Дневник V-8 Не обманывают ли нас наши чувства?

Дневник V-8 Не обманывают ли нас наши чувства?

3 апреля 2001 г. После Студии А.Н. и короткого разговора с ним, я почувствовала, что за несколько минут общения с ним он облучил меня, напитал  меня собой. Неужели мы приближаемся друг к другу? Его подруга Н. сказала мне, что он много ругает, но в нём много любви, много боли.

Когда я вошла в зал, где были занятия, я услышала крик А.Н. Я попросила его Ангела Хранителя помочь А.Н. не говорить плохих слов. А.Н. очень быстро после этого сказал: «Ой, я что-то нехорошо говорю...».

Когда пели его ученики, он им сказал: «Надо тепло отдавать, а вы горланите».

Его знакомая шла со мной до метро. Она побывала в Новгороде, два раза заходила в Центр, где работает Володя Поветкин, привезла мне две его фотографии и привет от него. Письмо моё он получил. Но на письма он по-прежнему не отвечает.

5 апреля. Неотступные мысли о А.Н. Вечером я подумала, что я делаю что-то не то, не помогаю ему, не служу ему, а всеми силами пытаюсь, чтобы он обратил на меня внимание. А разве это цель нашей жизни? Цель — служение друг другу.

6 апреля. Звонила А.Н., прочла ему три своих стихотворения. Он похвалил один образ. Говорили мы долго. Он клокотал, рождал мысли, спешил, кричал. Я спросила его, как мне избавиться от страха перед ним, потому что это плохо. Я сказала: «Как здорово, что Вы живёте на земле!».

Гуляли с Галей Мажейкиной в парке. Она сказала, что нет ничего лучше духовной любви между мужчиной и женщиной. Она накормила меня, я прочитала её статью о художниках. Я была потрясена её трудом, у неё изящный поэтичный пластичный язык, очень умно и не банально составленные фразы, цитаты из Вольтера, упоминание о китайских принципах работы художников. Она неординарный человек, тонкий, с благородным вкусом.

10 апреля. Гуляли с Ирой Бусаровой после нашего вечера в библиотеке Тургенева. Нам даже заплатили деньги за выступление. Ире понравилась моя песня на стихи Гумилёва. Я думаю, что Гумилёв ешё не оценен в нашем обществе. Это был очень глубокий, многогранный и мужественный человек. Он часто влюблялся, как и подобает поэту.

Мои стихи:

Николаю Гумилёву

Не отвёл светлых глаз и в минуту гоненья.
Королевский алмаз был в его оперенье.
Где, в каких сторонах дом построен тесовый?
Плачет Муза впотьмах о потере суровой.

Он король и поэт до последних изгибов.
Он сказал смерти "нет" в заколдованных книгах.
Лишь румянец стыда нам потрогает кожу.
Не узнать никогда, на кого был похожим.

11 апреля. Как можно в темпе allegro петь прекрасное и возвышенное церковное песнопение «Чертог Твой, Спасе, вижу украшенный, но одежды не имам, да вниду в онь...»?

Поём и бездуховно, и бездушно.

В салоне читал свои стихи замечательный поэт Лев Болдов.

Издатель моей книги "Слова..." сказал мне, что он болен. Дотронувшись до его лба, я сказала, что у него небольшая температура. «Вот пройдётесь с нами по Арбату, и всё пройдёт», - сказала я. И действительно в метро лоб у него был холодный.

Издатель сказал о моём брате Германе, что у него горе от ума. Он очень умён. Душа его закрыта от божественного, но он к людям добр. «Я люблю его», - сказал издатель.

Ирина Л. дружит с дочерью издателя. Она филолог, кончает Университет. Она написала рецензию на книгу Германа. Дала мне почитать книгу о бриттах и о Мерлине Готфрида Монмутского.

Тоскую о любви. Люблю Любовь.

Была в храме на чине Погребения. Смотрела на людей, просила Бога о любви к ним. Все мы к несчастью смертники. Зачем мы пришли сюда? Много молилась о людях.

15 апреля. Я спросила Нину А. и Виталия М.: «Что вы испытываете, глядя на человечество в трамвае, на улице, в метро?» Нина сказала: «Я не смотрю». Виталий сказал: «Мне интересно — одежда, жесты, руки, выражения лиц...».

А я? Я томлюсь от жажды совершенства.

Некоторые люди бреют головы, а седые усы и бороды отращивают, уродуя свои лица. Гармония при бороде и усах требует волос на голове, а не лысого черепа.

17 апреля. Подарив шоколадку «Иван да Марья» А.Н., я несколько минут около него постояла. Спросила, принёс ли он мне стихи. «Нет». Я говорю: «Тысячу лет ждать?» «Меньше», - сказал мне этот нечеловеческий человек.

Просьб моих он не выполняет. Моя музыка, положенная на его стихи, его не интересует. На душе стало печально. Ему ничего не стоило дать мне какую-нибудь маленькую радость. Мне так мало надо. «Я приземлённый человек», - сказал он мне ни с того, ни с сего.

18 апреля. Мне звонила Мирослава Плющ, вспоминала, как в Коктебеле один мужчина говорил удивительной художнице Нине Владимировне прекрасные слова о её работах, она, закрыв лицо руками, говорила ему: «Говорите, говорите... Я ни одному Вашему слову не верю, но говорите...».

