Бельтенёвы в Устюжне. Часть III
Краеведческий музей расположился в здании церкви XVIII века, облупленном, просто кричащем о помощи. Рядом с музеем – компактная толпа потомков Бельтеневых и машины молодого поколения, привезшего своих родителей. Бурное знакомство. Попытки запомнить кто есть кто. Приглашение пройти в музей. Посетители – только мы. Ради нас музей открыли в воскресный день. Ради нас пришли директор музея и гид. Такое возможно? В маленьких городках да, возможно. При наличии такой Галины и таких энтузиастов, как директор музея и его сотрудники. Зал истории Устюжны… Зал искусства… Гид говорит увлеченно, с удовольствием отвечает на вопросы… Невысокие потолки, белые стены, крашенные деревянные полы, экспонаты… На одной из стен, под стеклом, среди множества старых документов, мы видим объявление о благотворительном концерте, в котором принимал участие Б. Бельтенев…
Входим в третий зал и замираем потрясенные и восхищенные: улетающее далеко вверх пространство, тусклая позолота, святые лики от пола до купола… Пока ходили по первым двум залам, совсем позабыли, что находимся в храме. И вдруг попали в другой мир, мир божественной старины и неувядающей красоты.. Директор музея рассказывает о том, как они выбивали это здание, как сумели сохранить его в то время, когда крушили остальные храмы. Гид подводит нас к стеклянной витрине: «Здесь выставлены иконы с изображением Ефросина Синозерского. Самая красивая из них написана Василием Бельтеневым». Мы толпимся у витрины, вглядываемся в небольшое полотно… Удивительная икона! Никогда не видела в иконах такого явного сочетания душевной возвышенности и тревоги. Фон: озеро, на берегу его обитель, построенная Святым Ефросином, дальше видны горы и леса. Старец стоит на берегу озера, протянув в мольбе руки (его фигура изображена крупным планом в левой части иконы) к Святой Троице, которая видна сквозь клубящееся облако (в верхнем правом углу). От Святой Троицы три широких луча протянулись к голове и груди Святого Старца, от его воздетых рук тянется луч к Небесным Защитникам. Молчаливая беседа… Не могу с точностью назвать цвета одежды Святого Ефросина – они не локальные, а смягченные, смешанные. Плащ – светло-красного цвета: возможно, сообщение о предстоящем пролитии крови, ожидаемом, еще не свершившемся, поэтому приглушенном. Цвет хитона близок к оранжевому. Почему? Смешение красного и золотого – Божественное очищение от земного страдания? Не знаю, это домыслы. Темные леса и горы оттеняют светлую фигуру Святого и сияющую белизну крыльев трех ангелов. Темный цвет – это угроза, подчеркнутая темным же вздыбившимся мысом берега, бушующими волнами озера, бросающего высокие валы на беззащитную обитель. Обитель представляет собой плотно прижатые друг к другу, словно в испуге, узкие, вытянутые вверх четырехэтажные дома и похожа на средневековый замок, украшенный куполами. Ее полосатые крыши (может, полосы – это доски? деревянные строения?) окрашены карминно-красным цветом – словно кровью залиты.
Две диагонали четко выделены в композиции: возвышенной духовности (Старец и Троица) и земных страстей (горы, лес, озеро). Но это противопоставление, подчеркнутое цветом и эмоциональным контрастом (гармоничное спокойствие и явно выраженное волнение: искореженная земля, штормовое озеро), тем не менее, сливаются воедино, если вспомнить, что символическими атрибутами Святой Троицы являются дом, дерево и гора. Гор, насколько я знаю, в окрестностях Синьозера, нет – сплошная равнина. Горы - это символ. Символ духовного восхождения, спасения человечества Духом Святым.
Среди нас, стоящих у витрины, не было специалистов по иконописи, чтобы «прочитать» все, о чем нам рассказывала икона. Мы просто стояли и смотрели. Спросили директора музея, нельзя ли вынуть из-под стекла икону и сфотографировать ее. Вынуть, оказывается, нельзя, фотографировать можно, но с одним условием: чтобы на фотографии обязательно присутствовали люди. Почему обязательно с людьми, мы не поняли и не переспросили, но начали активно фотографироваться на фоне витрины со списком Василия Бельтенева. Пока я изучала икону, остальные успели посетить еще один зал, в котором выставлены куклы, чучела животных… Вернулись небольшой толпой во второй зал и обнаружили, что там нас ожидает сюрприз: ансамбль «Дивертисмент», исполнитель старинной музыки (синтезатор, скрипка и домра). Мы расселись, послушали темпераментное исполнение итальянской «старины», сердечно поблагодарили музыкантш, расспросили их о репертуаре, о том, кто делает обработки (оказалось все обработки сделаны руководителем ансамбля – домристкой, преподавателем музыкальной школы), узнали, что ансамбль пользуется популярностью, но денег за свои выступления практически не получает. Мне это знакомо до боли. Считается, что искусство – это блажь, хобби, и поощряется (если поощряется) снисходительно и без денежных затрат: мол, молодцы, молодцы, тренькайте, если хотите. Те же, кто знает, сколько требуется труда, чтобы сделать обработки и подготовить программу, понимают, что это подвиг, что это страстная влюбленность в искусство, которую не останавливает, хотя и ранит такое отношение.
Мы вышли из музея, переполненные впечатлениями. Рефренная фраза: волнение, восторг, потрясение. Этой фразой можно оплести и переплести весь рассказ о поездке, поэтому больше к ней возвращаться не буду. Уберу также блеск глаз, пересекающиеся, перебивающиеся, непрекращающиеся разговоры, которые можно изобразить в виде абстрактного полотна: на синем фоне множество линий-стрел прямых, ломающихся, пунктирных, коротких, длинных, несущихся в разных направлениях. Линии яркие: белые, золотые, зеленые, оранжевые – всякие-всякие, только не черные. Ими заполнено все пространство, звенящее от их стремительных метаний. Так мы общались…
Свидетельство о публикации №212073100644