Мурена Глава 3

          Ровно в 08.00 «Мурена» с выстроившейся на верхней палубе, одетой в парадную форму командой из ста тридцати семи человек и двух гражданских инженеров, начала выдвижение к позиции 07. Это был коридор одной из четырех штолен пробитых в скалистых горах и глубоко спрятанных от всевидящих американских спутников. Там на узком каменном пирсе их ожидали оркестр и делегация штаба во главе с командующим Северным флотом вице-адмиралом Громовым.
         Пришвартовались, откинули украшенную флагами сходню. Капитан второго ранга Никифоров, сверкая золотом офицерских погон, четко доложил командующему о готовности лодки и экипажа к выполнению поставленной боевой задачи. Адмирал поздравил всех с началом похода, пожелал благополучного возвращения, напомнил о важности ответственной операции. Оркестр раскатисто грянул государственный гимн Советского Союза. Моряки замерли в строю; отдавая воинскую честь, слушали волнующий, зовущий на подвиг, пробуждающий неподдельную гордость монументально-вечный мотив.
         Казалось, не было силы способной поколебать, устрашить или сбить с пути этих воинов, лучших представителей Вооруженных сил и советского народа. За их спинами оставались дети, жены, матери и отцы. Они свято верили в своих сыновей, защищающих родную землю, бесстрашных и преданных присяге, доблестно выполняющих свой долг. Огромная страна стояла за ними, доверив им самое совершенное оружие. От их умения и знаний, честности и отваги в большой степени зависела судьба всего мира, всех людей на земле. Груз тяжелой ответственности лежал на плечах моряков отвечающих при выполнении боевого задания за каждое действие, каждый свой шаг. Этот груз не давил, нет, лишь в полной мере окрылял и расправлял плечи, воодушевлял. Звуки гимна заряжали невиданной силой, вдохновляли, превращая сердце в крепчайший сплав. Великие победы и достижения Родины, слава и честь, все было в этих знакомых с детства, пробуждающих героизм звуках.
         Музыка смолкла. На миг стало тихо, только субмарина глухо урчала силовой установкой полностью снаряженная, рвущаяся в глубины Мирового океана.
         – По местам! Поход! Поход! – забили колокола громкого боя, завизжали сирены. Команда быстро разбежалась по своим боевым постам.
         – Удачи вам, Сергей Александрович! – адмирал пожал офицеру руку.  – Командуйте…
         Оркестр громыхнул легендарный марш «Прощание славянки». «Мурена» на дизельном ходу тронулась вперед. Торжественное мероприятие окончилось. Мало кто знал, что из штольни идет пятнадцатикилометровый ход, прорубленный в сплошном граните сопок. В конце имелся огромный так называемый отстойник, где лодки погружались и никем не замеченные выходили на оперативный простор.
         На малой глубине, ввинчиваясь в соленые, ледяные воды проследовали в Баренцево море. Повернули на северо-запад, набрали скорость и устремились в направлении Шпицбергена. Предстоял далекий переход в южные широты длиной более пятнадцати тысяч морских миль.
               
         Команда «Мурены» дружная, сплаванная, опытная, многие матросы специалисты первого и второго класса. На лодке служили двенадцать молодых бойцов, из которых семеро после учебного отряда. Была ли в экипаже «дедовщина» или как говорят на флоте «годковщина»? Как сказать…
         Особых проявлений жестокости, конечно, не было, да и не могло быть в условиях строгой дисциплины и малой численности рядового состава лодки. Служили моряки долгие три года и по сроку службы распределялись таким образом: до полугода ты дух, вторые полгода карась, третьи полгода борзый карась. Затем ты полторашник и получаешь все права старослужащего. После двух лет подгодок, а последние полгода годок. Отсюда и термин «годковщина».
         Откуда и кем были придуманы эти названия, никто не знал. Видимо все началось с пятидесятых годов, когда из-за послевоенной нехватки мужского населения решили призывать на службу ребят судимых или уже отсидевших. Через несколько лет, сократив армию и флот, такую практику прекратили. Но лагерные понятия остались прежними, как болезнетворные бациллы разъедая изнутри армию и флот. Никто ничего не мог с этим поделать. Пробовали ввести новые воинские звания мичмана и прапорщика, как некий барьер между офицерами и рядовым составом. Они, по идее, должны были быть ближе к низам и полностью контролировать обстановку среди бойцов срочной службы. Неуставных отношений и в самом деле стало намного меньше, но они не исчезли до конца и так, тлея, продолжаются до наших дней.
