В котле

- Дед, а как там было – в «котле»?

   Сергуня осторожно, но настойчиво потеребил руку деда, давая понять, что не отстанет, пока не получит даже не ответ – полный рассказ в красках и деталях. Дед – умел это.

   Но Николай Иванович почему-то не отвечал. Слышал, но молчал. С ним никогда такого не было…

- Ну, расскажи, дед! Пожалуйста…

«Вот ведь угораздило меня… Будто кто за язык тянул», – Николай Иванович снова достал платок, отёр капельки пота со лба. Вынул из кармана брюк ветеранское удостоверение, зачем-то  переложил в нагрудный карман…

   Плёвое задание бабушки – взять билеты в кино не предвещало никаких приключений. Что это за «Легенда о динозавре» такая было интересно и самому. К тому же Сергуня очень просил сводить его. Только у кинотеатра Николай Иванович понял, какую «козу» устроила ему Тамара Петровна. Возбуждённая толпа зрителей, желавших увидеть чудо японской фантастики, обступала крыльцо кинотеатра, толкалась, ждала чего-то, ругалась и пыталась протиснуться к кассам…

«Ну, на хрена она нам – такая «легенда?» - подумал Николай Иванович, но… Вспомнил о Сергуне и решил добыть три билета любой ценой…

   В дикой толчее он видел как задавили какую-то женщину… Пробиться к ней не было никакой возможности. Кто-то орал, чтоб вызвали скорую, кто-то выл в голос… Даму вроде бы вытащили из под ног, пропихнули к подоконнику, но, едва придя в себя, она снова стала напирать на стоявших впереди , пробиваясь к кассе… Потом снесли стойки ограждения, разбили стекло. Отпуск билетов прекратился. Прибывший усиленный милицейский наряд с огромным трудом пробился в «предбанник» кассового зала. Стали выводить упиравшихся граждан… Мат, крики, проклятия… Наконец, когда удалось вывести десяток-другой особо настойчивых, в помещении воцарилось какое-то подобие порядка. Милиция пыталась устанавливать очередь. Соглашались с этим не все. Несогласных выводили под руки.

    Но взять билеты, выстояв час-полтора,  всё  равно было вряд ли возможно. Ближе к кассе очередь ломалась, превращалась в толпу и больше никуда не двигалась… Тогда, вспомнив, о внуке, Николай Иванович и вынул  в первый раз в жизни  удостоверение … Ой что тут началось! Каких только оскорблений не услышал он! Каких напутствий и пожеланий! Хорошо, что рядом стоял офицер – видимо старший милицейского наряда… С его помощью Николаю Ивановичу удалось-таки «взять» кассу, которая, судя по табличке, «инвалидов и участников ВОВ и Гражданской войны» должна была обслуживать вне очереди…

   Едва отдышавшись, он увидел  стоявших в сквере у кинотеатра нарядных Тамару Петровну и Сергуню. Вот тогда-то и вырвалась у него эта дурацкая фраза:

- В «котле» под Киевом легче было!

«Зачем? Ведь не было же легче! Ну, сказал и сказал…» А Сергуня не унимался…

Николай Иванович уже в фойе выстоял ещё одну очередь – за мороженым, чтоб хоть как-то отвлечь внука. Не тут-то было…

- Дед, ну почему ты не хочешь рассказать? – не отставал внучок, облизывая добытый дедом «Пломбир».

- Да скажи ты ему! Всё равно не отстанет. – Неожиданно поддержала внука Тамара Петровна. – Ты же редко говоришь об этом…

   Николай Иванович даже растерялся. «А что сказать?»

- Смотрите журнал, - Вдруг отрезал он.

***

«15 сентября. В этот день мы стояли на Львовском шоссе. Нас ещё не окружили. Или нам казалось, что не окружили…» Николай Иванович отчётливо ощутил дождь, который лил в тот день с утра, снова увидел жижу раскисшей под колёсами телег и полуторок дороги, серую вереницу хмурых лиц, плащей, гимнастёрок, шинелей… От чувства неизвестности снова засосало под ложечкой, заныла перебитая осколком рука.

