8. Алжир пальмы, Сахара и кое-что другое...

"Я из "третьего сословия" страны Советов"

( автобиографическая повесть)



ГЛАВА 8. АЛЖИР: ПАЛЬМЫ, САХАРА И КОЕ-ЧТО ДРУГОЕ...





В конце мая 1972 года мы прилетели в столицу Алжира – с одноимённым названием, и поселились в гостинице. Где нам забронировали номера. Конкретными работами занимался Департамент Министерства по водно-земельным ресурсам: распределял советских специалистов по объектам, осуществлял материально-техническое обеспечение, контролировал и принимал выполненные работы.


  Моим шефом был молодой и интеллигентный алжирец, с которым первое знакомство состоялось в присутствии Лёши. По -французски  я понимал на уровне годовалого младенца, а сказать что-то и того меньше, это не смутило шефа. Лёша сказал ему, что в Союзе мы вместе учились и работали. В ответ Бенсаид ( так звали шефа ), проинформировал меня о моём контрпартнёре – французе,

 который сейчас в отпуске и вернётся из Франции к осени, все рабочие материалы и снаряжение я получу здесь и на «лендровере» поеду в Бешар – административный центр департамента на юге страны, в Сахаре, на расстоянии 1500 километров от столицы. Через два дня я выехал.


         В Сахаре уже наступило календарное лето. Бешар мне показался безлюдным городом, было жарко: но к этому мне не привыкать. Ведомственное здание – двухэтажное на краю жилого микрорайона, застроенного четырёхэтажными панельными домами  в северной части Бешара. Здесь мне предстояло жить и работать два года по контракту. В квартире, куда меня поселили,уже находились пять советских граждан: переводчик, два топографа и два экономиста. У переводчика-москвича,ещё студента, заканчивался годовой контракт, и на замену ему должен был приехать другой.

   В трёхкомнатной квартире теперь нас стало шестеро. Моим пристанищем стал зал с кондиционером. В бытовом отношении проблемы жильцов были сфокусированы на воде. Поутру  включалось водоснабжение для пополнения запаса на целый день и ночь, однако на наш верхний этаж напора воды не хватало- разбирали про запас три нижние этажа. Поэтому все дружно ходили в наш офис с бидонами, флягами и канистрами.

  В Бешаре во времена французского владения здесь располагалась военная база и армия, мы жили теперь в их микрорайоне, а база вблизи, за городом. Теперь здесь располагался алжирский гарнизон, и группа советских военных советников с семьями жили недалеко от нас. Преимущественная застройка города 1-2- этажными домами коттеджного типа с небольшими уютными двориками, утопающими в зелени цветов и кустарников.

   Достопримечательностью и гордостью жителей считается католический храм с очень высоким шпилем с крестом на вершине башни, его видно в округе на 10 километров. Другими общественными зданиями были школа, госпиталь, рынок,жандармерия,и в центре префектура, мерия, летний кинотеатр с борелем по соседству, французское Консульство и его культурный центр.


   В составе группы наших военных советников: командир, пилот, механик, врач и переводчик – все с семьями, и жили в одном подъезде  типового дома, как и у нас. Наш дом стоял на окраине и позволял в вечернее время совмещать моцион с вечерним туалетом, потому что дефицит воды не удовлетворял потребности жителей коммуналки.

  В городе только несколько улиц были с асфальтовым покрытием, а на остальной территории песчано-каменистый грунт, не было травянистых газонов и древесных насаждений – финиковые пальмы встречались в обширных низинах, а в виде рощи – за городом, вдоль сухого русла реки с названием Саура. Её именем назван и весь департамент – самый большой из всех административных районов Алжира.


     Где-то здесь в ссыльных местах с экстремальным климатом доживал свой век первый президент Алжира Бенбелла. У нас в Стране Советов такие места на Севере и Сибири, где зимой температура до -40 по Цельсию, а здесь летом +40 градусов. По санитарным нормам жизни и труда здесь используется вахтовый метод работ, но почему-то только при буровых работах.

  Нам не предусмотрен продлённый отпуск, доплата за безводность, командировочные по льготному тарифу, но зато разрешалась покупка автомашины «Волга» вне очереди – на неё в те годы был острый дефицит. Составляли и подписывали контрактную программу москвичи, не имевшие понятия об аридном климате таких пустынь, как Сахара, но хорошо разбиравшихся в материальных ценностях, таких как «Волга».

         Моё первое впечатление о безлюдном городе подтвердилось. С наступлением лета алжирцы покидают город и едут на север в длительные отпуска к морю, родственникам, в горные районы севера страны,и пребывание там длится до осени. Я прибыл в Бешар уже в начале летнего сезона, улицы были безлюдны и только гул кондиционеров в домах, когда идёшь по городу. С первого же дня работы я занялся изучением материалов аэрофотосъёмки, которая, вероятнее всего, была выполнена нами по заказу алжирской стороны.

   Фотоснимки от жары и сухости воздуха начали свёртываться в трубочки и ломаться, как яичная скорлупа. Мне пришлось выбирать в офисе комнату с мощным кондиционером. Работа оказалась сложнее, чем я предполагал. Для дешифровки  фотоснимков надо предварительно сделать выезды на местность и изучить все элементы рельефа и ландшафта в целом.

   К осени я закончил дешифровку и фотомонтаж, когда начали съезжаться французские коллеги, все были с высшим образованием, преимущественно университета города Мампулье в департаменте Марсель. Миссия этих ребят в Алжире – оказание технической и учебной помощи, как альтернатива военной службы во французской армии. Все с хорошим воспитанием, жизнерадостные и коммуникабельные.

   В общем, чувствовали и вели себя как дома, хотя война между Францией и Алжиром закончилась не так уж давно. Когда я ехал из Алжира в Сахару, то шофёр «лендровера» показывал заграждения из колючей проволоки, огневые точки, минные поля, с предупредительными надписями « заминировано».

           Моего коллегу звали Альберт, год назад закончил университет и уже успел жениться на алжирке, моложе меня на 10 лет. Все французы ездили на своих малолитражках «ситроен». Другими иностранными специалистами были болгары, поляки, румыны- представители стран социалистического содружества, и все на своих машинах. Американцы тоже были в Бешаре, жили в коттеджах, ездили на своих «фордах» и « доджах», занимались строительством оросительной системы по своему же проекту, в 20 километрах от Бешара.

           Различие между мной и Альбертом было существенное, и мы это сразу поняли и негласно пошли на компромисс: я – объясняю, он – слушает; я –делаю, он помогает. И этот профессиональный и дружеский альянс сохранился до конца нашей продолжительной совместной работы.С  французским языком Альберт мне помог быстро освоиться, поскольку наше общение продолжалость 3,5 года.

   Он приспособился со мной говорить инфинитивами, то есть словарным языком и структурой предложений, как в русском языке.Понимать научились друг друга с полуслова. Когда к нам приехал новый переводчик Володя, закончивший Минский институт иностранных языков, то его представление происходило в моём присутствии.Во Франции у южан свой диалект, и я предвидел сложности  в общении, так это и поизошло:

 Альберт стал говорить, а Володя            
« упёрся» взглядом ему в рот, а потом с недоумением  посмотрел на меня. Я ему перевёл сказанное. После этого Володя стал говорить по-французски, а Альберт стал улыбаться, а я в недоумении его спросил: «Что-то не так?»

 - « На таком языке французы разговаривали во времена Людовика ХV», - ответил Альберт. Переводчик, как и я, быстро освоился с языком, но с собой в длительные и дальние поездки, без надобности не брал, ему хватало переводов различных материалов, а главное, что напишу я.


 А корректором и редактором был Альберт. Каждый день по дороге на работу и с работы французы и другие иностранцы из окон своих машин с иронической улыбкой поглядывали на советских специалистов великой державы, шагавших всегда пешком, с канцелярскими  папками или базарными «авоськами».

  Эти ежедневные сцены на меня действовали  угнетающе, потому что  наше Посольство  не считало унизительным показывать алжирцам и другим иностранцам убогих и нищих пешеходов – сыновей  великой державы. Был негласный указ, запрещающий контрактникам покупать машины, без объяснения причин. Это избавляет Посольство от неприятнос тей дорожных происшествий с участием советских граждан.

