Подростковые диалоги о жизни и главном

В Двинской я никогда не любил жить. Все всегда здесь внушало мне отвращение. Жил у бабушки, которую не всегда любил из-за её постоянных пререканий со мной по пустому поводу. Она называла это заботой и любовью, я же видел в этом только беспричинные поводы поругаться. Правда, тогда во мне бил ключом юношеский эгоизм, который чувствую и по сей день. Мало кого я замечал в то время и мало к кому что-нибудь испытывал. Мне казалось, что все родственники против меня и уж чего-чего, а добра мне точно не желают.
Слишком лихо я дал название этому рассказу. «Зафиксированы в 16 лет». Объясню, в те годы я вел дневники про свою идущую жизнь, а то, что будет описано здесь лишь адаптация. Те дневники являются в высшей степени не художественными. Скорее обычным повествованием моих поступков без каких-либо комментариев.

В начале августа я приехал в Двинскую. У моей семьи здесь был большой участок, заросший травой. Всем в нашем семействе было лень за ним ухаживать и мне в первую очередь. Только лишь протоптанные дорожки свидетельствовали о том, что здесь кто-то обитает. У разломанного трухлявого забора высился (а может он делает это до сих пор) маленький домик зеленого цвета, который был очень причудливо построен отчимом моей бабушки. Стояло сие зданьице на четырех бетонных камнях, потому что в те годы, когда оно строилось, запрещались фундаменты. Они тогда считались признаком зажиточности. Из-за этого домик все время съезжал в разные стороны, и мне с моим дедушкой приходилось поднимать его с помощью домкрата, чтобы подровнять камни. На первом этаже была веранда. Заодно она приходилась и кухней. Слева от веранды были две двери, ведущие в спальни, где ночевали родственники. Я же спал на втором этаже или, как его называла моя бабушка, «башне». Это была крошечная комнатка 2х2 метра, как у Аркадия Долгорукого в «Подростке». Там стояла ржавая раскладушка, железный стол и пара стульев. Была дверь, выходившая на крышу. В детском возрасте я даже гулял по ней по ночам. На «башне» было три окна, а точнее витражообразные большие рамы на каждой, кроме одной, стене. На ночь я закрывал эти окна занавесками, которые были изъедены молью. Именно ночью и рождались те записки, которые я намереваюсь пересказать.

Я приехал в не самом бодром расположении духа, однако был полон решимости не показывать своего недовольства, дабы не портить выходные ни себе, ни родителям. Этот благородный поступок я осуществил путем молчаливого сидения на «башне» до самого вечера. Родители звали меня гулять, но я не хотел идти, ссылаясь на то, что читаю книжку.
Вечером папа и мама должны были уехать в город. Я же по их наставлению оставался в Двинской не меньше чем на две недели. Это мне очень не нравилось. Перспектива провести половину последнего месяца каникул в этом ненавистном месте меня сильно не прельщала. Родители уехали в семь вечера.

Поужинав в давящем молчании, я заявил всем, а именно бабушке и дедушке, что отправляюсь на прогулку, потому что после своего дневного комнатного моциона я понял, что мне невыносимо скучно. Я, конечно, был в это время наедине со своими мыслями, однако это не меняло моего упаднического настроения. Родственникам была новость о моем вечернем гулянии как с гуся вода, и я ушел. Надеялся встретить своих знакомых приятелей, с которыми «приятельствовал» с 11 лет. Почти все они были младше меня. Мне почему-то нравилось с ними дружить. Наверное, из-за того, что я был старше их на пару лет и поэтому для них я всегда был неким авторитетом и даже иногда лидером, что, безусловно, льстило мне. 

Итак, я накинул на свою оранжевую майку с изображением одного известного певца шестидесятых джинсовую куртку и покинул свою дикую заросшую обитель. Отправился гулять, что чрезвычайно редко делал в Двинской. Двинулся по аллее в сторону асфальтированной дороги. Хотя было начало августа, жизнь в городке не бурлила. Я бы даже сказал, что было весьма пустынно. Дело, наверное, было в вечере воскресенья. Уши мои были заткнуты плеером. Из-за этого мне было сильно наплевать на отсутствие повседневной дачной суеты. В наушниках что-то играло, а я представлял себя красавцем-героем из какого-нибудь приключенческого фильма. Это доставляло мне эстетическое удовольствие.

