Осенняя трасса

- Вроде такая вот асфальтированная канава. Ты едешь по очень хорошей дороге (по дну канавы), и душа поет. Вот только по сторонам ничего не видно.

- Это отчего же душа поет?

- Так ты же там знаешь, что тебя ждет! Кто обещал – придет! Потерянное найдется! Загубленное проснется! Ты же поверил! В конце концов что же еще значит «верить» кроме «знать наперед»! В смысле, ты хочешь убеждаться, что все происходит правильно, - по сторонам смотреть? Зачем тебе теперь проверять? Ты уже и вспоминать перестал, что можно вот так себя чувствовать – вот мы едем куда!

- Ладно, если ты так говоришь…

- Возьми, например, старика. Знаешь, ему что нужно? Думаешь, взобраться на кучу личного опыта и всех доставать, что он видит там дальше всех? Нет, он за то, чтобы вспомнить, как дышалось в 16 лет, - да, он это сразу узнает, чтобы грудь наполнилась воздухом точно так, как тогда, вот он за что все отдаст! Не надо ему умнее всех! Можно на фотографию посмотреть: мне 20 лет. Фотографии не откликаются. А если вот так: как футболист после гола руки над головой, шагнул, глубоко вдохнул… вот оно! Вот точно так все и было! Мне 20 лет! Ты бы тоже торжествовал?
- Торжествовал. Но ты мне все-таки объясни…

- Да подожди ты! Не все еще я сказал. Ну… вспомни: любовь. Не то, что будет спустя, скажем, долгое время, а может, через малое время, а первое время, когда вы ничем еще не были связаны и жили отдельно и даже проговориться боялись, живя в своих семьях, от самых близких скрывали, не знаю уж, почему, а думали друг о друге, ты только о ней, она о тебе, тебе пришлось так пожить?

- Да.

- А значит, была любовь. Ну вот. А разве мог бы о ней, даже целые дни не видя, подумать тогда, что, может быть, стоило за угол ей свернуть, она начнет головой вертеть, разбираться, какие еще бывают кроме тебя?
- Нет, я так подумать не мог.

- Вот! Потом-то никому ничего не обещано, и тебе тоже, но разве приходит в голову, от чего ты тогда отдыхал, а потом начнет она разбираться, начнет, не ты тут один в самом деле, что можешь чем-то привлечь, есть и другие. Открываешь глаза – опять ты в пустыне, и как бы хотелось, чтобы действительной жизнью оказался твой сон, в котором вся жизнь была обитаема и тот кто тебе говорил: «- Я тебя никогда не предам» был рядом, и пробуждение – оно-то как раз и приснилось! Вот-вот. Ты понял, что пробуждение – страшный сон, и все потери приснились. Ты бы хотел? Но, может быть, это тебя удивит, но я уж скажу, что главное – ты уже знаешь, как выглядит жизнь, которой бы ты хотел. Неважно, узнал из личного опыта или как это выглядит, тебе показано было во сне, и ты проснулся от счастья. Теперь понимаешь, куда мы едем?

- Ну ладно, - Валер сказал, - ну, если нельзя, то ты мне не отвечай, я больше не буду об этом, мне даже обидно, что сам понять не могу, вот ты мне напоминал про любовь, про молодость наших сил и я тебя понимаю, но ты мне скажи, зачем это нужно, - любую дорогу сопровождают пейзажи, а тут канава, наклонные стены, как ты говорил, понятно,  отсюда не выберешься, - почему? Тут Коля даже руками взмахнул, отъехали, стали у края стены, хотя дорога не так уж была широка, он грудью упал на руль.

- Ну, что тебе видно?

- Да только небо и видно!

