Джулиан. Часть Первая. Россия

Джулиан Пен Стюарт - шотландец и мой друг. Мы стали друзьями с ним в середине девяностых годов, когда он впервые приехал в Россию с молодой переводчицей Эллочкой, брата которой я когда-то лечил от не очень хорошей зависимости. Она-то и познакомила меня с Горцем, так я про себя стал называть этого великолепного человека с гордым шотландским профилем. Поскольку Горец в России был впервые, моя широкая восточная душа, по неизвестным мне причинам, требовала срочно проявить к столь редкому гостю верх гостеприимства и радушия по древнему обычаю наших предков, что я и продемонстрировал Джулиану прямо в аэропорту, крепко обняв его и расцеловав троекратно, от избытка переполнявших меня чувств и жажды единения.

Джулиан, не ожидавший столь экспрессивного и горячего приема, еле вырвался из моих объятий и спрятался за Эллу, показывая мне всем своим видом, что обниматься и тем более целоваться он со мной более не намерен и ему вообще противен этот варварский азиатский обычай. Но это не остановило меня в моих помыслах и я, подхватив его под руку, потащил к машине, по ходу рассказывая ему о том, как мне приятно видеть его на нашей земле и, что он будет весьма доволен, решившись на это путешествие. Джулиан оглядывался и с болью смотрел на бегущую за нами Эллочку, тащившую в руках чемодан и мило улыбающуюся.

Выгрузив бедолаг у гостиницы, я категорически настоял на том, чтобы они быстро переоделись и спустились вниз, поскольку их ждала обширная культурная и не очень программа. Джулиан, уставший от полета и столь экзотического приема, пытался сослаться на то, что неплохо было бы передохнуть, но его возражения были отвергнуты и мы через час оказались в шикарном грузинском ресторане, вернее перед входом в него. Выйдя из машины Джулиан встал, как вкопанный и уставился на швейцара. Выражение его лица показывало крайнее смятение чувств и удивление.

Перед входом стоял здоровый негр в папахе и черкеске, опоясанный серебряным поясом, с которого свисал огромный кинжал. На чистом грузинском негр, размахивая руками, приглашал нас срочно посетить столь прекрасное заведение и обещал нам незабываемые впечатления и душевную радость. Обойдя негра сбоку, мы просочились мимо него в холл, причем Горец почему-то мужественно заслонял Эллочку своей не очень широкой спиной, с застывшей на губах грозной шотландской улыбкой.

Уютно разместившись в отдельном кабинете, мы вдали от негра, немного расслабились, а Горец даже похвалил обстановку и антураж банкетного зала. Пошептавшись с официантом я решил начать с малого и стол стал заполняться тысячей маленьких тарелочек с вкуснейшими грузинскими закусками и по мере заполнения стола, глаза Джулиана приобретали все более округлую форму. В них светилось чувство голода и страха пред столь большим количеством неизвестных ему блюд различных форм и наименований.

Мы мило беседовали с Эллой о всякой чепухе и не очень-то обращали внимание на смущенный вид Горца. Наконец-то принесли спиртное, заказанное мною эксклюзивно для гостя. Это была грузинская чача, крепостью градусов под восемьдесят, о чем я не успел сообщить молчаливому Джулиану. Прекратив беседу с Эллой и попросив её тщательнейшим образом перевести всё мною сказанное, я произнес первый тост за присутствующих. После двадцатиминутной воодушевленной тирады в адрес гостей, в течение которой я опускался к истокам их рождения и поднимался к возможному печальному концу,тщательно вспоминая всех друзей и близких Джулиана, мы громко чокнулись и Горец храбро по шотландски, опустошив немаленький стакан с чачей, внезапно преобразился.

Глаза его стали ещё более круглыми, а челюсть вытянулась и приобрела квадратную форму, лицо стало пунцовым, а уши почему-то побелели. Он, задыхаясь, пытался что-то сказать, но не мог даже сделать и вздоха. Элла мужественно бросилась спасать своего работодателя со стаканом газировки и вовремя. Джулиан осел на кресло  и как-то сразу обмяк. Стакан воды произвел нужное действие и взор Горца слегка прояснился, вместе с этим на его лице засияла счастливая улыбка, окрашенная добротой и светом благодарности к столь прекрасным хозяевам стола и всего ресторана. «Гуд!» - сказал Джулиан и тут же заключил меня в не менее жаркие объятия, чем мои в аэропорту.

С удовольствием расцеловавшись, мы приступили к трапезе. Она была обильной и перемежалась искренними тостами то с одной, то с другой стороны. Из зала доносилась ритмичная грузинская музыка, которая производила на Горца странное действие. Его руки и ноги начали подергиваться и непроизвольно сгибаться и разгибаться в такт зажигательным ритмам, одновременно он успевал выпивать и закусывать, что-то усиленно объясняя Эллочке, которая кивала головой и тоже светилась от счастья. На минутку мне вдруг показалось, что передо мной сидит мой старый грузинский друг, сходство было потрясающим и весьма ностальгическим. Про себя я решил, что в Джулиане, как в истинном горце проснулись гены и он вспомнил все свои шотландские обычаи и адаты и теперь готов жить и действовать только по закону гор.

Чтобы вконец поразить гостя своим радушием, я попросил прислать к нам кабинет цыганское трио, состоявшее почему-то из троих здоровых усатых мужиков и одной певицы весьма преклонного возраста. Джулиан, никогда не видевший цыган и имевший весьма смутное представление о них, был до глубины души поражен их одеждами и теми трагически-лирическими нотками песен, которые полились из необъятного рта немолодой цыганки. Но мне показалось, что больше он, все-таки, был поражен тем, что во рту её не было ни одного простого зуба, они были все золотые.

Цыгане потихоньку наращивали ритм и когда он стал невыносимо разнузданным, Джулиан с диким криком «Олееее!», сорвал салфетку и выбежал на середину зала. Сделав гордое и независимое лицо, молча, но четко в ритм, он затанцевал шотландскую джигу, вытворяя ногами такое, что цыгане и мы, пораженные в самое сердце, столь искренним танцем мужественного горца, молча замерли, а потом разразились бурными и продолжительными аплодисментами. Джулиан с достоинством поклонился и нетвёрдой походкой подойдя к цыганке, внезапно заключил её в крепкие объятия и смачно поцеловал. После чего прошел за стол и, сказав что-то на своем шотландском, упал в кресло.

Мы, успокоив горячих цыганских парней, ошалевших от такой наглости, некоторой суммой денег, выпроводили их и принялись приводить Горца в себя. Нам это удалось не сразу, но натерев ему уши до покраснения и смазав нос горчицей, мы довели его до нужной кондиции и веселой компанией вывалились из ресторана, причем Джулиан успел таки всучить грузинскому негру купюру в десять фунтов и назвать его братом. В провожающем взоре швейцара мы усмотрели искреннюю нежность и любовь ко всему сущему, выходящему и входящему в ресторан.

Потом были ночные катания по Москве и попытка искупаться в фонтане, бесконечные объятия и признания в вечной любви, обмен подарками и приглашении в гости то в Шотландию, то в Ибицу, где у Горца была своя вилла. Мы провели вместе целую неделю и я не дал Джулиану усомниться в нашей бесконечной доброте и гостеприимстве  и он, трогательно сняв с себя дорогущие часы, подарил их мне перед отъездом, сказав, что ждет нас с женой через месяц. Что мы и сделали, но это другая история и о ней я напишу во второй части…