Просто день

«А вот и каша!»-произносит бабушка, внося в комнату тарелку с дымящейся манкой.

Ну, не дымящейся, конечно, а парящей. Не в смысле парящей, как летящей, а просто пар от нее идет...
Короче, горячая каша, только что с плиты.

«Сейчас покушаешь и-на пляж!»-бабушка ставит тарелку на стол, достает мисочку с  водой, в которой плавает сливочное масло, отрезает изрядный кусок и кладет в тарелку с манной кашей.

У бабушки нет холодильника, поэтому масло хранится таким незамысловатым способом: в соленой воде.

Каша сладкая, масло-соленое...

Бррррр!


«Ты пока кушай, а я посмотрю, как там вертута!»-бабушка удаляется на кухню, а я с неприязнью таращусь на здоровенную тарелку.

Надо  есть... Иначе не видать мне пляжа.
Масло тает и превращается в золотистую лужицу.  Я размешиваю кашу с маслом и быстро съедаю сей нелюбимый мною продукт.  Пока горячая. Холодная каша – это, знаете ли,  вообще несъедобно.

Кашу я каждый раз ем по-разному: то-делю на сегменты, как торт, то-верчу тарелку вокруг оси и собираю кашу с краев, постепенно приближаясь к центру.
Сегодня я ела кашу с закрытыми глазами, ориентируясь на звук скребущей по дну тарелки ложечки.

Из кухни слышен шум.

«Наташа!»-зовет бабушка меня.
Ох, начинается! Я так и знала....


Я нехотя встаю с табурета и медленно тащусь на зов.

В большой коммунальной кухне с кафельным полом и высоким узким окном - пять столов, в точном соответствие с количеством комнат.
У крайнего справа на высоком стуле восседает моя подружка Райка Кац. Над ней возвышается ее бабушка.

«Посмотри на Наташу!-указывает она на меня.- Это же не ребенок, а кровь с молоком. А какая приехала: худая и синяя! Теперь просто любоваться можно, такой ребенок стал! И как Вам это удается, Екатерина Ивановна? Наверное, у Наташеньки хороший аппетит?»

Бабушка сокрушенно качает головой:  какой там аппетит, еду приходится просто-таки заталкивать!
Например, сегодня!
Например, кашу!
На парном молоке и чистом коровьем масле!

Райка болтает ногами, а я злюсь: вот уже третью неделю я не могу втиснуться в купленный мне сразу после приезда в Одессу пионерский костюм: две рубашки с золотыми пуговицами - белая и синяя, синие юбка, шорты и  пилотка.
Вдобавок ко всему папа купил мне шелковый алый галстук!

"Как повяжешь галстук-береги его.
Он ведь с нашим знаменем цвета одного!"
 
И еще-значок, где профиль Ленина на красном фоне звезды, надпись «Всегда готов!», а сверху-белое пламя.

"Будь готов! Всегда готов!
Как Гагарин и Титов."

Значок такой найти нелегко, в любом магазине полно пионерских значков, но там пламя алое.
«Это некрасиво!-говорит папа.-Красное на алом. Все сливается.»

Папа - большой мастер отыскивать редкие вещи, а когда у него это не получается, он говорит: "Пойду к Мишке Смичковскому".

Они - друзья детства.
И всемогущий Мишка находит все!

Так что  не знаю, как там у кого, а у меня значков с белым пламенем целых два.


"Эх!"-вздыхаю я.
Сейчас из всех приобретений мне впору только пилотка. Ну, и галстук со значками, конечно! Так жаль, что я не смогу прийти на первое сентября в новой форме.
Почему-почему...
Не влезу я ни в юбку, ни в шорты, ни в блузку!
 
А все бабушка: "Наташа! Это надо скушать, чтобы вырасти здоровой. Вкусно и сплошные витамины!"
И правда: вкусно...


«Наташа, деточка!-прерывает мои грустные мысли раина бабушка и придвигает ко мне тарелку с манной кашей. Полную!-Покушай с Раей, а то у нее совсем нет аппетита.»

Она берет в руки ложку и подносит манную кашу к райкиному лицу. Губы Райки плотно сжаты.
Моя бабушка толкает меня в спину: «Ешь! А то неудобно!»

Подобное повторяется почти каждое утро. За редким исключением.

Я запихиваю в себя ложку манной каши и держу кашу во рту.

«Смотри, как ест Наташа. С улыбкой, с желанием. А ты как гвозди глотаешь! Вот и останешься такая худая и синяя!»-стращает Райку ее  бабушка.

