117. Мыслим - значит живём!

УФТИ – Украинский физико-технический институт, расположенный в Харькове и вошедший в историю не только именами корифеев отечественной и мировой физики, но и тем, что именно здесь было впервые в СССР расщеплено атомное ядро.

Не знаю, могу ли претендовать на принадлежность к «лирикам», но уж то, что не физик – это точно. Однако в памяти  моего сердца неуклюжая аббреавиатура УФТИ сладко и остро отдаётся картинками босоногого отрочества: сюда, в этот старый, запущенный сад, где между тенистыми деревьями виднелись невысокие корпуса засекреченного института, я целых два лета – в 1944 и 1945 году – каждый день приезжал на подножке громыхающего трамвая в расположенный здесь дневной пионерский лагерь профсоюза работников научных учреждений и высшей школы. Приезжал босой не фигурально, а по-настоящему, за неимением даже тапочек. Родители мои вовсе не были к тому времени работниками науки – в лагерь меня «по блату» пристроила тётка.

С какими людьми довелось мне тогда гонять в футбол  и ходить строем по аллейкам, выкрикивая патриотические песни!  Профессор физики Виктор Конторович (по школьному прозвищу «Киса». Известнейший психолог, профессор Владик Зинченко, по кличке «Абу – мелкий воришка» (в нём находили внешнее сходство с героем заграничного фильма «Бапгдадский вор»). Академик архитектуры Юра Божко. Химик Вадим Волошин… Впрочем, их специальности и звания тогда ещё таились в непроницаемом мраке будущего. А в светлой современности, под занавес и вскоре по окончании большой войны, и эти, и другие мои товарищи тоже сверкали босыми пятками и прорехами на  ветхой одежонке.

И никто из нас даже не подозревал, что мы ходим по дорожкам и играем в мяч на площадках, где всего лишь восемь – десять лет назад топтали нашу советскую землю зловещие ботинки «врага народа» Льва Ландау, «агента германской и английской разведок» академика Ивана Обреимова, видного физика Моисея Кореца (18 лет в ГУЛаге!)  и многих других великих учёных, - как советских, так и иностранных, в порыве прекраснодушия прибывших на помощь  социализму, за что он им отплатил щедро: кому – тюрьмой, кому – расстрелом, а особым счастливчикам – выдачей их гитлеровскому гестапо…

Драматическая эта история кратко изложена и прокомментирована в разделе «Итоги века» на страницах обозреваемого выпуска старейшего в Израиле русскоязычного журнала «22». Один из обычных сюжетов сталинской эпохи: доносы, оговоры, самооговоры, пытки, шантаж, запредельный абсурд в качестве обыденной нормы…Рассказывают и/или комментируют три автора: начальник лаборатории этого института, доктор физико-математических наук Юрий Ранюк, живущий и сегодня в Харькове;  бывший научный работник и зав. лабораторией УФТИ Моисей Каганов (ныне житель Бостона) и физик же, но ещё и плодовитый публицист из Тель-Авива, главный редактор журнала Александр Воронель.

Читателю, интересующемуся историей истекающего ХХ века, рекомендуем внимательно прочесть эти трагические страницы. Лично мне в них показались особенно примечательными некоторые реплики авторов статей. Профессор Моисей Каганов, в частности, вспоминает  октябрь 1949 года – начало своей работы в УФТИ: «Вскоре прокатилась волна увольнений. Меня она, правда, не коснулась. Боюсь быть неточным (делает осторожную оговорку представитель точной нацки. – Ф.Р.), но, по-моему, были уволены только евреи. Время, к счастью, было «вегетарианское»: арестов не было».

С полным доверием относясь к свидетельству очевидца (в ЕГО окружении, уж верно, тогда никого не арестовали), никак не могу спокойно переварить замечание о «вегетарианском» («К  СЧАСТЬЮ!!!») времени: ровно в 1949-м арестовали (по хрестоматийной 58-й статье) моего родного дядю, а в 1950-м – обоих родителей. Мне это время никак не показалось бескровным. Да и в историю СССР вошло как период второй волны массовых репрессий (если первая – 1937 год). Вот какие разные впечатления. А ведь мы с Мусиком (так его звали друзья) Кагановым как раз тогда жили В ОДНОМ ПОДЪЕЗДЕ: мы – на шестом этаже, он с женой (сокурсницей  моей сестры по филфаку университета) – на четвёртом… На лестнице при встрече приятно раскланивались.
Удивительная человеческая черта, хорошо знакомая, увы, по ряду примеров, одно упоминание о коих могут назвать «кощунственным»: из явлений неприятных видишь лишь те, что коснулись тебя самого! Жители Дахау в упор не заметили лагерь уничтожения возле их города. Для большинства советских граждан открытием было наличие «архипелага ГУЛага», когда о нём рассказал Солженицын. А до этого так уж и не замечали вышки и колючие заборы?!  Машины с надставленными бортами, в которых под конвоем и с собаками перевозили по городу заключённых?!

