Ожившее купе

Захожу в купе. Гляжу - купе вовсе не пусто. Пассажиров тьма: старый чемодан, бурый, загрубевший, но всё такой же сентиментальный и сияющий защёлками - он с подобающей неаккуратностью развалился на правой нижней полке; почтенный баян, клавиши и кнопочки истёртые, видно, что много он пел под прыткими пальцами; какая-то несуразная клетчатая кепка, одна из тех, какие цвели буйной популярностью в семидесятых, а ныне, по примеру Могикан, вымирающие - она улеглась поудобнее на верхнюю полку и мягко, старчески улыбалась козырьком. На столике под приоткрытым окошком лежал альбом с каким-то наброском, два полумягких карандаша, а также стальная точилка и её происки - аккуратная кучка карандашных опилок.
"Ну, с творчеством поеду по соседству!" - подумал я, кинул свой рюкзак в угол нижней полки, не занятой чемоданом. Сел рядом, решил от нечего делать разложить пасьянс. На самом деле я понятия не имею, что такое "раскладывать пасьянс", но так я называю те действия, которые я с картами проделываю. Смысла в них никакого, но суть вот в чём: нужно загадать любой вопрос, помешать определённым образом карты и начинать выкладывать их по очереди друг за дружкой, картинкой кверху, разумеется. Масть с такой же мастью соседствовать не может, например - червы с червами рядом не уживаются, последнюю из них непременно нужно отложить. Если, например, выходит червы, пики, и снова червы, то предыдущая черва убирается, а последняя остаётся. Так выкладываем до конца и оставшиеся карты собираем в стопочку, мешаем и вновь раскладываем в том же русле. Всего таких раскладок три. Если в конце выпадает четыре карты - ответ на ваш вопрос "Да". В случае, если пять - "Скорее всего". Когда карт шесть, ответ - "Скорее всего нет". Ну, и если карт более шести, то ответом будет "Нет". В общем, не знаю, зачем я это объясняю, всё равно ни черта, верно, неясно. Но да ладно, при встрече покажу, если интересно.
Так вот, сижу я, раскладываю "пасьянс". Вопрос загадал, как всегда, от балды, что-то вроде "Спасётся Хулио от вьетнамских наёмников в пятницу?". Но ответ на этот интереснейший вопрос я так и не получил, поскольку вошёл мой попутчик.
Прошу простить, оговорился. Попутчица. Но если использовать слово попутчик в смысле "человек, которому со мной по пути", тогда всё верно. Не суть. Заходит в купе попутчица.
Поздоровались, так, мол, и так, вот поезд, вот едем. А вам куда? А мне туда, а вам? А мне туда. Обычные вопросы, обычные ответы. На самом деле скучновато было на первых парах, даже день стал зевать - солнце так и норовило провалиться в его глотку. Наконец день разобрало такой чудовищной зевотой, что солнце рухнуло с неба куда-то за горизонт - день подавился и потух.
- Вас как зовут?
- Игорь. А вас?
- Марго.
Вот тебе и крем, подумал я, и спросил:
- А вы музыкой занимаетесь?
- Нет, а вы?
- Погодите, но зачем же вам баян?
- А он не мой.
- Ясно, не говорящий, - сострил я и остался очень доволен, потому что люблю все эти словесно-слуховые оказии.
- Плохой из вас синоптик. На завтра передавали дождь, - ответила Марго и премило улыбнулась.
Я попытался увязать эту реплику со сказанным ранее и вроде сумел.
- А баян очень даже говорящий, зря вы на него наговариваете, - сказала Марго, чуть подумав.
- То есть как это? Тут даже чревовещательство не помощник!
- Не обязательно же произносить слова, чтобы говорить, - заметила Марго и пододвинула баян поближе. - Истёртые клавиши, например, говорят, что на нём много играли. Однако гляньте, тут небольшая стальная табличка, на ней стёрлась аббревиатура завода, но цифры сохранились. Тысяча девятьсот пятьдесят шестой год. Представляете, этому старичку уже за пятьдесят! А он почти как новенький, не считая истёртости клавиш и этих вот кнопочек, - она нажала на кнопочку, но звука не последовало, ведь гармошка осталась нетронутой, - Не нужно слов, чтобы понять, - продолжала Марго, - что прежний хозяин очень заботился об инструменте, и инструмент сейчас всем своим видом благодарит его. Можно даже предположить, что этот баян был помощником в заработке. Кто знает, что на нём играли? Может, "Мурку" или "Шаланды, полные кефали...", а может статься, что Рахманинова или Моцарта! Я знала одного виртуоза, он играл, правда, на аккордеоне,но как играл... Боже! Всё, что душе угодно - шансон, джаз, даже рок-н-ролл играл! А чем баян хуже? Главное ведь, чтобы руки на месте были. И вот, может, этот баян повидал столько, сколько нам с вами не увидеть во всю жизнь. Возможно, хозяин вместе с ним за плечами измерил пешим шагом всю страну. Интересно, интересно это всё. Интересно узнавать жизнь других людей, заглядывать в неё, будто в приоткрывшуюся дверь. Порой, бываешь ослеплён и оглушён, словно попал в огромную залитую огнём бальную залу пушкинских времён. А иногда приоткрываешь ты занавесочку чьей-то жизни, а там - мрак непроглядный. Но знаете, чаще всего этот мрак лишь завлекает. Известно ведь, что человек боится неизвестности ровно настолько, насколько к ней тяготеет. Да...
Марго помолчала. Я тоже молчал. Не от того, что нечего было сказать, но от того, что как-то я совсем не ожидал наткнуться на нечто подобное в каком-то сереньком обычном купе с полками, обитыми бардовым тусклым кожзаменителем.
