохо сейчас. -
 Она присела на скамейку у ног Ксении, порылась в потрепанной сумочке, достала валидол. - Возьмите, хоть немного легче станет.
 А, вот еще, не побрезгуйте. -
 Она протянула маленькую бутылочку из-под минеральной воды.
 - Это простая вода, но холодная.
 Вы, ею оботрите девочке лицо, и дайте попить.
 Ирина взяла все, что дала ей сердобольная старушка, и, глядя ей в глаза, вместо благодарности беззвучно заплакала.

 - Ну-ну, милая. Никогда не отчаивайтесь.
 Никто не знает, для чего нам Господь испытания посылает.
 Может, чтобы стали сильнее.
 Или изменили свой образ жизни и себя.
 Только не надо спрашивать Его за что, вам все это.
 Спросите лучше об этом у себя. Да, да лучше вас ответа не знает некто.
 И ни когда не говорите что - это самое страшное испытание, какое может быть, - иначе вам покажут что есть еще страшнее.

 Лучше примите то, что есть с благодарностью...
 Когда вы начнете исправляться, то и вокруг вас тоже все станет лучшим.
 А Вы крещенная? Православная?
 - Да,… наверное. - Смущаясь, зачем то солгала Ирина.
 - Что же Вы так скорбно об этом свидетельствуете?
 Милая моя, хоть Вы еще стоите на месте, но уже стоите в правильном направлении, идите в церковь и, прежде всего на исповедь.
 Исповедь и Причастие это начало всех начал, начало вашего исцеления.
 Идите и спасайтесь…
 Женщина подвелась, погладила Ирину по плечу, и тихо побрела дальше.

 Ирина глядела ей в след и чувствовала, что ей стало легче.
 Она вытерла слезы и смочила водой лицо дочери, отреагировали на влагу только ресницы Ксении, Ирина попробовала еще влить хотя бы глоток и в рот дочери но, та крепко сжимала зубы. Тогда Ирина просто хлюпнула воду на грудь девочке, та поежилась и открыла на секунду глаза, но не в состоянии сосредоточить взгляда, снова закрыла.
 Толпа с облегчением вздохнула.
 
 Ирина попыталась поднять с земли и положить Ксению на скамейку что бы напоить водой и засунуть ей рот валидол.
 Пошатываясь, она медленно подвелась и потянула Ксению на себя, и уже почти водрузила на скамью, как, та вдруг открыла глаза, схватив ее за одежду, принялась изо всех сил смыкать и рвать ее.
  - Успокойся, доченька, пожалуйста.
 Пойдем домой, ляжешь в кровать, там тебе станет легче. -
 Ирина, крепко прижав одной рукой к себе Ксению, другой гладила её лицо, заглядывала ей в глаза, боясь, что та снова потеряет сознание.
 Целовала и успокаивала, пытаясь уговорить.
 Но та продолжала терзать одежду матери, тошно подвивать, и извиваться, а затем, неожиданно открыв широко глаза, затараторила:

 - Нет, не надо врача. Нет, нет, нет, я не хочу врача, а то он меня в сумасшедший дом отправит.
 ...Мама, мамочка, милая, не надо.
 Мама, мне плохо! Я хочу спать....
  Нет, я никуда не пойду, давай я тут посплю. -
  Ксения начала сползать на землю, пытаясь прижаться лицом к ногам Ирины, скрутилась в комочек и мелко задрожала.
 Обессиленная и перепуганная поведением дочери, Ирина уселась рядом, лицо её исказилось в страшных муках тревоги за дочь.
 Чем и как ей помочь она не понимала.
 За своей спиной она слышала перешептывание ротозеев, что не пытались ей ни чем помочь, а лишь с любопытством наблюдали картину ее страданий и унижений.

 И она сорвалась, охваченная опасением, что дочь сходит с ума и стыдом перед собравшейся толпой, уже сама не понимая, что она делает, стала хлестать дочь по щекам, трясти ее за одежду надеясь, что это приведет её в чувства.
 И Ксения, ощутив физическую боль, открыла глаза, и в них мелькнул уже здравый рассудок, она укоризненно прищурилась и с обидой в голосе произнесла:

 - Мама…, зачем? Зачем, ты так жестоко…
 Мне ведь больно мама. Я так устала…
 Я не в силах с этим бороться, это сильнее меня…
 Но, услышав шуршание подъезжающей машины, и скрип тормозов, она снова зажала уши, по ее лицу стало видно, что эти звуки причиняют ей не выносимые мучения. Ирина, ахнула от вины перед дочерью, обхватила ее руками, прижала к груди и как маленького ребенка принялась покрывать поцелуями, и укачивать.

