Дело авиаторов - мифы или реальность? 6

Кроме того, вернёмся к теме о предвоенных данных генштаба РККА о силах и намерениях вермахта. 18 сентября 1940 года в записке наркома обороны СССР С.Тимошенко и начальника (тогда ещё) ГШ К.Мерецкова «Об основах стратегического развёртывания Вооружённых сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы» без зазрения совести говорилось о наличии у Германии 10 000 танков. То же самое указывалось в плане стратегического развёртывания от 11 марта 1941 года за подписью наркома Тимошенко и генерала армии Жукова, сменившем на этом посту Мерецкова. На самом деле к 1 марта 1941 года общее количество «панцерс» и «штурмгещютц» на 1 июня 1941 года составило свыше 5,6 тысяч (И.Пыхалов. Великая и оболганная война. Со ссылкой на Б.Мюллер-Гииллебанд. Сухопутная армия Германии… С.726-727).

Правда, не стоит закрывать глаза на данные Франца Гальдера о почти 4 тыс. трофейных танках, что числились в вермахте на 1941 год. Но тогда получается, что в трофеи посчитаны все танки разгромленных союзных армий, включая польскую. Все до единого, включая подбитые и сгоревшие (почти вся бронетехника ходила на бензине). Сие настораживает. Тем паче, что ни о применении польских ТР7, ни о массовом применении французских лёгких «Гочкисов» и «Ренаултов» на восточном фронте свидетельств не сохранилось. Тяжёлые же «Сомуа» наряду с захваченными КВ применялись лишь в 1942 году в боях за Севастополь.

В своих воспоминаниях «На службе народу» Мерецков поражает нас толи откровенным незнанием военного дела, то ли прикрытым цинизмом. А именно, описывая бои на Карельском перешейке, он приводит следующий момент:

«К 12 декабря была преодолена полоса обеспечения, прикрывавшая главную полосу линии Маннергейма. После короткой разведки боем войска попытались прорвать её с ходу, но не сумели сделать это. Во время артиллерийской подготовки финские солдаты перебрались из траншей поближе к проволочным заграждениям. Когда же артиллерия ударила по проволоке, чтобы проделать проходы для красноармейцев, противник опять отошёл в траншеи. Танковый командир Д.Г.Павлов  (!-Авт.) не разобрался в обстановке. Ему представилось (выделено А.Бугаевым– Авт.), что это наши ворвались в траншеи противника. Он позвонил по телефону К.Е.Ворошилову. Нарком обороны, услышав о происходящем, приказал прекратить артподготовку. Пока выясняли, что случилось, время ушло, и ворваться в расположение врага на его плечах не удалось».

Я не случайно оставил курсив таким, каким он был не в исходном тексте воспоминаний, а в книге «День «N» Неправда Виктора Суворова» Андрея Бугаева. Автор, объективно анализируя военно-промышленный потенциал СССР (преувеличивая, правда масштабы «чистки» 1937 года, а также обвиняя Сталина в страхе перед Гитлером), справедливо выводит – наша страна не собиралась нападать на Германию и покорять весь мир. Но его близорукость просто поражает. Хотя то, что простительно Бугаеву при всей его любви к Родине, не простительно Мерецкову, что возглавлял Генштаб, а затем 4-е (мобилизационное) управление РККА. А до этого планировал зимнюю компанию 1940-41 гг. по освобождению Карельского перешейка. (Не беру освобождение в кавычки принципиально: до присоединения Карелии к СССР Ленинград был приграничный город. Его можно было запросто обстреливать из тяжёлой артиллерии. А маршал Маннергейм недвусмысленно заявлял что «не вложит меч в ножны», пока не увидит всю Карелию с ленинградской областью в составе Суоми.) Как мог командующий Автобронетанковым управлением генерал Д.Павлов связываться напрямую с наркомом обороны маршалом К.Е.Ворошиловым? Да ещё по вопросам прекращения артподготовки? А причина, которую он будто бы приводил в телефонном разговоре, вообще неприкрыто «шибает» либо шизофренией, либо провокацией. Как могли залёгшие в траншеях красноармейцы, хоть бы и одетые поголовно (чего по вине Мерецкова не было на первой стадии операции!) маскхалаты, во время артподготовки нашей артиллерии достичь проволочного заграждения, не повреждённого артиллерией, и ворваться в финские траншеи? Да ещё – под ураганным огнём железобетонных дотов «Поппиус» и «Миллионный» (речь идёт о сражении за Выборг), что простреливали своим огнём с сопок всё предполье и свой же передний край? Причём, простреливали ни фронтальным, а фланкирующим огнём: амбразуры с «максимами» располагались на боковых стенах, что препятствовало расстрелу в упор из полевых орудий. Именно эти доты, каким-то странным образом проглядела разведка ЛВО, которой командовал товарищ Мерецков. Более того, по свидетельству очевидцев, когда наша пехота почти вытеснив финнов  из траншей в первый раз, понесла потери от внезапного огня дотов, откатилась, Мерецков немало удивился. Он решил, что командиры ошибаются и приняли за доты… финские танки.