         В США с переходом к профессиональной армии, от «дедовщины» не осталось и следа. Но Советский Союз не мог нанимать собственных граждан для защиты страны. Командный состав это другое, это их работа. Но исполнять священный долг перед Родиной для советских парней являлось почетной обязанностью. Каждый достигший совершеннолетия мужчина проходил военную подготовку. Да и средств не хватало. Страна находилась в кольце врагов. Блок НАТО расширялся, Америка могла спровоцировать ядерную войну в любой момент. Все были в постоянной боевой готовности. Основные финансы уходили на затяжную гонку вооружений. СССР не имел права уступать капиталистам и, жертвуя благосостоянием собственного народа, что было сил, напрягался в укреплении обороноспособности. Война в Афганистане отнимала ресурсы, военная и продовольственная помощь дружественным африканским и латиноамериканским странам была чрезмерной. Мировые цены на нефть и газ, основную статью экспортных доходов, сильно упали, и к весне 1989 года Советский Союз выдохся окончательно. Начатая в 1985 году вновь избранным генеральным секретарем перестройка своим ускорением и гласностью окончательно разрушила устои государства, а Чернобыльская катастрофа напугала весь мир. В правительстве всерьез заговорили о разоружении, конце противостояния. А внутри страны набирали разгон контрреволюционные настроения, усиленно нагнетаемые западной пропагандой. Руководство коммунистической партии раскололось и саботировало свои же принятые решения. Везде царил дух уныния и вероломного предательства. В этой сложной политической обстановке шла на боевое задание атомная подводная лодка «Мурена».
         Замполит собрал рядовой состав в столовой. После краткой политинформации Иван Ильич, оглядев строгим взглядом ряды сидящих матросов, официально объявил:
         – Внимание всем старослужащим! За проявленные в любой форме неуставные взаимоотношения во время боевого похода, наказание одно: арест. Будете сидеть на хлебе и воде, по прибытии на базу возможен трибунал. За ненадлежащее исполнение своих служебных обязанностей, халатность и разгильдяйство – суд. Шутки закончились. От каждого из вас теперь зависит судьба экипажа, живучесть корабля и успешное выполнение боевой задачи. Советую выбросить из головы ненужные мысли и ответственно отнестись к званию моряка советского военно-морского флота. По итогу похода мной и вашими непосредственными начальниками будет представлен список поощрений, а особо отличившихся ждет отпуск домой.
         – Вопросы есть? – капитан второго ранга поднялся.
         Матрос Василий Нос был только после учебного отряда, второй месяц на лодке. Его воинская специальность – моторист БЧ-5 (дивизион движения). Боевой пост дублера оператора контуров охлаждения силовой ядерной установки, находился в реакторном отсеке. Но занимался он совсем другими работами. Прикрепленные к бригаде мичмана Иванюка мотористы несколько последних недель перебирали и готовили дизеля. Нос ходил весь измазанный мазутом и машинным маслом, а потом щелочью и хозяйственным мылом бесконечно долго стирал рабочую одежду. Переодевшись, занимался частыми приборками и к отбою измотанным до предела падал в койку, забываясь беспробудным сном. Утром команда «подъем» будила его, пугая громкой сиреной. Он никак не мог поверить, что уже пролетела вся ночь. Бежал к умывальнику, плескал в лицо соленой забортной водой, мчался на физзарядку. После бойцы по отсекам занимались утренней приборкой и шли на завтрак. Кормили на лодке хорошо, но ему все время хотелось есть.
         Нос сидел и с открытым ртом слушал строгого замполита. Очень хотелось чем-то отличиться в походе, чтоб дали отпуск и он, просоленный морскими ветрами опытный моряк, смог бы приехать к себе в украинское село. В красивой морской форме пройтись по единственной улочке, чтобы все парни попадали от зависти, а девчонки задохнулись от восторженной влюбленности. И тогда он, сильный морской герой, шумно войдет в хату, обнимет отца, поцелует плачущую мать, твердой рукой потреплет выгоревшие на солнце чубы младших братьев. А потом, заломив на затылок бескозырку, отправится в сельский клуб. И красавица Олеся будет танцевать только с ним, восхищенно слушая рассказы о дальних походах, чужеземных странах и морских приключениях. Он очень хотел отличиться, доказать всем, что он не салага, не тормоз.
         Вспомнил, как два дня назад зашел в баталерку взять запасной тельник. Баталер с «годками» пили чай, но его пустили. Он нашел свой аттестат в самом нижнем ряду высоких стеллажей. Встал на колени, развязал, вытащил сменную тельняшку. На пол выпал холщовый мешочек и маленькая иконка. Этот вышитый кисет с горстью родной земли и иконку с образом Богородицы давали всем призывникам и, напутствуя на прощание, велели беречь священные реликвии.
