Открытые сферы д-р-в контроль 15

- Как думаешь, комбат, фриц какой притаился? - одними губами спросил Васька.

- Помолчи, - Гранатулов свёл скулы и недобро посмотрел в его сторону.-
Рядовой Цвигун... нет, оставить, - он немного помолчал, набрал полные лёгкие:
- Обходим с двух сторон. Только тихо и незаметно. Загремишь, убъю. Повторить
задачу...

Васька первым заметил то, что привлекло их внимание. Это был мальчишка,
закутанный поверх драповой курточки шерстяным, давно не стиранным и рваным
платком. Ноги были обвязаны тряпьём. Танки, по всей видимости, были
застигнуты налётом наших штурмовиков. "Илы" сбросили на них 250-килограмовые
бомбы и, зайдя на повторную штурмовку, прошлись очередями из 25-мм пушек, о
чём свидетельствовали вереницы маленьких, присыпанных снегом воронок. Возле
воронок покрупнее валялись немецкие трупы. У многих были сняты сапоги и
шинели с одеялами. Мальчишка, терпеливо сопя, стаскивал с мертвеца,
застывшего за рулём "кюбеля", войлочный бот. На подкравшегося к нему сзади
Ваську он даже не обратил внимание.

- Ну, привет, воин, - потрясённый, Васька опустил ствол СВТ, отмеченный
ветошью поверх газоотводной трубки. - Рассказывай своё ничего.

- Дяденька, я вас обоих издали заметил, - не оборачиваясь, хмыкнул малец. -
А вы...

- Да я понял, что ты разведчик: это, самоё-самое, - Васька чуть не сказал:
"Дай я тебе помогу".

Тем временем, справа, где шёл и задержался Гранатулов, донеслись две
короткие очереди. Бил ППШ. Через каждые пять выстрелов в сторону
трансформаторной будки, что на удивление сохранилась, нёсся трассирующей
зеленоватой линией пристрелочный патрон. Сразу ожили дальние, к элеватору
развалины. Из них также загремели ружейно-пулемётные выстрелы (из
пистолет-пулемётов было далековато). Дважды ухнул германский 83-мм полковой
миномёт. Его мины с тонким, леденящим душу свистом приземлились в ста метрах
от застывших танков. Но Васька и малец, которого тот прижал к земле, чуть не
задавив своим телом, нисколько их не испугались.

- Дяденька, пустите, вашу мать... - хрипел мальчишка, пихая Цвигуна локтями. -
Зачем вы меня душите, дяденька? Что я вам сделал? Пустите, говорю...

- Поори у меня, - возник сбоку из-за камуфлированного стального борта с
мальтийским крестом Гранатулов. - Холуй... - он уже вскинул ППШ, но тут же
разобрался: - А, гражданское население... Чё ж ты, Цвигун, придавил мальца?
Пусти его, задушишь ведь. Кому говорят!

Цвигун уже был на ногах и рывком приподнял отпихивающегося мальца.

- Да я, это самое... - начал он. - От осколков его прикрыл. Одичал, наверное,
парень. Нервный такой...

- Сами вы одичали, - отпихнул его, наконец, парнишка. Шмыгнув носом, он
заявил ни много, ни мало: - Шли бы отсюда, дяденьки. А то мне ещё с этого
фрица надо обувь стянуть. Ботинки у него тёплые. У меня уже пара для
сестрёнки есть. Теперь для бабули вот...

У Васьки и Гранатулова почти одновременно повисла челюсть, а волосы
поднялись дыбом.

- Так ты что, мародёрствуешь? Так... - комбат переводил взгляд то на тщедушное
тельце, то на мёртвого за рулём вездехода, что висел на руле. - И долго ты
этим занимаешься? Советский парнишка, мать твою-перемать...

Мальчишка с диким воем прыгнул на него и стал колотить в почерневший
изорванный полушубок ручонками в огромных варежках.

- Молчите, молчите! - пронзительно заверещал он, захлёбываясь в рыданиях. -
Мамка погибла, а вы её так! Гады вы, гады! Фрицы и то хорошие. Я за мамку
кого хошь порву! За мамку...

