Печь

А как же гроза?

I
Если вам захочется выяснить, чем занимаются люди, которые сейчас собрались волею автора в этом просторном кабинете, то вы, скорее всего, придете к неправильным выводам и займёте свой разум ненужными размышлениями, фантазиями и даже может это наведёт вас на мысли, итогом которых может быть время, стонущее от боли или истекающее кровью. Так что, предлагаю не отвлекаться, а внимательно прочитать, зачем эти шестеро собрались здесь, раскупорили две бутылочки пшеничной, распаковали сумки, достали оттуда свежие овощи, лучок, рассыпали соль и, наливая а, также неспешно пожёвывая зелёные стебли, принялись что-то обсуждать.
-- Кто-то имеет возражение на то, что я начну? – начал зрелый полноватый мужчина, в серо-голубом пиджаке – Нет? Ну и славно! Слово просится, что в омут бросится. Тема нашего сбора сегодня конечно щепетильная и даже несколько неприятная, но обсуждения требует немедленного.  Мы с вами часто собираемся, чтобы решить вопросы, которые так или иначе касаются судьбы реальности, я бы даже сказал истины. Звучит, конечно, пошловато, но поэтому так редко и употребляется, а это определение, как ничто, подходит к тому, чем мы с вами практически каждый день занимаемся – восторженно произнёс полный блондин и запустил карликовую помидорину в рот. Все сидящие по краям стола тут же безмолвно перебросились одобрительными кивками.
-- Я вижу вашу поддержку, коллеги, поэтому смею продолжить! Даже если бы мы все, здесь собравшиеся, сидели сейчас в камере сенсорной депривации, я бы чувствовал как в мою спину бьётся знамя, величественно рдеющее на ветру, как символ слияния наших мыслей! Простите за пафос и грандиозность, но это действительно так! Мы живём в те времена, когда вещи утрачивают свои символические значения и людям приходится довольствоваться лишь хилыми сгустками того, что осталось. Или того, что имеем только мы, каждый день, собираясь и придавая проблемам «истины» фонетическое тело, хотя бы на некоторое мгновение! – на последнем слове спикер несколько замялся и попросил подлить ему в рюмку. – Не для храбрости, а для любви!– прознёс он и закинул водку в рот, будто бы это какое-то твёрдое тело.
-- Альсандр Егорыч, может,  к теме ближе подойдём? – встряла девушка с лицом, напоминающим лосиную морду, пожалуй, самая юная из собравшихся.
-- Может, и подойдём, Катюша – закаркал Александр Егорович, стирая остатки водки с пухлых губ. – А вам бы всё куда-то спешить! Хочется поделиться своими волнениями о недооценке вводных речей в современной риторике, но это, позвольте, станет темой наших следующих обсуждений, если, конечно, никто не возражает. -- сидящие переглянулись и дали молчаливое согласие. – Ну, если Вам, так хочется, Катюша, поговорим сразу о людях, решившихся сжечь себя во имя какой-то идеи. И перво-наперво необходимо обсудить, как мы с вами можем помешать рецидиву подобных событий.  У кого какие идеи, господа?
-- Разрешите мне влезть? – произнёс бородатый мужичок в чёрной рубахе, сидевший у дальнего угла стола, как раз там, где находились все запасы спиртного.
-- Что вы? Конечно! Я именно в этот момент думал спросить, что Вы об этом всём думаете! – подмёл Александр Егорович.
-- Я считаю, что подобные вещи должны искореняться, в первую очередь, на уровне души. Ибо, что может толкать человека в огонь, как не уговоры тьмы? Тьмы, возникшей не мгновенно, а тьмы, проникающей туда, в него постепенно, через различные створки и щёлки. Она просачивается и обманом заставляет душу свёртываться, складывать лапки к брюшку и стремиться к автоинквизиции, причём публичной, демонстрируя нам своё господство. Хоть в погибающем теле я не вижу ничего ужасного, но та самая съёжившаяся душа погибает вместе с телом, так, как поддалась уговорам тьмы. И, наша задача, как верно озвучил ранее Альсан Егорыч, показать человеку, потенциальному реакционеру, истину, я бы даже сказал, насыпать под его ноги землю, на которую он может встать и тут же забетонировать болезненные створки и щёлки, впускающие всяческую заразу и гниль.