- Так это и предусмотрено! Ты как бы небо смотрел, если бы по сторонам обычный пейзаж? Да так, краем глаза. Ты на пейзаж бы глазел. Ну все так живут – А тем, кто хотел бы иначе, хотят тут помочь. Валера слегка досадуя вверх посмотрел. Над далью висел как бы  редкий туман. Вблизи это ничего не меняло, а вдаль по дороге ничего нельзя было разглядеть. Похоже за этим туманом как за кулисой скрывался ранний вечерний час, и он решил задержаться, помедлить. Ну, в  общем, ничего не менялось. С тех пор, как они стоят, их обогнать успели две или три машины.

- А вот еще что-то особенное, - Валера сказал. – Никто нам не едет навстречу. Движение, что ли, одностороннее?

- Нет, - Коля налег на руль, посмотрел устало. – Теоретически могут. Но кто же захочет? Зачем? Они ведь все знают, зачем они здесь. Спокойно тому, кто верит. Ему нельзя навредить.

- Во что?

- Да-а… Вот с этого все и начинается… спотыкается, ведет дорогой ошибок, а там, пока разберешься, и жизнь прошла. Поменьше рассчитывай получить из чужих рук. Не надо надеяться, что кем-то инструкции, как тебе быть, уже заготовлены, тебе остается получить только доступ. Во что? Может быть, в Бога попов? В рекламу? Представь, что присутствует Мировой Дух. И все, где ты мог на людей опереться, неомраченная благодарность, притягивает как железки магнит, он это объединяет, вот он для чего. А люди, как сам понимаешь, а люди и не были вовсе такими, как в памяти ты держишь, а это минута такая была – просветления, взлета. Поехали, а?

И Коля отъехал от скошенной стенки с шуршанием по дуге, и вот уже снова ровно работал мотор. Дорога была прямой.

- Ну?

- Что «ну»?

- Я думал, ты что-то добавишь, что это не все.

Коля молчал.

- Как Аня мучилась, - начал Валера. – Место рождения и родителей обменять нельзя. У женщин практический ум. «-Раз наша жизнь такой получилась, другой она быть не могла.» Например, приговор работать нянечкой в детском саду. Пожизненно. То есть, три раза в день мыть полы, горшки выносить, белье полоскать в специальном сарае, зимой, в ледяной воде. Еще ко мне по ночам на работу бегала, так что почти не спала. Мы там трахались, у нас негде тогда больше было. Нет, «мучилась» - я не про это. А это когда я вдруг – совершенно не знаю, зачем, подумал, что, вот у нас все это с Аней есть, ну как бы я это мог потерять, за Аню я был совершенно спокоен, и я решил по пути зацепить эту Светку. И вот интересно: я никогда раньше Ане не врал, нам незачем было, а этой, Свете, начал с того и врал беспрерывно. Зачем-то у нее попросил фотографию. Дистанция все сокращалась. Понятно было, что вместе забраться под одеяло уже был вопрос времени. И Аня нашла фотографию. Мне Аня сказала тогда, что я подарил ей права, которых она для себя не просила. Теперь я бы мог сказать: «- Пока я сидел на спектакле в театре, смотрел мой дом.» А Свету я больше ни разу не видел, я просто о ней забыл. Ты знаешь, как  потом плохо кончилось. А с этого все началось.

- А с Леной разве не плохо? По-моему, точно так же.

- Вот говорят: надо уметь всем прощать… я не уверен… завтра проснешься – а дальше как жить? Ты же ничего не забыл. Ну ладно, простил, простил,  а жить мне с тобой зачем после этого? И у того, кто простил, и у того, кто прощен одно плечо выше ушей, так и срастется, нет, это не лечит.

Коля молчал.

- Я вот подумал, что может быть дело в равенстве, природа придумала ведь мужчин и женщин не только разными, но и неравными, так нет же им надо на очевидное возражать. И им бы было полегче, и нам, если эту тему отбросить. Нет, будут сражаться за равенство все равно, затягивать на себе петлю. Им свойственна эта глупая прыть. Их начали обгонять, уже промелькнули 4-5 легковушек, оставили их позади.

- Уверен, дело не в том, что они набирали скорость, я тоже ее не терял, Коля сказал. – Наверное, то, что ты говоришь, не приближает нас к цели.

