Безотцовщина. Свадьба. Глава 12

Какие бы тяжёлые времена в жизни страны и людей не наступали, однако повод для семейных праздников был всегда.
У бабушкиных соседей в скором времени должен призываться в армию их единственный сын, а его любимая девушка уже оказалась в таком положении, которое называлось «интересным».

Молодые люди хотели узаконить свои отношения и по этому поводу родственники решили справить свадьбу. Праздничный стол зависел от достатка в семье, а какой достаток мог быть у простых людей да ещё в военное время? Никакого! Родственники собрали что могли, а гости навалились всем миром – кто с подарками, кто с продуктами, а кто и с пустыми руками.

Естественно, еда была сама простая, но наличие мяса баранчика на столе – это уже сам по себе большой праздник. Разведённый спирт был в достаточном количестве, женщины – в предостаточном, а из мужчин – жених, несколько подростков и старики пенсионного возраста, но зато детей вокруг было море.

Моего дедушку пригласили на свадьбу с гармошкой как музыканта и в то же время в качестве гостя как соседа. Гармонисту за изнурительную игру и талант в довоенное время никто никогда не платил, а в военное – и подавно, но кормили и настойчиво угощали чарочкой. Дед взял меня с собой из такого расчёта: сам он будет петь, пить и играть на гармошке, а еду, что ему причиталась, он отдаст мне. По этим обстоятельствам и я попал на свадьбу.

За столом гости сидели скромно, пока не выпили дурно пахнувшего напитка, называемого спирт-сырец. Разложенные на тарелках кусочки мяса никто не ел. Гости сразу накинулись на хлеб, на стоящий в мисках винегрет, варёную картошку, пирожки в картофельной оболочке, начинённые капустой, и нарезанное тонкими ломтиками сало – настолько тонко нарезанное, что через него, пожалуй, можно было увидеть гостя, сидящего напротив. Зелёного лука и соли хватало, а остального – как сказать. Не от жадности, конечно, был скуден стол. Через короткое время кусочки мяса исчезли, и никто не видел, что кто-то ими объедался. Каждый приглашённый сумел припрятать мясо у себя в одежде, чтобы, возвратившись домой со свадьбы, мог угостить близких или хотя бы дать им возможность вдохнуть аромат свежей баранины. На столе оставалась еда, которая и в желудке долго не держалась, и опьянению не мешала. А когда русский человек выпьет – ему хочется петь, плясать или, как минимум, с кем-то подраться.

Захмелевшие люди сразу же запели песни по самой близкой военной теме:
«На позицию девушка провожала бойца.
Тёмной ночью простились у родного крыльца.
И пока за туманами виден был паренёк,
Не угаснет без времени дорогой огонёк…».

Люди вкладывали в эту песню самые добрые чувства. У многих были прощания за туманами, каждый из них был тем огоньком, который светил маяком ушедшим на фронт мужьям, женихам, отцам и сыновьям.
Наступила пауза, во время которой налили стаканы и выпили за победу, за возвращение фронтовиков и за то, что бы: «Если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой». Окончание песни завершилось слезами и какой-то тяжёлой тишиной, щемящей и будоражившей души присутствующих заботами военного времени, имеющимися нынешними потерями и вполне вероятными потерями в будущем, от которых никто не застрахован…

Я стоял, привалившись к дедушке, и чувствовал, как его тело вздрагивает от рыданий. Один сын у него уже сложил голову на фронте, второй – пропал без вести, два зятя воевали, внучек недавно умер. Разве это не повод для слезы скатиться наружу из укромного места, если ранимое сердце её уже удержать не может? Да тут ещё выпитое обостряло прятавшееся горе.

– Не плачь, дедушка, тебя сюда пригласили, чтоб ты людей веселил, праздник ведь! – сказал я.
– Ты прав, внучек, ведь русский человек не может жить без веселья, даже если оно пробивает дорожку сквозь слёзы.
Дедушка отдал мне кусочек мяса и хлеб, оставленные для меня, выпил протянутую чарку, прикусил винегретом и сказал:
– Ну, с Богом!
Он широко растянул гармонь, и весёлые частушечные мотивы с тут же вступившими в пение солистами под притопы-прихлопы расшатали хилые полы и старые стены дома. Безудержная удаль с удивительными рифмованными строчками поражала своей энергией и остроумием, меткостью формулировок, хулиганскими элементами острословия. Люди вслушивались в каждое слово, боясь пропустить его, чтобы не потерять смысловую нить музыкальной четырёхстрочной истории – чёткой, ясной и близкой к жизненной правде. Одна бойкая женщина, глядя на невесту, не случайно запела:
«Я милёнку своему отдала заветное,
А теперь с животиком – самая приметная!».

