Глава 1. Март 1985-го. Генсек умер

Хочу написать о деревне, в которой лет десять жила счастливо и почти беззаботно, а мне все твердят: «Эта тема нынче не в моде». А если она уже не первый год во мне занозой сидит? А если уже невтерпеж? Решила-постановила: начну, а там видно будет, каким задом ко мне избушка на курьих ножках повернется. С жанром вот бы только определиться. На роман, пожалуй, не покушусь. Тут «повесть временных лет» просится, но вроде бы это тоже не тренд сезона. Вот, как говорится, все и сошлось: немодная тема в немодном жанре.
 
Это всего лишь присказка, а сказку, т.е. летописание следует вести, как и заведено – «по потопе», т.е. с марта 1985-го года. С того момента, когда два открытых грузовика, на одном из которых до и после сего знаменательного часа доставляли только навоз на поля, въезжали в латгальскую деревню Марасколнс. Оба они везли нашу мебель. Мы перебирались из Риги в деревню, а родственники и знакомые крутили пальцем у виска: совсем, дескать, спятили – из столицы в глухомань поперлись. Но, во-первых, как говаривала моя бабушка, лучше быть головой мухи, чем хвостом слона. Это я к тому, что муж мой в эту самую Таракань в качестве председателя сельского совета ехал. А, во-вторых, повесть не автобиографическая, следовательно, «а кому какое дело, куда брызги полетят».

Итак, март стоял на дворе. Седьмое число. Сугробы уже осели, но проталины еще не показались. Вечерело. Пока ехали по деревне ни одного жителя не встретили, только собаки лениво перебрехивались во дворах. Народ сидел в клубе на торжественном собрании, посвященном Международному женскому дню. Парторг доклад прочитал, «с наступающим Вас» поздравил, совхозный директор и председатель(ша) профкома дояркам грамоты и тюльпаны раздали. Каждой дважды руку пожали. Здоровья и новых «передовых» свершений пожелали. Все, как в лучших Колонных залах Дома Союзов. Все, как всегда. И никто в деревне не подозревал, что через три дня случится эпохальное событие – «почит в бозе» Черненко, и призрак побредет по «эсэсэсэру». Призрак его развала.

С этого места обещаю подробнее. Но сперва о Марасколнсе. Вот только «не крутите пестрый глобус, не найдете вы на нём…». Таких деревень в Латгалии сотни: на горе контора-клуб, столовая, магазин и здание сельсовета, под горой двух- и трехэтажные жилые дома, частные хлева и огороды, детсад и школа. На втором этаже нового серого блока выделили квартиру и нам. До ночи движимое имущество из грузовиков наверх перетаскивали, ночью его от навоза отмывали, в шкафы да полки превращали. Когда образ будущего интерьера наметился, солнце уже взошло. Вышла я на балкон, вдохнула праздничный воздух. Хорошо! Кроме вышеуказанного прямо напротив дорогу, а за нею две высоченные и голые по ту пору лиственницы, разглядела. Дальше шла низинка, поросшая редко- и низколесьем. Когда весна разгуляется, там, наверняка, болотце обнаружится. Вот в этой лепоте предстояло нам теперь жить. А что делать, коль старшая наша детка-двухлетка не вылезала из хворей и нуждалась в свежем воздухе, за ней эстафету уже готова была подхватить младшая десятимесячная («между первой и второй перерывчик не большой»), а «ихний тятька» был обуреваем идеей переустройства мира в целом и отдельно взятого Марасколнса в частности. Не перевелись еще в белорусских лесах партизаны (довольно облизываясь, говорил медведь), а в европейских столицах декабристки. Те поехали за своими декабристами, а я за любимым мартовским ко… космополитом, в смысле.

Восьмое пришлось на пятницу, следовательно, два дня, деревня, не отвлекаясь, чествовала женщин. В воскресенье, когда чествовать стало совсем нечем, а продавщица Текла, как на зло, внезапно почувствовала себя феминой и на уговоры открыть магазин «хоть на минуточку» не поддалась, народ включил телевизор и обнаружил на его экране «Лебединое озеро» в постановке Григоровича. До сих пор не могу взять в толк, в каком инцесте состояла бело-черная Одетта-Одиллия с партийными лидерами Советского Союза? Или с их смертью? И когда упомянутые субъекты успели «слиться в едином порыве»? Но события из истории и калачом не выманишь: вариации сменялись па-де-де, тридцать первое фуэте тридцать вторым – люди окультуривались и «росли духовно над собой» уже в третий раз подряд за последние два с половиной года.
 
Вовремя не отмененный «на проклятом острове» понедельник не задался с семи пятнадцати утра. Вилмина корова Офелия наотрез отказалась подниматься на третий этаж мимо нашей квартиры. Она так и стояла на площадке между первым и вторым пролетом. Вилмин муж Вовка материл ее в хвост и еще раз в хвост (гриву корова не носила), а буренка, вперив глубокомысленный взор в нашу дверь, сурово молчала. Перебравшая лебединого романтизма Вилма, орала сверху в распахнутую дверь: «Ышь ты! Прынц какой! Хватит мне, завклубше, в хлев ходить! Вот приведешь Офельку сюда – подою». Но в корову будто дух сельсоветской секретарши Яновны вселился: стояла на лестнице до той поры, пока мой муж не проследовал мимо нее на работу. Тогда Офелия развернулась, и, украшая каждую ступеньку чистейшей органикой, цирковой козой спустилась вниз и «с чувством глубокого удовлетворения» направилась к стойлам. Вилма взяла подойник, а Вовка совковую лопату и ведро с водой. Знакомство с соседским семейством состоялось, можно сказать, «в обстановке сердечности и полного взаимопонимания».

В Кремле в этот день тоже все проснулись спозаранку. Дел было невпроворот и оба неотложные: подготовить похороны Черненко и избрать нового генсека. Первое особой мигрени не предвещало: места в кремлевской стене было еще навалом, опытных «гонщиков» на лафетах тоже в заграницах не занимать. Со вторым – пришлось повозиться. Дело в том, что Горбачев не был единственным, кто выглядел вменяемым на фоне невменяемых. Значит, чтобы одного выдвинуть, остальных следовало задвинуть. И желательно в «Форос» понадежнее. Поэтому вылет Щербицкого из США искусственно задержали, а Романову, отдыхавшему на курорте в Паланге, о свершившемся сообщили постфактум. С оставшимися «пешками» разыграли отдельную партию: одной пообещали место всесильного «ферзя», другой – хитро-мудрой «ладьи», третью и четвертую назначили соответственно «слоном» и «конем». Все они вместе с Бушем-старшим, «не отходя от кассы», выбрали себе подходящего «короля». Генсек умер, да здравствует генсек!