 
   А какое впечатление о нас в глазах алжирцев и европейцев не подлежит пониманию и обсуждению в дипломатической мисси в Алжире. Контракт 25064, по которому мы работали, был подписан с обеих сторон с некоторыми условиями с алжирской стороны: советские специалисты не могут быть отозваны на родину досрочно, если алжирская сторона не дала согласие.

   Это надо интерпретировать так: контрактник злоупотребляет алкогольными напитками или содержит семью на голодном пайке, в целях экономии,- и в то же время не может быть департирован из Алжира без согласия алжирцев. Но если алжирцев кто-то из советских граждан перестанет устраивать, то найдут возможность от него избавиться, например,отправят домой в отпуск, а обратной визы не будет.

         В конце лета 1972 года, когда подготовительные работы были завершены, нас вызвали в столицу с отчётом о готовности к полевым изысканиям. Поехали на машине Альберта. В Дерартаменте встретился с коллегами из Союза, а Альберт со своим земляком, который возвращался во Францию после завершения контракта.


   У него возникла проблема с автомашиной «ситроен  АМ1-6», купленный по льготному тарифу для выезда из страны, а теперь  за въезд очень высокий таможенный сбор. Проще оставить машину в Алжире «беспризорной», если не удастся продать. Альберт предложил мне её купить, и я не задумываясь купил за половину месячной зарплаты. И здесь Альберт помог оформить документы. Возвращались в Сахару каждый на своей машине.

   В Посольстве СССР я за разрешением или покаянием не не пошёл, а поехал от него подальше. Теперь я чувствовал себя достойным гражданином великой Страна Советов. Я о машине мечтал ещё 12 лет назад, когда работал в Сирии. Радостная весть пришла из дома: у меня родился сын! К топографам и экономистам приехали жёны, и им незамедлительно дали квартиры.

   Работы у них практически не было, и целыми днями и неделями сидели в офисе, к моим делам не имели отношения и выезжали  иногда по каким-то делам с заданием нашей бешарской дирекции «Гидролик». Все они жару переносили тяжело: то простывали, сидя под кондиционером, то жаловались на сердце или на давление. В нашей коммуналке остался я с переводчиком.

   Кондиционер вышел из строя и ремонту не подлежал из-за отсутствия запасных частей. Вероятно, французы, покидая Алжир, увезли запасные детали как сувениры в память об утраченном Алжире. В нашем советском коллективе появился гидрогеолог-москвич. В Алжир он приехал раньше меня и жил в пригороде столицы - Ригае, с женой и дочерью, которая училась в русской школе в 4-м классе.

   Гидрогеолога  Стасом, на полгода старше меня. Квартиру ему дали сразу. По его рассказу: контрактом он был избран секретарём партийной организации, алжирцам удалось  узнать партийного вожака коммунистов и под предлогом  работ в Сахаре отправить туда. Странный получается расклад: всем коммунистам, кроме меня дали квартиры, а я продолжаю жить в коммуналке с переводчиком, тоже беспартийным.

   Выходит, что партийная организация заботится о своих членах обратился с просьбой к алжирцам об отдельной квартире, в связи с ожидаемым приездом жены с грудным ребёнком. Ответ был таков: когда приедет, тогда и дадим. Я обратился к руководству контракта и получил ответ: когда дадут здесь квартиру, тогда и разрешим приезд матери с ребёнком. Круг замкнулся.

    Группа военных советников из пяти семей, и срок пребывания два года, как у нас. За время моего пребывания  в Бешаре произошла ротация трёх групп военных. К ним приходил смотреть телевизор и играть в апреферанс. По праздникам к ним приглашались алжирские офицеры, закончившие военные институты в Советском Союзе.

  Готовился праздничный стол, где « украшением» была водка. Она продавалась в Алжире и у нас в Бешаре в магазинах тоже. Цена её была высокой даже при нашей зарплате.  Тогда родилась идея: сделать самогонный аппарат. Его сконструировали на военной базе, но никто из военных это « творение» науки и техники не решился держать у себя.

 
     Стас и я, не опасаясь компромата и доноса в Посольство, взяли аппарат к себе. Процесс пошёл. По заявкам военных мы запускали производство у меня или у Стаса в квартире, запах разносился не только по этажам лестничных маршей, но и на улице, но разоблачения не могло случиться, потому что происхождение этого «аромата» в истории Бешара никто не знал.

    Запускали производство с утра и уезжали со Стасом на работу, в нужное время я приезжал на машине, убирал заполненную ёмкость и ставил пустую. Когда завершалось производство,  наступал разлив по бутылкам из-под водки, свинтовыми крышечками и с этикетками различных названий водки. Технология разлива была творческой и сложной:

   после очистки ( в быту – марганцовкой) готовились настойки на корочках лимона или апельсина, черносливе, мёда, сиропах даже жжёном сахаре. Ассортимент конечной продукции всегда украшал праздничный стол, под видом присланных родственниками гостинцев из Союза. Эта легенда так и осталась для иностранцев истинной правдой. А для нас представлялась возможность поддержать некоторые национальные традиции отечества.


       В наш офис « Гидролик» назначили нового директора. Как говорится, «новая метла по-новому метёт». Меня с переводчиком пригласили в кабинет. Положение было таково: американцы заключили контракт с Алжиром на проектирование и освоение большого участка земель под орошение со сложными мелиоративными условиями и с каждым годом повышают стоимость работ; проверку работ америкарцев можно доверить только русским.

   Совещание с присутствием американской стороны проходило в нашем офисе. Беседа велась через переводчиков французского языка. В заключение я попросил ознакомить меня с материалами работ, а затем выехать на объект строительства – Абадла, в 20 километрах от Бешара. У американцев была комплексная экспедиция, проектно-изыскательское бюро, административный офис, лаборатория и строительная техника.


   Когда я зашёл в проектное бюро с Володей и двинулся вдоль столов и кульманов, сопровождавший нас американец кому-то сказал на английском языке: "Спрятать материалы». Переводчик знал и английский язык и тотчас мне это сообщил. На объекте строительства оросительной системы меня возили, как по музею с редкими экспонатами, показывая всё красивое, дорогое и новое.

   Мне это было неинтересно: я знал уже всё, что происходило на объекте. Он изначально был дорогостоящим для освоения по гидрогеологическим и мелиоративным условиям, и алжирская сторона не решалась заключать контракт, тогда американцы снизили стоимость до приемлемого предела, и алжирцы согласились. А когда работы по объекту развернулись, то американцы находили объяснение для удорожания стоимости работ.


   После завершения работ будет подписан акт приёмки и американцы исчезнут из Алжира. Через несколько лет эксплуатации оросительная система выйдет из строя. Мне уже были знакомы такие объекты авантюрного строительства  американцев в Пакистане.               
          Я написал разгромный отзыв по работам американцев и передал его своему  директору.Через несколько дней директора нашли убитым при невыясненных обстоятельствах.Когда я поинтересовался судьбой моей экспертизы, то она оказалась у префекта департамента.К правиткельству Алжира она так и не поступила. Я задумался обо всём происходящем: а ведь я могу быть очередным покойником… при невыясненных обстоятельствах.


      Через своего французского коллегу я познакомился с главным хирургом госпиталя. Это знакомство было приятно нам обоим. Дмитрий по гражданству был болгарином. Когда-то закончил Одесский медицинский институт, вернулся на работу в Болгарию и оказался замешанным в заговоре против Первого секретаря Компартии республики – Тодора Живкова.

   Заговор был вовремя раскрыт, и начались аресты. Дмитрию удалось бежать из страны и добраться до Франции. Там но женился на француженке, и сейчас у него двое ребят. По кантракту Дмитрий уже работал в Марокко. Жил в одном доме с французским консулом. По-русски говорил почти без акцента.  Я его уговорил поехать с нами на рыбалку, куда каждый выходной мы ездили с нашими военными советниками. Находится огромная плотина и водохранилище.

   Затевалось это мероприятие загодя. Мы с геологом – поставщики водки, изготовленной по нашей технологии, лично я заправляю машину бензином. Жёны военных готовят обеденную  снедь. С наступлением рассвета пять человек втискиваются в мою малолитражку, и мы едем 60 километров к границе с Марокко, где находится огромная плотина и водохранилище.