Судя по сжатым губам,  Райку эта перспектива не пугает. Она опускает голову,  и ее бабушке приходится присесть.
«Раечка, надо кушать. Весь день впереди: школа музыкальная, английский. А каша-основная пища для детей. От нее становятся сильными и красивыми. Вот как Наташа!»-раина бабушка указывает в мою сторону ложкой с кашей.

Бабушка просит меня привстать и повернуться вокруг своей оси.
Поворачиваться нет смысла, я полностью соответствую канонам красивого ребенка всех одесских бабушек: что вширь, что в высоту.  Ну, не совсем, конечно, так, но близко, ох, как близко к их идеалу....

Райка смеется,  и в этот момент ее бабушка снайперски засовывает ложку с манкой ей в рот. Райка сникает и с трудом глотает кашу.

Моя бабушка приоткрывает дверцу духовки,  и по кухне разносится аромат свежеиспеченной вертуты. Раина бабушка восхищенно ахает, отпускает райкину руку,  и Райка несется к туалету, где и  скрывается, закрыв дверь на задвижку.

Пока обе бабушки всплескивают руками, я почти незаметно просачиваюсь в нашу комнату, завалив по дороге в коридоре соседский велосипед и пару коробок со старыми вещами.

В каждой коммуналке есть свой велосипед, который висит на здоровенных гвоздях в общем коридоре. На этом велосипеде никто не катается, но выбросить или подарить его почему-то нельзя, и он висит, грустно пылясь и свесив рога руля набок. У нас велосипед стоит в проходе, затаившись в темноте, за него все цепляются, рвут халаты, роняют кастрюльки и ругаются.

Уффф! Все! На сегодня спектакль закончен.

В коридоре слышен голос раиной бабушки, которая уговаривает внучку открыть дверь. Райка безмолвствует. Потом возникает мужской голос: это к туалету подошел сосед. Райка открывает дверь и выходит в коридор.

Им уже давно пора быть на улице,  поэтому каша одиноко остывает на кухонном столе, а Рае наспех расчесывают ее черные кудри.

Рая кричит, ее бабушка ворчит, сосед в туалете выражает недовольство шумом, моя бабушка возмущается дымом  от папиросы, которую курит сосед, тот: "Имею полное право: я тут живу!", бабушка: "А мы, по-Вашему, где живем?!".

Выйдя из туалета, сосед закуривает вторую сигарету, подчеркивая тем самым свою независимость, и одновременно нанося невосполнимый ущерб собственному здоровью, бабушка хватается за сердце, на шум начинают подтягиваться другие жители коммуналки:
"Это ужасно: курить в общественном месте! У меня астма!
Человек имеет право, он здесь живет!
Живет пусть здесь, а курит на черной лестнице!
Там не пройти, там стоит Ваш шкаф!
А Вы в прошлый раз замочили белье в общей ванне на целый день!
А Вы никогда не выключаете свет в коридоре!
А Вы со своим велосипедом!...
А Вы со своим бельем! Потому у нас и прусаки!
Тараканы от белья? Вот это новость!
Это не новость, а старость!
Вы намекаете на мой возраст?
А чего намекать, все и так налицо!
Вы не имеете права!
Нет, я имею право! Я здесь прописан!
И я, к Вашему сведению, тоже! Вы плохо воспитаны!
А у Вас что-то на кухне горит!
А у меня астма!
А я имею вас всех в виду!
А мы все имеем Вас в виду!"....

Утро в Одессе  началось!

Люди в коридоре негромко и интеллигентно шумят, а бабушка укладывает продукты в сумку.
Она не пошла сегодня на «Привоз».  Значит, мы доберемся до голубой кромки морской воды по холодку.


Все, что покупала и готовила бабушка,  было очень свежим и вкусным. Особенно картофельники -картофельные оладьи, омлет и, конечно же, яблочная вертута - рулет из слоеного теста с мелконарезанными яблоками.
В процессе готовки яблоки, пересыпанные сахаром,  превращались в карамель, вертута получалась румяной и нежной, и редкий находящийся в непосредственной близости человек не поводил носом, вдыхая вертутный аромат.
Я с нетерпением ждала момента, когда вертута окажется на столе. Бабушка запрещала есть горячее, но я потихоньку снимала хрупкие лепестки теста, пропитанные соком яблочной начинки и моментально съедала. Потом-еще. И еще. 