Было душновато. Солнце уже скрывалось за горизонтом. Его последние лучи приятно лоснились по стволам берез и дубов. С верхушки на верхушку елок прыгала парочка белок с пышными хвостами, которые были величиной с туловища этих животных. Надоедливая мошкара суетилась у кустарников. Даже через музыку из наушников был слышен гул поездов, которые проезжали мимо станции в Двинской.

Я неспешно брел по грунтовым дорожкам, картинно выпрямляя спину. Иногда легкий порыв ветра взъерошивал мои длинные волосы. По обочинам дороги росла малина, которая, конечно же, не могла не оказаться в моих устах. Правда, мне всегда говорили, что ягоды у дорог нельзя есть, но уж больно малина аппетитно выглядела.

Я перешел через асфальтированную дорогу. По ней часто сновали машины, с уезжающими людьми. Я был готов отдать палец, чтобы оказаться с ними. Приехать домой. Лечь на нормальную кровать, которая не имеет свойства надоедливо скрипеть при каждом моем вздохе. Дома с утра теплая вода, душ. Ночью никто не храпит, как это непроизвольно противно получается у моей бабушки в Двинской.  Нету сырости по утрам. Одним словом, не прошло и двадцати четырех часов, как я уже скучал по цивилизации.

Солнце уже почти село, когда я оказался на огромном поле. Там, правда, на меня вдруг напало невероятное умиротворение. Подумал, что прожить две недели, как амеба, в этом месте мне не составит особого труда. Почитаю каких-нибудь книжечек, попишу какие-нибудь рассказики, поругаюсь чуток с бабушкой… И на меня опять напала хандра.

Солнце, наконец, скрылось. Я через силу полюбовался на его последние попытки посветить на городок и отправился к дому. По дороге придумывал, как бы похитрее ускользнуть от приближающихся бабушкиных расспросов про мое будущее, учебу, планы на ближайшие лет тридцать. Эти рассуждения обычно заканчивались тезисом, что я ничего не смогу и из меня ничего не выйдет. Так что домой я не спешил.

По асфальтированной дороге уже не ездили машины. Я выключил плеер и уныло побрел к аллее, в конце которой и стоял мой зеленый кривоватый домик. Однако у поворота меня окликнул чей-то голос:

-Ле-ша!

Я по балетному обернулся. В светло синем сумраке увидел темный нескладный силуэт мальчишки, держащего в руках черный полиэтиленовый пакетик. Я подошел к нему. То был мой старый знакомый. Один из тех приятелей, о которых я упоминал выше. Кажется, ему было около четырнадцати лет. Был коренастым грузным мальчиком с маленькими пустыми глазками.
Волосы его были короткострижеными и рыжими. На лице в небольшом количестве были веснушки. Выражение же этого лица было примерно такое же, как у рабочих на какой-нибудь стройке. Через непроглядную хмурость читался страх не показаться серьезным.

- Привет, Миша - я вальяжно протянул руку мальчугану. Тот крепко стиснул её. - Как жизнь?

Миша был одет в цветную грязноватую олимпийку, мешковатые спортивные штаны.

- Да, нормально, Леш - хрипло вымолвил он уже, по-видимому, давно сломавшимся голосом. - Вот гуляю тут. Давно ты приехал?

- Сегодня днем - я держался сдержанно и отстраненно, немного высокомерно. Я не помню, чтобы когда-нибудь испытывал приязнь к Мише. Он всегда казался мне глуповатым простачком.

- Как там остальные?

- Да все уехали - Миша мечтательно махнул пакетиком, в котором что-то громко и подозрительно звякнуло.

- Что это там у тебя? - ответ на мой вопрос был предсказуем.

- Пиво.

Я, морщась, поджал губы. Я уже понимал, куда заведет меня эта беседа с маленьким алкоголиком.

- Пойдем на «бетонку», Леша.
- Куда?
- Да мы тут с ребятами одно местечко укромное нашли на одной бетонной плитке. Посидим там, поболтаем, выпьем.

Я подумал, чем же это так провинился перед Богом, что сегодняшний вечер мне предстоит провести на холодной плите, попивая дешевенькое пиво. Правда, альтернатива с родственниками была еще скучнее.

- Пойдем - махнул я рукой. Мой ответ видимо взбодрил Мишу. Его лицо даже затронула едва заметная улыбочка. Когда мальчик только заметил меня, он не особо обрадовался. Однако, когда мы уже шли к этой злополучной «бетонке», Миша был весел и довольно сносно острил. Я же всем телом ощущал, что холод пронизывает все мои члены и не чувствовал сильного веселья.

