Беспокойный

Машины на шоссе заметно поредели, когда я вышел из банка. Кейс тянул плечо вниз. Я то и дело сжимал губы, силясь сдержать довольную усмешку. Утро праздновало свой апофеоз в окнах фешенебельных домов, в лужах на дорожной плитке, и застывало холодными лучами, проходя сквозь темные стенки моих авиаторов. Туфли мерили шаги по каменным ступеням, когда я впервые подумал о сложностях, с которыми предстоит мне столкнуться. Деньги теперь у меня имеются. Достаточно. Почти честные деньги. Однако когда их не имелось, думать о будущем было легче.

Решил прогуляться пешком до стоянки. На улицах почти пусто, а те, кто живы, бегут по своим делам, не обращая внимания на мой новый костюм. Ну и черт с ними. Стоянка большая, в центре, под землей. Лифт спускался низко, долго, будто в преисподнюю. Со мной был лишь один попутчик. Своим видом он подтверждал цель движения. Длинный плащ, черные зачесанные волосы, прищур, легкая щетина, лет сорок на вид. Он стоял за моей спиной. Я имел возможность рассмотреть его через зеркало у двери. Сквозь очки я это делал спокойно, однако пару раз испытал странное волнение, когда его взгляд через зеркало пробивал своим импульсом стекла линз и вонзался мне в мозг. Это были светло-голубые глаза. Чертовски редкий цвет.
Вообще-то, мне не было страшно. Абсолютно. Но когда что-то за потолком дьявольской машины громко остановило вращение, и двери разъехались, я ощутил облегчение. Пятый ярус стоянки встретил меня приветливыми прохладными огоньками, озаряющими огромный фарватер.

Шаги отзывались гулким отстуком от бетонных стен. Голубоглазый вышел вслед за мной и пошел в другую сторону. Когда его спина исчезла в проеме, я обернулся и осмотрел пространство. Посчитал камеры. Оценил глазами слепую зону. Упал на колени, открыл кейс.
Рука привычно легла на холодную рукоять длинного ножа. Золотое тиснение на клинке сияло в полумраке. Я сжал ладонь, поднес нож к глазам. Поднял вторую руку, растопырил пальцы, взялся за лезвие. Холодная сталь вошла мне в мякоть ладони как по маслу. Я сжал зубы, улыбаясь. Капля алой крови стекла по запястью и сорвалась на бетонный пол. Я запрокинул голову и зашелся в порыве смеха. Передо мной, на полу, на пятом ярусе подземной стоянки, лежали двести тысяч долларов США.
Когда надо мной нависла тень, я встрепенулся. Бросив нож, я попытался обернуться, но голову пробила ужасная боль. Там будто взорвалась граната. Я чувствовал резь около секунды. Успел подумать, что это болевой шок, и что я умираю. Упал, даже не почувствовав столкновения затылком с твердым полом, и невидящим взглядом снял негатив со светло-голубых глаз надо мной. А потом потолок слился с ними.

Яркое перетекало в темное. Где-то в нигде стучали по оголенным нервам стальные пруты. Все было так, как должно быть. Я думал о каком-то кейсе, но не мог вспомнить почему. Руки ощущали лишь пустоту, ноги тоже, при этом я ни на что не опирался. Быстрые импульсы колыхали сознание. Если это было оно. Я переживал сон, без эмоций внимая иллюзиям. Я понимал, что я во сне.
А потом я очнулся. Стоя на платформе подземки. Из прошлого видя лишь блеск голубых глаз и чувствуя тяжесть в руке. Я взглянул вниз, дернув щекой от боли в затылке - ладонь, обмотанная тряпкой, сжимала ручку кейса.
Сквозняк проникал под полы пиджака. Я задрожал и обернулся. Станция пустовала и выглядела заброшенно, будто здесь уже с десяток лет не ступала нога живого человека. Я вздохнул и опустил чемодан. Поставленный на пол, он не мешал мне достать из кармана жилета легкий приплюснутый шарик испанского серебра. Щелкнула пластинка крышки. Календарный циферблат показывал пятое ноября. Я подумал, что это странно - различать очертания и обстановку на заброшенной станции андеграунда, где нет ни единого источника света. Щелкнув крышкой вновь, я снял с головы очки. Вдалеке раздался гул.
Он нарастал постепенно, не спеша и в то же время резко. Через минуту потоки воздуха уже вырвались клубами из черноты тоннельного отверстия. Алмазная пыль, сверкая, разнеслась по вестибюлю, оседая на плитку столетней выдержки. Густой и сладкий, как ликер, дым, пронзил решетчатый потолок.
За пылью пришел рык. Скрежет металла об металл покоробил слуховые нервные окончания. Последнее облако было вытолкнуто, уже пронзенное рассеянным сквозь гранулы вечности пламенем прожекторов. Из тоннеля вылетел, пуская из-под колес, объеденных ржавчиной, снопы искр, гигантских размеров локомотив. Я отступил на шаг от платформы, и достал сигарету. Я всегда курю, когда волнуюсь.
А зверь тем временем тормозил. Промчав мимо меня, он вытянул за собой из темноты один-единственный вагон. Огоньки оторванной от рельс стали долетали почти до меня, прожигая осязаемый воздух. Как осколочные взрывы, они оставляли за собой отчетливые траектории. Состав из одного звена тормозил.
Я пожевывал сигарету. Ох и сверкали наверное сейчас мои глаза. Все мышцы напряглись, как на взводе. А темно-зеленый вагон купейного образца распахнул свою дверь. За каштаново-багровым интерьером внутри я чувствовал какую-то ненависть, что-то, совершенно чуждое и неподвластное мне, будто из кошмарного сна. И вдруг сигарета воскурилась. Сама собой. Шаг за шагом, ноги поднесли меня к дверному проему. Я поставил ботинок на кованую ступеньку, пахнул дешевым табаком и влез в состав.
Длинный коридор купе был ярко освещен сотней свечей. Всевозможных - белых, желтых, красных. Легкий дымок поднимался ввысь, оставляя темный налет на шикарном потолке красного дерева, покрытом изразцами со странной символикой. Приглядевшись, я различил лучезарные дельты, пирамиды, шестиконечные звезды и латинские цифры в разных последовательностях.