Именно Павлову принадлежит «авторство» той самой танковой атаке БТ и Т-26, что после губительного артобстрела проскочили за линию траншей, но были в предместье Выборга встречены огнём из 37-мм «Бофорсов». Кстати, эти же танки могли бы, подобравшись поближе, расстрелять те же доты в амбразуры из 45-мм пушек 20 К или 30 К (Т-26). Хотя бы попытаться это сделать, ибо 76-мм дивизионки ЗИС-3 или те же «сорокопятки» было не дотащить по открытой местности да ещё под пулемётным огнём. Но танки, будущий начальник Автобронетанкового пустил в отрыве от пехоты в оперативную глубину. Что впоследствии происходило и с мехкорпусами Юго-Западного особого округа.

Кстати, были же в РККА самоходки СУ-5, снабженные 50-мм орудиями, даже мортиры на этой базе. Почему же Мерецков, планировавший эту операцию, отказался от их участия? Защищённые бронёй, они помогли бы уничтожить пехоте через амбразуры расчёты ДОТОв. Но Мерецков до этого не додумался. Или не захотел додуматься по другим причинам. По тем же причинам он привёл под Выборг не полностью укомплектованные дивизии, да ещё территориального комплектования, из других регионов СССР. Во-первых, не обученных современному бою, во-вторых, почти без тяжёлой артиллерии.

К сведению читателя: большинство дотов, предшествующих Выборгскому участку линии Маннергейма, были обнаружены советской военной разведкой задолго до начала этой «неславной» войны. И соответственно, почти сразу же уничтожены. Они имели лишь амбразуры фронтального огня. Редко в них были оборудованы капониры для 50-мм пушек. «Парового отопления» (по Суворову-Резуну) они также не имели. А настоящие морозы, под 40 градусов, по свидетельству нашей и финской метеослужбы, ударили лишь в феврале 1941 года. До этого под сапогами красноармейцев и финских солдат хлюпала зачастую лишь талая вода. Правда, финские сапоги были утеплены войлочной подкладкой. В ночное время (если заблаговременно их высушить!) они грели. А нашим бойцам приходилось разводить костры, что привлекало огонь снайперов-«кукушек» и артиллерии.

   Правда, на следствии  Павлов всё-таки запоздало кается:

«Допустил  преступную ошибку, что авиацию разместили на полевых аэродромах ближе к границе, на аэродромах, предназначенных для занятия на случай нашего наступления, но никак не обороны».

   Здесь нам важно понять один момент. Штабы всех уровней любой армии мира – система взаимосвязанная. Подчинённая, согласно субординации, «мозговому центру» (по определению маршала СССР Г.В. Шапошникова) – Генеральному штабу. Именно в этой конечной инстанции утверждаются все планы по развёртыванию войск. Расположению складов, полевых и запасных аэродромов. Но на утверждение в Генштаб эти планы отсылаются из штабов военных округов. А наш Павлов, сделав такое признание, снова пускается в оправдательные рассуждения. Дескать, он «физически не мог» проверить правильность докладов подчинённых командиров ВВС о рассредоточении авиации. К тому же интересен сам характер признания. В то время, когда из Государственного комитета обороны (ГКО), возглавляемого Сталиным, идут директивы в наркомат обороны о подготовки войсками полевых укреплений, о маскировке полевых аэродромов, усилении средства ПВО, бетонировании взлётно-посадочных полос (!), командующий Западного  ОВО Павлов действует по-своему. Он отдаёт приказ о выдвижении авиации вплотную к границе. Как и двух дивизий, которые оказываются заперты в стенах Брестской крепости. Их, несмотря на директиву, он тоже «физически не мог»?.. Или всё-таки морально?

  В своей секретной (до  1988 г.) монографии Л. М. Сандалов  описывает эту ситуацию:

    «...Брестская  крепость оказалась ловушкой  и  сыграла  в  начале войны роковую  роль для войск 28-го стрелкового  корпуса и всей 4-й армии... большое  количество личного  состава частей  6-й и  42-й стрелковых  дивизий осталось  в крепости не  потому,  что они имели задачу оборонять крепость, а потому, что не могли из нее выйти...».