 Из машины вышел, молодой парень, явно иностранец, он подошел к ним вежливо поздоровался, а, затем с сильным акцентом, застенчиво спросил:
 -Простите, я вижу, девушка себя плохо чувствует? Я могу вам чем-то помочь?
 -Нееет…. - Покачала головой Ирина, глядя мимо него.
 - Я, могу вызвать скорую.- Он поспешил достать свой сотовый телефон.
 - Нет, нет большое спасибо.
 - Тогда если позволите? - Парень взял тонкую руку девушки и стал нащупывать пульс. Ласково улыбнувшись, он сказал:
 - У неё сильная тахикардия, и выпадает экстрасистола, но это по всей вероятности не сердце.
 Мне кажется, имеет место стрессcc или сильное переживание.
  Я скоро буду иметь диплом врача.
 Но, здесь такой шум, и я не могу сказать точно.
 Ирина погладила его смуглую руку, державшую запястья её дочери.

 - Спасибо, спасибо мы сейчас домой пойдем. Дома будет легче.
 - Я специально, остановил здесь своя машина, что бы помочь, и я не уйду, бросив вас на дороге.
 Ирина посмотрела на дочь, ту хоть и потряхивало, и сводило судорогой, но она не вырывалась больше, глаза ее были закрыты, она как будто бы даже притихла.
 - Не волнуйтесь это не обморок, она просто спит.
 Давайте я вам помогу. –
 Парень довольно легко приподнял девушку на руки, но мама тревожно все еще держалась за дочь, он улыбнулся ей, сморщив смешно нос, покачал головой.
 – Не стоит так волноваться, я не причиню ей боль. Где ваш дом?
 Ирина быстро направилась к подъезду, Парень понес Ксюшу следом. Народ одобрительно заволновался и даже расстроился, что действие, разыгранное перед ними, закончилось на самом интересном моменте.

 - Нужно душ, холодный - горячий, холодный - горячий.
 Чай из трава, миааты, меилисссы. И много, много сссмеха. –
 Парень сидел на стуле рядом с диваном Ксении.
 - Вы телевизор не включите. Там плохо, много негатиф, сссмерть, кровь, перессстройка, бандиты ссстреляют.
 Не надо ей это фитеть. Фключитье музыку, смешное фитео.
 Ей нужен радость, Фитамин счассстия. КВН можно, трузья феселые можно.
 Много, много трузья, фнимание, любофььь… Много сссвета и любфи.
 Хобби тоже корошо.
 
 Ирина слушала его рекомендации, с трудом разбирая слова.
 То, что касалось медицины, он произносил, уверено и понятно, все остальное ему давалось с трудом.
 Её взгляд упал на папку для нот, которую он держал в руках.
 Перехватив её удивленный взгляд, парень смущено объяснил:

 - Музыка это мой хобби. - Он посмотрел на время в мобильном телефоне и поднялся. -– У-у-у, я опоздал на мой репетиций.
 Професссор снова будет гофорит, что я «такой пиессса испортил».
 – Парень порылся в портфеле и достал оттуда упаковку таблеток.
 – Много не надо…, одну, когда совсссем плёхо.
 Когда совсссем плёхо, нужно маленькая таблеточка и сон, тоже много сон. Надо ссспециалист, психолёх тоже надо. -

 Увидев, что женщина пытается достать деньги с кошелька, парень улыбнулся и смущенно протянул к ней руку.
 Ирина была в замешательстве, кроме трех ста долларовых купюр у нее других денег не было, просить сдачу, она не смела, и что делать не знала.
 Поняв ее замешательство, парень еще больше стушевался.
 -Ссснова я «такую пиесссу испортил», вы меня не так поняли, снова протянул он руку Ирине.
 – Меня зовут, Ажан. Я сссдесь рядом живу. Работа для меня сссдесь очен близко.
 Я могу к вам зайти еще на немного. Если можно?
 - Простите… - Сказала, сконфужено улыбнувшись, Ирина.
 – Конечно, заходите, я уж точно вам буду рада.
 Он улыбнулся ей в ответ. - Жизнь держисссь! Да, девушки?
 Ирина кивнула ему головой, и проводила до двери. Парень помахал ей на прощание рукой и, улыбнувшись, ушел.

