1984 г 13 июня. Правдоискателей никто не любит

    Влада, пряча форму в шкаф, сказала: 

— Даже не верится, что в последний раз надела.

Она ходила получать аттестат. Я удивился такой самонадеянности:

— Ты так думаешь?

— Конечно, если поступлю, — поправилась она, но по её тону можно было почувствовать, что она уверена в поступлении. Дай-то бог! Если есть на свете справедливость, то она должна поступить, потому что детей она любит, и, возможно, станет хорошим преподавателем. Разве что, если разочаруется.

Дети до седьмого класса еще похожи на детей, а потом, что с ними делается? Появляется скепсис, учителя делятся на любимых и нелюбимых, переходный возраст дает знать, а бедный учитель должен разрываться на сорок с лишним учеников. При всем желании и добросовестности, он не сможет сделать урок по-настоящему качественным, он понимает свое бессилие и отсюда идет сознание равнодушия.

Наконец-то прошли дожди, и заметно похолодало, ночью до +12.
Над Горьковской и Ивановской областью прошли ураганы небывалой для России силой. Вечером после ужина на заводе с опаской садился на сырую землю с чахлой травой. Толик Сипягин всё сетует, что государство его обманывает, и делает резюме:

— Если меня обманывают, то и я обманываю.
— Не представляю, как ты можешь обманывать? — смеюсь я.

Какой-то детский лепет. Ты меня обидел, и я тебя обижу. Что он может сделать? Впрочем, делает. Мелкие пакости, провоцирующие, антисоветские разговоры везде, и при любом удобном случае. Я об этом и раньше подозревал, а сейчас убедился. Недалекий, неумный человек, мнящий о себе невесть что, считает себя мудрецом и обойденным, и поэтому точит зуб. Потенциальный предатель. Даже неловко становится, с кем мне приходиться общаться и разговаривать! Я как карась-идеалист в змеином болоте. От меня ничего не зависит. А жить надо.

Толик работал в третью смену, как всегда, ушел в раздевалку в шесть часов, и этим воспользовались воры, утащили все детали, которые он сделал за ночь. И когда он снова пришел на смену, ему сказали, что вычтут стоимость похищенных деталей с его зарплаты. Он послал Новикова подальше, сказав, что пусть они только попробует это сделать. Они решили сохранить свое лицо, сказали, что на первый раз прощают, иначе надо было бы высчитать с него 160 рублей.

Когда об этом разговорились в курилке, Ховрин сказал, что если и увидит, что детали кто-то ворует, то не подойдет к ним, своя жизнь дороже, кто их знает, по черепушке стукнут, и все. Однажды к нему подошли двое и попросили продать детали, он им ничего не сказал, только посмотрел на них и ушел, давая ясно пенять, что если им нужны детали, то они могут брать и уходить, но они неправильно его поняли, и не тронули детали.

Зачем нужна тогда охрана на заводе, если с рабочих собираются высчитывать стоимость похищенных деталей? Бред какой-то!

Иногда мне кажется, что я способен читать мысли, вернее, угадывать. Когда хорошо и давно знаешь человека, то не трудно. Так, в последнее время Костин вдруг стал избегать меня. Я, по-наивности, не сразу это понял, лишь сегодня, когда обратился к нему, он косо, даже не взглянул, а как-то мазанул взглядом в мою сторону, и, ничего не ответив, снова уткнулся в газету. И я сразу понял, что он давно в обиде не меня, но я об этом не догадывался, так как не чувствовал за собой никакой вины.

Не за что ему было обижаться на меня. Не было никаких столкновений и стычек. Как это люди умудряются без ссоры обижаться? И это после того как две недели назад у нас установились хорошие, дружеские отношения. И спросить неудобно, за что он обиделся? Это уже не в первый раз. Вдруг он перестает здороваться и замечать меня, а я теряюсь в догадках, что же я натворил?
Разгадку дали его нелестные слова о Сорокине: 

— Как баба. Чуть что — бежит жаловаться.

Но ни с того ни с сего, никто не побежит жаловаться. Значит, были причины, а Костин не хочет этого понимать: пожаловался на него — значит, плохой, я с тобой не разговариваю. Нет, чтобы задуматься, что виноват сам, и работать надо так, чтобы на тебя никто не жаловался. А у него по-детски:  не буду тебя замечать, ты плохой. Ну что ж, право твое. Я огорчен этим, но оправдываться не собираюсь, тем более что считаю себя правым.

Ко мне пришли контролеры и мастер, сказав, что у меня идет брак, я ответил, что это неправда, так как я слежу за станками, чего нельзя сказать о работающих в другие смены. Видимо, Комаров передал мои слова Костину, и тот счел, что я намекаю именно на него, и обиделся.

Комаров часто вынуждает меня, иногда даже провоцирует,  даже просит, чтобы я выступил с критикой, чтобы я своим авторитетом поддержал его точку зрения или его доводы, чтобы у начальства не сложилось мнение, что у нас все хорошо и нет никаких проблем, раз все молчат, а план делается, значит, у вас всё хорошо и нет необходимости чем-то помогать в то время, как на других участках положение гораздо хуже.

Об этом прямо и говорят Комарову, когда он твердит, что у него не хватает рабочих, станки поломаны, мало денег, а ему в ответ, а у тебя рабочие раньше уходят с работы, как будто эти 15 минут что-то могут изменять, тем более что за смену рабочий выложился до конца и мечтает успеть уехать на автобусе сразу же после окончания смены, а не ждать полчаса, когда подойдет нужный автобус.