         Василий развязал мешочек: высохшая земля давно превратилась в пыль. Склонил голову, надел его на шею, взял в руки иконку, и ясно вспомнилось ему, как их провожали, как плакали матери, а они нарочито бодрились, будто бы все им нипочем, но в душе страшно боялись неизвестности и долгой разлуки.
         Старослужащие смотрели на него и удивленно переглядывались, видя, как молодой матрос на коленях, как им казалось, молится на мешок с землей.
         – Нос, ты баптист что ли? – засмеялись над ним.
         – Давай, дуй быстрее, не задерживайся!
         Василий бережно собрал вещи в аттестат, запихнул в ячейку и вышел из баталерки.
               
         Командир находился на центральном посту, внимательно наблюдая за работой рулевой штурманской группы, принимал доклады, изучая тщательно проложенный курс. Вчерашняя ночь вспоминалась со странной тревогой. Он много лет знал жену своего старшего помощника. Людмила всегда отличалась уравновешенностью и спокойствием. И вдруг такое! И Ольга как будто почувствовала что-то. Долго молчала, смотрела на него с жалостью. Сергей никогда не был суеверным человеком и пытался подавить чувство опасности, внутренне анализируя состояние лодки и экипажа. В дальних морских походах, бывало, случались нештатные ситуации, он из всего извлекал уроки, детально разбирал и обязательно находил причины, рассчитывая далеко вперед все возможные варианты. Но на этот раз подготовились в высшей степени ответственно, сбоев и неожиданностей случиться не должно. «Наверное, стареют наши жены, близко к сердцу разлуку принимают», – утешал себя такими по-детски наивными размышлениями. О вчерашнем прощании и внутреннем беспокойстве никому не сказал командир. Спрятал эмоции глубоко в душе, волевым усилием заставил себя выбросить из головы мешающие сосредоточиться мысли.
         «Мурена» на двадцати узлах уверенно шла, вспарывая стальным корпусом холод арктических морей. Через двое суток близ архипелага Шпицберген взяли курс строго на зюйд. Погрузились на оперативную глубину, прибавили ход и вскоре вышли на подводный атлантический простор.               

         В семидесяти милях восточнее Фолклендских островов, рассекая бирюзовые воды Южной Атлантики, в направлении острова Лори следовало советское научно-исследовательское судно «Академик Ерофеев». Корабль, сияя свежим белым корпусом, небольшой, но с отличными мореходными качествами, оборудованный по самым последним достижениям техники, зарываясь носом в бурлящие волны, торопился на рандеву. Накануне вечером пришла шифрограмма с приказанием немедленно выдвигаться в заданный квадрат. По прибытии доложить и ждать дальнейших указаний.
         Надо сказать «Академик Ерофеев» не был гражданским судном. Принадлежал ГРУ СССР, военно-морской разведке Северного флота с портом приписки Мурманск. Экипаж состоял из одетых в штатское платье военных моряков и матросов срочной службы. Особое место занимали ученые-специалисты закрытых научных центров. На судне не имелось никакого, даже стрелкового вооружения. Команда успешно представлялась обычными исследователями-океанологами, все бумаги и документация находились в полном порядке. Никого не интересовал слишком уж мощный для такого корабля комплекс радиолокационных станций и антенн спутниковой связи и обилие современной гидроакустической аппаратуры. Задачи были разнообразными, но главным предназначением считалось корректирование, прием и передача секретнейшей информации с находящихся на боевых дежурствах подводных лодок. Собирались и анализировались, затем отправлялись в центр данные о надводных кораблях и подводном флоте вероятного противника, военно-морских сил США и стран НАТО. На судне стоял суперкомпьютер лучшей для 1989 года модели. Специалистов по информатике в Советском Союзе насчитывалось всего несколько сотен человек и самые опытные были прикомандированы к «Академику». В архив памяти загружены фото, тактико-технические данные и другие важные сведения о вооружении боевых кораблей, транспортов, подводных лодок. Записаны кавитационные шумы гребных винтов, оперативные сведения об экипажах и техническом состоянии военных судов. Даже закрытые сигнальные коды многих иностранных флотов были здесь. Данные постоянно обновлялись, а улучшенная особыми характеристиками ЗАСовская система позволяла не опасаться перехвата сигнала. Дешифровщики частенько принимали и анализировали секретные сообщения неприятеля.