- Может, тебе известно а, что хорошо кончается? Тогда скажи.

- Хотелось бы убедиться, что ты продолжаешь хотеть.

- Чего?

- Не мериться силой, а вернуться к любви. Ты не из тех, кто стремится других лицом прижимать к  земле, на шею ногу поставив, ты не из этих уродов неразгибаемых. Только это от нас и требуется. Признать, что тогда было лучше. Не стоило становиться врагами. Тогда с нами согласятся  сотрудничать.

Теплая водяная пыль летела в лицо. Стены канавы пошли на глазах снижаться. Небо над головой почернело, зато появилось со всех сторон туманом смягченное зарево.

- Город? – Валера спросил. – Какой? – Нет. Сейчас объясню.

Они уже ехали по шоссе, к которому подбегали со всех сторон окраинные пустыри. – Нет, это начало застроенной территории, куда бы ты ни пошел, там улицы и массивы застройки. Она бесконечна. –Но там, откуда мы едем, ее ведь там не было! Значит, не бесконечна. – Было бы так, если бы ты захотел вернуться. Но ты никогда не захочешь обратно. Так что она бесконечна.

На улице люди одеты были по-летнему. Валера смотрел озадаченно по сторонам. – Вот, ехали, ехали, а прикатили обратно. Что, лето вернулось? Весь город был хорошо освещен. Смягченное теплым туманом чернело ночное  небо, подальше от фонарей удавалось его рассмотреть. Весь путь – и уже по достигнутой территории, и по дну канавы от теперь уже недостоверного места начала движения они ехали по прямой, ни единого отклонения от прямой на всем протяжении. И Коля остановил на въездной неширокой улице мощенной тесаным камнем, мотор затих и можно было понять, что вряд ли он когда-нибудь заработает снова. Машина была с открытым верхом, с откинутым верхом они проделали весь свой путь. Они остались в машине, осматривались. Стояли на перекрестке, с которого улицы расходились не в четырех, а в пяти направлениях. Из этого получалась пусть маленькая совсем, но все-таки площадь. Слева удалялась узкая улица под острым углом, им было видно только ее начало! Она была послабее освещена. Прямо перед собой они насмотрелись и то, что они видели справа больше их привлекло. В отдалении трехэтажное здание со срезанным углом смотрело на них. С угла был запертый вход, на двери красовался висячий замок, почему-то казалось, что ржавый. От этого  срезанного угла лучами расходились две улицы: одна опять-таки под острым углом, которая быстро переставала просматриваться, а вправо – под прямым углом к перекрестку, туда уводили высокие фонари. И это место безлюдным не было. К себе привлекала внимание высокая девушка, одетая в летнее платье со множеством складок. Красивые светлые волосы были распущены. Она на ступеньке под запертой дверью бездействовала. Две очень стандартных девицы стояли поближе и что-то решали, общаясь друг с другом, возможно, даже шептались. Высокий парень хотя и стоял лицом к девушке на ступенях, но позой изображал равнодушие и вглядывался то в одну, то в другую сторону, мимо нее. Присутствовал и молодой человек, который один только перемещался, ходил опустив голову, носком ботинка стучал по булыжнику. Он был малорослый. Еще направлялся из дали на радиатор машины прямо по улице, где они стояли в