  Ирина подошла к постели дочери.
  - Мама, пожалуйста. Пусть ни кто не приходит, я так устала.
 Устала бояться, устала жить.
 Я чувствую, что мне даже внутри холодно.
 Я даже не могу шевелиться, мне все время хочется спать.
 Я словно падаю в пропасть, и от этого ощущения немеет сердце.
 Мне хочется расслабить все мышцы и умереть.
 Ирина вздрогнула, дочь оказывается, уже не спала.

 - А как ты выдержала…, и тебя не беспокоило присутствие этого иностранца? –
 Не зная удивляться или радоваться этому, спросила Ирина.
 - Конечно, беспокоило, еще как, но у меня нет силы, мышцы мне не подчиняются, я не могу, даже шелохнутся.
 К тому же от него веяло таким теплом и уверенностью, что рядом с ним, я смогла удержаться от.… -
 Ксения махнула рукой.
 – Сама знаешь от чего. Укрой меня мама, меня снова знобит.
 И дай мне его таблетку…, мне хочется крепко уснуть, я чувствую полное изнеможение.

 - Да, поспи… - Подав дочери таблетку, и стакан с водой Ирина укутала Ксению в пуховое одеяло, невзирая на то, что жара на улице достигала 35 градусов.
 Села у ног, Ксении сложив на коленях распухшие от физического перенапряжения руки. Они с дочерью обе выдохлись и почти не разговаривали.
  Вскоре дочь задышала ровно и ее рука, которая все время крепко сжимала мамин локоть, мягко сползла на постель, Ирина привстала, прислушалась, и, убедившись в том, что дочь уже крепко спит, вяло побрела на кухню, не зная зачем, и что ей там делать. Ей просто хотелось побыть одной, посидеть, уставившись в одну точку и забыться хоть на малую долю секунды, ибо, как только у неё появлялась искра надежды, и уверенности, что все еще обойдется, как новый приступ дочери, выбивал все из-под ее ног.
 Она села, прислонясь к стене, закурила, прикрыв глаза, и просто наслаждалась покоем…
 Ей показалось, что она только прикрыла глаза, но когда в дверь позвонили, и она дернулась, то обожгла палец уже об истлевшую сигарету.

 В дверь настойчиво позвонили еще раз, еще и ещё. Ирина вся напряглась и бросилась в комнату. Испуганная Ксюша с пылающим лицом забилась в угол дивана.
 - Мама не открываааай! –
 Но звонок заклинивало, он верещал, и терпеть такое было не возможно.
 Ксения зарылась под одеяло и принялась лупить кулаками подушку.
 Ирина беспомощно вздохнула и на цыпочках подошла к двери, поглядела в глазок.

 За дверью стоял милиционер с папкой под мышкой, и с удостоверением в поднятой руке. Услышав шорох за дверью, он громко отчеканил:
 - Соловьёва Ксения, здесь проживает?
 Я ваш участковый, Геннадий Рудько.
 Мне нужно задать ей пару вопросов. -
 Ему не ответили. Милиционер снова нажал на звонок.
 - Откройте. А не то придется по повестке ко мне в участок прийти.
 Ирина потянулась к замку, но голос дочери её остановил.
 - Мама, я же тебя просила! Ну, как ты можешь?!
 Я этого не выдержу! ...Мне больно. Мне вот здесь больно…-
 Ксения гневно смотрела на мать, прижимая ладонь к груди.

 В дверь позвонили ещё.
 - Я, знаю, что вы дома. Ирина Андреевна, мне соседи ваши сказали.
 Откройте, пожалуйста. – Не сдавался участковый.
 – Откройте, для вас же сложнее будет ко мне в участок идти.
  - Уже спокойней добавил участковый.
 Ирина щелкнула замком. Дочь со стоном плюхнулась на диван, вытянувшись в струну. Мать впустила милиционера, и молча, побежала к дочери.
 Ей показалось, что Ксения не подаёт признаков жизни.
 На подкошенных ногах Ирина подошла к дивану.