«А ведь надо – надо рассказать Сергуньке о войне…  - Думал Николай Иванович. - Не о той, которую показывают в кино, или пишут книжки … О той, которую  видел. Пусть – недолго – четыре месяца (плен не в счёт) – но видел же… Вот только как? И что?»

Николай Иванович снова задумался. В тёмном зале кинотеатра даже неуклюжие монстры не мешали воспоминаниям. И он вспоминал…

   Как шли они отступая, вминая в осеннюю грязь купюры советских рублей. «Юнкерс» совсем недавно разбомбил колонну киевского госбанка и деньги, смоченные дождём, как осенние листья покрывали дорогу. Никто даже не думал нагнуться и подобрать… Потом «пропали» куда-то почти все командиры… Остался молоденький лейтенант – его убьют через два дня, да ещё старшина. После гибели лейтенанта командование полком… остатками! полка примет старшина. А он – сержант Сёмин – поведёт роту… Поведёт куда?...

   Николай Иванович вспомнил, как однажды они встретили большое начальство. Около заглохшей «эмки» курил генерал. Водитель пытался что-то сделать с мотором. Ничего не получалось. Старшина бросился к генералу докладывать… Генерал – какой-то молодой совсем, казалось и тридцати нет… Он даже читал где-то потом об этом генерале – оказалось он и вправду был одним из самых молодых в РККА… Забыл фамилию… Старшина и генерал отошли в сторону. Поговорили минуты две. Точнее – старшина что-то говорил, а генерал только слушал и иногда кивал. Потом старшина пошёл к «полку», а генерал отошёл ещё метров пять, вынул пистолет и застрелился… Было это, вроде бы, в конце сентября. Патронов уже почти не было. Сухарей и бинтов  не было вообще. Рвали рубахи, чтобы перевязаться… А  дня за два до этого, когда «колечко» ещё не сомкнулось совсем и оставалась узкая ниточка по которой можно было выйти, остатки полка прикрывали её, чтобы последние полуторки могли забрать раненых. Куда забрать? Никто точно не знал. Но с какой же тоской смотрели они им вслед… А потом двое «елдашей» (Николай Иванович никогда не знал их национальности и не хотел знать) бросились ногами под колёса последнего автомобиля. Машина переехала им ноги, а те даже не вскрикнули – так хотели попасть  в кузов этой последней полуторки, выходящей из «кольца»… Но как рассказать об этом Сергуне, Николай Иванович не знал… И о том, что вместо кузова их оттащили к заднему колесу машины и там старшина пристрелил их «как трусов и дезертиров»… Хотя каждый патрон был на вес золота… Как рассказать?

   А потом был октябрь. Патронов больше не было … И не было уже полка. Остатки рот выходили к своим порознь. Одну вёл он. Вышла ли хоть одна? Вряд ли…

   Николай Иванович вдруг поймал себя на мысли, что за всё время боёв и отступления он почти не видел самих немцев. Самолёты – да: авиация расстреливала всё, что движется ежедневно. Видел машины с крестами, даже танки, а вот самих солдат… Очень редко, издалека. Исключение только последний день - плен… И ещё тот октябрьский бой, после которого всё было кончено.

   Где-то уже на Полтавщине (это сколько же протопали тогда от Житомира с одними винтовочками?) попали под миномётный обстрел. Казалось вот здесь – всё! Смерть…  Всякое повидали до этого, а тут… Люди растерялись. Кто-то метался по полю, кто-то упал на землю замертво, кто-то от ужаса. Несколько раз вместе с фонтанами грязи взлетали в  воздух ремни, каски, куски человеческого мяса руки и сапоги… Впереди река, переправится через которую было всё равно невозможно. За облетевшей рощей уже разворачивались в цепь, сидевшие на хвосте все эти дни мотострелки… Он заметил тогда, ту спасительную, как казалось, балку. Проход к ней ещё не был закрыт. Если рвануть туда, выбежать по ней во фланг пехоте, сблизиться с ней вплотную… Можно было вырваться… Наверное можно…

   Срывая горло, захлёбываясь матом, он сумел тогда собрать остатки роты, поднять бойцов…

   С каким остервенением они примыкали штыки, выхватывали ножи и лопатки. Он никогда больше не видел таких страшных лиц,  такую ярость, решимость разорвать , разрубить, загрызть зубами … Это был их день!  Возможно – последний.