  Удочками ловим рыбу до обеда, пока не будут заполнены два ведёрка, затем купаемся, если жарко, и приступаем к обеду продолжительностью до темноты, делим между собой улов без соблюдения субординации. Среди присутствующих: полковник, экс-секретарь партийной организации нашего контракта, офицеры и я –таксист.Возвращаемся домой к полуночи.


         Однажды очередное такое  мероприятие было «сорвано». Произошло это по следующей причине. На рассвете, как обычно, я поехал на автозаправочную станцию. Возвращаясь, останавливаюсь перед перекрёстком улиц, где зелёные насаждения не дают достаточного обзора, затем выезжаю на перекрёсток и тут происходит столкновенние с  мчащимся на большой скорости «Лендровером». У моей машины разворотило бампер и оторвало передний капот, мотор заглох.

    У «Лендровера» на бронированной дверце осталась лишь царапина. В происшествии виноват был я, на небольшом расстоянии стоял полицейский, всё видел, но не стал даже подходить. Я извинился, и «Лендровер» умчался. Я с трудом завёл машину и доковылял до дома, но не успел вылезти из машины, как ко мне «подлетел» всё тот же «лендровер», выскочил водитель и уже в другом тоне начал доказывать, что его царапина хуже моей раздолбанной машины.

   Ясное дело – сообразил, что можно вымогать деньги у иностранца, и приехал скандалить. Я заплатил, сколько посчитал возможным, а «ситроен» отдал военным на ремонт. Это было моё первое дорожно-транспортное происшествие в Алжире. Наступила осень, и надо  было начинать экспедиционные работы по объекту. Из столицы прибыл второй «лендровер», в помощь дали двух алжирцев с каким-то техническим образованием, заготовили продукты, наняли повара, погрузили всё остальное и отправились двумя машинами. У геологов была своя программа и свой служебный транспорт.


          На объект прибыли в небольшой южный город Адрар, сюда нас привело асфальтированное шоссе, а через 150 километров дальше начиналось бездорожье до самой границы с государством Мали. В городе располагались форпост таможни, мэрия и большое здание Института стран Магриба. Мы поселились в нашем ведомственном домике на окраине города.

  Весь город был построен из небольших  блоков глинисто- песчаного материала светло – коричневого цвета, дома были без окон с наружной стороны, и улицы больше похожи на узкие коридоры между сплошными стенам домов и дворов – всё типичное и мне знакомое по восточным и африканским городам в зонах с сухим и жарким климатом.

   С Альбертом пошли в мэрию: представиться и нанять восемь рабочих-землекопов. Мэр был рад гостям и пообещал любое количество рабочих на следующий день. Когда мы собрались уходить, он указал на меня: «Кто это?» - « Это русский инженер»,- ответил Альберт. Мэр удивлённо рассматривал меня, улыбался, потом что-то сказал по – французски. Когда мы вышли, Альберт на нашем « тарабарском» языке сообщил,что сегодня нас мэр приглашает в гости и пришлёт за нами  проводника.

   Приём был в большой полутёмной комнате сразу за входной дверью. На ковре по кругу уселись около десяти мужчин. Из глубины дома принесли блюда с различными сортами фиников. Любопытство вызывало больше всего моё присутствие, вопросы шли как из рога изобилия. Переводчиком был Альберт. Когда я сказал, что работал в арабской стране – Сирии, и добавил по-арабски несколько фраз, то от восторга мне чуть не зааплодировали.

   Альберт по-арабски не знал ни слова, хотя женат был на алжирке. Алжирские арабы этнически называются берберами и туарегами, и их диалект отличается от классического арабского языка, на котором говорят арабы Ближнего Востока и Египта. Вторым угощением был чай, процедура приготовления осуществлялась при всех присутствующих.

  Крепкая заварка зелёного чая, щедро сдобренная кусковым сахаром, из заварного чайничка разливается в миниатюрные чашечки. Для меня эта церемония всегда была тягостной при подобных обстоятельствах: чем макать язык в игрушечную посудинку десять раз, предпочёл бы выпить одним духом стакан водки.

    Утром следующего дня у мэрии в шеренгу выстроились полтора десятка рабочих, которых обещал мэр. По сирийскому опыту копать шурфы приходилось киркой и лопатой, потому что грунт с содержанием гипса или карбонатов образует твёрдую массу, которую приходится долбить весь день, а на солнцепёке это настоящая пытка. Это знают все, кому приходилось работать в пустынях с аридным климатом. Сейчас была осень.

   Но рабочих мы выбирали тщательно, потому что у местных жителей к такой большой нагрузке нет навыков, но в  избытке восточная лень. В таких случаях мы быстро производим замену. Безработица среди населения Сахары поголовная. Задача же моего присутствия по контракту: найти земли, пригодные для

сельскохозяйственного освоения и к ним «привязать» грунтовые воды в нужном месте и на доступной глубине – совпадала с целями алжирского правительства: для 25-тысячного населения Сахары дать возможность сельскохозяйственного производства и ликвидировать в регионе безработицу.

          В начальный период моего появления в Сахаре я знакомился с картографическими материалами и аэрофотосьёмкой объекта и впервые столкнулся с явлением неприродного происхождения, которое не мог поначалу разгадать. На месте я нашёл объяснение этой тайне, у которой почти легендарная история.
      
          На территории наших работ аэрофотосъёмкой были зафиксированы чёрные точки в виде «бисерных цепочек, вытянутых в разных направлениях. Одна такая цепочка начиналась от города Адрара и возле нашего дома. Бетонное кольцо над поверхностью земли возвышается на 1,2- 1,5 метра и защищает колодец от заносов песка, пыли и посторонних предметов, рядом куча вынутого из колодца при чистке дна грунта, внутри виднеется и журчит вода.

   В других колодцах всё то же самое. Такой подземный акведук на арабском языке называется «фоггара». Это инженерное творение человеческой мысли уходит в доисторические времена. На африканском континенте история «фоггар» могла исчисляться тысячелетием, когда Сахара была по климату цветущим раем. Строили рабы, которых пригоняли сюда завоеватели. Труд адский – долбить колодцы глубиной от 3-5 до 20-25 метров.

     Между колодцами прокалывался соединительный  тоннель, который периодически приходилось чистить. Источником воды были грунтовые воды на небольшой глубине. Вниз по уклону вода стекала в оазисы, где в настоящее время возможна жизнь человека. Раем называют эти места те, кто заблудился, умирает от истощения, голода и жажды. Для аборигенов здесь жизнь от рождения до смерти.

   Под сенью пальмовых рощ относительная прохлада, грунтовые воды залегают не только близко к поверхности, но и «выклиниваются» на поверхность, образуя примитивную оросительную систему. Здесь водой пользуются люди, верблюды, лошади, ослы, овцы, козы и остальная домашняя живность. Сельскохозяйственные культуры, овощи вегетируют круглый год. Вся жизнь в Сахаре протекает только под сенью пальм.


         Наш домик на окраине Адрара, в котором разместилась наша экспедиция, имел уютную планировку комнат, и мы разместились по рангу: инженеры, алжирские ассистенты, шофера и повар. Все со спальными местами – скрипучими советскими раскладушками. Напротив нашей обители была видна таможня, где скапливались грузовые и легковые машины, выезжающие из Алжира на юг – в Мали и Сенегал.

  Транспортная колонна с канистрами в три «этажа» на крыше – запас воды и бензина, ожидает несколько дней, когда сформируется колонна, оформятся документы и проводник поведёт колонну по бездорожью на юг.


           Сейчас мы дислоцировались в центре нашего объекта исследований – 2500 квадратных километров, расположенного к югу от Бешара почти на 1000 километров. Это впечатляло масштабностью, но главное затруднение – расположение участков не единым массивом, а на площади 10000 кв.км. Если сравнить 3000 кв.км. дельты Терека,

то на мою диссертацию работали четыре года комплексные отряды геологов, гидрогеологов, геоботаников, почвоведов,химики – аналитики и проектировщики с высшим образованием, стажем и опытом, технической и транспортной обеспеченностью. Здесь , в Сахаре, я был один профессионал, и француз – стажёр, хороший парень с высшим французским образованием и нулевым опытом. Самым серьёзным был ограниченный срок контракта – 2 года.