Номер пять. Это купе отличалось от остальных, точно так же, как любое другое. Вместо окна безумным мастером здесь была установлена дверь. Прямой путь под колеса. Изощренно. Со вздернутыми карнизами по краям, чтобы кровь не забрызгала зеленое сукно обивки. Почему я вошел именно сюда, объяснить я не мог. Сев на край дивана, я мысленно отдал салют проектировщику вагона и начал думать. Думать о том, что происходило в моей жизни на протяжении последней сотни лет. Бурые листья тулузских лип оседали на мерзлую землю моей памяти, в лучах заката моей памяти, предвкушая сумерки эпичного размаха моей памяти. Я вышел из колеи. Состав двигался в никуда, когда я, раскинув ноги, сидел на этом темном сукне, и курил сигарету за сигаретой. Думая о липовых листьях.
Потом вдруг стало достаточно жарко. Атмосфера начинала давить. Даже мое ущербное восприятие не помешало это заметить. Я затушил об язык папиросу и скинул с ног туфли. Потом расстегнул ворот пиджака и бросил его на столик, рядом с кейсом. Но прохладнее не становилось. Точнее становилось жарче. Когда салон озарился багровым светом, струящимся через окно-дверь, я выглянул туда. Чтобы через секунду невольно отшатнуться и вжаться как можно глубже в сукно сидения. Локомотив покорял бесконечно длинный акведук. Над широкой огненной рекой. Рекой лавы. Я утер пот и попытался себя утешить самовнушением, что все это не более чем сон, мираж. Однако своего настоящего я вспомнить все равно не мог, и атмосфера на меня давила сотнями судеб, десятками сотен душ и миллионами лиц. Это было больно. Гораздо больнее, чем шок после удара. Мне скрутило судорогой ноги, и я повалился навзничь, открывая рот в беззвучном крике. Жилы напряглись до предела, меня словно душили. Не нужно было думать об атмосфере. Когда ты мертв, это не лучшее занятие.
Краем глаза я заметил, что дверь в коридор открылась, и две пары ног, в шикарных налакированных туфлях змеиной кожи, поочередно шагнули ко мне. Независимый, серьезный до безумия, мягкий голос произнес:
- Он не жилец.
- Опять. - Ответил второй, низкий и подергивающийся.
- Отпускай, Луи.
Луи опустил руку мне на шею, вонзившись в кожу длинными ногтями (а скорее когтями) и я мгновенно перестал дрожать. Меня просто перестало лихорадить. При этом всем я не решался посмотреть на них, посмотреть вверх - это почему-то вызывало у меня глубинный панический ужас. Вообще, кажется, все это было смутным дежавю из детских снов, из кошмаров. Я повис на вороте своего пиджака, глядя вниз, на яркие узоры выцветшего ковра на полу. За щелчком окна-двери пришел порыв жары, а потом я почувствовал сильный толчок. Меня кинули. Как утопающий в агонии, забил я по горячему воздуху руками и ногами.  Истошно вопя, я попытался в последний раз вспомнить хоть что-то. Слеза устремилась вниз, в горящий поток.
Время остановилось.