- Как курить хочется! - бойко протянул рыжий мальчишка. - Ты куришь?

- Д… Да, - почему-то мой голос потерял твердость. Я осознал, что Миша первый человек из моего знакомого окружения, который узнал, что я имею эту привычку. Так и не понял, почему начал курить. Курил с шестнадцати лет. До этого возраста клялся, божился, что никогда не буду портить свое здоровье ложными, как я это называл, наслаждениями. Но в какой-то момент подумал, что хочу поменять в себе всё и попробовать изменить свой образ жизни. Совершенно обыкновенное подростковое решение. Однако мне очень не хотелось, чтобы о том, что я так изменил своим старым принципам, узнали мои близкие и друзья. Мне нравилось, что все продолжают воспринимать меня, как непорочного евнуха, не при каких обстоятельствах не употребляющего никотин или алкоголь.

Мишу мой ответ насчет курения вдвойне обрадовал. Мы брели по каким-то зарослям, находившимся у озера. Я ощущал себя Томом Сойером, секс-символом моего детства. Мне все казалось, что рыжий мальчик этими бутылками и сигаретами пытается произвести на меня впечатление, чтобы я воспринимал его всерьез. Естественно, это делало его куда более комичным в моих глазах.

И вот, путь закончен. Мы сидим на «бетонке», и Миша трудиться над бордовой бутылкой, пытаясь её вскрыть. Я курил, снисходительно наблюдая за его потугами. Было видно, что у него не получается. В итоге мальчик сдался, и устало опустился на камень. Взяв сигаретку, он лихо закурил.

Я забыл отметить, что пока мы шли к этому месту, с Мишей произошла небольшая перемена. Он как-то перестал вести себя весело. На него даже напала меланхолия. Я не ожидал этого.

- Я вот иногда знаешь, что думаю, Леш? - Миша смотрел в темнеющее небо, наполовину затянутое тучами.
- Ну?
- Поскорей бы уже конец света - мальчик как-то грустно мечтательно усмехнулся.
Сам я никогда не думал и уж тем более не мечтал о таких событиях. Из уст этого отрока слышать  такое было для меня нонсенсом.
- У нас в семье сейчас такое творится… Мать не работает, братика моего родила, дома сидит. Батька часто пьет. Бывает, дня два где-то пропадает. Я вот тоже попробовал это пойло прошлым летом. Понравилось, только гадкое оно по началу. Действительно можно выпасть из этой жизни. Да хоть бы её всю проспать. 
- Тебе не рано еще, Миш, пить-то? - наставительно вставил я. Вместо ответа мальчик только махнул на меня рукой. Странно, но про идею открыть бутылку он уже видимо не помнил. Да и вообще в нем что-то поменялось.
- Нет… Вот знаешь, что было бы круто, Леша?
- Что?
- Деньги! Вот они мне нужны. С деньгами все нормально будет. У нас в семье все время их не хватает. Много уходит на братика. Государство-то выдает какие-то средства на второго ребенка, но все-таки они маленькие и их недостаточно.
- А где же ты их возьмешь?
- Должен я на работу пойти, Леш. Мне как раз скоро пятнадцать стукнет. Тогда и пойду. Вот знаешь, у Славика, Левы и прочих наших друзей все время откуда-то новая красивая одежда, всякие компьютеры, телефоны дорогущие. А я все лето хожу в этом, да и вещей таких, какие у них, у меня нет. У мамы как-то про одежду спросил, она только послала меня куда подальше. Папка тоже не особо одобрил. Он-то вообще однажды запил на неделю и половину зарплаты куда-то дел. Они с мамой чуть не развелись тогда. Вот, значит, когда я на работу пойду, буду эти деньги получать.
- И как тратить собираешься?
- Матери и брату помогу сначала, потом и свой внешний вид налажу. А затем я буду копить!  На все то, что есть у Славика и Левы. Не хочу быть хуже их. Они в этом году изменились. Иногда посмеиваются за моей спиной. Славику мотороллер родители купили. Он все нахвастаться не мог тут. Мне даже было как-то не очень приятно кататься на этой штуке из-за этого Славика. Он постоянно умничал, будто что-то в технике понимает. Деду моему показывал мотороллер, рассказывал про то, как он устроен. Ты же, Леша, помнишь деда моего?
- Да, помню, - Мишиного дедушку было сложно забыть. Когда-то я был на их участке. Более индустриального места в Двинской не найти. Повсюду запчасти, битые старые автомобили. Ни одной травинки зеленой, что уж там о цветах и деревьях. Везде пахнет машинным маслом. А дед Мишин постоянно ходит и что-то чинит. Спросить, зачем он это делает, у меня не хватало духу.
- Он с машинами всю жизнь проработал. А тут этот Славик, который так спорил с ним, даже не слушая его. Имел бы хоть уважение какое-нибудь. Мне вломить тогда так хотелось этому выпендрежнику! Все выеживался, про бензин что-то гнал, про двигатели. А дед у меня не любит на всякие конфликты идти. Просто соглашался со всей этой трескотней, будто бы он мало что понимает. Славик такой гордый потом ходил. Тоже мне гений!
- Да ладно тебе, Миша. Наплюй ты на этого Славу. Я всегда его таким помнил. Дураком с холодными ушами.

