Две фотографии. Из дневника моего отца

            
         

      В дневнике моего отца есть такая запись о моём дедушке: «Вот как рассказывал отец, как он попал в плен (1915). Наши войска вели бои с австрийцами. Один день выпал очень тяжёлым для нашей пехоты.  Беспрерывно наши позиции накрывала артиллерия противника. Мы, говорит отец, сговорились, я и мой односельчанин Иван Макуха, держаться вместе, чтобы на случай чего оказать помощь, - но прятаться порознь. Так мы и прятались: я в одну воронку, он – в другую. Вдруг вблизи нас разорвался снаряд. Я вылез и смотрю, куда же спрятался Макуха, не вижу, но слышу отдалённый зов: «Ива-ан, Ива-ан». Я понял, что Макуху засыпало землёй. Я туда. Слышу отчётливо, как он просит помощи. Начал разгребать землю в том месте, где слышался голос. Когда выбросил несколько лопаток земли, слышу его голос: «Ты копаешь над головой». Ещё несколько лопаток земли, и вот Макуха уже лежит на поверхности, весь обсыпанный землёй.
 Сзади услышал я крик на чужом языке, обернулся – чуть ли не в бока мои упёрлись два штыка. Мне что-то угрожающе кричат. Откуда ни возьмись офицер, который крикнул на них и они отступили от меня. Офицер кинжалом разрезал мне пояс, на котором висело несколько гранат и в сумке обоймы.
   Вначале работал отец на сахарном заводе. За побег его подвешивали вниз головой. Потом попал к одному графу для работы в саду. Граф был добр и называл отца Янушем.»

   В нашем семейном альбоме хранятся две старые, связанные с этой историей фотографии. На одной из них - мой дедушка в военной форме с закрученными кверху пшеничными усами, картуз набекрень, сидит на стуле; а справа от него стоит навытяжку по всей форме солдат. На другой фотографии -  моя бабушка стоит в белом вышитом платье, а рядом с ней два малыша: один, старший, на детском велосипедике, другой с открытым ртом смотрит на объектив, под рукой какая-то коробка. Он босиком, но ступни подмалёваны красным карандашом. На велосипедике –  дядя Гриша, а босоногий ротозей – мой отец.

   Отец пишет в своём дневнике дальше: «На одной фотографии и я сфотографирован. Странно, что Гриша в ботиночках, а я в цветных тапочках. Это долго было для меня секретом., пока не рассказал отец всю эту историю.
 История, по рассказам родителей, такова: Граф, узнав, что отец женат и имеет двоих детей, изъявил желание увидеть его семью. Отец запросил, чтобы мать выслала фотографии детей. Мать сшила костюмчики поприятней, поехала в город Александрийск и сфотографировалась. Мать стоит в белом платье, а мы с Гришей по сторонам. Гриша сидит на велосипеде, а я с раскрытым ртом стою, держа в руке коробку из-под негативов.
      Когда отец получил фотографию, он обратил внимание, что я стою босиком. Чтобы не краснеть перед графской семьёй, он решил меня «обуть». Но так как под руками не оказалось чёрного карандаша, он мои ноги закрасил бордовым карандашом. (на фотографии до сих пор видны намалёванные бордовые «черевички»)
  Дело в том, что последний год плена отец работал у графа по хозяйству, но, когда граф узнал, что пленный Иван может рисовать портреты, он стал более лояльно относиться к русскому Янушу: стал заказывать портреты с членов семьи, даже иногда приглашал к столу.
   Как-то раз он был приглашён к чаю. За столом сидела вся семья. Отца посадили напротив молодых барышень, дочерей графа. Пили горячий чай с блюдечек в прикуску с сахаром. Блюдечки были лёгкие из тонкого фарфора. Откусив сахар и отхлебнув с блюдца, отец почувствовал, что во рту у него, кроме сахара, что-то твёрдое. Глянул на блюдце – оно оказалось выщербленным. Его бросило в жар, а все сидящие о чем-то беседовали, ничего не замечая.» - этим заканчивается запись в дневнике моего отца.
  После заключения мира дедушка добирался домой большей частью пешком. Я прикинул – сколько же ему тогда было, если он 1880 года рождения – ого! Примерно 36 лет уже.

Дедушка перед смертью говорил, чтоб могилка была простая: забить просто там колушек, чтоб бродячие свиньи могли чесаться.

Як прыйдэ мыни конэц-
Нынада гордыни:
На могылку пакилэц,
Шоб чухалысь свыни.