   Если француза возможно было подготовить к работе, то двух учеников-алжирцев надо постоянно учить и в итоге – есть риск ничего не получить. Этот первый экспедиционный выезд на две недели, а у нас только такой продовольственный запас: покажут темпы, чтобы делать прогноз финала. Сейчас предстояли осенне-зимние циклы работ, которые надо использовать по максимуму. Переводчика я не взял- оставил с топографами и экономистами, дармоедами и коммунистами. Геологи-гидрогеологи  работали дружно и ездили на буровые работы по своей программе.


          Ландшафт Сахары на огромном пространстве, которое мы двумя гружёными «лендроверами» пересекли от Бешара на юг по асфальтированному шоссе, был представлен двумя элементами рельефа: плоская равнина – гаммада, с гравийно-песчаным панцирем на поверхности, и громадный массив песчаных дюн  Grand erg Occidental.

 Этот  ландшафт, в отдельных  участках, пересекают сухие русла рек или «острова»- останки древних геологических  отложений периодов девона, карбона или юры (я не уточнял) с высоким обрывистыми бортами, вокруг которых валяются окаменелые фрагменты растений и даже стволы деревьев – замечательные музейные экспонаты.


          Работу начали в хорошем темпе, без приключений и ошибок. Альберт хорошо ориентировался на местности, читал карту, но лучшим пособием были аэрофотоснимки, которые не позполяли заблудиться. Алжирцы с интересом занимались неведомой ранее работой.  Через две недели закончились продукты, и мы вернулись в Бешар для отдыха, первичной обработка полевого материала и подготовки следующего заезда.

  Так продолжалось до лета следующего года. Для меня  Сахара в зимнее время предстала в неожиданном облике. Уезжая в дальние маршруты от Адрара, было нецелесообразно возвращаться обратно: много тратилось времени, бензина и сил. Мы стали брать с собой шатры и устраивать лагерь там, где работали.

   Днём температура воздуха поднималась до +15 градусов. Вечером возвращались с работы в лагерь, готовили обед-ужин на газовой плите и на ночлег расходились по своим шатрам: мы – в свой, рабочие – в свой. К ночи прохлада вынуждала разводить костёр в шатре и размещаться вокруг со своими спальными мешками и раскладушками.

   Когда догорал костёр, тогда все и засыпали. К утру температура понижалась до заморозков -5. В бидонах, тазах, кастрюлях вода замерзала, лёд приходилось растапливать для всех утренних процедур. После завтрака в тёплых куртках и плащах отправлялись на работу. Такие погодные условия были в конце января и феврале 1974 года.

        К лету мы не успели завершить запланированный объём работ, и возникли другие трудности. Часто приходилось по вынужденным обстоятельствам пересекать раскалённые зноем пески. Если посмотреть с высоты древней террасы или с высоты птичьего полёта, то erg Occidental с песчаными дюнами представляется морем с застывшими волнами. Красота таких природных процессов поражает воображение, но эта иллюзия исчезает,когда  соприкасаешься с этой красотой.

  Туристам и романтикам здесь  быть нельзя: смерть гарантирована – от обезвоживания организма, теплового или солнечного удара. Как правило, поодиночке летом в это песчаное море не въезжают. Днём раскалённый песок сухой и рыхлый,не даёт возможности даже въехать в дюны, потому что колёса тяжёлой машины сразу погружаются в песок, и она садится на днище.

    Выбраться из этой ловушки без посторонней помощи невозможно. С первыми признаками рассвета мы из колёс выпускаем «лишний» воздух, чтобы покрышка была шире при касании с песком, который в это утреннее время холодный и не такой рыхлый. В машине остаётся только шофёр, с разгона въезжает в песок и на первой скорости едет, мы идём пешком рядом, готовые в любой момент подтолкнуть машину.

   А впереди всех, в 30-50 метрах, идёт «дозор» и выбирает заранее маршрут. Если впереди открывается простор – все садятся в машину и едем. В таких песках встречаются небольшие оазисы, почти покинутые людьми. Пески надвигаются на оазис, и противостояние с ними складываются не в пользу человека. Я видел агонию в борьбе с природой: полузасыпанные хибары и люди, вывозившие песок в корзинах на ослах.
 
          В южном направлении, куда мы постоянно ездили в экспедиции, в 150 километрах от Бешара, - небольшой городок  Бени-Аббес. Усамой автотрассы стоит отель с рестораном и плавательным бассейном с вышкой для прыжков. Сюда нас привозил в первые дни пребывания в Бешаре первый переводчик-студент. Мы купались, прыгали с вышки, загорали и больше сюда не заезжали, но у меня сохранились кинокадры. Позже я неоднократно вспоминал этот момент жизни в., Сахаре.

    Здесь изобилие воды, а у меня в квартире постоянно дефицит воды. Однажды, проезжая Бени-Аббес, мой французский коллега предложил посетить музей, о котором я даже не слышал до сих пор. Там оказались экспонаты флоры и фауны Сахары: эндемичные растения, кости динозавров, археологические раскопки, какие-то предметы бытовой утвари и многое другое. Уходя, я заметил на стене какую-то карту-схему.

   Альберт прочёл её, и нас заинтересовала стоянка древнего человека времён неолита. Достали свои карты и нашли эту стоянку у сухого русла реки нашего объекта работ. Время заехать туда мы нашли и устремились на поиски «сокровищ». Бродили долго вдоль невысокой прирусловой террасы и были  вознаграждены за долготерпение находками, которых не видели в музее.

   Это были «ювелирные» изделия из кварцита, доломита , песчаного силиката и окаменелых древесных фрагментов. Предметами труда были наконечники стрел или дротиков, украшения, предметы быта. Поражает ювелирное изящество и геометрическая точность. Но большинство предметов сохранились в виде обломков или изделия в незавершённом виле. Эти экспонаты я храню до сих пор. На память о Сахаре у меня эндемичная  плита кристаллического гипса и название её –« Роза Сахары».


        В конце осени 1972 года из нашего Госкомитете по экономике при Посольстве сообщили, что ко мне из Москвы прилетела жена с ребёнком. Я находился в Бешаре и вылететь самолётом уже не успевал. Сел в вагон поезда и удивился: преодолеть расстояние в 1500 км в вагоне трамвайного типа с открытыми окнами и сквозняком в холодную осеннюю погоду, ночью, без тёплой одежды,о чём второпях не подумал.

   Вагон был почти пустой, а холод не давал возможности даже задремать. Повторно таким транспортом я бы отказался воспользоваться. На следующий день я с полудня начал поиски Мадонны с младенцем пяти месяцев отроду. В Консульсве и нашем алжирском Департаменте ничего об этом событии не знали.моё отчаяние было не пределе, кто-то вспомнил, что женщину с ребёнком отправили самолётом в Бешар.
         Для моей семьи сразу нашлась квартира в одном из домов нашего микрорайона на верхнем, четвёртом этаже без элементарной мебели. Мы оккупировали самую маленькую комнату и утеплили чем было возможно. Я посчитал удачей, что случайно оказался в Бешаре.

   Ну, почему такое пренебрежительное отношение к служебным и гражданским обязанностям, когда  нашей администрации за границей приходится делать для рядового советского гражданина, к тому же безпартийного?  До очередного отъезда в экспедицию оставалось несколько дней. За это время надо было благоустроить бытовые условия, познакомить жену с городом, с коллективом советских специалистов и алжирских коллег, с семьёй моего французского партнёра.


   На третью ночь над городом разразилась гроза, сверкали молнии, грохотал гром. Нас это не тревожило, малыш спал в кроватке, которую я купил в первую очередь. Когда начался дождь, я не слышал, а проснулся от необычного звука – журчание и бульканье воды. Понял, что-то неладное. Вскочил, и ноги оказались по щиколотку в холодной воде.  Разбудил Аллу, чтобы она с перепугу, не последовала моему примеру.


  Свет в квартире отсутствовал, прошёлся по квартире – везде была вода, вернулся в комнату и только сейчас обратил внимание на журчание на стыке пола и стены, где была дыра жолоба-водослива с крыши над нашей квартирой. Затыкать бесполезно – под давлением воды с крыши кляп вылетит из дыры. Вниз по жлолбу вода не проходит: кто-то умышленно замуровал слив вниз и пробил дыру в этой квартире, вероятно, задолго до нашего появления.