почти негнущихся странных штанах человек, наверно, из очень плотной ткани, но почему-то когда он приблизился, они перестали его замечать. И вдруг Валера сказал: - Не знаю, как объяснить. Откуда я мог это знать? Я как бы здесь не впервые… Вон та поперечная улица посмотри! Вон там куда ведут фонари! Если по ней пройти, я точно знаю, что будет дальше. Да, это было совсем недавно. Но только утром. Свет, знаешь, такой, когда солнце низко и пыль еще не успела подняться. Коля вздохнул полной грудью, закинул голову, вытянул руки. Место водителя было справа.  – Ну, наконец-то. Теперь нет сомнения. Доехали. Он вышел на троттуар, Валера – на мостовую, и обошел машину спереди. – Вот еще что… Мы сейчас мимо этих людей пройдем. Не заговаривай с ними, ты понял? Валера пожал плечами: - Да  зачем мне? Мы же идем посмотреть это место. Я мысленно уже там и тебе хочу показать поскорее. Это недалеко. Ни у кого за кем они наблюдали ничуть поведение не менялось, каждый пребывал в своей роли. Стандартные девицы секретничали, Малорослый бродил и пинал ботинком булыжники. Парень поглядывал по сторонам, не на присутствующих. У девушки, когда оказавшись поблизости, удалось разглядеть лицо. Да, каждый, кто заглянул в такое лицо потом сожалел, вспоминал, тосковал – почему его не посвятили? – ведь он был свидетель событий, которые принял так близко к сердцу – почему ему не сказали, каких? Но Коля с Валерой вздохнув унесли это неразгаданным.
И оба, подумав: «- Как хорошо, когда ты совсем уже рядом!» пошли под высокими фонарями. Однообразно отмеренный свет был скупо разлит по земле. Тут оба отметили новое обстоятельство. Да, фонари зажигались шеренгой парно у них впереди и тьма отступала. Но позади возвращалась опять. Но вот впереди зажигаться огни перестали. Валера заволновался: - Я помню точно, что это тут! Тогда погас последний фонарь, а тут в них отпала и надобность – два шага, два мягких неслышных усилия и день наступил, и повсюду остался. И первый шаг – это час не родившихся голосов и шумов и серое небо уже дожидалось выхода солнца. И точно так же пронзительный, низко стелющийся вспыхнул солнечный свет. Тот, именно тот, каким он бывает, когда еще пыль не успела повиснуть в воздухе. Они оказались лицом к забору с редко прибитыми досками. В широкие щели виден был огород. Работала установка для полива. Там в путанице ботвы несметный лежал урожай огурцов и многие были украшены желтыми звездочками, такими же, как их пробудившее солнце. В заглаженной цементной канавке наружу из-под забора стекла вода. Валера на корточках замер, прислушиваясь к воде, потом опустился на четвереньки, потом повалился набок, и Коля с интересом за ним наблюдал. Казалось, он наконец нашел, что искал, он даже вздохнул с облегчением. Большая дворняга к ним подошла, Валера, не открывая глаз потрепал ей косматый загривок. – Что может быть лучше, - он Коле сказал, - чем слушать в начале летнего дня, как журчит вода на чужом огороде! Тут Коля не выдержал. – Послушай! – он засмеялся, - ты мне можешь ответить, кем ты здесь был, ты мог быть собакой? Что ты здесь прожил часть своей жизни, это я вижу, а? Но надо дальше идти.

