9-е мая

Весной дождливые дни – так тоже бывает, но ведь пройдут.

Наверное, наверное. И даже очень скоро пройдут, наверное. Но вот ведь за окнами – слышишь? – как  осенью льет.

Так в мае, это же в мае! И долго не будет так продолжаться! Все будет купаться в теплых лучах! И пар будет подниматься над улицей! Как только выглянет солнце, вот-вот, оглянись!

Не спорю, не спорю. Зимой этот дождь показался бы теплым. Оглядываюсь и вижу: как осенью льет.

Я держал бы тебя под замком, за дверью с недоступным замком, ни судебный пристав, ни серый волк, ни нечистая сила, никто бы к тебе не вошел. Но я не успел, да что теперь говорить, просто я не подумал об этом во-время.

И теперь я один хожу под дождем. Позорнее нет положения, в котором можно застать человека и нет уязвимее и беспомощнее позиции, чем на скамейке со спинкой у входа в подъезд.

Как раз на такую скамейку я сел. И чувствовал себя в лодке, в которой я никогда не достигну цели, потому что она потонет в пути. И я защитился от мира к лицу поднеся ладонь, и кепкой.

Попытки заговорить и договориться не привели ни к чему. Теперь, когда все прояснилось, хочу подтвердить,  что в наших переговорах с окружающей жизнью достигнем прогресса и сдвинемся с места только при одной постановке вопроса: или я, или все вот это.

Ну что ж, ни на переговоры, ни на уступки тому, что он обозначил как «это все» он заявляет, что не идет, а значит, он объявил нам, что он устраняется, а мы тут прикинем быстренько, что от него останется, не думал же он, что, отрицая нас он уцелеет сам.

- Нет-нет, - тут я залез на скамейку и даже кепку сдавил в кулаке, точь-в-точь как известный оратор и то убирал ее за спину, то всем показывал в вытянутой руке. – Нет-нет, вы меня не поняли. Я вовсе не собираюсь оттого, что мне все здесь не нравится отказываться от жизни. Зачем? Я поведу вас другим путем. Я ощутил в себе призвание лектора.

Вот, скажем, и для деревни это нормально, собаки облаивают со своих подворий всех, кто приходит мимо по улице. Чем-то напоминая врытые в землю детсадовские пароходы стоят во дворах городских домов скамеечки под грибками, столы доминошные, и беседки и пр. В беседках прохожих оценивают, обсуждают и осуждают бабушки. Их стихия – подробности и детали не имеющей к ним отношения чужой личной жизни. Тот, кто вызвал у них такой интерес, давно уже скрылся из виду, а они все ****ят и ****ят. Я достаточно громко, но ненавязчиво стоя неподалеку произношу: - Оперный театр «Старые ****и», Оперный театр «Старые ****и». Потом приближаюсь и говорю дружелюбно «Здравствуйте», но ответа не слышу. Никто не мешает мне излагать свои мысли. И я продолжаю: - Ну ладно, статистика. Женский пол, как известно, живет дольше, не спорю.  У каждой из вас были парные свои старички, я даже внешность их помню. Ну хоть один-два бы осталось! Так нет же ни одного! Зачем же так поголовно! А вы тут не засиделись? Благодарю за внимание.

Или вот, скажем, все так удачно складывается, не обязательно отслеживать с детства, тупых очень много, а у властей это главное требование к верным и преданным: «Будьте тупыми!», в России, по крайней мере – таких еще больше, и он на себя в зеркале в туалете глядя уже в военном училище и видя себя по пояс уже дивился тому, как возросло его тело, а что уж и говорить, когда его жизнь пошла в гору. Но время летит стремительно! И тело раздалось еще больше. Со временем научился и требовательным тяжелым взглядом смотреть, но это уже во времена Генштаба. И сколько дамских вздохов, к нему обращенных! («Какой представительный! Настоящий полковник!») Но вот уже проводили на пенсию, а проявить себя на военных действиях не случилось, и вот он прогуливается по двору и замечает худого мальчишку в комбинезоне, который играет в песочнице, и шутит: - Пустой мешок! Эй ты там, пустой мешок! Но у него на пути появляюсь я: - ****а на костылях! Ты, ты! Пошел прочь! Чего тебе от ребенка надо? Ты что, плохо слышишь? ****а на костылях!