19 апреля. Я выкинула фортель. Я сказала А.Н., указав ему на молодую красивую женщину: «Это Ваша любимая женщина». Он тотчас бросился к ней, привёл её ко мне со словами: «Повторите, что Вы только что сказали». Я смело повторила и добавила: «Но я тоже Ваша любимая женщина!». Тогда он сказал: «Ах, вы мои любимые!». Он поцеловал сначала её, потом меня.

Он слонялся туда-сюда, был нервный, раскачивался, дёргался, сел рядом со мной. Стал барабанимть пальцами по гитаре. У меня от его присутствия стала открываться сердечная чакра.

Когда он вернулся со сцены, я обняла его, сказав: «Привет». «Что?» - спросил он. Я повторила.

Я больна им. Он ушёл, не оглянувшись, этот таинственный человек. Он некрасив, хотя в молодости был хорош и делается почти просветлённым после пения, странен, нервен, непредсказуем.

Ещё у нас был такой диалог:

«Почему Вы любите красный цвет?».
Он ответил: «Это, наверное, он любит меня...».
«Нет, это о чём-то говорит».
«О моём идиотизме, наверное».
Я говорю ему: «Ну, зачем Вы так о себе?»

Я не знаю, какого цвета у него глаза. То ли зелёные, как у меня, то ли серые, как у меня, то ли голубые, какими они бывают у меня.

21 апреля. Тоска душит меня. Я сочиняла печальные стихи. Откуда это пришло?

Галина Васильевна Галицкая в библиотеке Тургенева сказала мне: «Вы сильная. Вы очень одинокая. Вам невозможно найти себе мужчину, равного Вам».

Мне 19 лет, и в моей жизни ещё не было любви.

22 апреля. Ночью были стихи о нём, создавались они с глубоким плачем. Эти стихи, написанные с сильныи эмоциями, разрядили меня.

Появится ли в моей жизни ещё какой-нибудь гений, которого я полюблю или А.Н. — последний? (появился тот, кого я на этих страницах буду называть рыцарем. Запись 23 апреля 2015 г.)

Иногда я чувствую, что всё впереди, что жизнь только начинается.

23 апреля. Перед мысленным взором возникла разбитая, разорванная пополам субстанция с рваными краями. Если эти края соединить, то они смыкаются и восстанавливается целое. Мы с ним эти две разорванные половины. Я эту боль разорванности ощущаю, а он — нет. За три года до встречи с А.Н. я ощущала приближение этой любви.

Если бы я могла ничего не бояться. Я звоню А.Н. и предлагаю ему свою дружбу. О, святая простота!

Тоска тихо душит меня. Ура! Переживём. Благодарить Бога за всё.

Ведь это пытка — любить не тех,
А тех всё нет. И так весь век...

Долго говорила по телефону с А.Н., была легка и шутлива. Развеяла его хмурость. Он стал смеяться. Я обращалась к нему: «Ваше Величество». Прощаясь, говорю ему: "До свиданья, дитя моё".

Я шла к метро и говорила Богу, что этот корабль - А.Н. - надо брать на абордаж.

Три часа говорили на улице и, гуляя во дворах с Галиной Васильевной Галицкой. "Вы его избаловали. Он одинокий человек. Видимо, в детстве он получил какую-то травму, от этого у него агрессия и подсознательная месть".

25 апреля. «Я ничего не имею кроме Вашего голоса, кроме плохих слов Ваших. Мне терять нечего. Я болею от плохих слов, я их ненавижу». А.Н.: «А я не ненавижу». Он говорил, что он не воцерковлённый, но религиозный человек. «Я знаю», - говорила я. В какой-то момент он сказал, что наши с ним отношения внутреннего порядка. Вернее, он подтвердил, когда я ему это сказала.

Разговор наш длился часа два, был очень бурным, напряжённым. Я защищалась, спорила с ним.

Дана сказала мне, что он нуждается в этом долгом говорении, иначе он бы со мной не говорил. «Теперь тебе в тишине будут приходить разные образы. Думай о нём хорошо. Слишком большое потрясение должно быть у него...».

Я НЕ ЗНАЮ, КАК Я ВЫДЕРЖАЛА ЭТОТ ДЕНЬ.

Я не сказала ему и одну миллиардную того, что можно было ему сказать. Мы выпали из времени. Он хитрит, лукавит, бестактен, жесток, умён, интересен, кое в чём глубок. Но мой брат Герман интересней его и лучше излагает свои мысли.

Я рассказала ему о субстанции, порванной пополам. «Одна половина это Вы, другая я. Я не буду счастлива, пока края не соединятся». «Вы будете счастливы», - откликается он.

Он ничего не знает обо мне. Поверхностно и неверно судит меня.

Весь остаток дня я была, как ошпаренная. После разговора с ним я была в сильном потрясении. Я должна была с ним поговорить. Я прочла ему свои стихи, но они не доходят до него. Я не его поэт. Но он лукавит.

Я очень много ему рассказала. У него нет благодарности к жизни, которая дарит ему меня. У него нет бережного отношения к душе человека. Ему надо было возвыситься надо мной. Это не признак величия души.

Он обвешивал меня ярлыками, он совсем ничего не понимал во мне. Однако, в какой-то момент он сказал: «Я был бы рад принадлежать к людям Вашего круга». Он удивлён, что я написала ему 348 стихотворений.

26 апреля. Радость с утра. Не обманывают ли нас наши чувства? Может быть, жизнь нас обманывает? Вчера я бормотала часто: «Пускай умру, но пусть умру, любя».

И он не звонит мне после нашего огромного и значительного разговора.

Я никак не могу пробудить его. Или я ошибаюсь, и он игрок и шифрует, и скрывает всё?

Мой рисунок.