   Далее:

     «...настоятельно  требовалось  изменить дислокацию 22-й  танковой дивизии, на что, однако, округ не дал своего согласия...»

   Сандалов - накануне войны полковник, начальник штаба 4-й Армии, в своей монографии о боевых действиях армии пишет с потрясающей искренностью. В правдивости его повествования сомневаться не приходится. Сандалов был в числе тех 40 000 командиров, что были уволены из РККА в 1937-38 гг. Но затем часть из них была восстановлена в прежних должностях.

   В своём исследовании «Бочка и обручи или когда началась Великая Отечественная война» Марк Солонин рассуждает на эту же тему:

   «Самое  же  главное в  том,  что  дивизии  легких  танков  (а  вооружена „брестская" 22-я тд  была одними только Т-26)  на  берегу  пограничной реки  делать совершенно нечего. Сначала артиллерия должна  подавить  систему огня противника, затем пехота должна навести переправы и захватить  плацдарм на вражеском берегу  -  и  вот только после  этого  из глубины  оперативного построения  в прорыв должна ворваться танковая орда.  Именно  так докладывал высокому Совещанию (в декабре 1940 г.) главный танкист РККА генерал  Павлов, именно поэтому в „красном пакете" районом сосредоточения для  22-й  тд был  указан отнюдь не  восточный  берег Буга, а деревня  Жабинка в 25 км  от Бреста! Что  же помешало  спрятать 22-ю тд  в лесах еще восточнее этой самой Жабинки?  Уж  чего-чего,  а  леса в Белоруссии хватает. Кто  и  зачем загнал танковую дивизию в лагерь „на ровной местности, хорошо просматриваемой со  стороны  противника"?  Кто  и  зачем  запер  две  стрелковые  дивизии  в „мышеловку" старинной крепости?»

   Остаётся только подивиться столь явной близорукости исследователя. Мало того, что он в ходе своего произведения пытается убедить читателя, что войну начал товарищ Сталин.  (Дескать, вторгся он в Финляндию 22 июня 1941 года! А Гитлер лишь поспешил на помощь своему союзнику-Маннергейму.) Но… Подчёркивать столь явную причину столь нелепым «кто и зачем» можно с таким же успехом, как и другие вопросы. А именно: кто и зачем запер в «мышеловку» на границе созданные товарищем Павловым мехкорпуса, не оснащённые автотранспортом и артиллерией? Кто и зачем отозвал накануне войны полевую артиллерию на приграничные полигоны? Кто и зачем…

    Дальнейшее нам поможет увидеть другой эпизод. Когда товарища Павлова снимали с должности, прилетевшие из Москвы в Могилёв маршалы Шапошников и Ворошилов, тот сказал следующее:

«К сожалению, мои возможности были ограничены. Всё, что я вам сейчас докладываю о поведении противника, Генеральный штаб знал. Что касается меня, то я, как командующий округом, не имел права своей властью передвинуть хотя бы одно соединение к государственной границе. Когда я за несколько дней до войны просил Генеральный штаб разрешить округу посадить войска в окопы на границе, меня резко одёрнули. Мне было сказано, что я паникёр, ничего не понимающий в политике человек, и предложили не дразнить немцев.

-      При этом делали ссылку на сообщение ТАСС, - заметил маршал Шапошников.

- Совершенно правильно, -  подхватил Павлов, - и мне приходилось читать это сообщение командующим армиями и начальникам служб, когда, прямо скажу, они припирали меня фактами к стене».

   В ответ на эти оправдания уже отстранённого от должности командующего Западным фронтом, Ворошилов, по свидетельству его адъютанта, совершенно верно заметил:

«…Если вы были так уверены в нападении немцев, как сейчас утверждаете, то кто мог вам помешать, скажем, рассредоточить и замаскировать самолёты на аэродромах, привести в состояние боевой готовности истребительную авиацию. Разве вам требовалось указание из Москвы, чтобы вывести танки, артиллерию и автомашины из парков и гаражей в леса, которыми так богата Белоруссия. Я уж не говорю об этих злополучных артиллерийских сборах. Оставить пехоту без артиллерии и в то же время ждать вторжения врага по меньшей мере легкомысленно…»

   Обратим внимание: никто поначалу не вешает на Дмитрия Павлова обвинения в троцкизме или военных заговорах. Идёт внимательный разбор его предвоенной деятельности. Обнаруживается, на наш  взгляд, уникальная подробность, что даёт предельно ясный ответ о причинах неготовности к Большой Войне. А именно: Генштаб, коим командует генерал армии Жуков, запрещает командующему Зап ОВО «посадить за несколько дней до войны войска в окопы». При этом обвиняемый ссылается на сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года, где Сталин назвал слухи о готовящемся нападении СССР на Германию не соответствующими действительности. Опять-таки, Павлову запрещали приводить войска в боевую готовность со ссылкой на главу партии и советского государства!