-- Проникновенные слова, Геннадий Матвеевич! – вступил Александр Егорович. – Это и необходимо учитывать при последующей изоляции потенциальных поджигателей!
-- А как мы будем решать, кого изолировать, а кого нет?  --  отозвался тощий, но складный молодой мужчина, сидевший поблизости от Катерины, и никак не решавшийся прикоснуться к наполненной рюмке.
-- Верное замечание! Как? – не снижая восторженности в голосе, прыснул Александр Егорович.  – У кого-нибудь из собравшихся есть ответ на это замечание? – публика недоуменно переглянулась. Кабинетом завладела муза томительного ожидания. Все смотрели на Александра Егоровича и ждали повествования, сотканного из убедительных аргументов и находчивых речевых оборотов, но он продолжал молчать, почёсывая готовую к инициации лысинку на макушке своей головы.
-- Что? Неужели ни у кого нет методов, или лучше выразиться, сценариев поиска потенциальных «заблудившихся»? Нет? Опять мне отдуваться? Ну, друзья, тогда я позволю вам, выпить за моё здоровье, раз дело такое.  Хватайтесь за рюмки и чтоб все, и чтоб до дна. Ночь длинная.


II
За окнами зала заседаний, в котором собрались наши герои, стало совсем темно и холодно. Редкие псы протяжно подвывали, пытаясь согреться в приямках окрестных домов. Кажется, и юной Катерине было немного не по себе, она прятала ладони подмышками и нервно оглядывалась в направлении окна. Александр Егорович расхаживал из стороны в сторону, пожёвывая луковый стебель. С левой стороны стола организовалось небольшое обсуждение. Две не раскрытых мною фигуры о чём-то перешёптывались. Слов шушуканий было не разобрать, но это явно не касалось темы разговора сегодняшней ночи. Худощавый мужчина, задавший тот самый вопрос, который вогнал собрание в этот мучительный вакуум, гонял волка за яйцами на своем «айпэде». Бородатый радикал во всём черном, он же Геннадий Матвеевич, с недовольством посматривал на часы. Такое душное ожидание явно было частью обязательной программы подобных собраний, но каждый раз, все как один чувствовали свежайшее истошное неудобство.  В отличном расположении духа, пожалуй, находился только сам Александр Егорович. Он с наслаждением перемещал между зубами пережёванный луковый стебель и, сгустив брови, разглядывал интерьер кабинета, в котором напряжение достигало уровня, начинающего быть похожим на энтропию. Он заметил это и решился продолжить разговор.
-- Так вот, самовозгорание…
Все мигом отпрянули от своих дел и уставились прямиком на большой красный лысеющий прыщ, который олицетворял собой Александра Егоровича. Он вдруг стал выглядеть, как никогда, отвратительно. Все это заметили, но не решались обсудить. Сам же предмет коллективного внимания, предвкушал лавры речи, которую он заготовил для публики.
-- Что вы смотрите на меня, как на Бронюса Майгиса? Вы ждёте откровения, но не  желаете его принять. Все умные мысли приходят в состоянии отрешенности и одиночества. Кому-то для этого нужно дистанцироваться от происходящего в мире, а мне всего лишь пара минут тишины. И вот, что я вам скажу: недавний случай, который потряс всех своим драматизмом, является следствием, так называемого, профилактического кризиса. Люди идут на самосожжение, как верно сказал Уважаемый Геннадий Матвеевич, из-за отверстий, образованных неправильными сношениями. Если мы затыкаем отверстия, герметично, на века, то и, следовательно, ничего лишнего попадать туда не будет. А если ещё быть точнее, туда вообще ничего не попадёт. А чем мы будем заполнять эти трещины? Конечно же, тем самым духовным содержанием, символическими атрибутами, которые были ещё совсем недавно отторгнуты организмом нашего общества. Мы не будем искать потенциальных несчастных, мы сразу сделаем всех счастливыми!