   Использование её было возможно неопределённо долго, как отсутствие таких ливневых осадков в Сахаре, да и ещё в такой осенне-зимний сезон, как сейчас. Меня поселили  сюда, как жертвоприношение по мусульманским законам барана на жертвенный алтарь, но ни я, ни баран никогда этого не заслуживали. Я взял швабру и открыл дверь на лестничную площадку, вода хлынула вниз по лестнице, а я подгонял её из квартиры.

   Никто в эту ночь из других квартир не пришёл ко мне с претензиями . Меня переселили опять же в ту квартиру, где жил в коммуналке полгода, без воды и кондиционера.Извинений, покаяний или оправданий я так и не услышал от администрации бешарского « Гидролика». А ведь в столице этого департамента контингент советских граждан был обеспечен хорошими квартирами и бытовыми   удобствами для семей, где детей не было, тем более, грудного возраста. Что может быть дальше: случайность каких-то необъяснимых негативных обстоятельств будет продолжаться или надо ожидать чего-то ещё хуже…


     Что такое дождь в Сахаре, я больше не увидел до окончания работ по контракту, но последствия дождя в Алжире мне пришлось увидеть. На своём «ситроене» я возвращался из деловай поездки в столицу и попал под грозовой ливень на перевале Атласских гор, дождь прекратился, когда я стал спускаться в долину.

   Внизу на шоссе происходило что-то невероятное: колонна машин выстроилась без движения вперёд, толпа людей стояла впереди колонны. Я подъехал к колонне, вышел из машины и пошёл вперёд, где автострада пересекала сухое русло реки. Теперь это русло убедительно доказывало, что оно бывает и мокрым, да так…

  Бурлящий и ревущий поток нёсся с курьерской скоростью, в мутной грязной воде кувыркался «рено», следом труп лошади, вырванные с корнем деревья и предметы домашней утвари. Я стоял у кромки реки и с ужасом смотрел на «капризы» природы. Через два часа колонна автомашин начала медленный брод на другую сторону реки.

       Сын – Славик-так и не узнал о ночном происшествии в злополучной квартире, капризных поступков у него не было и на окружающий мир он почти всегда смотрел с улыбкой. Мы купили сыну манеж по случаю новоселья и посадили его туда – пусть ползает в нём, пока не научится ходить, но он ползать не стал – ухватившись за обод – самостоятельно встал, а ему было только шесть месяцев. Прошёл год моего контракта.

   Альберт собирался в очередной отпуск. Я не хотел с малышом на лето оставаться в Сахаре, в квартире без воды и кондиционера. Поехали в Алжир вместе, каждый на своей машине, там я собирался продолжить работу: обобщить собранный материал, сделать предварительный анализ и составить программу очередного экспедиционного периода.

   На квартиру попросильсь к коллеге по контракту – Сергею, у которого в семье был такой же малыш. Квартира находилась в домах пригорода столицы –Блиде, где в одноэтажных   домах барачного типа жили семьи контрактников из Союза и других государств.Стали ездить к морю и возить других наших контрактников. В одной из таких поездок по дороге среди прибрежных зарослей тростника, из-за поворота выскочила кавалькада алжирских машин, я едва успел свернуть с дороги и врезался в тростниковые заросли, но с первой машиной всё-таки произошло.

  Мою машину с французскими номерами окружила толпа алжирцев, орущих по поводу разбитого подфарника, у меня тоже он был разбит. Но меня приняли за француза и требовали деньги как за разбитую фару. Я скандалить не стал и заплатил. Это была вторая и последняя автодорожная неприятность в Алжире. Когда я узнал, что семья переводчиков нашего контракта уезжает в отпуск, попросился на это время пустить нас на квартиру в столице, и отказа не последовало.

   Мы вселились в чистую и уютную квартиру на 10-м этаже почти в центре города. В Департаменте встретился с Лёшей, он приезжал по каким-то делам.Город я плохо знал и выезжал на машине только по необходимости, обычно она стояла у дома под окном. В летнюю жару днём на улице слышен шум, горячий воздух с пылью проникает в квартиру, окно открываем только на ночь, перед сном.

   В одну из таких ночей мне приснился сон: сын встал со своей кровати, подошёл к окну, забрался на стул, затем на подоконник и исчез за окном. Я вскочил с кровати и метнулся к окну и посмотрел вниз.Внизу  на своём месте стояла только машина, я оглянулся на кровать, там спокойно спал Славик, а у окна стула не было. Мне стало дурно от предчувствия какой-то беды. Пошёл и лёг, уснул перед утром, когда надо было ехать на работу в Департамент, жене ничего не сказал про дурной сон.


         К началу осени вернулся Альберт из отпуска, и мы опять вместе вернулись в Бешар, только я на своём «ситроене», а француз на новеньком «пежо». Сахара встретила нас палящим зноем. Уже меньше года оставалось до конца контракта, и нам с гидрогеологом преподнесли сюрприз: контракт продлили ещё на два года. Всё складывалось благополучно: работа продвигалась в нормальном темпе.

   Сыну было почти полтора года, здоровый и жизнерадостный, он уже не только ходил, но и любил бегать. Я, как обычно, утром уезжал на работу в офис и возвращался в полдень на обед. В середине декабря я приехал на обед, поставил машину у подъезда и поднялся к себе на верхний этаж. Славик бегал по квартире, а Алла возилась у газовой плиты с обеденными кастрюлями, я пошёл мыть руки и через минуту услышал грохот плиты, падение кастрюль и истошный вопль ребёнка.

   Когда вбежал в зал, то в кухонной нише увидел опрокинутую газовую печку, кастрюли и сына в луже горячего варева. Из другой комнаты выбежала Алла, а я схватил ребёнка на руки, мелькнула мысль облить холодной водой, но мог возникнуть болевой шок и не исключена инфекция, растительное масло тоже отверг, а руки уже заворачивали ребёнка в простынь, малыш кричал непрерывно.

   Быстро спустились вниз, в машину и в госпиталь, к Дмитрию. Он был там и сразу произвёл осмотр тела. Ожоговая поверхность разной степени 30%. Это тяжёлая травма для полугодовалого ребёнка. В первую очередь надо было срочно ехать а Алжир. Дмитрий обработал тело сына антисептическим раствором, наложил пластыри и забинтовал, затем сказал, что потребуется потребуется подключение аппарата искусственной почки, а это сейчас возможно в Лионе – Франция, или в Москве.

   Все в Бешаре, кто работал со мной или были знакомы, приняли участие в этой трагедии: Володя связался с нашим Посольством, алжирцы оформили отпуск, Альберт оформил визу, а военные советники дали сопровождающего врача, а я купил билеты на самолёт до Алжира. Всё это за один день. На следующий день сына под капельницей погрузили в самолёт,а в аэропорту столицы у трапа нас уже ожидала «скорая апомощь».

   В консульской больнице опять процедура обработки ожогов и анестезия. Когда действие наркоза заканчивалось, Славик, красный от болевого напряжения, непрерывно кричал, глядя на мать: «Мама моя…! Мама моя…!» Слова звучали так чётко и сильно,они  молили о помощи. Мы стояли рядом беспомощные и подавленные. Алла не выдержала страданий сына, повернулась ко мне, и я услашал её истошный вопль отчаяния: « Ну, что стоишь, сделай что-нибудь!»


         Врачи предложили не лететь в Москву, надеясь спасти ребёнка здесь, но Посольство уже позаботилось: дало «добро» на вылет и сопровождающего врача. Тогда коллектив консульской больницы предложл нам всё, что требуется для лечения в Москве: металлическая коробка с пластырями-кожезаменителями, мази , флаконы с какими-то лекарствами и написали методику лечения. Я поблагодарил их за такое активное участие и помощь.

  В Москве у трапа самолёта уже стояла «скорая помощь», сына с матерью погрузили и повезли в Детский ожоговый центр на Красной Пресне. Я остался в аэропорту Шереметьево – проходить таможенный и паспортный контроль. В больнице у меня состоялась встреча с профессором – консультантом. С моей стороны было предложение лечить по методике и средствами наших врачей в Алжире, достал и положил на стол всё рекомендованное. Профессор, не посчитав этичным посмотреть, хотя бы из любопытства, отодвинул всё и сказал: «Мы сами знаем, как надо лечить…»

         Меня такая самоуверенность неприятно удивила, но спорить не решился, так как теперь судьба ребёнка находилась в руках этого амбициозного столичного эскулапа. Я вспомнил откровения наших врачей в Алжире при отъезде: « Мы приехали в Алжир учить и оказывать медицинскую помощь и были удивлены их успехами и знаниями – они из мёртвых живых делали». Наше Посольство не захотело брать на себя обузу оказывать помощь на месте, когда есть альтернатива избавить себя от лишних забот.