Миша слабо улыбнулся.

- Я знаешь, что еще хочу, Леша? Научиться чему-нибудь интересному. Там на гитаре играть. По телевизору недавно смотрел какой-то концерт. Там так круто мужики играли. Но гитару не знаю где взять, да и потом, как учиться, тоже не знаю. В школе-то у нас раньше были уроки музыки, но там мы только на каких-то дудках пиликали.
- Как год учебный закончил-то?
- В школе я плохо учусь. Еле-еле перевели в этом году. Просто я не понимаю, зачем там учиться. Учителя все сволочные. Я там в этой школе не учусь даже, а просто за оценками бегаю. Какой же в этом смысл? Но без этого образования у меня ничего вообще не получиться. Так мать говорит. Грозит мне, что после школы буду у деда пахать в мастерской. А мне это нравиться даже.         

Я что-то даже опешил тогда от такой прямой прагматичности четырнадцатилетнего мальчика. Чувствовал себя как-то неудобно даже. Было видно, что Миша больше не пытался производить на меня впечатления. Он будто бы вырос. Иногда мне даже казалось, что мальчик старше меня. В нем не было инфантильности. Только недетская суровость была на его лице. Теперь он был скуп на ухмылки. Рассказывая мне все это, он даже позабыл про сигарету, не говоря уже о скучающей бутылке, которая валялась на сырой траве. Мне же от его высказываний сильно захотелось совершить парочку затяжек.

- Ты знаешь, я думаю, что мне все это надо начинать лет так с восемнадцати, понимаешь, да?

Я не понял его бессвязный неожиданный вопрос. Миша немного сконфузился, но продолжил.

- Я про женщин.

- Не обязательно, Миш - хмыкнул я. То, что он вообще произнес слово «женщины» уже как-то странно изменило его в моих глазах. Почему-то не «девочки», не «девушки», а именно «женщины».
- А Лева говорит, что в таком возрасте глупо заводить какие-то отношения с ними.
- Главное не слушай никаких Лёв. Мне кажется, что ты должен сам это решить, - почему-то со мной тоже произошла какая-то перемена. На меня напала невообразимая чуткость, будто бы я был католическим священником, выслушивающим исповеди.  Я все не понимал, с чего бы это этот мальчик начал говорить со мной в таком тоне.
- Я никому не говорил, - неуверенно продолжал Миша. - Но мне нравится одна девочка. Её зовут Юля. Когда мы здесь пару неделек назад гуляли нашей старой компашкой, я это понял. Она и Славику нравится. Он даже предлагал ей вместе гулять. Правда, она ему отказала. Просто сказала «нет» и все, понимаешь, Леш?
- Ну, я себе представляю, как неестественно он, наверное, это сделал!
- Ну, да… Ты знаешь, я просто не знаю, что мне делать. Родня-то меня в городе вообще на улицу одного не выпускает. Как же я с ней гулять буду?
- Для начала, кажется, тебе стоит признаться ей в том, что она тебе нравиться.
- А ты когда-нибудь так делал? - в глазах Миши была надежда.
- Да, - не моргнув глазом, соврал я. Не знаю до сих пор, зачем я это сделал. Может быть, хотел вдохновить мальчика, а может, хотел подняться в его глазах.
- Черт, но я боюсь. Я очень сильно просто волнуюсь иногда, ты знаешь… Из-за своей внешности.
- Прекрати, Миша! Мужчина должен быть чуть красивее обезьяны! Я всегда так думал, - и здесь я снова прилгнул. Не особо доверял этому клише. Понимал, правда, что, скорее всего так и есть, но верить в это не хотел. Иначе я бы потерял свою самовлюбленность, которую в тайне любил. - Попробуй, когда в следующий раз её увидишь, сказать ей про все, что ты к ней чувствуешь. Неважно будет ли рядом Славик или еще кто-нибудь. Я бы так и сделал.
И снова я, Алексей Романов, вру Мише. Я никогда бы ничего подобного не совершил. Я бы боялся негативной реакции девушки, как огня. Это бы разрушило весь мой приятный образ красавца из кино. Мальчик же с интересом взирал на меня.