   Автоматчики  дрогнули от внезапного натиска. Несколько человек замешкались и их тут же смели: закололи, изрубили лопатками, добили сапогами. Остальные бежали к машинам. Не отстреливаясь и почти не оборачиваясь.

- В рощу! В рощу! – уже не орал, а хрипел Сёмин. И когда последний боец уже добежал до спасительного перелеска, сзади что-то взвыло и ухнуло. Неведомая неумолимая сила бросила тело вперёд и ударила о землю. Потом темнота…

   Николаю Ивановичу разворотило руку. Не оторвало, а именно разворотило. Придя в себя, он видел как из залитых кровью лоскутов кожи и ткани гимнастёрки белеет осколок кости. Снова потерял сознание.

   Кто-то перетянул ремнём плечо, сделал из берёзового сучка шину и перетянул её вместе с остатками руки обрывками почерневшей рубахи…

   Оставшиеся бойцы не бросали его. Несли на плаще. Менялись. Сколько дней и ночей  прошли они по Украине ещё, было не понять. Счёт времени то ли потерялся, то ли остановился совсем. Он приходил иногда в себя. Видел, как редеет рота. Сперва шло несколько десятков бойцов. Потом десятка два. Потом…

   Однажды утром он открыл глаза. Было свежо и как-то тихо. Бело в глазах… Раскисшую осеннюю жижу кое-где прикрывал первый мокрый снег. В звенящем воздухе он услышал немецкую речь. Иногда доносился смех и … треск автомата. Автоматчики подходили к бойцам и пинками поднимали тех, кто мог встать. Остальных добивали короткими очередями. Николай Иванович встал…

   Лагерь военнопленных (бывший пионерский лагерь) в который он попал в первые месяцы войны - ещё не совсем походил на те ужасы, которые показывали потом в хрониках. Скорее всего - так и было потом, но пока… Настроение у немцев было хорошее. Даже очень. Издевательств он не помнил. Кормили, конечно, помоями, но… После  голодных недель окружения… Казалось и это хорошо…

   Вначале зимы, или в конце осени, немцы построили военнопленных.

   Переводчик на ломаном русском сказал, что через два дня «победоносная германская армия» будет в Москве. Сказал, что работают пленные «ошэнь-ошэнь плохо»: не умеют и не хотят. Поэтому всё равно сдохнут… А дальше… Они даже не поверили своим ушам… Им велели «убираться на четыре стороны» - наниматься на работу к местным жителям или подыхать…

   Лагерь распустили…

   Вот дальше начинался период, который было описывать труднее всего: как взяла его к себе одна молодая хохлушка, как выходила, выкормила и даже подлечила больную руку – ну, как могла -  подлечила. Как плакала она потом – по весне, когда он и ещё двое таких же «батраков» окруженцев решили идти на восток – к своим… Ну, не могла слушать Тамара Петровна об этом! Злилась,  всегда ревновала и никогда не верила, что ничего у него не было с той хохлушкой. Хоть ты тресни – не верила!

   Николай Иванович даже подумал, а рассказывать ли внуку всё это? Но потом решил, или не говорить ничего, или  рассказывать, как было, до конца: с первого до последнего дня, как помнил, как знал. И он рассказал…

   В этот раз Тамара Петровна смолчала. Казалось, она даже не ревнует. Она ведь тоже никогда не слышала всю эту историю от начала до конца…

   Только Сергуня уже дома спросил его:

- Дед, а ты не пробовал сбежать из лагеря?

- Нет.

- А никто не сбегал?

Николай Иванович замолчал. Но потом почему-то решил говорить всё, как на духу…

- Однажды  ночью в бараке ко мне подсел какой-то лётчик…

«Ты ведь роту выводил. Бойцы тебя уважают. Поговори с ними. Соберём группу. Я знаю, как устроить побег», - снова звучал в ушах голос незнакомого лётчика…

Николай Иванович опять замолчал.

- Ну и что,  дед? Что ты сказал ему?

- Ничего. Послал - куда подальше…

Теперь замолчал Сергуня. А потом снова спросил:

- Ну как, собрал он группу? Убежали они?

- Нет, конечно. Расстреляли всех.

- И лётчика?