Цвигуну едва удалось оттащить разбушевавшееся тельце.

- Дурачина! Да шёл бы к нам, тебя бы накормили, - Гранатулов, едва ни плача,
то отрывал, то прижимал его плотнее.

- Ага, к вам подойдёшь! Сразу стрелять начинаете, - всхлипнул парнишка.

- Тебя как зовут, лучше скажи? - Цвигун начинал припоминать, для чего они
сюда вообще пошли, но жалость брала своё.

Мальчишку звали Сашка. Фамилия была как у Люды, Пономарёв. От слова
"пономарь", то бишь так называли на Руси монахов на звоннице, что били в
колокола. Они потомственные сталинградцы. Мать работала на тракторном заводе
в вентиляционной службе. Бабушка вахтёром в Доме Специалистов. Отца с
началом войны никто не призывал, так как он работал на СТЗ инженером по
технике безопасности. Но с началом "войны за город" (по определению Сашки)
он стал помощником командира танкового батальона, что был сформирован из
машин, только что сошедших с конвейера. Было это за неделю до того, как
фрицы обрушили бомбы на город, после чего всё вокруг начало гореть. Мамка
после этой бомбёжки не появилась, стало быть, её убило. Отца он тоже больше
не видел. Вскоре дом разбомбило, и они с пятилетней сестрой стали жить в
подвалах. По ним бегали крысы, но они научились спать по очереди. Костёр
разводить было нельзя: по огням, особенно ночью, стреляли с обоих сторон.
Это было красиво, когда стреляли трассирующими, но опасно. Пищу приходилось
забирать у мёртвых солдат, которых на улицах валялось много. Надо было
только опередить крыс, которых развелось множество. Приходилось это делать
ночью, так как днём по нему начинали стрелять. Пару раз наши бойцы угощали
их хлебом, даже дали банку тушёнки. Как-то в подвал пришли немцы. Один им
пригрозил винтовкой и больно пихнул его сапогом. Другой угостил шоколадкой и
пожурил того, дурного. С этих пор вокруг были только немцы. Урчали немецкие
танки с чёрно-белыми крестами, бронетранспортёры с большими кузовами,
грузовики с пятнистыми накидками. Возле подвала установили тяжёлые большие
пушки на стальных колёсах. Они оглушительно стреляли - так, что вздрагивал
пол, и со стен летела цементная пыль. Потом батарею отодвинули. Заходившие к
ним немцы заняли часть подвала, куда натаскали мебель с разных домов,
повесили на стенку портрет своего дяденьки с усами, как щётка. К ним
протянули связь и установили телефон в чёрном чехле. В углу на столике
пиликала и пищала длинная плоская рация. Живший с ними германский офицер в
очках был к ним добр. Он часто показывал фотографии своих детей, гладил их и
угощал то леденцами, то шоколадкой. Потом их, по его приказу, стали кормить
из плоского зелёного котелка с откидывающейся на пружине крышкой, что
выступала в качестве стакана. Зачастую это была перловка со свининой, но
пару раз им давали рисовую кашу с черносливом. Всё равно, это было как дома!

- Вообще, хорошо устроились, - с неприязнью заметил Гранатулов, оглядываясь
по сторонам. - Так, вести наблюдение, не хлопать бровями, - приказал он
Ваське и продолжил: - А к своим через Волгу: - он тут же осёкся. - К своим
надо было пробиваться.

- Не можем мы. У меня сестрёнка и бабушка, - упрямо заявил Сашка, стиснув
потрескавшиеся, кровоточивщиеся губы.