Ну, далее. Лекция 3-я. Лекциями, понятно, текст может считаться в той части, где есть обращение к слушателям. Остальное – достоверные описания. Так вот, за столом для культурного времяпровождения посреди двора наполняя двор сквернословием сидели сантехники и уже понятно, что силы их иссякали и когда один не поднимая упавшую голову «- Че, че» вдруг сказал, - «Колина жена…» то другой голову поднял тревожно и опять уронил Я к нему наклонился и сказал: - Проститутка, - и он сразу открыл глаза. Это Коля и был. У Коли усы – ничего выдающегося, подстриженные, но, как видно, необычно просторную заполняют площадку между носом и верхней губой. Я помог ему встать и отвел его за угол. – Да не трогали мы твоих кошек! – он успел сказать. Я влепил ему по уху, руки сцепил замком, и он упал. Я вернулся… а вот он… это из них самый злобный… у которого щеки приближаясь к ушам раздуваются, как на свиной голове… он женского роста и носит обуви женский размер, мужичок лет 50-ти. Я хлопаю по пустому карману, говорю: - Дело есть. «- Не растаптывал я котят… сами задохнулись.» Я его хватаю за ухо, с силой тяну вниз и бью коленом по челюсти. Он валится набок. Я возвращаюсь. Осталось двое. Поднимаю новенького, которого наставляли в начале пьянки: «- Нанялся – значит продался,» а он отрекался: «- Я ж слесарь… не живодер.» Увидев за углом тех двоих он всхлипнул и с ними рядом улегся калачиком. Теперь остался сварщик. Степенный мужик, положительный. Самая большая куча дерьма. Он выше меня на голову. Толкаю его в плечо: - Посоветоваться. Там короткий брус стоял у стены, грязный, в налипшем цементном растворе, тяжелый. Я ему говорю: - Я вот думаю, а может мне пригодится, если… и переебал его этим брусом (а может быть, Брюсом) по уху. Он упал.

Я присел на скамейку и я тут же припомнил, что сидеть вот так возле входа в подъезд означает признать свое поражение и почувствовать что тобой все проиграно и потеряно. Я сполз по скамейке, подвинув вперед колени, а кепку стащил на глаза, чтобы меньше видеть. Меня наполнила память утрат. Да, я поддался отчаянию. От боли я замер, старался не двигаться. Казалось, что если пошевелишься, то это усилит боль. Такая боль была уже оскорбительна. Душевная боль наполнила тело. Наверно, я просто устал.

Седых волос у меня достаточно. Пока еще темные волосы создают силуэт, но это когда без шапки. А в кепке одни только седые виски. С еще нераскрывшихся первых листьев в безветрии падали капли. Я ждал их закрыв глаза и слизывал их.

- Дед, Лидка и Васька в какой квартире? Ты спишь или помер? Ты сам с квартиры какой?

Я с интересом на них посмотрел: - Это тебе я дед? Передо мной стояли два парня лет 25-ти. – А знаешь, ты для себя все быстро прикинул и правильно все сосчитал! Ты прав! Когда тебе столько, как мне исполнится, ты будешь на скамейке возле дома пердеть и падать от этого. А я 300 раз отжимаюсь от пола и 300 раз могу встать-присесть. И 150 уголок, это лежишь на полу и сесть без помощи рук. Лица обоих обидчиков вытянулись. – Ладно, пошли, он не знает.

- С праздником! – добавил другой.

"- А ведь и правда, - я закрыл глаза и подумал, - сегодня 9-е мая!"