-- А разве они и так не счастливы? – вдруг в этот манифест врезался голос худощавого мужчины– Или же, не хотят ли они достичь этого счастья, когда подносят спичку к пропахшей бензином одежде? Посмотрите на то, как они неподвижны, на их спокойствие, глаза, готовые встретить мучительную участь. Они не хотели бы стать счастливыми в Вашем понимании счастья, Александр Егорович. Они выбрали огонь лишь потому, что хотели возвестить пламенем о счастье, которое нам не достичь при нынешних обстоятельствах, счастье справедливости!
Тут шорох в левой стороне стола стал несколько заметнее, один из двоих сидящих там, чуть было не повалился со стула, но всё-таки сумел удержаться. Скучающая Катерина оторвала последний  заусенец с большого пальца. А бородатый шпатель, съёжившись на стуле, сердито насупился.
– А не считаем ли мы истину и справедливость одним и тем же? – отразил Александр Егорович. – Не дожидаясь неверного ответа, я вам скажу, что это суть, одно и то же. Если бы мир был построен по Вашей справедливости, все бы существующие социальные институты не стремились бы защитить человека от смерти любыми способами. И, вот, что я скажу, принимая свой же собстенный догмат, Вы просто обязаны сжечь себя, здесь, прилюдно, как бы это не напугало  бы Катерину! – Катерина, услышав эти слова, вытянула своё лицо, ставшее ещё больше похожим на лосиную морду. Она будто бы пыталась поскорее добраться до корма.  – Так вот! Всё, что окружает нас, неминуемо толкает на самоубийство или же, так или иначе, приводит к смерти.
Худой мужик скривил лицо и на минуту задумался, он смотрел в сторону портфеля, с которым пришёл. Маленькие морщинки на его лице извивались будто бы два безобидных ужа, тщетно пытающихся добраться до уставших розовых глаз.
– Не является ли смерть приходом к истине? Разве на протяжении всей истории люди и делали, что искали самые изощрённые способы умертвить друг друга? И я и Вы принимали в этом участие. - вздохнув, выговорил он.
– Всё верно! Вы не сказали ни слова лжи и Ваш взгляд на вещи всегда мне казался взвешанным и даже, в некоторой степени, мудрым. То, что я от Вас слышу каждое наше собрание, демонстрирует недюжий потенциал, который, все согласятся, трудно скрыть. Но, у Вас есть один значительный изъян, мешающий видеть проблему целостно, – это Ваша молодость. – И тут все замерли, глядя на распустившего перья Александра Егоровича.  – Если Вы готовы к тому, чтобы сделать то, что для этого  мира сделал я, прочитать сотни страниц специализированных книг и увидеть всё со всех сторон, тогда нам будет о чём разговаривать! – На этом последнем слове Александра Егоровича, в, извергнувшую его, разинутую пасть опрокинулась двенадцатая рюмка водки.
­-- Господа, извините, что я снова вмешиваюсь — на этот раз звуки протяжного чавканья спикера  оборвал голос Катерины – Но, не кажется ли вам, что всё гораздо яснее, чем вы там себе придумываете. Смерть в огне — это также естественно, как бриться для мужчины или мыть пол для женщины. Люди гибли в кострах с самого средневековья и сейчас, когда эта традиция утрачена, они пытаются возобновить её самостоятельно. Это некая природная необходимость! И может быть, действительно, не стоит останавливать их, пусть сгорают, как этого хочет природа. В конце концов земля удобряется! – от слов Катерины лицо Александра Егоровича медленно начало менять цвет. Он было хотел вступить, как послышался голос Матвея Геннадьевича.