    Славика положили в отдельный бокс в реанимационном отделении, а матери разрешили остаться при нём и исполнять обязанности няни. Из Москвы я уехал на собственном « Москвиче», купленном по талону за валюту, механики и слесари долго возились в машине, а потом завели и выехали за ворота, как бы  демонстрируя правила хорошего сервиса. Погрузив багаж , я сел и поехал.

   Перед приездом в Москву погода сделала всё, что плохо для автотранспорта: выпало много снега, затем наступила оттепель, и к моему отъезду установилась морозная погода. На Варшавском шоссе гололёд не позволил ехать со скоростью выше 40 км./час. Кто этим пренебрегал – стояли или лежали в придорожных сугробах.

   Я по алжирской практике, разогнал машину и только тогда почувствовал, что она не управляема и с характером дикого мустанга: ни тормозов , ни руля машина не признаёт, сделала двойной пируэт и уткнулась в сугроб. Не выключая зажигания, выкарабкался из сугроба и поехал без лишней торопливости. Не помню, как оказался на Симферопольском шоссе и не доезжая Курска, остановился у кемпинга, машину покидать не стал из боязни угона или кражи багажа, уснул, не выключая зажигания.

   Теперь надо было сделать дозаправку бензобака и ехать дальше на Харьков. У бензоколонки я выключил зажигание, и, когда заправился и сел в машину,  она уже   не заводилась, поковырявшись под капотом, ничего не добился, попросил подтолкнуть. Всю дорогу до Харькова размышлял: почему новая машина неисправна? На развилке дорог свернул на объездную, съехал с моста и на спуске у обочины остановил машину.

   Внизу был пост ГАИ, я выключил зажигание,достал что-то из съестного, ел и следил  за постовым гаишником: наверняка караулит мою машину или мне удастся проскочить мимо. Машина опять не заводилась, и я, сняв с тормоза, завёл на ходу под уклон. У поста меня терпелива ожидали. Ритуально откозыряв и улыбаясь, гаишник попросил документы, хотя видел за лобовым стеклом трафарет «транзит».


  На вопрос, почему остановил машину в неположенном месте, я ответил, что не работает зажигание. «Бутылка коньяка –и зажигание заработает», - прозвучал самоуверенный ответ. Оформил протокол задержания и штраф стоимостью бутылки коньяка. Процедуру эту я не знал, и это понял гаишник, поэтому протокол был «липовый», а деньги на коньяк – настоящие.

   Я не сожалел о них в надежде узнать тайну отказа системы зажигания. Пошли вместе к машине, и гаишник стал копаться в ней, но безуспешно. Тайна так и осталась нераскрытой, гаишник остановил бесцеремонно первую машину и прицепил трос. Дальше мы обошлись без его услуг. Теперь мне надо было ехать не в Ростовскую область, к родителям жены, а в Донецкую, к брату, Главному инженеру Управления Донецкой железной дороги.


  Итак, двое суток я провёл в пути и надеялся добраться уже без приключений. Гололёд был повсюду, впереди меня ожидал затяжной спуск и на другой стороне такой же длинный подъём, на двухкилометровом пути просматривалась обстановка с транспортным движением. На встречной полосе сверху вниз спускалась колонна грузовиков, а на противоположной я один.

   Внизу работал бульдозер, который убирал снег, пока поблизости не было машин. Я рассчитал проехать мимо трактора, когда он съехал с трассы, но неожиданно бульдозер дал задний ход, и столкновение стало неизбежным. Чтобы не разбиться вдребезги о бульдозер, я резко свернул на встречную полосу, но здесь уже была первая машина встречной колонны.

   Пытаясь спастись, я крутанул руль и пересёк трассу у самых колёс встречной машины. Катастрофа была бы неизбежной, если бы шофёр не предугадал столкновение моей машины с бульдозером или с ним. Он стал притормаживать, и вся колонна – тоже, давая мне возможность избежать столкновения и с бульдозером, и с встречной колонной.

   Колонна остановилась, и все шофера вышли из машин и подошли к бульдозеру. Я тоже подошёл, меня трясло от испуга и перенапряжения. Кричать и ругать тракториста было бесполезно – он был пьян в стельку. Через несколько часов, поздно вечером я въехал на территорию Донецкой области, остановился у первого поста ГАИ и попросил разрешения позвонить в Донецк.

  Брату рассказал своё местонахождение, через два часа за мной пришла машина, взяла меня на буксир.В гараже Управления железной дороги быстро нашли причину отсутствия зажигания: в Москве мне поставили бракованный аккумулятор, возможности которого были только на одно включение, чтобы выехать за ворота магазина.

   Через неделю я на машине приехал в город Гуково, где была обитель родителей Аллы, бал там почти до конца отпуска. Тесть к этому времени продал свою «Волгу», и я поставил в гараж «Москвич».В Москву приехал за несколько дней до окончания визы. Алла жила у своих дальних родственников, в центре города, недалеко от Красной Пресни, в маленькой  двухкомнатной квартире.

  Я был не армянского роду-племени, и мне не хотелось стеснять хозяев своим присутствием на продолжительное время.Достаточно того, что здесь находилась их племянница. В больницу я пришёл и узнал, что состояние Славика остаётся тяжёлым, и при встрече с профессором я открыто сказал: «Я заплачу любые деньги – спасите моего сына».

   А услышал уклончивый ответ: « У него  ещё не наступил кризис». Мерзавец-фарисей, куда девался прежний гонор и самоуверенность!? Так и улетел в Алжир с чувством досадной неопределённости и тревоги, а мать осталась в Москве, в реанимации при сыне, до конца и выстрадать все муки этой семейной трагедии.


       Прошло два месяца, а вестей не было.Я не знал, что происходит, и боялся узнать плохую весть. Получил письмо от брата. Славик умер, а мать в состоянии глубокой депрессии в больнице. На работе в «Гидролике» досидел до конца рабочего дня и пришёл в квартиру, воспоминания драматических событий прошлого вновь стояли перед глазами. Эту ночь я не спал.

   Последнее свидание со Славиком: он лежал в том же боксе на столе под капельницей неподвижно с полузакрытыми глазами глазами и и не реагировал на моё присутствие – значит, под наркозом. Титулованный лекарь лгал – кризис уже наступил, но я в тот момент ещё надеялся на чудо. На следующий день на работе у меня начались боли в животе, я не придал этому значения, а дома ночью от боли метался на кровати.

   В уборной обнаружил необычно бурого цвета выделения. Утром на работе отпросился и поехал к Дмитрию в госпиталь. Он понял всё с первых моих слов.Рентгеновские снимки подтвердили диагноз – язва 12-перстной кишки в острой форме, это наша семейная наследственность по отцовской линии. Я пролежал неделю в стационаре, обошлось без хирургического вмешательства, но язвенником я остался навсегда.

   Работа возобновилась, но выезды на объекты были  непродолжительны. К лету 1974 года я стал уже подводить итоги работы, мой француз готовился к очередному отпуску – молодой, а хорошо усвоил совмещать работу и отдых! Я оставался в Бешаре на всё лето. На замену Володе приехала молодая переводчица, остальные члены советской группы – экономисты-коммунисты, «экономно» просидев два года, собрали свои чемоданы и незаметно, как и пожили, исчезли.

   У военных тоже произошла ротация. Остались я да Стас, но семья его готовились покинуть Алжир, дочь закончила начальную школу, квартира  в пригороде  столицы освобождалась, но специалист оставался в стране, и права на квартиру сохранялись.

        Наступило лето, и Бешар традиционно обезлюдел , наш офис тоже опустел: иностранцы на своих машинах уехали к себе на родину, в Европу, перебравшись на пароме через Гибралтар в Испанию, а дальше через страны Европы к себе домой. Моя машина стояла у дома, а я пешком ходил на работу – теперь некому было доказывать, что я гражданин великой державы.


