Романс Алябьева
Рассказ
- Поэт – это человек, который постоянно влюблён!-
сказал на своём юбилейном вечере почётный житель города Абаканска, лауреат Пушкинской премии Михаил Злобин.- По себе знаю.
Учился я во многих школах, и в каждом классе у меня была тайная любовь.
Я любовался своей избранницей, Музой, сочинял ей стихи, но почему-то стеснялся посылать их в записке, хотя записками обменивались на уроках все одноклассники.
Записки были анонимными, поэтому получавшие любовные послания долго вертели головами, пытаясь догадаться по выражению глаз – кто послал?
«Любовь – одна!» - эту формулу вывела Зинаида Гиппиус, и я с ней полностью согласен.
"Единый раз вскипает пеной
И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь – одна.
Мы негодуем, иль играем,
Иль лжём - но в сердце тишина.
Мы никогда не изменяем:
Душа одна – любовь - одна.
Однообразно и пустынно,
Однообразием сильна,
Проходит жизнь… И в жизни длинной
Любовь - одна, всегда одна.
Лишь в неизменном – бесконечность,
Лишь в постоянном - глубина
И дальше путь, и ближе вечность,
И всё ясней: любовь одна.
Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа – верна,
И любим мы одной любовью…
Любовь - одна, как смерть одна."
По-моему, это вершина её творчества.
Всю жизнь в моей душе была одна любовь, но в разные годы свет ее озарял разные лица.
При социализме вокруг прекрасного нашего сибирского города Абаканска было несколько секретных городов, их называли «почтовыми ящиками», или просто ящиками: Абаканск-9, Абаканск-45…
А рядом – безымянные лагерные зоны. И города, и зоны были за колючей проволокой. Строжайшая пропускная система. Полнейшая секретность. Это сейчас колючки убраны, вход и выход свободный – и никаких секретов! Гласность, свобода слова сделали свое дело. Во всех газетах и журналах информация полнейшая, кто, что, где, когда.
А тогда ни про уран, ни про плутоний, ни про ракетное топливо никто не знал, а если и знал, то держал язык за зубами: военная тайна! Зато, поскольку производство было вредным для здоровья, - столичное снабжение. В магазинах - всё, что душе угодно, полный набор продуктов и ширпотреба. При всём при том, что в соседних деревнях и посёлках – шаром покати…
Иногда меня приглашали читать стихи - то перед заключёнными, то перед жителями «почтового ящика».Я соглашался, потому что за выступление мне как Члену Союза писателей платили 1 р. 75 коп.
В Абаканске-45 было тогда литературно-музыкальное объединение «Родник», включающее с полсотни молодых и молодящихся симпатичных женщин, сочиняющих стихи и музыку к ним, играющих и поющих:
«Жду любви не вероломной,
А такой большой, такой огромной,
Как в сиянье солнца океан…»
Все они были влюблены.
Все они излучали любовь.
Концерты, которые они устраивали в ГорДК имени Королёва, длились по три-четыре часа без перерыва, и всегда зал, вмещавший две тысячи человек, был в восторге.
А потом – далеко за полночь – для избранных – застолье с шампанским и танцами, как говорится, до упаду…
Почему я там частенько бывал?
Потому, что ко мне благоволила их руководительница Марина Шарапова, блестящая поэтесса, концертмейстер, композитор и просто женщина, приятная во всех отношениях.
А мне, признаюсь, нравилась молоденькая преподавательница музыкальной школы, солистка Светлана, не буду называть фамилию, пусть она останется хоть одним из секретов секретного города, на это есть веские основания, О которых, собственно, и речь.
Боже мой! Как пела Светлана! Каким ангельским голосом выводила она сложнейшие фиоритуры романса Алябьева на стихи Дельвига:
«Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!»
Куда там прославленной Алле Соленковой до Светланы! Слушаешь, закрыв глаза, - будто в детство погружаешься, в сладкий сон, такая ласка, покой, такая бесконечная, пронизанная светом нежность…
Заметила моё состояние Марина Шарапова и говорит шёпотом:
- Не обольщайся, Михаил Иосифович! Не строй иллюзий насчёт Светланы!
- Каких иллюзий?
- А никаких. Тут такая ситуация…
- Какая?
- Связана Светлана обещанием.
Три года назад влюбился в неё один из наших младших научных сотрудников, МНС эдакий! Как клещ впился и не отпускает, ревнует, почём зря, сцены ревности закатывает, одну ярче другой.
Ну, раз это ему сошло, два, а однажды станцевала Светлана вальс с другом его, так он такую драку устроил с мордобоем и поножовщиной, что пришлось уголовное дело завести.
Осудили его на пять лет лишения свободы и перевели из-за нашей колючей проволоки за соседнюю, на зону, из которой он постоянно Светлане записочки шлёт:
«Жди меня! Обещай дождаться! А не то, если узнаю, что ты с кем-нибудь танцуешь, вернусь из заключения – зарежу! И тебя, и его, и себя!»
- Вот она и пообещала ждать. Так что не вздумай с ней танцевать!
- Да я и не умею! – отвечаю, а сам соображаю, вот так, действительно, ситуация! Не повреди ни себе, ни ближнему своему.
А Светлана поёт, да как! Всё лучше и лучше…
Грешен, ничем не выдал я своих чувств, чтобы не усугублять ситуацию.
А Марина Шарапова между тем диск-альбом выпустила в свет, где Светлана исполняет песни на её стихи и романсы на стихи Пушкина, Лермонтова и меня, грешного.
Приехал я по этому поводу в секретный город на презентацию. И после триумфального концерта, после игристого бокала шампанского за фуршетным столом подошёл всё-таки к Светлане и сказал:
- Как вы замечательно поёте! Какой у вас голос! Вам надо срочно уезжать отсюда, из-за колючки,- в Москву, нет, в Париж или Милан!
Я в восторге! Подпишите, пожалуйста, мне диск на память!
И взяла Светлана фломастер, и посмотрела в глаза мои восторженные пристальным взглядом, и вывела нервным почерком:
«Моему любимому трусливому поэту – от всей души!»
И рассмеялась, и заплакала, и, закрыв лицо руками, выбежала из фуршетного зала под звуки дамского вальса…
Больше я её никогда не видел.
А через год встретил я на писательском собрании Марину Шарапову, решившую вступить в Союз писателей И сообщила она мне, что уехала Светлана, певица моя любимая, нет, не в Париж и не в Милан, а в такой же секретный город, под Санкт-Петербург.
«Потому что срок лишения свободы у МНСа эдакого истёк, и решил он осуществить свою угрозу, так как на последних вечеринках танцевала она с командированным из-под Санкт-Петербурга, и тот сделал ей предложение, и она согласилась уехать, потому что там по-прежнему строгий пропускной режим, колючая проволока, за которую потенциальный убийца никогда не проникнет. Безопасность и счастливая жизнь гарантированы»
Что ж, любовь – одна, успокаиваю я себя.
И всё чаще по вечерам ставлю памятный мне диск, включаю, закрываю глаза и засыпаю под ангельское пение:
«Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Кто-то, бедная, как я,
Ночь прослушает тебя,
Не смыкаючи очей,
Утопаючи в слезах?»
Поёт Светлана, а мне кажется, что это моя мама поёт колыбельную и гладит ласково по голове меня, впадающего в детство…
Свидетельство о публикации №212072700269