Бабушку они, оказывается, нашли на развалинах. Она жила в блиндаже, вырытом
на склоне берега нашими бойцами. Точно также, как они, ходила искать на
развалины съестное, собирала провизию у мёртвых. ("...У наших надо рыться в
карманах и вещмешках, а у немцев либо ранцы, либо специальные сумки на
ремнях - там всё есть. Даже бутерброды с ветчиной и с сыром...") Они перешли
жить туда после того, как немецкий штаб ушёл. У них стали складировать
пустые зелёные ящики от стреляных снарядов, а их выгнали. С бабушкой стало
лучше, так как она запаслась чайником, где на углях, чтобы не привлечь
внимание, варили пищу. Но приходилось просить на пропитание у немцев.
Несколько раз он схватывался на кулаках с другими мальчишками, что говорили:
"Это район наш. Тут просим мы. Появишься ещё - намнём фарту. Или утопим..."
Последняя угроза была только на словах. Но искупать головой могли, подержав
за ноги, пока не начнёшь захлёбываться. В конце концов, они нашли общий язык
- стали делить всё поровну. Тем более, что Сашка подсказал метод: находить
пожилых немцев, что б обязательно в очках и с волосатыми руками. Такие
обычно давали сразу, а от молодых можно было получить пинок. Но молодые тоже
давали покушать из котелков. Особенно, когда им пели "Катюшу". "Мы красные
кавалеристы", "По долинам и по взгорьям", "Три танкиста"  также шли "на ура".
Вернее под возгласы  "гуд, руссиш киндер!". Вообще, это по ихнему означало, чтоони довольны. Вот "шайзе", "ферфлюхт" или вердаммт", совсем другое дело. Тут надо было сматываться. И поскорее... "Ген гуд" и "кессен ген", значит всё в порядке, можно идти дальше.Так говорили патрульные.

Уже в октябре их поймали какие-то солдаты с бляхами на цепочках. Сбили в колонну с другими детьми. На ночь их заперли в бараке рядом с которыми - они видели! - сидели на корточках мужчины и женщины. Какой-то немец в камуфляжной куртке с засученными рукавами сидел возле пулемёта на трёх опорах. Он играл на губной гармошке. В отдалении устанавливали другие пулемёты. А ночью пожилой солдат с бляхой помог им бежать. Он подкопал лаз, через который мальчишки и девочки выбрались. Когда они бежали, загремели позади длинными очередями пулемёты. Донеслись дикие крики...

- Ишь, добренькие какие, - процедил Васька, вспоминая, тем не менее, об
Эшке - германском солдате, бывшем рабочем с "Россельмаша"...

А лицо Гранатулова занемело. Он снова прижал мальчика к себе, погладил его.

- Ладно, боец, отвоевался. С нами пойдёшь.

- Никуда я с вами не пойду. У меня там...

- Да знаю я. Я тебе бойцов дам. Они вас всех сюда и потом через Волгу - в
тыл. Навоевались, настрадались, - изобразил подобие улыбки комбат. - Тебе и
сестрёнке учиться надо. А бабушку того, в дом для престарелых. Каково это
для её лет - столько на морозе, голодать...

- Комбат дело говорит, - тряхнул головой в шапке Васька. - Всё верно, малёк!
Тут взрослые мужики не выдерживают, а ты? Не спорь с дядями, а то пендаля
получишь.

- Сами вы получите, а только я никуда отсюда не пойду, - ледяным взрослым
голосом проговорил Сашка. - Это наш город, и мы никуда из него не уйдём.
Фашисты не выгнали, а вы...

Гранатулов прижал было сильней, но тут же опустился на корточки. Посмотрел
ему в глаза:

- Ты что нас, обидеть хочешь? С фашистами равняешь?

Васька увидел две грязно-белые фигуры, что шли, пригибаясь, возле обломков и
шёпотом возвестил об этом. Гранатулов и Сашка тут же оказались рядом. Комбат
и Цвигун выглядывали из-за остывшей башни, а мальчишка пристроился внизу, за
гусеницей. "...Wa ist Helmut? Itch been comtt lergen... Naturlich, Herr
Hauptmann! Das ist direction veers auf..." У обоих были надвинуты капюшоны
курток, в руках проглядывались наши пистолет-пулемёты. Они то ложились,
когда вспыхивала ракета, то осторожно поднимались, двигаясь перебежками и
зигзагами.