Невеста смущённо улыбалась, а жених, глядя на поющую женщину, шутливо показал ей кулак и заметил:
– У самой дочка на выданье, смотри, чтобы тоже не была самая приметная!
Другая женщина, на смену первой, выводила:
«В сапог насцала, в другой начала.
Стою и любуюсь, во что я обуюсь!».
Мужики тоже вступали в песенное состязание:
«Я совсем не любопытен, но скажи-ка мне, Кирилл,
Ты зачем моей зазнобушке подол заворотил?».

Потом улыбающаяся полногрудая, красивая женщина с великолепной осанкой доверительно запела страдания:
«Дорогие, мне поверьте:
Расставанье – хуже смерти.
Эх, страдала, страданула,
С моста в реку да сиганула…».

Далее она долго выпевала историю своей любви и о сопровождающих любовь страданиях безответно любящей женщины. Я внимательно вслушивался в слова. Слово «сиганула» ранее не слышал и смысла не понял. Не зная его значения, долго ломал голову, почему она с моста в реку «сиканула» и как это женщина умудрилась с моста в речку «сикануть»? Пусть бы молча пописала под мостом да и все дела. «Аааа! Тогда петь не о чем было бы», – догадался я и продолжал наблюдать. Но вот она из страдающей размеренной, сдержанной женщины превратилась в озорную, разбитную, хулиганистую и, глядя насмешливо на моего дедушку, запела:
«Моя юбка – полосата,
А под юбкой – волосата.
Вот бы эти волосы
Гармонисту на усы!».

Все расхохотались, показывая руками на дедушку, и заплясали, кто как умел. Пол сотрясался под топотом ног. Смех не прекращался, и те, кто пел частушки, от хохота не могли вступить в пение следующих куплетов. Дедушка, наморщив лоб, сделал пустой проигрыш один раз, второй раз и тут звонким голосом запел сам только что сочинённое четверостишие:
«Озорница молодая,
Оценю твою красу:
Я лохматушку под носом
Как награду пронесу!».
Смехотворная умора опять взорвала публику смехом. Желающих пропеть куплеты подхлестнула дедушкина шутка, и откуда только брались всё новые и новые куплеты – сочные, меткие, озорные, этого никто не мог объяснить. Женщина, пропевшая самый сочный куплет и получившая на него дедушкино толкование, глядя на него с восторгом, сказала:
– Ну, Фёдор Захарыч, отчудил, так отчудил! Видно, ты любую женщину сможешь уговорить – быстрый и сообразительный. Девки таких «рысаков» любят! Не будь у тебя твоей Марьи, так и я бы… с милою душой уговорилась бы. Не знаешь ты, что такое одинокая баба. Хоть волком вой, хоть локти кусай, а нет… и всё. Мой же ещё в финскую погиб. С той поры одна…
– Что ты, Нинка, раскудахталась? Чай, не одна ты вдова, нас много таких, – тут же вмешались в лирические отступления захмелевшей женщины бдительные бабы. – Доля наша такая и не нагоняй тоску, когда люди веселятся!

Нинка, смутившись, замолчала. Кто-то затянул песню, а кто-то запел совершенно другую, перебивая начатую мелодию своей, казавшейся более актуальной. Всё шло, как в любой компании – то в лад, то в разлад.
В доме было душно. Окна открыты настежь, но в каждом из них с улицы, стоя на завалинке, любопытные зрители следили за событиями, происходящими в доме, и даже подпевали гостям. Гости на какое-то время  опять забыли обо всём на свете – смеялись, пели, плясали. Но веселье стало затухать. Люди вернулись в реальность и стали потихоньку расходиться по домам. И вот в дом пришла Надежда Сергеевна и сообщила требование полученной из военкомата телефонограммы: чтобы военнообязанные были готовы к призыву в армию.

 Сопровождающие уже выехали для набора команды. Никто не предполагал, что в наступившее утро жениха вместе с другими призывниками увезут на сборный пункт в Николаевку. Его жена Валентина знала, что это должно было случиться, но чтобы вот так, от свадебного стола – не предполагала. Слёзы не помогли. Они отсрочки не обеспечивали. К слезам люди уже успели привыкнуть, как к чему-то повседневному, неизбежному, естественному, не дающему успеха и не решающему проблем. Не сомкнув глаз, молодожёны провели остаток ночи, а утром они расстались...