– Нет, позвольте! Такие решения люди не должны принимать самостоятельно! Только, если никак нельзя тьму вытравить из них, хорошенько закупорить все отверстия, чтоб она не проникла снова – тогда можно позволить им сгореть!
– Простите, Матвей Геннадьевич, а что это за случаи, когда помочь уже невозможно? – с явной издёвкой спросил тонкий.
– Это тогда, когда человек омрачает многовековые устои своим кощунственным поведением! Когда он, будучи подавленным своими собственными дырами, наносит раны всем окружающим. – После этих слов, один из двоих, сидевших в левой стороне стола резко тыкнул соседа пластмассовой вилкой, отчего тот взвизгнул и подскочил.
– Уважаемые! Уважаемые! У нас не так и много времени! – занегодовал Александр Егорович. Он вдруг понял, что потерял контроль над ситуацией. – Я думаю, мы значительно отклонились от темы и не смогли добраться до сути вопроса, который я задал не так давно. А ответ на него: «все и каждый!» Каждый из нас может захотеть подвергнуть своё тело казни!
Даже мы? - встряла Катерина
Даже Вы? - подхватил тощий.
-- Да, именно! И я, и вы, и они! — произнёс Александр Егорович, тыча пальцем в левую сторону стола – Все мы готовы выйти на главные площади больших городов и, молча, или с криком, надеть  костюм птицы Феникс. – Внезапно за окном прогремел гром. Все обернулись. Александр Егорович оставался невозмутимым.

III
В эту ночь, уже начавшую принимать утреннее обличие, мало, что могло возмутить или испугать. Шестеро  фигур неспешно двигались ввдоль набережной Робеспьера. Где-то неподалёку можно было бы услышать представительные клацания каблуков. Делегация завернула на спуск к воде. Возглавлявший её, по всей видимости, Александр Егорович развернулся, протянул руку и развернул её тыльной стороной к идущим. Клацание прекратилось. Фигуры рассредоточились по ступеням.
Вот здесь!   – произнес  магистр.
А разве не пойдёт дождь? - пробурчал хиляк в одно из оттопыренных ушей Катерины.
Тучи уже разогнали – вмешался Александр Егорович, который, судя по всему, расслышал каждое слово.  – Матвей Геннадьевич, пакет у Вас?
Нет не у меня, я же заходил в аптеку, когда расплачивались! - апологировал бородач.
Кто тогда взял пакет?
Ох ты ж... Мы забыли его в машине! – всполошилась Катерина.
Кто пойдет за пакетом? -- Спросил Александр Егорович, получив в ответ лишь протяжное молчание – Господа, ну не в школе же? Не мне же идти за ним, ради Бога!? Сбегайте, а? – сказал он, покосившись на сухотелого.
Тот с недовольной миной юркнул наверх.
 Из-под моста выскочил катер. Он с рыком пронёсся, создавая небольшую волну и вновь скрылся во тьме. Река пыталась увлечь стоявших на спуске, но обессилившая от равнодушия и немых насмешек, отступала от берега. Луна, которую будто бы тоже  засстали врасплох, истерично подмигивала, а звёзды и вовсе боялись показаться на небе. Отражение луны в воде смешивалось с бликами, нырнувшими туда с экранов смартфонов, в которые уставились пятеро оставшихся. Вновь возник кожа-да-кости, в его руках был пакет с эмблемой магазина, продающего автозапчасти.
Ну наконец-то! – Ожил Александр Егорович – Чего же Вы ждёте?! Раздавайте!
Тонкий начал доставать из пакета бутылочки с горючим и передавать всем стоящим на ступенях участникам этой делегации. Наконец, осталась одна бутылка, которую он тут же присвоил себе.