          В Бешар, к Стасу перед отъездом в Советский Союз приехала жена с дочерью. Я возил всю семью по городу, фотографировались, снимали на кинокамеру. Однажды вдвоём соСтасом ехали по Бешару, я за рулём, он с кинокамерой. Это заметили жандармы, дальше события происходили по детективному сценарию. Ничего не подозревая, мы ехали дальше и остановились у перекрёстка улиц.Мгновенно нас окружили жандармы на машинах, отняли кинокамеру и приказали ехать за ними.


  Теперь предстояло новое знакомство с доселе неизвестными обитателями Сахары. В офисе жандармерии мы по-французски стали объяснять:  кто мы и что здесь делаем, и что шпионажем не занимаемся. Нас слушать не хотели и кинокамеру не отдали, пока не проявят киноплёнку. Я стал объяснять, что это процедура не для дилетантов и плёнку легче испортить, чем проявить, но эти аргументы не принимались во внимание.

   На следующий день мы приехали в жандармерию уже без конвоя. Нас встретил полковник с вежливой улыбкой. Это значило, что о нас уже навели справки у наших военных советников. Разговор шёл в совершенно другом тоне. Полковник велел позвать наших вчерашних обидчиков. При нас громким голосом полковник сказал: « Это наши советские друзья, которые в нашей стране оказывают всестороннюю помощь. Верните им всё, что взяли и извинитесь за вчерашний инцидент».


        Семья геолога улетела в Москву, а квартира в Ригае временно осталась свободной. Алжирская администрация не зафиксировала этот факт или не придала ему значения, так как специалист остался остался на территории Алжира, а семья может вторично к нему приехать.Вслед за ними и Стас улетел домой в свой первый отпуск, но обратно уже не вернулся. Причин по этому случаю могло быть несколько, но я не стал вникать в эту историю. В Бешаре я остался один из советских специалистов.

         Знойное лето 1974 года началось с мая. Я рано встаю, чтобы к шести утра быть на рабочем месте в офисе, хроническое недосыпание и жара отражаются на самочувствии – слабость во всём теле и апатия постоянно. Боли в желудке утихли, но я не принимать лекарства, которые мне прописал Дмитрий. Спасибо ему за заботу обо мне и моей семье. В моей квартире кондиционер так и не работал все годы, проведённые в Сахаре.

   На обеденный перерыв я приходил домой, доставал что-то из холодильника, ел, что-то готовил иногда. Воду привозил на машине из офиса. Двери лоджии и балкона всегда были закрыты, это была южная сторона, и защиты от солнца не было. Стена дома состояла из двух панелей, и между ними было воздушное пространство, чтобы не было сильного нагрева внутренней панели,но это  не спасало от жары в квартире.

   После обеда, обычно я наливал на пол воду, раздевался и ложился в самую большую лужу на бетонном полу, рядом ставил маленький советский вентилятор и почти все четыре часа обеденного перерыва переворачивался в луже на полу, подставляя под вентилятор мокрую сторону тела. Ставил рядом будильник, если посчастливится заснуть. Возвращался на работу на два часа. Жара спадает только с заходом солнца, но я-то прихожу домой раньше.

   Аппетита нет, но я что-то ем. Солнце на западе, и я открываю лоджию. Нагретая за день южная стена и пол лоджии «дышат» жаром. С наступлением сумерек из домов выходят жильцы, оживает и весь город, вечерняя прохлада поднимает настроение. Возле дома, проходит асфальтированная дорога, алжирцы гуляют с транзисторами,звучит музыка, автомашины снуют по дороге перед домом. Это движение и шум не утихают до полуночи, и уснуть невозможно.

   На пол лоджии выливаю воду, чтобы остудить бетон, настежь открываю двери лоджии и с противоположной стороны квартиры – тоже, устраиваю сквозняк. Заношу поролоновый матрац и кладу на сквозняке, затем раздеваюсь полностью и кастрюлю с водой выливаю на себя. От сквозняка по телу озноб, но это длится мгновение, ложусь на матрас и пытаюсь быстро заснуть. Если это не получилось, то повторяю всю процедуру.

 Через 10 дней эксперимента я засыпал с первой попытки. Жильцы дома к ночлегу относятся проще: на ночь из дома выносят матрасы или циновки и за дорогой на пустыре перед домом ложатся спать. С рассветом начинают донимать мухи, настойчивые и злые. Я заношу в комнату матрац и закрываю все двери. Времени спать остаётся мало, через час-полтора звенит будильник, и я собираюсь идти на работу, такой распорядок дня у меня был два летних сезона.

 Я не представлял, что бы было со мной, если бы я не купил машину: ведь её предназначение первоначально было возить меня, «как белого человека»,а спасение пришло от машины-водовозки!
               
           В холодное зимне-осеннее время, я перебирался на жительство в самую маленькую комнатку на южной стороне, утеплял её и на ночь включал тот же вентилятор, но в режиме подогрева электроспиралью. Спал спокойно и сколько угодно. Я  перестал на что-то жаловаться или выпрашивать у администрации «Гидролика». Привык к дискомфорту и одиночеству, не капризничал и не доказывал свою правоту, а точнее – а терпеливо отсчитывал время этих испытаний.

   В скучную, однообразную и ленивую жизнь в Сахаре погода вносит свои коррективы: что-то новенькое начинается в любое время суток. Летом, когда я только засыпаю после ритуальных водных процедур на большом пустыре перед домом, ветер «гуляет» во всех направлениях, но только с юга его направление бешарцы угадывают  безошибочно, и я также.

   Предвестником бури являются лёгкие алюминиевые банки из-под «кока-колы», которые валяются повсюду. Ветер с пылью и песком подхватывает их и гонит по пустырю в сторону наших домов. На этот сигнал у меня срабатывает условный рефлекс: я вскакиваю с постели  и вместе с поролоновым матрацем забегаю в комнату и закрываю дверь на лоджию.

   Пыль и песок через дверные и оконные щели беспрепятственно проникает внутрь, и у двери на полу образуются микродюны, пыль «туманом» заполняет всё пространство квартиры. Уборку делать  до окончания бури-«мартышкин труд».            
 В конце лета возвратился Альберт на новом «пежо».Работа шла к завершению,и предстояла длительная камеральная обработка полевых изысканий.

   Уже шёл срок нового моего контракта, и наступило время моего второго отпуска. Из Бешара я на своём «ситроене» за 16 часов добрался до столицы и поселился в пустующей квартире пригорода-Ригаи, пока длилась процедура оформления визы. Здесь меня ожидали непредвиденные неприятности: в канцелярских документах по работе в Сахаре контрактник с фамилией Жуков не значится, и вообще там  советских специалистов  нет.

  Начальник контракта погиб в автокатастрофе, и подтвердить моё существование никто не может, и автомашины «Волга» за работу в Сахаре, естественно, не препдусмотрено. Подтвердить, что я, как и верблюды, живу и работаю в Сахаре, не смог, а педназначенную мне автомашину  кому-то отдали из партийно-профсоюзных деятелей. В Москву прибыл с шестью  чемоданами, из которых половина  моих, а остальные Стаса.

  Таможенному контролю представился случай узнать содержания багажа. Повод нашёлся сразу: на дне коробки был плакат- бюст красивой блондинки, просмотрев содержимое всего багажа и не найдя нижней половины блондинки, меня повели в комнату для личного досмотра. Когда я разделся до трусов, нашёлся и компромат: в голенищах сапог, которые я купил в Алжире перед отъездом в Москву,были засунуты письма наших контрактников  своим семьям в Союзе,

   для быстрой доставки из заграницы, минуя процедурные длительные услуги почтового ведомства Страны Советов. Письма отдавать я отказался, но согласился на компромиссный вариант: опустить в почтовый ящик в вестибюле аэровокзала Шереметьево. Вот так стана встречает своих героев. Встречать меня в аэропорт приехали Стас и тёща. Перед отъездом в Ростов навестили могилку Славика на подмосковном кладбище, где его хоронили в морозный январский день 1974 года, надгробие было скромным, а три веточки тополя  через десятилетия станут гигантскими тополями.

 
  Через месяц в Алжир я вернулся с женой и 11-летней дочерью, оставил их в бывшей квартире геолога и на машине уехал в Бешар. Когда пересёк горный массив Атласских гор и спустился в долину, как обычно, произвёл последнюю дозаправку    бензобака – дальше такой возможности не предвиделось до Бешара. Рассчитывал доехать к вечеру. Перед закатом солнца увидел шпиль бешарского костёла на горизонте, и почти тут же заглох мотор, я выключил зажигание  и опять включил – мотор заработал.