   Вы только вдумайтесь в этот бред? Раз товарищ Сталин распорядился опубликовать подобное сообщение, то «не моги» ни танк, ни пушку, ни бронемашину развернуть для обороны. Якобы, товарищ Сталин покарает, ежели узнает о таком самоуправстве. Но именно в то время политическое руководство требует от армии усиления бдительности и повышение обороноспособности! Именно в то время поступают распоряжения о восстановлении старых укрепрайонов (УРов) на «линии Молотова», на новой границе. Промежуточные полосы между железобетонными коробками ДОТов требуется занять войсками в отрытых полевых позициях. А Генштаб со ссылкой на известное сообщение…

В своей речи на суде 22 июля 1941 года бывший генерал армии Павлов помимо того, что не признает себя участником военного заговора, признает себя виновным в том, что «не успел проверить выполнение командующим 4-й армии Коробковым моего приказа об эвакуации войск из Бреста», скажет:

«Я признаю себя виновным в том, что директиву Генерального штаба РККА я понял по-своему и не ввёл её в действие заранее, то есть до наступления противника. Я знал, что противник вот-вот выступит, но из Москвы меня уверили, что всё в порядке, и мне было приказано быть спокойным и не паниковать.Фамилию, кто мне это говорил, назвать не могу».

        Кстати! Уважаемый читатель, тебе наверняка покажется странным, но постановление на арест Павлова утвердил ни Сталин и не Берия, но нарком НКО маршал С.Тимошенко. Он же собственноручно подписал его. (А.Б.Мартиросян, правда, утверждает, что на этом постановлении – подпись Г.Жукова.) При аресте 4 июля 1941 года генералу армии и бывшему командующему Западным фронтом сказали, что «он арестован по распоряжению ЦК».

        Удивительно последнее. Мы уже знаем, что с  февраля по август 1941 года военная контрразведка была выделена из НКВД в 3-й отдел НКО. То есть подчинялась наркому обороны Тимошенко и начальнику генерального штаба Жукову.

        Более интересны обстоятельства, сопутствующие аресту бывшего командующего Западного особого военного округа. 30 июня 1941 года Дмитрия Григорьевича вызвали в Москву. Якобы приказ исходил от Сталина, но вызвал товарища Павлова пока ещё начальник Генштаба генерал армии Жуков. «Первый, к кому он зашёл» (по О.С.Смыслову. «Генерал Абакумов. Всесильный хозяин СМЕРШа».) был именно Жуков. 2 июля  Павлова принял нарком иностранных дел Молотов. На следующие сутки Павлов уехал в сторону Смоленска. Причины его отъезда до конца не ясны. Доподлинно известно, что нового назначения он в Москве при встрече со своим верховным начальником, начальником Генерального штаба РККА Жуковым он не получил. А 4 июля 1941 года Павлов был арестован сотрудниками 3-го отдела НКО в г. Довске с туманным определением: «по распоряжению ЦК». Хотя аресты подобного уровня согласно уголовному законодательству СССР могли производиться лишь с санкции прокурора, в данном случае военного, и утверждаться в обязательном порядке главой наркомата. В данном случае маршалом Тимошенко, наркомом обороны. Последнее правило, кстати, было введено по инициативе наркома НКВД и генерального комиссара ГУГБ Л.П.Берия.

        Думаю, что сие должно намного прояснить ситуации: кому же реально принадлежала власть в СССР накануне великой и страшной войны. Получается, что группе высокопоставленных военных, но никак, ни политическому руководству во главе с товарищем Сталиным, коего по определению Хрущёва и Жукова стало принято считать чуть ли ни главным виновником разгрома. Весьма интересным авторам представляется, что круг лиц, с коими официально общался Д.Павлов перед арестом, ограничивался Жуковым и Молотовым. Дело в том, что последний, хоть и являлся членом государственного комитета обороны (ГКО), созданного по решению Сталина незадолго до войны, но, строго говоря, к РККА не имел прямого отношения. Зато имел отношение к пакту Молотов-Риббентропп августа 1939 года, был знаком по гимназическим годам с будущим канцлером 3-го рейха Иоахимом фон Риббентроп, что вместе с ним проживал до революции 1917-го в Петербурге.