Валера пошевелился, в ответ проявил недовольство, но как-то невнятно. Все стало быстро меняться.

Могло показаться, что солнце ушло за внезапную облачность, погода будет меняться. Но это не так. Вернулось то состояние,  которым сменилась ночная тьма, когда они оказались на месте. Это был шаг назад. И Коля дальше по улице заспешил и потянул за собой:  - Пошли, пошли.

Они удивительно быстро увидели поперечную улицу с утренним гладким асфальтом, закрытыми пока магазинами, здесь только начиналось движение и даже был слышен трамвай. Солнце еще не взошло. Коля то на Валеру поглядывал с торжеством, то глядя по сторонам. Переходя перекресток даже зачем-то схватил его за рукав. – Вон, посмотри, влево если идти никуда не сворачивая, там будет большой вокзал. Вот, нам сюда, гостиница. «Красная Москва» называется, а если направо, там Пушкинская, например, и Сумская расходятся с площади, и, между прочим, даже метро.

Пространства внизу у окошка администратора было минимум, круто деревянная лестница вела на второй этаж. Безмолвная женщина протянула им книгу для постояльцев. Они расписались и Коля ключ положил в карман. Оттуда сразу на улицу, не стали даже номер смотреть. На улице перед входом почти так же тесно, как на первом в гостинице. Напротив под надписью «Пирожковая» темнела узкая дверь – открыто! Над ней, между прочим, уже розовела стена. Они вошли, из полутьмы прозвучал женский голос: - Еще 15 минут до 6-ти! Проголодались, всю ночь не ели? Ладно, входите! Они купили тарелку пончиков, пирожков, два мутных граненых стакана с кофе, позавтракали.

- Вот, - вышли на улицу и Коля достал из кармана ключ, - короче, мне… нужно тут посетить, а если раньше вернусь, ну, похожу, тебя подожду. Побегу. – Ты думаешь, он обязательно нам понадобится? – Валера пожал плечами и взял.

Коля заторопился, от входа «Красной Москвы» он побежал на дальний от входа угол и там повернул во двор. Двор был проходной. Он выскочил в промежуток между строениями на улицу параллельную той, которая шла к вокзалу. Она была еще уже. Слепящее солнце светило в глаза. Оно уже припекало и улица была совершенно пустой. Лицо покрылось потом от слабости. «А ночью совсем забыли про сон», - он подумал, «- вот оно что» И продолжал бежать. Наконец, на пути ответвление вправо. Он шагнул в тень. Заскрипел под ногами розовый гравий, он открыл глаза, осмотрелся, увидел сквер в окружении высоких деревьев, но на скамейку не сел. Он перешел неширокую улицу, снова попал на солнце и прочитал над дверью табличку: «Приемный пункт прачечной» и часы работы. Он зачем-то вошел. На него смотрела приемщица с продолговатым располневшим лицом в окружении распущенных светлых волос. Она была в белом халате. И она на него смотрела покорным взглядом. Как будто его появление поразило ее и лишило сил. В таком возрасте уже не краснеют. Было понятно, она старше Колиной матери. Прерываемый хрипами голос радио сообщил: «13 часов.» Это был перерыв для приемного пункта. И Коля совершенно неожиданно к ней шагнул: - Оставьте меня на перерыв… не делайте несчастным… вам так легко меня осчастливить! Он стал перед ней на колени. Он лбом упирался в низ ее живота. Приемщица мимо него прошла к двери и слабо щелкнула, запирая их изнутри. Беспомощно опустив руки остановилась, когда вернулась. Он положил ее грудью на стол и задрал халат. Белья под халатом конечно, не оказалось. Когда мелькнул его алый мухомор, Коля сам удивился: «- Ого!» Она заметила тоже, потому, что лежала щекой на стопке белья, и начала задыхаться. Ее громадные плоские ягодицы он тискал безжалостно, пока оставался внутри, а потом он боком налег на стол и долго ее целовал. Глаза ее оставались закрыты. Потом он ушел.

Трамвай описал дугу поворота и по прямой покатил к остановке. Коля откинувшись к спинке сиденья смотрел из окна. Вот она, площадь, которую он обещал Валере, если свернуть направо. Вагон скрипел и раскачивался. Сказать, что в общем плане она была ромбом означало бы не заметить примыкающих к ней площадок и закоулков, пройти мимо интересного. Подземных переходов здесь не было, под ногами рябили «зебры». Трамвай подходил к остановке, а слева на расстоянии видна была колея, по ней тоже полз трамвай, его отделяла автодорожка, потом зеленый газон и снова автодорожка. По эту сторону,  куда смотрел Коля, трамвайнных путей больше не было, но автодорожек, плюс зеленый газон, было две. Уставленные скамейками острова остановок видны были посреди основной предназначенной транспорту площади и, кажется, там  проводили время и те, кто никуда не ехали. Далеко впереди видна была буква «М» над неприметным входом в метро. На приближавшейся остановке Коля увидел Валеру. Он сидел на скамейке с какой-то девушкой положившей руку на оба плеча. Трамвай они не заметили. «- Вот как удачно!» - вначале подумал Коля и хотел было выйти. Но передумал. «- А надо ли?» - он себе сказал, и проехал мимо.