   Я ничего не понял и взглянул на манометр бензобака: стрелка была на нуле. Разогнал  машину, выключил сцепление и ехал по инерции, размышляя: почему пустой бензобак, ведь бензина залил полный бак? Как теперь добираться до Бешара, попутные и встречные  в Сахаре – редкость, а сейчас уже вечер. По инерции проехал полкилометра, включил зажигание и первую скорость, двигатель заработал, но я не успел обрадоваться, мотор заглох, и машина остановилась.

   Я вышел из неё и заглянул под  бензобак, на асфальте была видна капля бензина. До Бешара оставалось около 10 километров.    Мелькнула мысль, что кто-то изощрённо мне пробил бензобак, зная, что я работаю в Сахаре. Уезжая в отпуск, я машину оставил возле квартиры Стаса, и она стояла до моего возвращения сюда с семьёй.

   К шёл по шоссе, толкая машину и держась за руль. Машина катилась легко, но мне приходилось несколько раз останавливаться и отдыхать. До пригорода Бешара добрался к полуночи, остановился у одного из домов, сел в машину  и уснул до утра. Меня мучила мысль о чьей-то подлости. Я оставил машину в Бешаре, когда с женой и сыном улетал в Москву. Вернувшись, увидел машину у дома в целости и сохранности, воров и вандалов в Бешаре нет.

  Мне известны всего два случая воровства в столице: в городском автобусе местный «щипач» на моих глазах залез в карман пассажира и что-то стащил, в другом случае у меня на платной стоянке украли из машины покупки, которые мне заказывали жёны бешарских военных советников.
               
           Утром предупредил хозяев дома, что за машиной приеду, сел на попутную машину и доехал до города. Альберта застал дома, объяснил моё приключение – мучение, и мы поехали забирать мой «ситроен». Машину подогнали к квартирам наших военных, жёнам оставил  и письменное объяснение неисправности машины. Дальше мужья знают, что делать  в мастерской на военной базе.

   С ними я ездил на рыбалку регулярно, а жён возил по городу на базар и по магазинам. Вот такое у нас было содружество. Экспертизой было установлено: не только днище  проржавело, но и бензобак проржавел, как решето. Другой такой бак на замену ..найти в городе невозможно, принято единственно правильное решение – обклеить весь бак тканью и прокрасить.

   Возраст машины  я знал – 12 лет, во Франции такая машина считается «старушкой», но «сердце» её было новое. Осенью и весной в столицу я приезжал несколько раз на машине, с семьёй из пригорода ездили в город, купаться на море и даже в рощу за грибами. Чаще всего ездили на море – купаться и загорать на пляже. Приходилось делать несколько рейсов, потому что, кроме моей дочери, были дети наших контрактников школьного и дошкольного возраста, а до моря от Ригаи – 5 километров.

  Вика училась в 4-м классе, Алла дружила с семьями наших контрактников, приехавших из разных городов Союза, в том числе из Ростова. Весной 1975 года, после медицинского осмотра по причине беременности, жену предупредили, что рожать ей разрешается только в Советском Союзе, не учитывая продление моего контракта, а мне предстояло работать ещё целый год. Это решение  было принято с  согласия посольства. В конце мая я проводил семью домой.


   Этой же весной была завершена работа по объекту  первого контракта, и мы получили новое задание – объект вблизи от Бешара: провести аналогии и дать оценку земельного фонда, долины реки Саура, в честь которой назван весь Департамент.Теперь мне было понятно,что продление м оего контракта ещё на два года было заранее предусмотрено,потому что никто из советских  специалистов не соглашался ехать в Сахару – с таким «энтузиазмом», как у меня.

    Из советской дипломатической миссии никто обо мне не вспомнил за три года, не навестил с целью проверки условий работы и жизни в регионе с экстремальным климатом, не дали предназначенную для меня машину «волгу» и не разрешили  остаться рожать в Алжире моей жене. Рядовой представитель «третьего сословия» не заслуживал внимания вообще, а без партийного билета в кармане – тем более.
Оставшись один, без семьи, я приступил к работе по новому объекту и с весны 1975 года до осени находился в Бешаре.

    Альберт, вопреки правилам, на этот раз не поехал в отпуск, он был свидетелем условий моей работы и жизни все эти годы и предполагал мой досрочный отъезд,ему повезло в работе со мной и в дальнейшей жизни, да и мне с ним – тоже. Своего шефа заранее предупредил, что на завершающем этапе работы будет выполнять мой     французский коллега.

   Осенью продал свой «ситроен» и перебрался на жительство в Ригаю. После отьезда семьи в Союз квартира пустовала, и я вселился на правах хозяина. До отьезда домой оставалось два месяца. Я систематизировал и обобщил все материалы летней работы и передал шефу. Он ещё раз попытался уговорить меня остаться, но я ответил:   «Вернётся из отпуска Альберт Винас и завершит работу, даже без моего соавторства». Из Алжира вылетел в конце декабря, как это было 15 лет назад, из Сирии.


   В Ростове меня ждала Алла, дочь и пятимесячный сын Виталик. На работу вышел, но уже не в должности главного специалиста, мной командовал мой подчинённый. Пришлось в 40 лет снова повторить уже пройденный путь. В городе произошли существенные перемены: с полок магазинов исчезли продукты первой необходимости, за макаронами на улицах выстраивались  очереди.


   Моё пребывание в Ростове после возвращения из заграницы было тягостным. Я не знал, что делать. Я ещё полон сил и желания в 40 лет попытаться работать над докторской диссертацией и, в этом случае,  свои средства положить на «жертвенный алтарь» науки, но ни условий, ни научной темы не вижу вокруг себя. Позвонил в Москву Стасу: попросил узнать что-нибудь о  работе для меня.


  Через некоторое время он отвечает: есть интересная, нестандартная, исследовательская работа. В связи с большим строительством в Москве стали возникать негативные процессы в грунтах  и грунтовых водах, это , в свою очередь, привело к просадкам и провалам грунтов, трещинам на поверхности в стенах зданий. Правительство Москвы формировало экспертную комиссию по изучению этой проблемы и устранению её.

   Специалистов набирали со стороны, предоставляли жильё и прописку. Он предложил мою кандидатуру, как опытного специалиста, через месяц получил ответ: при утверждении кандидатов в состав комиссии член Политбюро ЦК КПСС товарищ Гришин В.В. кандидатуру Жукова отклонил, мотивируя – не член Компартии. Опять мне перекрывают «кислород», не дают дышать и работать свободному гражданину «нижнего  этажа» «третьего сословия» Страны Советов.


Ещё до отъезда в Алжир, кремлёвские небожители на ХХIV съезде КПСС объявили о построении развитого социалистического общества, а рабочий класс оставался гвардией коммунистической партии. Неэффективность экономических реформ привела к усилению административно-командных методов управления и контроля.Широкое распространение получили умышленное завышение показателей в производстве, приписки и фальсификации на самом высоком уровне.

   Зародился смехотворный лозунг: «Экономика должна быть экономной».Это греческое слово переводится на русский язык как «домоводство», и поэтому пафосная фраза выглядит абракодаброй. Социальная активность трудящихся в период хрущёвской «оттепели» стала снижаться в брежневский «застой».

   Реальный жизненный уровень стал падать: качество производства промышленных товаров значительно ухудшилось, города, за исключением Москвы, Киева и Ленинграда, перевели на более низкую категорою снабжения продовольственными товарами. Ростовчане регулярно коллективами выезжали в индустриальное «сердце» Советского Союза – Донбасс за продовольственными товарами.

 Реальность жизни породила диссидентские настроения не только у интеллигенции, но и в массах.
Ещё будучи в Алжире, я от своего француза узнал, что в 1974 году из Страны Советов был депортирован А.И. Солженицын – лауреат Нобелевской премии, - как «пасквилист, антисоветчик».


 До принятия этого решения было другое предложение со стороны министра внутренних дел Щёлокова: немедленно дать Солженицыну квартиру, прописку и, вообще, проявить к нему «внимание». За Солженицына надо бороться, а не выбрасывать. В данном случае – не публично казнить врагов, а «душить их в своих объятиях».

( На фото, слева-направо: я с дочерью, Стас и алжирские коллеги в центре Бешара, 1974г. )