- А вот, кстати, я разных людей зарисовываю. Гляньте, гляньте! - Она лёгким движением очистила альбом от карандашей, точилки и опилок и подала его мне. 
Альбом и вправду представлял собой интересную вещь. Это был обычный альбом, какие часто покупаются школьниками для бумагомарания на уроках "изобразительного искусства". Но нет, этот альбом был употреблён по назначению. Он был толст - помимо стандартного объёма в него были подшиты дополнительные листы - и почти все были изрисованы с обоих сторон. Это были лица. Лица разные - в них можно было рискнуть угадывать характер человека. Вот этот старик - он угрюм, на лице усмешка, свидетель горечи, скорее, нежели радости; под глазами мешки, тёмные, надбровные дуги выдаются вперёд, лоб низкий... Вероятно, он был работягой, и жизнью жил нелёгкой. Или вот - девушка. Смеётся. Глаза прищурены, видимо, Марго делала её портрет в солнечный день. На её лице ещё нет морщин, они не сложились в ту печать, сообщающую о степени тяжести жизни. Можно только гадать о её будущем. Дай ей Бог пронести эту жизнерадостность через года и десятилетия. А вот - какой-то парень. Взъерошенный, словно ельник, лицо живое - его подвижность видна даже через замерший образ на бумаге. Ну и рожу он скорчил... Как же он высидел с такой миной... Сколько там требуется на портрет или набросок? Час? Два?
- Я часто по памяти рисую, когда нет у человека времени сидеть на месте. Такие портреты выходят, бывает, даже лучше, - будто прочитав мои мысли, сказала как-то рассеяно Марго, глядя в окно, подперев подбородок рукою. Запястье было очень тонкое, пальцы длинными, ногти отчего-то коротко стрижены. Взгляд был задумчив - нет, она сейчас была не в этом купе, она была где-то в сфере вращения облаков и воспоминаний, воспоминаний светлых - потому что грустят люди с иным выражением лица.
Все портреты в альбоме были, словно затаившие дыхание люди, и нужно только чуть подождать, чтобы они вам подмигнули и что-нибудь этакое сказали. Как будто они играли в эту детскую игру, как бишь её название... Ну, помните, может быть, "Море волнуется раз, море волнуется два...", а на счёт "три" все должны замереть. Подумать только! И всё было нарисовано простым карандашом. Немыслимо!
- Я думала сначала фотографировать людей, - сказала Марго, не меняя положения, - Но на снимках не то. Снимок - это просто отражение реальности, её мгновения. Но не более того. Рисунок же - большее. Я передаю с рисунком своё чувство, вкладываю своё видение человека. Можно сказать, соединяю кусочек своей души и души того, чей портрет рисую. Не всегда удаётся добиться идеального сходства, я ж не училась нигде, а так, по собственному упорству пытаюсь... Но вы узнаете человека по этому рисунку. Не знаю, как объяснить... Но рисунком ведь передаётся не только внешнее, но и внутреннее. 
- Метафизика, - ляпнул я.
- Метафизика, - согласилась она.
Так мы ехали и беседовали. Марго рассказала мне ещё и про кепку. Оказывается, это подарок одного чудного, забавного человека, инженера, который любил пешие походы и однажды попался Марго попутчиком где-то близ одной деревни в Калужской области. Она зарисовала его в свой альбом, а он подумал-подумал, да и сказал "А возьми ещё мою кепку на память! Вот, будешь помнить меня, а я буду помнить тебя!". Марго тогда подарила ему пуговицу, которая оторвалась от её ветровки давным давно и валялась в кармане, ожидая возвращения на прежнее место. Не известно, что сталось с этой пуговицей, но на прежнее место она уже вряд ли вернётся.
Баян Марго купила недавно у одного торговца подержанных вещей в селении близ Селигера. Купила просто так, незачем, оттого лишь, что баян был старинным и повидавшим виды. Торговец уж и не помнил, как этот баян ему достался, но божился, что инструмент в идеальном состоянии. Как видно, не солгал.
В чемодане же Марго, который тоже был в прошлом частью чьей-то жизни, лежали скромные её пожитки, а кроме них куча хлама - для обычного человека, а для неё это был не хлам, а своего рода коллекция. Коллекция ниточек, связывающих Марго с этим огромным, необъятным миром. Ведь вещи, как сказала она, имеют такие же жизни, как и люди, их владельцы, только зачастую более продолжительные, может, к сожалению, а может - к счастью. Фляжка, старый перочинный ножик, пожелтевшие письма, потрёпанные книжки, наверное редкие, - и множество прочих мелочей, которых набралась бы, верно, тысяча, укладывались организованным хаосом в её чемодан. Чемодан был здоров и тяжёл, но Марго приспособилась его таскать, приделав к нему ремни и превратив его в некое подобие ранца, который должно носить за плечами.
Так за беседой минула и дорога. Остановка на станции, до которой ехала Марго, была долгая. Я проводил свою случайную, но несомненно удачную попутчицу до автобуса, дотащив её довольно весомый багаж. Автобус отправился раньше, нежели поезд, поэтому мне не пришлось поступить не по-джентльменски и уйти первым. И только вернувшись в опустевшее, поскучневшее купе я понял, что не спросил её телефона. Вот это я называю "попасть впросак".
Жаль было узнать такого человека - красочного, живого, необычного - и так просто отпустить этого человека из своей жизни. Хотя, кто знает? - Земля ведь, если верить современной науке, круглая. Авось, ещё свидимся?