Вернувшаяся с кухни бабушка отодвигала изрядно ободранную вертуту и рассказывала жуткие истории о непослушных детях, которые долго маялись животом, наевшись горячего печеного теста. А я думала, что, скорее всего,  либо дети были изначально нездоровы, либо их вертуты были приготовлены не моей бабушкой. Потому что от бабушкиной еды, горячей ли, холодной у меня живот не болел. Никогда.

Что же это я?! Я не упомянула гренки. Пышные, румяные и, конечно же, на настоящем коровьем масле!

По запаху горячих гренок я определяла время подъема. Сейчас умоюсь,  поем гренок, а оставшиеся бабушка сложит в сумку, туда же-мытые помидоры, потом мы зайдем в находящийся по дороге «Гастроном», где купим тонко нарезанные 150 граммов «Докторской»  колбасы и сайку.
Со всем этим богатством мы направимся на пляж «Отрада». Мы пересечем Французский бульвар, пройдем тенистой аллеей,  и перед глазами возникнет одно из главных чудес нашей планеты: МОРЕ!!!


Я тороплюсь окунуться в прохладные волны, но спуск весьма крут,  и  я терпеливо жду, когда бабушка преодолеет нелегкий путь вниз. Я плаваю, ныряю, ныряю и плаваю, потом выбегаю из воды на берег, бабушка расстилает прямо на песке полотенечко, выкладывает еду,  и я уплетаю за обе щеки загорелые, как и я, гренки.

Потом я вхожу в море, а бабушка жалуется соседке по пляжу на мой плохой аппетит: «Ребенок совсем не ест! Как буду отправлять домой?! Скажут, что не кормила...»

«Посиди хоть недолго на песочке! Погрейся!-выкликает меня бабушка.-Вот перекупаешься и заболеешь.»


Как можно ПЕРЕкупаться? Какой глупец придумал это неправильное слово?
Вот НЕДОкупаться можно!

«Ты уже весь посинел!-зовет моего безымянного соседа по пляжу его бабушка. -Вылезай, а то я сейчас сама за тобой в воду приду!»

Я смотрю на мальчика, который только что вынырнул из воды. У него действительно синие губы. Сегодня ветерок, так что лучше и теплее посидеть в воде по горло. Им там, на песке, прохладно, а нам в воде-тепло! И наоборот: когда на берегу жарко,  нам в воде-прохладно. Если  сидеть в воде по самый подбородок.

«Наташа!-строго говорит бабушка. -Выходи,  у меня уже терпение кончается.»

Мы переглядываемся с соседом и киваем друг другу головами: Надо выходить!

Мы выскакиваем на берег, бабушки накидывают на нас полотенца, а потом усаживают за импровизированный стол. Мы едим и смеемся. Так смешно может быть только в детстве. Просто смешно! Почти без причины...

Я  укладываюсь на старенькое покрывало, закрываю глаза и слушаю шум волн. Его не заглушит даже детский визг.

Волны накатывают на берег, по дороге омывая и перемешивая сверкающие перламутром ракушки, явственно произнося...

«Эй,-обращается ко мне сосед-толстячок,-а ты знаешь, что говорит море? Послушай: «Мишшшша!»

«Это мое имя,-запоздало представляется он.-Слышишь? Мишшша, Мишшша, Мишшша!...»

Я киваю головой в ответ.
Накупалась, устала, спорить неохота.


«Пусть тешит себя надеждой, маленький балбес! О чем можно спорить с человеком, который купается в море в панамке?! Мокрая панамка на голове, как холодная медуза. Ни тебе поплавать, ни, тем более, нырнуть,»-снисходительно думаю я с высоты своих прожитых лет.

Я-то точно знаю, какое имя то тише, то громче выговаривают волны моего любимого Черного моря.
«Наташшша, Наташша, Наташшша...»-это ведь так понятно.


Объяснять это малышу с посиневшими губами бесполезно, мал еще, так что полежу  капельку  у бабушкиных ног на мягком, несчетно раз стиранном покрывале и послушаю,  как перекатывает море четки ракушек и шуршит песчинками...


«Мишшша, Мишшша,»-шепчет рядом розовеющий на глазах  толстенький малыш.
«Наташша...»-тихо и ненавязчиво окликает меня море.


«Перекупались,-доносится до меня голос бабушки и на голову опускается белая, пахнущая гренками, салфетка.-Теперь бы только не перегрелись...»


«И кто выдумал эти слова?..»- задремываю я под свое имя, многократно повторяемое волнами синего, голубого, зеленого,  белесого, а совсем не черного Черного моря....