Комарову всё это надоело, и он надумал перевестись,  директор не подписывает перевод. Тогда он начинает, наводить порядок в бригаде, запрещает мне даже писать во время работы, и грозит пальцем мужикам, которые играют в покер,  но они не очень боятся, а мне неудобно каждый раз выслушивать, и приходится слушаться, выходить на улицу и там, на коленке писать.
Бычков тоже занял позицию стороннего наблюдателя:

— Пусть всё горит синим пламенем, я пальцем не шевельну.

Могу лишь догадываться, что его обидело, считает, что недостаточно оценили на работе. Это многих охолаживает. Ховрин начал работать с жаром, а потом сник, когда перестали давать премию. Он даже подал заявление в партию, и целый год был кандидатом, потом понял, что это ему не нужно, и забрал заявление. Состоялось собрание, на котором его пропесочивали, угрожали исключить из комсомола и профсоюза за такой про¬ступок. Какая взаимосвязь?

Комаров всё жалуется, что ему трудно работать. Однажды он без стеснения заявил, что если будет возможность, он, не задумываясь, украдет. Это он говорил мне не один раз.

Что стало с человеческой  совестью, если она так обесценилась! Без стыда говорить об этом своему подчиненному. Без смущения рассказывал, что, будучи автоинструктором, брал взятки, мясо по-дешевке домой приносили, в ресторане был свой стол, где пил и ел с друзьями бесплатно.

Как-то не верится, что у нас где-то занимаются воспитанием молодежи. Всё пущено на самотек. Сами воспитывайтесь. Кто во что горазд. Кто во взяточники, кто в жулики, кто в разбойники, а совестливые и честные получаются по-наследственности, вопреки окружающему влиянию.

Да, в молодости все максималисты. Реальность и жизнь сбивает шелуху, начинаешь понимать, что в юности был не прав, поступать надо иначе. И все равно, каждый раз всё повторяется, юность не хочет учиться на чужих ошибках, ей подавай свои, а поправлять уже бывает поздно. Всё условно.

Эту неделю под впечатлением воспоминаний Анастасии Цветаевой. Не стремится приукрасить свою сестру, пишет правду, и это особенно ценно. Вероятно, трудно, прожив такую трудную жизнь, приукрашивать что-то. Воспоминания о детстве сугубо личные, они могут тронуть современника автора, но последующие поколения уже читают с холодным любопытством. Ну и что? И я мог бы из своей жизни припомнить подобнее.

Особого интеллекта автора не чувствуется. Всё на переживаниях, воспоминаниях. А мне интересны чувства, мысли, связанные с действиями, воспоминаниями. А мыслей-то и нет, мало их. И горько сознавать, что вся жизнь двух неординарных людей уместилась в одной, хотя и толстой книге. Прожив такую жизнь, надо написать хотя бы десять таких книг, а здесь лишь общий рисунок пролетевшей жизни. Горько до слёз и обидно за них.

Вероятно, правы те родители, которые не кормят своих детей досыта и держат в строгости, в черном теле. Такие, поджарые, закаленные дети более жизнестойкие, чем взлелеянные и выхоленные, которые пасуют при первой же трудности, бросаются в панику и спешат наложить на себя руки. Жизнь более мудра, чем мы думаем. Нам кажется, что мы уже все  знаем: как воспи¬тывать, как жить, а на самом дело, кому как вздумается, кто как сможет.

В конце смены вдруг вспомнил, что ровно неделю назад, утром, когда включил 32-ой станок, он врезался в опору: снова кто-то накрутил. Этого уже лет пять не было. И вот, снова. В ночную смену работал Костин. Не мог же он? А почему бы и не ему? Вполне возможно. С его обидчивостью и мстительностью.

Вдруг обнаружил брак на 31-ом, кто-то расставил ограничители во всю ширь. Не могло быть, чтобы я не заметал раньше такой брак. Значит, кто-то во время смены или в перерыв подошел и накрутил, это секундное дело. Врагов у меня нет? Обижен один. Вероятно, он.

Я не стал никому говорить. Молча отобрал брак и положил его отдельно. Если бы я стал возмущаться, то доставил бы удовольствие, тому, кто это сделал, не пойман не вор. Как-то странно сознавать, что тебя кто-то ненавидит, порой мне все мнится, что кто-то из нашей бригады очень хочет, чтобы я уволился или перевелся, чтобы занять моё место. И этот кто-то — Костин. Его тогда будут больше ценить, а так, на моем фоне, он заметно проигрывает. Это из области интуиции. Может быть, мне это все мнится. Но, скорей всего, я прав.

Ведь заявила Римма Лукьянова пять лет назад, что и она хочет получать 17%, т.е. не прочь поработать на моем месте, где я уже отработал подряд четыре года. Я тогда промолчал. Это мое молчание Госсман расценил, как беззубость, согласие уйти с насиженного места, и меня начали бросать с одного места на другое, не зная, куда определять и тяготясь мною, и я почувствовал, это. И лишь когда сказал Твердохлебову, что буду подыскивать место, если считает меня ненужным, меня поставили на постоянное место, на другую зуборезку.

продолжение: http://www.proza.ru/2015/06/28/506


Рецензии