Апология цветущей сложности

(Импровизация в жанре манифеста)

   Сущее, предложенное человеку в качестве задачи, не является неподвижной и окончательной  - то есть насильственной – данностью, из которой с железной необходимостью следует одно и никогда – другое. Есть искушение подгонять под ответ, но нет ответа в конце учебника, потому что, познавая сущее, мы изменяем его: создаем или уничтожаем. Человек обречен на свободу. Ни внешнее принуждение, ни внутренняя санкция на подчинение чужой воле не упраздняют нашей личной волевой ориентации, не вызволяют нас из ситуации выбора, а если и выносят нас за скобки этой ситуации, то только – ногами вперед. Пока длится жизнь, есть возможность передумать, перерешить, по словам Бродского, «зайти с другой, как говорится, карты», и слово, сказанное мной в сердце моем –  тоже поступок. «От избытка сердца говорят уста», сказано в Библии, и поэзия, именно от преизбытка сердца и глаголающая, оказывается, таким образом, не столь уж невинным занятием, тем паче  - в перспективе преемственности от, скажем, псалмопевца Давида.
   Творческий акт есть не столько акт самовыражения человека, сколько его самопревосхождения – выхода за его пределы, в свою инаковость, изменение без измены, расточительное обогащение личного – личностного – логоса («душе присущ самообогащающийся логос», утверждает Гераклит Эфесский, тем более он присущ душе творящей, добавим мы), апология «цветущей сложности» (термин русского философа К.Леонтьева), противодействие упростительному выхолащиванию экзистенции и энтропии смысла.
   Вещь искусства – триумфальная арка, сквозь которую проходишь, осознавая всю неокончательность своего триумфа, - к новой созидательной борьбе за новую, еще не бывшую вещь.
   Творческий человек – человек, может быть, и заблуждающийся, но несомненно – идущий. И именно идущий творит цель пути, которая и есть – он сам. Дело это сугубо частное и заведомо одинокое, вот почему я считаю для себя наиболее приемлемым говорить только от своего собственного имени, сколь бы ни была почетна должность рупора какой-либо культурной секты, громоотвода «коллективного бессознательного» или писца при Духе, оставляя за собой всю ответственность за содеянное, полагая, что зримая за этим гордыня – всего лишь решка щепетильности, и предпочитая общеобязательной «истине», хотя бы и весьма утешительной, честный, пусть и безнадежный субъективизм.

                Москва, 1992

Опубликовано: Газета "Цирк "Олимп", 1998 (Самара)