Легенды восставшего лона

Вначале было слово, и слово было песней. И песня та была у бога, и была богом, и стала плотью, и ходила среди нас, но не узнали ее. Что простительно, ибо в те давние времена, когда происходила эта история, люди верили, что бог, это мужчина. И от того совершенно не признали его в обличье молодой девушки.


А если говорить точнее, в обличии нескольких юных женщин, богинь и дочерей богини, ставших воплощенным словом. Во время, когда времени не было, слово было звуком, создавшим вселенную из первичной сингулярности, и питавшим ее жизнью. Тогда оно еще не разделяло себя на мелодию и крик.


С тех пор прошли века и миллионы веков, каждый из которых был аккордом песни. Но мы не знали и не слышали ее. По этому, когда исполнился срок, и выпала рифма, слово пришло к нам, что бы открыться, и дать жизнь вечную. Ибо всяк, причастный ему, обретает вселенную. Она же есть зримое тело богини.


Для того безначальная и бесконечная богиня облекла себя телами человечьими, и родилась на нашей планете от простых женщин. И неузнанной ходила среди нас, и говорила слово, и за слово была гонима. Что, повторюсь, было не удивительно, учитывая тогдашнее состояние умов и общественных нравов.


Ведь для примитивного и грубого ума той далекой эпохи представлялось, будто бог явится им не в звуке, но в неком подобии чудовищного ядерного взрыва, дабы подвергнуть их вполне заслуженной каре. Они не ведали, что богиня никого не карает. И тем более не представляли, что единое может жить во многих телах.


От того, когда тела богини вошли в главный храм их, и возвестили слово, и спели песню, соединив мелодию и крик, то ожесточились сердца людей. И приступили они тогда к ней с великой лютостью и гневом, и брали в железные цепи, и вели в узилище, к ворам и душегубам. И никак не могли понять ее улыбки.


Когда же вели ее в судилище, и к месту поругания, то простила она им, но не потому, что не ведали, что творят, но потому, что ведали прекрасно, и рассчитали все наилучшим образом. Ибо нет чести прощать тем, кто не сознает себя, словно дети. Но великое благо простить того, кто творит зло в полном сознании.


Судили же ее, по подлому обычаю тех мест, за кощунство, публичный призыв к мятежу, и поругание имени государя. Доводы защиты никто не слушал, ибо на то была воля жестокосердого царя и просьба первосвященника, что один из присутствующих понимал, кого видит перед собой. И от того в страхе было его сердце.


А когда свершилось же неправое, то сотряслась земля, и разорвалась завеса, и раскололась плита, под которой лежал палач. И восстал из хрустального гроба упырь, коего в местных краях не зря почитали всегда живым. Восставши, и призвав всю свору свою, с великим воем и со скрежетом ужасным оборотился на страну.


И бежали от лица его народы, и не находили спасения. Бежал и царь жестокосердый, и вельможи, и слуги их. А впереди всех бежал первосвященник, ибо знала кошка, чье мясо съела. Но некуда было бежать, ибо мир вокруг был возмездием и карой. Народ же их, что в судилище кричал «распни ее», бежит и поныне.


Вослед же вошли в страну его воины желтые, и бурые, и лицом свирепые, и не было от меча их пощады. Разрушен был и храм, и кремль, и стольный град, и города и веси. И стоял всюду плач и скрежет зубовный, но не на кого пенять, ибо всяк имеет наказание свое в сердце своем, а свалить норовит на богиню.


С тех пор прошли века. Планета наша неузнаваемо изменилась. Ибо слово, раз брошенное в лоно, дает плод миллионократный. И расцвели наши сердца, и удалилось жестокосердие, и рассыпалось во прах невежество и сребролюбие. И ни один и из нас не лишен более ни слова ни тела богини, в великой радости пребывая.


Лишь народ, что кричал в судилище «распни ее», бежит и поныне. И будет бежать, пока не перейдут земля и небо. А уж сделаны они на совесть.