 - Мама, я же просила…, ты, когда-нибудь меня так убьешь окончательно…
 - Не открывая глаз, ели слышно прошептала укоризненно дочь, ее лицо покрылось испариной, тело снова лихорадило.
 Ирина истерзанная психологически, и в некотором роде, физически, как под гипнозом накапала себе в стакан Корвалола, затем передумав, влила капли в рот Ксении.
 Ей самой казалось, что она отупела и даже потеряла чувство реальности.
 Участковый, с порога молча, наблюдал за происходящим в комнате. Он был не высокого роста, крепкого телосложения, с говором деревенского парня, создавалось впечатление, что он простой работяга со стройки, только одел для солидности рубашку с пагонами.
 Милиционер, еще немного подождал и, не церемонясь, прошел в комнату, усевшись на стул у изголовья девушки, открыл свою записную книжку и медленно, чеканя слова, произнес:

 - Гражданка Соловьёва.
 Вы можете мне не отвечать.
 Как не отвечали следователю в больнице.
 Вы заявления не подавали и дело можно закрывать.
 Поэтому нам велели просто прейти к вам и все по форме записать.
  Так нам велено… Я просто для формальности заполню необходимые бумажки, и уберусь отсюда.
 Договорились? Только для формальности.
 Так полагается везде делать. И нам так велено. –
 Он громко шмыгнул носом, достал из папки лист бумаги, ручку и приготовился писать. - А вы Гражданка… – уточнил он снова фамилию в блокноте.
 – Соловьева. Лежите, и страдайте дальше. –

 Он вдруг передумал писать, встал, положил свою папочку на стул и подошел к стене, где висели Ксенины рисунки.
 – Это вы рисуете? – И не дожидаясь ответа.
 – Хммм…, - хмыкнул он. - Не понимаю….
 И что, это кому-то нравится? – Снова не давая ответить, задал он вопрос. – Гражданкаааа… Соловьева, вы думаете, что это кому-то нужно? – Ему не ответили. -
 Нам, какое дело до вас…? Гражданка…, э-э-э? –
 Пощелкал он, пальцами словно с трудом вспоминая фамилию…
 Я бездушный мент, и, не смотря на ваше состояние, буду тупо выполнять свою работу. Потому… Что… Мне так велено… -

 И фраза - «это кому-то нужно» - вводила слушавших его женщин в заблуждение, а участковый уже без стеснений перебирал яблоки в вазе, выбрав лучшее, потер об штаны, и с хрустом принялся его грызть.
 – Так вот, гражданка…, - он подошел к спинке стула и снова заглянул в раскрытый блокнот,
 - Соловьева… Нам велено оформить все как полагается, я и исполняю, что нам велено. – Звонко хрустнув яблоком, он завершил.
 - А переживать мне за вас не велено….
 Гражданка… – Ксения неожиданно села, участковый, вскинув брови, словно вспомнив фамилию, и от этого с большим энтузиазмом стал продолжать:
 - И, за тех, которых он еще поймает…, мне тоже не велено переживать...
 Вам гражданка… Соловьева… -
 Милиционер на этот раз просто просвистел фамилию, и это его даже развеселило, и уже в таком духе он продолжил:
 - Как я вижу, страшно даже дома сидеть. –

 Он почавкал свое яблоко, оставив от него только корешок, и к отвращению обеих женщин, принялся усердно ковыряться ним в зубах и отвратительно цыкать при этом.
 - Но все же вы… вырвались из его лап, …а другая может оказаться слабее... вас гражданка… –
 Он улыбнулся себе и кивнул Ксении, что, мол, фамилию я вашу уже запомнил.
 – Соловьева. И этот, мягко говоря, -
 он всунул ноготь своего мизинца в зуб, ковырнул им, затем рассмотрел предмет, извлеченный изо рта, хмыкнул и вытер палец об штаны, взглянув на Ксению, спокойно продолжил;
 - преступник, будет ходить безнаказанно. Чувствуя свою силу и власть над беззащитными гражданками.
 А может это еще один Чикотило у нас объявился и у него тоже будет не меньше сотни жертв.…
 А что нам за них-то… нам за них переживать не велено.
 Правда? Переживать за них, нам не велено гражданка... - Он не успел договорить.
 Ксения от злости затрясла кулаками, и заскрипела зубами.
 При каждом им произносимом слове "велено" и «гражданка» её кулаки сжимались все сильнее и сильнее.
 Ее трясло, от гнева, и так, что ей хотелось его ударить.
 Участковый, хитро прищурив глаза, наблюдал, как задвигались мышцы, на лице несчастной девушки, он радостно отметил это про себя:

