Г. С. Габаев на свободе после 1937 года 7

Г.С. Габаев на свободе после 1937 года

В Талдом:
     « Освобождение 5 июля застало меня больным тяжелой формой малярии. Проболев полтора месяца в Дмитрове же, я 23 августа переехал в Талдом Моск. обл., чтобы быть ближе к Дмитрову в связи с хлопотами о поступлении на Куйбышевское строительство, которое там организовывалось. В Талдоме я был приглашен А. Е. Стефановичем на временную работу в Музей местного края, но после 2 1/2 месяцев мне пришлось ее прекратить, т. к. областной инспектор Роза Борц (вскоре уволенная) нашла нежелательной работу в музее бывшего з/к и полковника. Не желая подводить зав. музеем, я поспешил прекратить работу».

     Когда Г.С. Габаев был заключенным, то мог писать и историю строительства Беломорканала и собирать материалы по строительству канала Москва-Волга, а освобожденный, нет, ен мог этим заниматься.

     «Я съездил в Москву в Наркомпрос в отдел музеев, указал на постановление ВЦИК СССР от 14 июля 1937 <г.> п. IV о предоставлении работы освобожденным ударникам, мне было подтверждено полное мое право на такую работу и обещано назначение, но таковое так и не состоялось. Подавал я заявление и в талдомское РОНО, и на строительство Рыбинского узла, и в музейный отдел, но места не получил».

     Ни в каких записях Г.С. Габаева, нет никаких упоминаний о власти в стране. Вообще. А это политический заключенный. Только обращение к власти по житейским вопросам. В свое время, в фонде Екатерины Пешковой, смотрела письма заключенных, направленные в ее фонд. И там тоже, только обращения по житейским вопросам, о поиске родственников, о досрочном освобождении. И все обратившиеся, по большей части были бездомными, как и Г.С. Габаев.
«Ухудшение здоровья после всего перенесенного заставило меня подать заявление о переводе на инвалидность, и 3 октября 1938 г. (л. 106) талдомская ВТЭК дала мне удостоверение об инвалидности на год, а 3 ноября 1939 г. — бессрочно. Талдомский собес на мою просьбу о пенсии указал, что 22 1/2 года службы в старой армии не засчитываются и вообще осужденным по ст. 58 пенсии не полагается. Начались трудные материальные испытания и положение иждивенца моей жены, С. Г. Розен, с ее скромным окладом медсестры. Правда, до 1942 г. мне, сколько мог, помогал мой покойный сын, доцент С. Г. Габаев, погибший в блокаду Ленинграда, да изредка печатались мои исторические статьи».

     К началу войны Г.С. Габаеву уже за шестьдесят лет, но и в таком возрасте, он представляет некую опасность, неблагонадежность.
 
    «16 января 1941 г. мне было объявлено, что ввиду расширения запретной зоны на всю Московскую область я должен покинуть Талдом, и мне дан новый паспорт VРIII № 552313 с пометкой: «выдан на основании ст. 39 положения о паспортах» (на старом паспорте, выданном в Дмитрове в августе 1937 г., сколько помнится, было указано, что он выдан на основании сношения Дмитлага за соотв. № и числом)».

В Калязин:
«Мы с женой выехали в Калязин Калининской обл. 23 января 1941 г., где и прожили до августа 1943 г., а затем в Калязинском районе в селе Семеняево и деревне Бачманово (Леонтьевский с/с) по месту работы жены. Крайне бедственное материальное положение и советы дружески расположенных научных работников, считавших, что мой 43-летний стаж научно-исследовательской работы дает мне право и шансы на получение персональной пенсии, побудили меня подать просьбу о таковой 8 августа 1944 г. Я получил ответ отдела по назначению персональных пенсий наркомсобеса от 17 августа 1944 г. № 7/30 о том, что просьба моя с 21 приложением направлена в Калязинский облсобес и что мне необходимо приложить еще ходатайство облисполкома, удостоверение о снятии судимости и засвидетельствование исключительных заслуг перед Родиной».

     В 1944 году Г.С. Габаеву уже 67 лет, и к тем бумагам в количестве 21 документа потребовалось еще 3, но и это не помогло получить пенсию. Самое удивительное для меня состоит в том, что защита государства военными не считалась ни в какой стаж, а значит, пока не сменился строй, стране не нужны были военные, Не нужна была защита стране, пока был царский строй. А вот пребывание в эмиграции, это действительно трудовой стаж. А под пулями, в окопах, это не присяга, а личное дело каждого. И действительно, в Первой мировой воне Г.С. Габаев участвовал добровольно.

     «Ходатайство мое было направлено в Калязинский райсобес. Я убедился в безнадежности дальнейших попыток и просил райсобес вернуть мне мое заявление со всеми к нему приложениями, что и было исполнено 23 января 1945 г».