         Командир корабля капитан третьего ранга Эдуард Кривошеин стоял на ходовом мостике и в бинокль оглядывал мглистый горизонт. Океан был суровым и неприветливым, задувал крепкий зюйд-вест, с верхушек волн срывались клочья пены. Ветер был встречным, обжигающе ледяным, прозрачность небес впечатляла, а упругая плотность холодного воздуха приводила сердце в состояние радостного восторга. Кривошеин любил эту осеннюю океанскую погоду. Казалось, тысячи острых иголок пронзают лицо, все вокруг предстает величественно-большим, прекрасным. А ты чувствуешь себя пылинкой идущей на утлом суденышке, неразумно бросившим вызов стихии.
         Нужный квадрат находился в стороне от торговых и пассажирских линий. Лишь заплутавшие, отклонившиеся от своего курса рыболовецкие шхуны, да огромные, несущие опасность айсберги можно было иногда встретить в этих местах. Воды были нейтральными и вероятность появления в пределах видимости военных кораблей практически отсутствовала. К 22.30 вошли в заданный район. Застопорили машину и остались ждать. Вскоре радисты приняли шифрованную телеграмму, в которой предписывалось встретить четыре лесовоза и один танкер с плавбазой, идущих с галсов Огненной Земли. По прибытии отряда доложить и без надобности в эфир не выходить.

         Терпеливо стояли на месте, опустив плавучие якоря, занимались текущими делами. Наконец приборы уловили переговоры приближающейся флотилии.
         На горизонте с зюйд-вестовой стороны показались надстройки лесовозов. Когда они приблизились к линии визуального контакта, команда «Академика Ерофеева» содрогнулась от удивления. Впереди идущий лесовоз был полузатоплен и с большим трудом поднимался из пучины, отважно взбираясь на гребень волны, и грузно падая вниз. Выбирался и, вздрагивая скрипящим корпусом, зарывался вновь, оставляя над водой одни антенны. Но машины исправно работал, а экипаж привычно боролся за живучесть корабля. Второй лесовоз с заметным дифферентом на корму, выскакивал поднятым носом и сваливался днищем, окутываясь высокими брызгами. Третий лесовоз шел с опасным креном на левый борт. «Камчатка» вела на буксире танкер, у которого окончательно выдохлись дизеля. На нем еще оставались запасы горючего. Флотилию так яростно потрепало при переходе мыса Горн, и лишь каким-то чудом не потеряли ни одного судна, а четвертый лесовоз и вовсе замыкал строй без поломок и течи.
         С «Академика Ерофеева» спустили катер и, набирая ход, понеслись к «Камчатке». Командир и начальник флотилии долго разговаривали о чем-то в ходовой рубке. Наконец катер ушел.
         Трое суток чинились, подвели под осевший лесовоз огромный пластырь, закрепили накрепко. Откачали из трюма всю воду, приободрились и рано утром, заправившись остатками горючего с танкера, маневрируя на малом ходу, направились в далекий пустынный уголок Атлантического океана, отмеченный на секретной карте как квадрат №188.
         Погода портилась, по небу шли редкие черные тучи, шквалистый ветер приносил мелкую противную морось. Палуба, надстройка и борта покрылись белесым налетом морской соли. Далеко на юге в туманной дымке виднелись вершины ледяных айсбергов, океанские глубины обрели светлый зеленовато-фиолетовый цвет. Оттуда несло холодом, и суеверный трепет охватывал не такие уж и робкие моряцкие сердца. Все понимали, что до Владивостока им не дойти. Самый исправный лесовоз получил по семафору сообщение от плавбазы, резко набрал обороты и отвернул круто на зюйд. Больше его никто никогда не видел. Он направился в 318 квадрат.
         Пустой танкер, который тащили на буксире, оставили на месте. Три лесовоза рассредоточились в пределах прямой видимости. Тут же получили приказ Кривошеина: собрав все документы, ценности и личные вещи всем экипажам покинуть суда, перейти на «Камчатку». На сборы отвели шесть часов. С «Академика Ерофеева» смотрели, как люди садятся в шлюпки и гребут к «Камчатке». Приняв на борт всех моряков, помигав «Академику» семафором и издав на прощание долгий гудок, плавбаза на полном ходу пошла во Владивосток, где через двадцать два дня морского перехода благополучно опустила якоря.
         Командир Кривошеин знал, что произойдет дальше. Распорядился подготовить видеозаписывающую аппаратуру, предупредил экипаж о возможной радиационной опасности. Находясь в режиме радиомолчания, ему оставалось ждать один лишь сигнал. Быть в состоянии готовности двадцать четыре часа, после чего в любом случае уходить в 318 квадрат.
 
Продолжение  http://www.proza.ru/2012/07/28/838