Недавно одна уважаемая чета поделилась со мной наблюдением: Солженицын «сгустил краски», рассказывая о том, как бесчинствовали оперативники ГПУ – МГБ при проведении арестов и обысков. Вот у них в семьях эти процедуры были выполнены корректно и вежливо. Я возразил: а у нас это было похоже на погром – по полу вперемешку разбросали  книги и вещи…»Опера» грубили, хамили… Но дружная пара стояла на своём: раз у них прошло тихо-вежливо, значит, всё другое – нетипично…

Говоря о «раздвоённости социального сознания» в годы советского террора, М.Каганов пишет: «Мне хочется это феномен назвать социальной шизофренией». Не знаю, насколько правомерен термин, однако то, что описываемое относится к области социальной психопатии или, во всяком случае, подлежит изучению специалистами по социальной психиатрии, для меня несомненно.

Пословица «Своя рубашка ближе к телу» применима не только к периодам экстраординарным (например, вспышкам массового террора), – как  выражаются математики, «эта формула имеет весьма тривиальный смысл». Как-то раз на основании собственного опыта и прочитанной резкой статьи мы стали высказывать приятелю критические замечания по поводу скверной охраны труда и несоблюдения техники безопасности на многих израильских предприятиях. Почему-то приятель принял такие высказывания за безответственное критиканство и очернительство. «Не знаю, не знаю, - сказал он, - там, где работает мой сын, установлены прекрасные кондиционеры».

Многие авторы журнала привлекают как раз тем, что пишут и о «чужих рубашках». В итоге «рубашки, оказываются именно «своими», - близкими к читательским «телам».Под большим рассказом (или маленькой повестью?) «Снег в Гефсиманском саду» известной поэтессы Юлии Винер, на этот раз выступившей в жанре прозы, – «резинка» дат: 1985 – 1999. Ни  о какой подтасовке, подгонке сюжета к злобе дня не может быть и речи. Между тем, описанное в повести  событие повторилось буквально в дни её опубликования: речь в ней – о посещении Храмовой горы некими важными израильтянами,  вспышке (на этой почве) звериного фанатизма арабской толпы, в результате чего случайным камнем, который метнул один персонаж повести (араб) , был убит другой её персонаж – живущий в Иерусалиме молодой голландец.

В повести говорится о связанных с этим симпатичным европейским (не еврейским!) юношей (его и зовут-то Ангелусом, – конечно,  не случайно), творимых им чудесах: что-то вроде левитации, умения парить над толпой и плавно приземляться. Так и хочется воскликнуть: подумаешь, чудо! Да кто же не левитировал  хотя бы раз в жизни?! А вот как автор угадала попасть в яблочко самим центральным событием сюжета? Но и здесь чудо – «только»  в верности жизни, в прямом взгляде на мир и «чужие» судьбы: это тот самый колокол, который звонит и по тебе…Да ведь и вспышки насилия – в том числе и по поводу Храмовой горы – явление хроническое на широте и долготе Святого города…

