Смерть в обед

Лицо девушки с красивыми слезившимися глазами, стоявшей у голубой потрескавшейся стены, было залито жёлтым светом из лабаротории, откуда выкрикивали результаты анализов:

Мелентьева, вторая хирургия - светло-жёлтая;
Селиванов, торакальное - соломенная;
Петровский, кардиология - коричневая.

Самая красивая история, что случилась со мной - про то, как я умерла в больнице. 

Врач сделал мне надрез в горле, я подбежала к голубой раковине, залила её кровью и упала на пол.

- Девочка, вставай. Тебе надо есть, у тебя сегодня много крови вышло - растолкали меня соседки по палате. Но я не могла есть, потому что болело  горло и не могла объяснить, почему я не ем. Я легла обратно спать, а они звали меня и толкали. А потом обиделись.

Ненакрашенная медсестра с маслянистым лицом, глазами, заполненными водой и большими порами, забирая кровь, картавила:
- У нас тут больных - перевалочная база. Ишачишь тут за полторы ставки, а Любка там за одну получает, как тут за полторы. А она еще и подрабатывает. А как я уйду, я же в общежитии живу. Уйду - общежитие потеряю.

Медсёстры с толстыми попами в белых штанах ели макароны с котлетами из банок, чтобы грелась кровь в желудке, чтобы не упасть в обморок.

Я подняла одеяло - из меня на простыни сочилась киноварь кроваво-сочных фруктов с моих натюрмортов.
Инфекция зацвела во мне плесенью.

Я не хотела разговаривать с тётками из палаты и не сказала, как меня зовут. Они называли меня просто девочка. Потом почему-то решили, что меня зовут Катя. И стали так звать.

Заплывшая бабка из моей палаты всегда боялась опоздать на обед и бежала впереди всех. А ночью она доставала свои запасы, заворачивала пережёванную еду в бумажки и прятала их в тумбочку. А потом раскачивала мою кровать.

У меня из-за этих пелёнок, которые всё время трутся об моё тело... Мне всё время хочется... Нежность живота надо вырезать!

В одной психушке медсёстры потеряли ключ от ванной, и больные стали умирать один за другим - они вешались на дверной ручке в тишине.

Чтобы сдать анализы, нужно было идти через нервное.
Солнце играло на глянцевой зелени цветов, стоявших на подоконнике, на который облокотилась медсестра, красными губами выливая лакированный голос в красную телефонную трубку и заматывая золотой локон на палец, за спиной которой в палате на постели стонал старик в памперсах.
В нервном ползали по ядовито-синим стенам туалета с шахматным полом. Их мир был наклонен на бок.

Солнце играло в гинекологических мисках. Врач, посмотрев мне между ног, сказала:

- У тебя таз как унитаз. Твоё чрево сожрёт все медицинские приборы.

Краска с губ моих ненужных портретов вытекла кровью в моче и распустилась маками в глубине голубого унитаза.

Маленькая толстая девушка Надежда с гемангиомой, у которой ребёнок остался в посёлке, а муж три года назад повесился, вынесла мне на запасный выход тапки и халат, чтобы я во время тихого часа прошла в отделение с улицы.
Я тогда ушла из больницы и тут начался пузыристый дождь, я промокла до бретелек, вот опять горло теперь кровоточить будет. Перепрыгнула через лужу, замочив ноги, и спряталась между манекенами в тёплом жёлтом магазине.

- Надежда, ты волшебная женщина!

Наша палата  стала жёлтой и маленькой от льющихся из лампы лучей. А за окном был ливень. Июль топил лилии в вазе у меня на тумбочке, подаренные тобой по случаю моей болезни.

Ты простил меня, когда я лежала в больнице. Мне теперь вспороть себе живот, чтобы ты вернулся ко мне?

И через год я буду приходить сюда, смотреть на больных в цветочных халатах и вспоминать тебя.

Укутанная чёрным, я шла по кривым коридорам с висящими круглыми лампами. Меня обнимали развеваемые ветром белые занавески из простынь с красными штампами "2-е хирургическое".

Бабки всё время заставляли меня есть, и я пряталась от них в туалете, когда разносили еду. Однажды, когда они жевали, кровавый пузырь у меня в горле лопнул, и меня вырвало.

Рядом с тазами "для кровавых пелёнок" была ванная, там можно было долго сидеть без старух. Окно застилали акварельные листья. Голубая, свежевыкрашенная ванная напоминала о Первых сентябрях. Как будто моешься в школьном кабинете.


Все тётки из нашей палаты врали, что у них есть любовники, и что кому-то будут нужны их порезанные тела, когда они выйдут из больницы. Звонили знакомым мужчинам и просили прийти к ним. И сами себе покупали цветы и фрукты.

- Он сейчас в Питере. Он там обустраивает нам квартиру. Он заберёт меня, и мы будем там жить. И у нас будут дети. Только пока не получается. Но он кончает в меня! - почти кричала, сидя на кровати лысая  девочка с пробитой головой и съехавшим на бок лицом.


Солнечным летним днём она сидела в постели, прижатая к голубой стене, с головой завёрнутая в чёрное. Только глаза. Под аккомпанемент старух изучала, как по стене напротив ползут провода.

В один из обедов она умерла. И когда медсестра вывозила её труп, то налетела на каталку с вёдрами еды:
- Да итит твою мать, смотри куда прёшь! - закричала повариха.
- У меня глаз на жопе нету, - ответила медсестра.