Хорошо! Теперь у каждого есть своё топливо! –  Восторженность в голосе Александра Егоровича вновь приобретала прежнюю мощь. – Перед тем, как мы начнём эксперимент, каждый из нас назовёт причину, почему он это делает и что могло бы ему помешать! Начнём с Вас, конечно же, Геннадий Матвеевич. Надеюсь, Вы готовы? – Александр Егорович достал из кармана пиджака небольшую камеру и принялся снимать происходящее.
Геннадий Матвеевич выглядел слегка напуганным и расстерянным, но будто бы не от мысли, что ему предстоит сотворить через несколько минут, а оттого, что держал в руках ёмкость, от которой веяло едким органическим запахом. Он поднёс бутылку к подбородку и губы под густой бородой зашевелились
– Лучше смерть, чем осквернение! Если тьма не вошла в меня, то и нас не возьмет, а выйдет душа безо всего, и выйдет ангел, и на головы наши венцы положит, и ладаном будет кадить! – вскричал Геннадий Матвеевич и облил себя керосином.
- Что ж Вы делаете? - возмутился Александр Егорович – дайте другим сказать, а потом душ принимайте. Что у Вас Катенька?
– Мне, собственно, и нечего, сказать. Это необходимость. Считайте это ммм...фаллизмом... – слова Катерины прервало гулкое журчание доносящееся с нижних ступеней спуска к реке. Его издавала одна из чёрных фигур, что была родом с левой стороны стола. Кажется, она справляла нужду.
– Господа, без дизертирства! – было трудно понять к кому в эту минуту обращался Александр Егорович. Кажется, он и сам не мог разгадать  Он посмотрел в сторону субтильного мужчины молящим и в то же время приказывающим взглядом, будто бы оба его глаза пытались сообщить совершенно две разные информации.
– Мне только остаётся держать слово, которое я Вам дал по пути сюда, Александр Егорович. Я не думаю, что прямо здесь и сейчас мы достигнем искомой истины, но когда-нибудь это должно будет случиться... Господа! – сказал хиляк и поднял бутылку с горючим над головой, будто бы ожидая услышать в ответ застольное улюлюкание.
–  Спасибо, дорогой друг! Я знаю, что могу с упоением ожидать Вашей поддержки, какие неурядицы бы не произошли. — отозвался Александр Егорович – Мне хочется лишь напомнить вам, коллеги, зачем мы это делаем.  Мы воздаём покаяние. Ы-ик! Переживаем всю боль нашего народа. Наша жертва приносится во имя человечества и его спасения, – нашей перманентной цели! Мы виновны в том, что не уберегаем людей от ошибок, скалывающих от них всё самое праведное и служащее благу народа. Мы не уберегли народ от всех недавних невзгод, но обязательно похлопаем в ладоши, когда увидим, как горит вечное пламя священного огня, зажженного жаром нашего труда. Выльем же чашу на солнце! - проревели губы на побагровевшем лице Александра Егоровича и он чуть было не повалился в реку, но сумел удержаться. Все, стоящие в это время на спуске, как по команде, вылили на себя бензин.
– Пли! - низвергла чёрная фигура и вспыхнула первой. За ней последовали остальные. От  одетой пламенем Катерины и вправду пахло жареной лосятиной. С другого берега реки можно было заметить завораживающую картину: шесть неподвижных факелов пылали так ярко, будто бы звёзды спустились на землю. Вода стала такой же неподвижной, а пугливая луна без лишних опасений отправилась гулять по исхоженной тропе. Пепел быстро смешался с городской пылью, и снова наступило утро.

Заключение
На следующий день они встретились вновь, всё те же шестеро, в том же зале заседаний. Расселись, каждый за свой угол. Катерина притащила пирожных, как призналась потом, чтоб сделать прения несколько слаще...
...– Чего ты дивишься? Я сказал тебе тайну! – вопрошал  с негодованием Александр Егорович.