- А лётчика... Говорили, он потом в другом бараке следующую группу собирал…

   Сергуня больше ничего не спрашивал. Казалось, он всё понял…

   Сергуня долго не спал этой ночью. Он всё представлял дедову развороченную руку. Ещё недавно в дырку от осколка можно было смотреть как в щель. А потом почему-то отверстие затянулось кожей. Как то - до школы ещё, не зная зачем, Сергуня подкрался к спящему деду и хотел протащить через это отверстие сломанное копьё пластмассового солдатика. Как вскрикнул дед тогда! Как рванулся к стене… «Интересно какой же была его рана?» - думал Сергуня…

   Николай Иванович тоже не спал… Зачем он рассказал внуку эти «мемуары»? Поймёт ли? И не навредят ли они Сергуне потом? Ведь была ещё и вторая часть. И когда было страшнее – до выхода к своим, или потом… Николай Иванович точно не знал. «Везде – хорошо!»

***
   К фронту они вышли уже к маю. Или фронт подошёл к ним. Местные мальчишки в какой-то деревне показали, где есть «окошко». Они и сами лазали туда – на другую сторону, где остался их огород и амбарчик с картошкой.

   Перешли… Переползли. А куда - и сами не поняли. Сначала бухало где-то в стороне. Потом всё совсем стихло. Шли ночами. Однажды утром вышли на станцию. А там - наш патруль…

   Николай Иванович почувствовал, как лицо покрылось испариной.

«Повезло. Вот уж где точно повезло…» Его не отправили в другой лагерь – ещё дальше на восток. Его просто допрашивали. Долго скрупулёзно, дотошно. Каждую ночь. Иногда закрывали в «шкаф» - нишу в стене и оставляли «подумать» до утра. Он выпадал оттуда без сил, но ничего нового «додумать» так и не мог. И в самом деле - повезло. Из полумиллионной группировки, оказавшейся в киевском «котле» многие потом сумели-таки  уйти на восток – к своим. Повезло, что среди них были его однополчане. Повезло, что кто-то помнил его. И что никто ничего плохого сказать о нём не мог.  Ну и что следователи оказались «с понятием»  – тоже повезло… К началу пятидесятых допросы прекратились.   

   «Рассказать об этом Сергуне? А зачем? Тамара Петровна расскажет… Когда-нибудь… Может быть» - Подумал Николай Иванович и решил больше ничего никому о войне не рассказывать. Никогда! Даже пообещал себе…

***

   Своё обещание Николай Иванович нарушил уже следующей весной. Какой-то «поисковый отряд» добивался встречи с ним: сперва, обрывая телефон на работе, а потом – в выходной -  завалился прямо в квартиру. «Как нашли?»

   Николай Иванович долго упирался. Говорил, что толком ничего не помнит. Что никаких подвигов не совершал. Потом даже выложил последний «козырь»:

- Дочки! Да я в плену был! Зачем вам это?

 Но одна из «дочек», всё-таки уговорила его:

- Диду! Мы же с самой Полтаущины к вам йихали! Мы всю-всю историю вашего полка собрали. Знаите, как цэ трудно…  - И едва не заплакала.

    Николай Иванович сдался…
   Прошло несколько месяцев, когда в доме начался переполох. Николаю Ивановичу пришла повестка. «Предлагаем явиться…» Дальше строчки поплыли, подскочило давление. А тут ещё и Тамара Петровна – в слёзы.

«Неужели опять начинается? - подумал Николай Иванович. – «Ну, зачем, зачем я всё это рассказывал? Не жилось спокойно…»

   Сергуня пришёл из школы и увидел, что бабушка плачет.

- А где дед?

Тамара Петровна только всплеснула руками. А потом отёрла слёзы:

- Садись, милый. Будем ждать. Бог милостив…

Часа через полтора в дверь позвонили. Вошёл Николай Иванович. Уставший какой-то, растерянный.

Все молчали.

- Ну, что там? - спросила срывающимся голосом Тамара Петровна.

   Николай Иванович ничего не сказал. Поставил на пол старый чемоданчик и протянул вперёд искалеченную руку. Разжал непослушные скрюченные пальцы. В его огромной ладони блестел рубиновой звездой орден…
2012