Не скажу, что все, но многие публикации журнала (это заслуга редколлегии) отбирают явно по принципу актуальности, соответствия злобе дня. В новелле Кати Капович (писательницы из США) – быт  тамошних эмигрантов из СССР/СНГ. При всех отличиях есть общее со многим в жизни наших «олим» (репатриантов): и в неприкаянности, и в потере социального статуса, и (вот уж частый симптом клиники эмиграции!) в крушении семейных связей. В повести Юлии Винер – Милочка Шмуклер, расставшаяся с мужем; в рассказе новеллистки из Америки – сразу несколько разведённых пар. Поражает, при  всех вариантах, сходство  мотивов семейных конфликтов, совпадение обстоятельств, настолько схожих, что, случайно услыхав в одном из домов рассказ об истории некой пары, герой полагает, что речь идёт о нём и о его жене… «Человеческое несовершенство!» – одна  из подспудных мыслей, которые (по крайней мере, у меня) возникли  при чтении этих рассказов. Как и рассказов одного из постоянных авторов публикуемой журналом прозы – Якова Шехтера, читать которого мне, чаще всего, интересно. Вот только – грешен – не могу понять, почем  один из трёх его публикуемых в номере рассказов – «Ита» - имеет  подзаголовок «Другая проза». А второй рассказ – тоже «другая» или та же самая? А третий? Но хозяин над своими произведениями – сам автор, ему виднее. По мне же, принципиальных отличий «другая» проза от остальных произведений того же автора не имеет.  Правда, в отличие от многих действительно «других» авторов, у Шкхтера с явным знанием дела описаны диалоги и быт религиозных евреев-хасидов, их психология, их жизненные ситуации. Отношение к собственной судьбе, её зависимость от человека и зависимость человека от судьбы – нерв и этой прозы, пусть она считается «другой» или той же самой… Честно оставляю без комментариев ещё один образчик литературы – рассказ российского  (но живущего в Германии) писателя Вадима Фадина «Пейзаж в окне напротив»: в этой прозе я не разобрался.

А любителям поэзии рекомендую цикл стихов Валерия Стратиевского из Арада. Вот лишь четыре строчки этого автора, но и они близки к теме нашего обзора:

Уходили к подлостям от бед,
Имена меняя и святыни…
Нам ещё в отказе сорок лет
С манной пайкой маяться в пустыне.

Чтобы уж совсем решительно «покончить» с поэзией в номере, упоминаем две литературно-критические заметки – обе об интересных лириках: о недавно скончавшемся Илье Бокштейне пишет Михаил Юлин; о новой книге стихов Зинаиды Палвановой «Иерусалимские картинки» - Михаил Копелиович. 

Традиционный публицистический раздел журнала, «Иерусалимские размышления», на этот  раз включает две, друг с другом, на первый взгляд, никак не связанные, статьи:  одна – нового в журнале, но уже достаточно известного по газетам публициста Владимира Ханаана, другая – неоднократно выступавшего в «22» публициста (и физика) Эдуарда Бормашенко.  Пафос  рассуждений первого из них отражён в названии статьи – «На чужом языке». Так, по мнению автора, Израиль (по крайней мере, европейско-американская, по своей духовной ориентации и менталитету, часть его интеллектуальной светской элиты) разговаривает с «мировым общественным мнением»: на языке христианской цивилизации, чуждом и во многом как бы противоположном духовным ценностям еврейства. Совершенно не вдаваясь в обсуждение, хочу лишь высказать мысль об очевидной актуальности постановки вопроса.

Общее с этой статьёй в эссе Эдуарда Бормашенко «Эстетические пристрастия еврейской мысли» всё-таки есть: в ней именно и разбираются стилистические, так выразиться, особенности еврейства, его духовной литературы. Материя совершенно не известная большинству еврейской интеллигенции из СССР. Речь идёт о Мишне, о Талмуде. Что мы о них знаем? Вспоминается анекдотический факт времён моей молодости. По случайной причине мне приходилось в студенческие годы  часто бывать на кафедре философии Харьковского университета. Там был аспирант Р. – серый, малограмотный тип, каких немало прибилось в то время к сфере науки. Ему была «выделена» для подготовки   кандидатской диссертации тема «Естественно-научные взгляды Тимирязева». Он написал первую главу – полный бред, в котором одна фраза превзошла, тем не менее, все прочие. «Махисты, – написал  Р. – занимались   м у д о л о г и е й». Так и написал! На заседании кафедры эта фраза вызвала  замешательство. «Кое-какие слова, – заявил  при обсуждении главы на заседании кафедры её тогдашний заведующий, - при  женщинах и прочесть неприлично…» В конце концов, более интеллектуальному аспиранту  Бухалову было поручено взять Р. на буксир, общими усилиями беднягу подвели к защите, и впоследствии  он успешно читал студентам одного из южно-русских университетов лекции по марксистско-ленинской… мудологиии! Но откуда взялось это его словцо, которое «философ» принял за узаконенный научный термин? Всё же я – филолог и додумался вот до чего. В «трудах» товарища Сталина , а за ним – и во всей наукообразной марксистско-ленинской литературе того времени был чрезвычайно распространён ругательный символ «талмудистика».  Так называлось всё непонятное, запутанное, «не наше».  Для Р,, вероятно, в данном слове прежде всего звучал привычный с детства «корень»  МУДИСТИКА . Вот его-то он и перепутал с другим шутливым народным неологизмом «МУДОЛОГИЯ», означающим нечто наукообразное…Давайте признаемся, что многие из нас о Талмуде и еврейской философии знают не больше героя сей правдивой истории. Блестяще образованный Э. Бормашенко, если и не ликвидирует своими статьями наше невежество, то хотя бы  даёт нам возможность это невежество осознать.