 – Ну, что ж, депрессивное состояние переходит в агрессивное, а не в равнодушно - безразличное или угнетено - подавленное. -
 Теперь он был уверен: - Я добился своего.
 Я разозлил девушку. И теперь она будет мне отвечать.
 Я все понимаю Ксения, не раз мне приходилось исполнять роль без чувственного чурбана, у кровати, таких как ты пострадавших.
 Многие напуганные случившимся, молчали или отказывались, как и ты давать показания. Но это чудесное, хотя и жестокое,  кодовое, слово " велено", делает свою работу. -

 Как бы нарочно не обращая ни какого внимания, на поднятые, и сильно стиснутые кулаки Ксении, он спокойно перебирал бумажки в своей папочке.
 - Я знаю, что сейчас ты взорвется негодованием.
 И выплеснешь всю свою ненависть и злобу затаённую внутри.
 И тебе станет легче.
 Держать такую душевную боль в себе - это подобно раскаленному железу в груди.- Он терпеливо ждал.
 Длиной паузой доводя ситуацию до апогея.
 - Ну, милая ну, дорогая потерпи еще чуть-чуть.
 Я тебя распеку, и ты выдавишь, выкричишь этот гнет из своей раненой души.
 Тебе сейчас неимоверно больно, но скоро ты сама почувствуешь, как, отдав мне, часть этой боли получишь облегчение. – Почувствовав, что пора он произнес:

 - Так, что мы люди служивые, нам как велено так мы гражданка...
 - Хватит! Хватит!
 Как вы можете, вы же человек!?
 Вы же от женщины родились, а не от бездушного камня. -
 Ксюша кричала стоя на диване во весь рост, сотрясая кулаками, и топая ногами.
 Милиционер глубоко вздохнул:

 - Ну, слава Богу. Прорвало. Лишь бы мама не вмешалась, а то если девушка войдет в стопор ей будет труднее помочь.
 Хотя мама сама как в трансе. Ну, ничего, сейчас полегчает бабоньки.
 Должно полегчать. – А вслух снова произнес.
  - Так вот, что велено… то и, нужно исполнять граждан...

 Замолчи!!! - Ксения на последней фразе взвыла, выпуская весь свой гнев, и опустилась обессилено на колени, схватив одеяло, собираясь с силами, уцепилась в него зубами, затем вытерла медленно им вспотевшее лицо и начала свой рассказ.

 Говорила Ксения громко, сильно жестикулируя, рассказывала со всеми подробностями, с описаниями запахов и ощущений.
 Так сидя на коленях, она пережила все заново.
 Мать плакала, уткнувшись в то же одеяло.
 Дойдя до момента приезда в больницу, Ксения вскочила и на дрожащих ногах подбежала к мольберту.
 Стала рисовать плавными движениями сначала один рисунок.

 На бумаге появился молодой довольно симпатичный парень.
 Вдали девушка очень похожая на Ксению, и две старушки рядом, последними штрихами она изобразила окна трамвая.
 Закончив первый, рисунок она принялась за второй.
 На нем уже было изображено, какое-то подобие человека.
 Черные волосы больше напоминающие проволоку, закрывали лицо.
 Сквозь них виднелись желтые с бурой зеленью белки глаз, зрачки же были маленькие желтовато коричневые, и две руки, вернее запястья рук с очень длинными пальцами, которые заканчивались окровавленными когтями.

 Этот рисунок девушка выполняла резкими отрывистыми движениями.
  Карандаш ни разу не поправил, ни единой детали, и не довел ни единой из уже начертанных оборванных линий.
 Участковый, с тех пор как произнес свою последнюю фразу, сидел не подвижно.
 Он не задавал вопросов, не делал записей.
 Лишь только внимательно следил за Ксенией, стараясь запомнить все и не упустить не единого слова.
 Лицо его преобразилось как у собаки перед прыжком.
 Про себя он отметил:
 - Как хорошо, что она смогла высказаться.
 Ведь такой стресс похож на занозу, если его не выдавишь до конца, то нарыв обеспечен. И он будет разрастаться и убивать.