В Ленинград:
«Наше крайне тяжелое материальное положение, грозившее нам скорой гибелью, побудило мою дочь Ольгу Георгиевну Габаеву (техника-конструктора Облпроекта Ленсовета, участницу обороны Ленинграда, награжденную медалью), прийти нам на помощь, пригласив нас на свою жилплощадь (Ленинград, ул. Красной Конницы, 12, кв. 67). Ее усиленные хлопоты наконец увенчались успехом. Согласно присланному ею вызову Исполкома Ленсовета от 29 июня 1944 г. № 67/789 и согласно пропуску Калининского облуправления милиции от 10 августа № 030755 мы с женой прибыли в Ленинград 6 сентября 1944 г. По выполнении ряда формальностей я был прописан 16 сентября по 23 отд. милиции на жилплощади дочери. Однако 22 сентября, при обращении в то же отделение для заполнения контрольного листка на паспорте, прописка была аннулирована и мне предложено выехать в 48 часов на 101 км. Таким образом, все надежды рухнули и хлопоты <нрзб> дочери <нрзб> оказались напрасными».

      Возвращение в Ленинград было столь кратковременным, что все было отдано сбору бумаг, а потом и пониманию того, что все было бесполезно. До 1923 года улица Красной Конницы называлась Кавалергардской, по названию Кавалергардского полка, в казармах которого  в 1875 году, размещалась офицерская кавалерийская школа.

     «Вернувшись домой, я перенес нервный удар и слег. Приглашенный участковый врач нашел положение серьезным и дал направление в стационар 38-й поликлиники, но начальник паспортного стола настаивал на немедленном выезде, и, как только я смог хоть сколько-нибудь двигаться, мы выехали 1 октября 1944 г. в Киришский район Ленобласти, куда жена получила назначение от Облздравотдела».
 
  В Каширский район Ленобласти:
     Приехав больной и пролежав 3 суток на вокзале, за невозможностью найти квартиру в новом центре Киришского района, поселке Будогощь, я, совершенно больной, 4 октября был принят в районную больницу. 19 октября больница временно закрылась, и я был выписан; с тех пор живем в Будогощи <зачеркнуто: в ужасающих бытовых условиях, в углу кухни общего пользования густо заселенного домика и в глубокой нужде> в бытовых условиях, крайне затрудняющих выполнение моего желания закончить мои научные работы <написано вместо зачеркнутого другими чернилами>.

     Место для Г.С. Габабева было определено раз и навсегда, камера арестованного, тюрьма, место ссылки, Соловки, вокзал, больница и угол кухни, общей и тесной. Но он был жив.
 
     «При следствии мне настоятельно предлагали «сознаться», обещая всякие облегчения, но я мог только сказать: «Мне не в чем сознаваться, а лгать не стану ни на себя, ни на других».

      «И в концлагере 1931—1937 гг., и в 1941 г. при вызове в милицию в связи с расширением запретной зоны мне снова настойчиво советовали просить о смягчении участи, но т. к. при этом опять требовалось изъявление раскаяния в содеянном, а я ничего преступного не сделал, то выдумывать на себя не считал и сейчас не считаю возможным».

     Записи полковника, командира Лейб-гвардии саперного батальона заканчиваются апрелем 1945 года. До победы считанные дни, победе во Второй мировой войне, которую встретит участник Первой мировой войны полковник Георгий Соломонович Габаев, историк, патриот.  В Г.С. Габаеве и в командире Лейб-гвардии саперного батальона Карле Андреевиче Шильдере, можно найти общие черты, и они связаны с характерами двух командиров. А это следование своим принципам, это честь во всех жизненных обстоятельствах, это память о боевом братстве, и сохранение этй памяти.

     Вообще, Г.С. Габаевым написаны исторические исследования, которые являются значительными в сохранении истории войск России. Например,  «Гвардия в декабрьские дни 1825 года».

     Надо понимать, что Соловки в жизни Г.С. Габаева появились, как заменена, вынесенного ему расстрельного приговора 10 мая 1931 года, а значит, он фактически пережил такой приговор в своем сознании. Но приговор к расстрелу ему был вынесен, и с противоположной стороны, а именно, белыми войсками за участие в защите Петрограда от Юденича. Две противоборствующие стороны вынесли ему одинаковый приговор  - расстрел.

     Больной и уже не молодой Г.С. Габаев смог выжить и на Соловках, и Дмитрлагере, а это было не так просто и молодому человеку. Да, вся остальная жизнь была продолжением пребывания в лагерях, и в Курске, и в Дмитрове, и в Талдоме. Требовалось для смягчения участи, так хотелось думать, раскаяние. Но Г.С. Габаев не признал себя виновным, и не раскаялся. И в таких условиях Г.С. Габаев находил себе занятия в исторических исследованиях, он занимался картой расположения войск на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Вот такая история  историка Г.С. Габаева, написанная им самим.

Умер Г.С. Габаев в 1956 году.