- У меня был шанс, Леша, - он закурил уже, наверное, пятую сигарету за наш разговор. - Неделю назад мы играли в какую-то игру со Славиком, Левой, Юлей и двумя её сестрами. Там надо было отбирать какие-то штуки и бегать друг за другом. Так вот, я отобрал у Юли эту вещь. Она побежала за мной. Мы убежали далеко, почти на поле. В какой-то момент я остановился и повернулся к ней. Я уже думал сказать ей все, но так и не смог выдавить из себя ни одного слова. Так и стоял, как дурак, перед ней. Потом мы просто пришли с ней обратно к ребятам. Затем, когда Юля уезжала, я пришел провожать её вместе со всеми. Все прощались. И я прощался. И все. Она уехала. Я так ничего и не сделал. Ничего не изменил. Почему так вышло?

Со мной никто так раньше не говорил. Своей прямотой Миша меня просто обезоружил. Я понимал, что должен что-то ему ответить, чтобы если не помочь, то хотя бы воодушевить. Я начал рассказывать ему о том, что сам неоднократно бывал в таких ситуациях. Сказал парнишке, что если он не будет пробовать что-то изменить, то ничего не изменится. Хотя это и была очевидная правда, она возбудила в Мише душевный подъем.

На часах было уже половина одиннадцатого. Мальчик сказал, что дома его уже, наверное, давно ждут, и мы отправились по домам. Миша сказал мне спасибо. Непонятно, правда, за что.

Дома бабушка начала высказывать мне претензии за то, что поздно возвращаюсь. Молча поддакивая её обвинениям, я залез на «башню» и еще долго вспоминал маленькую повесть рыжего мальчика.

…

Я пробыл в Двинской всего пять дней. За это время приехали все остальные ребята, друзья Миши, которые без устали курили, пили, обсуждали всякую ерунду, самоутверждались друг перед другом. Ничего интересного не случалось. Я тосковал. На пятый день на Двинскую напал какой-то аномальный холод, и я упросил бабушку вернуться в город. Она дала мне деньги на билет, и я с превеликим удовольствием сбежал из этого ненавистного места.
По дороге на станцию я встретил Мишу. Он был огорчен тем, что я уезжаю. Он снова крепко стиснул мне руку и грустно буркнул слова прощания. Я в очередной раз отметил, что только со мной этот мальчуган был таким взрослым. С остальной шпаной он вел себя так же, как и они. Подстраивался и все такое.   

Итак, я вырвался из Двинской. В городе мне всегда было лучше, чем там. Но я заметил, что как-то изменился. Думал, уж не рыжий ли парнишка послужил катализатором для этих изменений? Я начал задумываться о дружбе. И вообще, что значит это понятие? Со мной никто так никогда не говорил, как Миша в тот вечер. Я чувствовал невероятное доверие с его стороны. Это было странно, ведь мы никогда не дружили с ним. Ну, играли вместе в футбол, иногда катались на велосипедах.

Я думал, а что вообще значит это слово «друг» в моей жизни? Только ли одна прямота в словах Миши заставила меня сразу же так его называть? Что же заставило этого мальчика рассказывать малознакомому человеку про все свои недостатки, переживания, проблемы вот так сразу, ни с того ни с сего?

В какой-то определенный момент я осознал, что большинство людей, которых я прежде называл «друзьями» таковыми не являются. Скорее они являются просто веселой компанией, в которой редко говорят о проблемах. С ними, правда, можно подумать, будто живешь в утопии, но это не так весело, как может показаться на первый взгляд. 

Я много взял у этого паренька. Он действительно научил меня многому и благодаря ему я приобрел некоторые внутренние качества, о которых раньше даже не задумывался. Никогда бы не подумал, что обыкновенный четырнадцатилетний мальчишка сыграет такую немаловажную роль в становлении моей личности.