 А если выдавишь, испытав еще раз все пережитое, то воспаление, конечно же, будет, но оно уже будет не смертельное. -
 Когда девушка поставила жирную точку, и разломавшаяся пастель посыпалась на пол. Милиционер подошел к ней, тихонько повернул её за плечи и прижал к себе.
 - Он больше не причинит ни тебе, ни другим вреда.
 Я об этом побеспокоюсь.
 Ты Ксения, все сделала правильно, и даже не по возрасту мудро.
 Я восхищаюсь тобой.
 Твои рисунки чрезвычайно нам помогут, ты очень хорошо на портрете все детали вырисовала.

 Я их у тебя заберу, по двум причинам, нам они нужны с них мы его портрет размножим и на всех углах развесим, и второе, ты его мне отдашь, и больше о нем думать не будешь.
 И запомни, это я тебе советую как друг, и человек, переживший что-то подобное. Никогда не возвращайся к этой теме снова.
 Чем быстрее ты сотрешь ее из памяти, тем скорее ты почувствуешь свое выздоровление. Тебя будет тянуть рассказывать и рассказывать эту историю.
 Но ты запрети себе это. Для твоего же блага. -

 Он приподнял замученное и заплаканное лицо Ксении, посмотрел ей в глаза, продолжил: - У тебя будет возникать желание как у режиссера проигрывать эту ситуацию с разными вариантами. Но только ты сама сможешь это в себе прекратить.
 Ты сможешь, я вижу ты очень умная девочка. -
 Он погладил её по голове, поцеловал в лоб.
 - Спасибо тебе ты мне очень помогла. –
 Участковый усадил Ксению на диван, где мать тут же приняла дочь в свои объятия, собрав все свои бумаги в папку, милиционер, словно только что вспомнил, снова задал вопрос:

 Но, еще один вопросик у меня остается открытым.
 Ксения внимательно посмотрела на участкового, сердце ей подсказывала какой, потому, что этот вопрос для нее тоже был тайной, но она молчала, вопросительно глядя на милиционера.
 - Ты не догадываешься какой? –

 У Ксени лицо оставалось бесстрастным.
 – А куда ж все-таки подевался твой преследователь, как ты думаешь? –
 У девушки не единый мускул не дрогнул, она продолжала внимательно смотреть и молчать.
 - Не помнишь? ...Не видела. …Не знаешь… Хорошо. -
 Сказал участковый.
 – Тогда как ты попала в машину? –
 Снова бес эмоциональное молчание.
 – Тоже.… Не знаешь? Не знаешь…, и ладно….

 А, твой «дядечка…» - Участковый умышленно не стал называть фамилию шофера, чтобы не нагружать девушку не обязательной для нее информацией, и, встав прямо перед Ксенией, и пристально глядя ей в глаза, продиктовал, словно давая ей установку на запоминание уже необходимых для нее сведений: -
 …«дядечка» твой утверждает, что в кабину ты залезла сама, а преследователь твой появился из кустов лишь тогда, когда машина уже набрала скорость, и тот остался ни с чем.

 Ирина удивлено наблюдала за происходящим.
 Участковый резко преобразился, на самом деле он оказался интеллигентным с правильным произношением добрым и понимающим человеком.
 Ее тоже мучила догадка по поводу водителя и этого мерзавца, но она так же понимала и то, что если дочь и знает ответ, то никогда не скажет, не то, что участковому, Ксения даже ей этого не скажет.

 - Ну, а это твое «нежное звучание серебряного колокольчика» больше не звучит в тебе? –
 Совсем не ради праздного любопытства, поинтересовался милиционер.
 Ксения грустно покачала головой.
  - А знаешь почему? – Ксения вскинула брови в немом вопросе.
  - Тогда ты слушала только свое сердце, а сейчас ты слушаешь только свой разум.… Вот, такие вот дела, гражданка Соловьева.

 Когда Ирина, подписав протоколы на кухне, а затем, проводив участкового, закрыла за ним дверь, то, как будто снова почувствовала прилив жизненной энергии и сил.
  А вернувшись в комнату, мать к великой своей радости заметила, что дочь уже крепко спит, а на лбу у неё проступили капельки пота.