Известный, в том числе и по журналу «22», петербуржский писатель Александр Мелихов выступает с критическим разбором социологических работ яркой представительницы постсоветского либерализма Галины Старовойтовой. С большим уважением к личности этой расстрелянной из-за угла женщины, но и без излишних церемоний по поводу её заблуждений в науке и политической практике, автор критикует ряд противоречий и промахов её в теории взаимоотношений между обществом и национальным меньшинством. Вот лишь один из парадоксов, который он видит в позиции Старовойтовой: «Во имя национальной терпимости мы должны защищать права народов на национальную нетерпимость, из уважения к национальным особенностям оправдывать работорговлю, пытки, публичные казни, а понадобится, так и каннибализм…»

Хотя Старовойтова имела в виду, в основном, конфликты в Карабахе, Абхазии, Чечне, но явно просматриваются и ближневосточные аналогии. Снова и снова задумываешься над странным могуществом въевшихся в сознание некоторых  «имеющих весьма тривиальный смысл» формул  социального поведения:  «уважение к традициям других народов» (а все ли они, традиции, уважения достойны? Скажем, император Бокасса «по традиции» любил отведать уши политических врагов….); «признание суверенитета наций» (а если один суверенитет агрессивно направлен на уничтожение другого?) и т.д.

Наш обзор не будет полным, если не упомянуть представленную в номере портретную графику художника Дмитрия Хмельницкого, а также ряд примечательных литературно-критических работ: «Заметки книгочея» Михаила Юдсона о книге рассказов Марка Зайчика «Новый сын», литературоведческие наблюдения Эли Кормана над булгаковским романом «Мастер и Маргарита» и, наконец, изящно написанную полемическую реплику Эмилии Обуховой по поводу опубликованной в  115-м выпуске журнала статьи Дениса Соболева «О словах». Один постоянный автор журнала полемизирует с другим, тоже постоянным, да ещё и членом редколлегии: уже интересно!  А если ещё и учесть, что здесь мы опять сталкиваемся с вопросом о «рубашке», которая «ближе к телу», ежели «своя», и дальше от него, когда «чужая», то и вовсе увлекательно. Спор зашёл о понятии интеллигентность: похвальное ли оно или хулительное?  Э. Обухова утверждает, что, по Соболеву, «во всём виновата только она» (эта несчастная интеллигентность). Нет времени сверяться с его текстом, но скажу лишь, что здесь затронут один из коренных вопросов истекающего века. Более того, это вообще вопрос о вине каждого в грехах и трагедиях времени. А. Воронель в упомянутой выше своей статье пишет: «И эта вина ложится прежде всего на тех, кто искренне верил советской власти и принимал всерьёз её лозунги».  Думаю, что и на них тоже – но только ли на них?

Спокойно днюет и ночует,
кто за собой вины не чует:
он свой своим в своем дому
и не в чем каяться ему.

Он в хоровом негодованье
отверг и мысль о покаянье.
А я и в множестве один,
на мне одном сто тысяч вин.

На мне лежит со дня рожденья
проклятье богоотпаденья,
и что такое русский бунт,
и сколько стоит лиха фунт.

И тучи кровью моросили, —
когда погибло пол-России
в братоубийственной войне, —
и эта кровь всегда на мне.

Борис Чичибабин, написавший эти стихи в 1988 году, родился в 1923-м: год спустя после окончания гражданской войны. Что не помешало ему ощутить свою глубокую и неизбывную вину за братоубийство.  Вот подлинная совестливость, истинная интеллигентность! Всем бы нам такое высокое чувство ответственности за то, что при нас и даже за то, что было до нас!

117-й выпуск журнала «22», – может  быть, последний в истекающем (истекающем кровью!)  столетии – натолкнул меня на эти размышления. Возможно, вас он натолкнёт на другие?.. Что ж, мыслим – значит существуем!               
                Ноябрь 2000 года.