Горюшко горькое

   Больница – это, скажу я вам, совсем неудачное местонахождение любого человека. Но, что тут поделаешь, почти все мы, рано или поздно, бываем ее пациентами. Вот и я, уже целых двое суток, маюсь в больничной палате, травматологического отделения. За это время, конечно же, сблизилась, сроднилась с подругами по несчастью. Как водится, немного по обсуждали наши женские проблемы. В общем, познакомились.
   Сейчас уже довольно поздно и почти все соседки по палате заснули тревожным и не очень сном. Вот только я, да, лежащая на соседней кровати, хрупкая женщина Клава еще не спим. Не общительная она, почти не разговаривает ни с кем, вздыхает так тяжело, да смотрит грустно на нас. А глаза у нее такие, такие…. Потухшие. Да, это, пожалуй, точно, нет в них искры жизненной. Именно так и можно сказать, глаза у нее потухшие.
   Как  пояснила она, вешала дома шторы на окно, свалилась с табурета и вот он, результат неудачного приземления, – больница, кровать и, неуклюже подвешенная, нацеленная в потолок, загипсованная нога.   
   Освещение давно потушено, и то, что Клава не спит, я быстрее чувствую, чем вижу. И, в конце концов, не выдерживаю, окликаю ее тихим шепотом:
   - Клав, а, Клава, вы не спите? А? Почему вы такая молчаливая?
   Слегка кашлянув, Клавдия ответила:
   - Да, мне казалось, что вы спите, вот я и молчала. А вам чего не спится? Тоже, как и мне, думки разные нехорошие в голову лезут, да?
   - Да нет, Клавдия. Отрывки воспоминаний кружатся в голове, но я не могу сказать, что они грустные. Просто так бывает, думаешь разное, вот и не спится. Честно, честно, я не обманываю!
   А о чем же вы, о таком печальном, думаете?
   Если беспокоитесь, что нога ваша не заживает, то это напрасно. Вот ведь сегодня утром, врач при обходе, наш Лев Соломонович, вам что сказал? «Дело, - говорит, - идет на поправку». Так что вы совсем напрасно об этом печалитесь, будем мы с вами скоро отплясывать, о-го-го, еще как. Вспомните еще мои слова.
   - Да нет, добрая ты моя, не об этом думки то мои горькие. Вот лежу здесь, лежу ночью в этой палате, задрав, он как ногу, и, наверное, впервой задумалась над жизнью, долей своей женской. И по всему выходит - думка невеселая. Да…. Вот мне уже сорок три, а что хорошего то я в жизни видела? То-то. Молчишь. Не знаешь. Ты то не знаешь, а боль то у меня, вот она где, в груди. Ох! Сколько я горюшка хлебнула то по жизни, не доведи, Господи. А через что? За что кара такая? Вот, что хочу понять.
   Сама то я деревенская. Отец мой, да мать, наверное, радовались, когда я у них родилась. Вот только годков с шести не видела я той радости у них, ласки не знала. Нет, нет, все, вроде б то, как у всех. Мать, та дояркой работала, целыми днями кружилась, чтобы, значит, и мужу угодить, и свекрови. Да и нас, детвору, накормить, одеть, обуть надо. Четверо нас было то у нее. Может, и приласкала бы когда нас, но все заботы, заботы нескончаемой чередой. Да и отец выпивал больно крепко. Нет, он не то, чтобы запойный. Таких, как он, мужиков в деревне много. Одно плохо - выпьет и ну нас гонять. Страшное это дело. Бывало, сидим у садочке на скамейке, обнимемся, трясемся, плачем. Глядишь, опять у соседки ночуем. А как ее мужик гоняет, она с детворой у нас ночует. Вот она, какая взаимовыручка.
   Насмотрелась я на это дело и все, сразу же после восьми классов в медучилище поехала, документы сдала. Чтобы, значит, отучиться и через четыре года медсестрой быть. Оно, конечно, не сладко было жить, и тогда, когда училась. Много нехорошего можно вспомнить, но все стерпела, только, чтобы в родительский дом не возвращаться. На последнем курсе училища и замуж вышла, так, просто, сдуру. Лишь бы в городе закрепиться. Он постарше меня на двенадцать годков, уже разведен был, алименты двум девочкам платил, не что не остановило меня. Дура я, дура. Вот с той поры и все мое мучение по-новому началось. Вот, думаю, пошто? Может, из-за того, что в детстве любви не познала? Без любви замуж порхнула? Думаю, оттого все мои беды, отчего ж еще. Годы пролетели. Двух деточек от него родила. На штукатура-маляра выучилась. Пошла на стройку, жилье зарабатывать. Он тоже старался, руки золотые, да вот только и глотка то луженная. Аккурат через год, после того, как квартиру получили, совсем мой касатик опустился. Ни работы, ни денег, ни поддержки от него, только упреки, да побои. Кому, бывало, не пожалуюсь из подруг своих закадычных, все твердят: «Терпи, Клава. Потому как у тебя дети, им отец нужен». Да нужен ли им такой отец, от которого страху они только и терпят? А я все терплю, дура!
   Ты пойми, милая, думка то моя о чем. Ведь поглядим вокруг и что видим? Живем в этом городе, в каждой отдельной квартире телевизоры, там дома, дачи у всех. Вроде б то все приобщаемся к культуре помаленьку. А что творится то, погляди, счастья то вокруг не прибавилось. Вон сколько детишек брошенных, пьянства, злобы человеческой. Ты посмотри, как быстро женятся, а разжениваются, пожалуй, еще быстрей. А женщин, таких вот, как я, тихо страдающих, сколько? Кто посчитал? То-то, никому дела нет до горюшка нашего.
   Я вам всем говорю, что сама упала. Неправда это. Муженек ненаглядный табуретом меня по ноженьке то ударил. Вот и на этот раз его окаянного пожалела. А он меня пожалел? А пожалеет ли, когда домой возвернусь? Или возьмет и другую то ноженьку перебьет? Понимаю, жизнь проходит мимо, не любви, не радости никакой, не в кино не хожу, не в поход, там какой. Как лошадь загнанная, тянусь из последних сил, из всех сухожилий. Вот-вот силы кончатся, а душа, та уже давно потухла. Только здесь, вот такими ночами и задумалась: «Господи, да что я наделала то. Ведь, почитай, жизнь прожила, а что в ней видела? Ну, ладно я, а то ведь детишки мои, за что страдают? Почто кара им, безвинным, такая ужасная - жить на свете со страхом, да без ласки?
   - Клава, поверьте, вам сорок три, это, конечно же, возраст, но еще есть время изменить жизненную ситуацию. Все зависит от вас и только от вас. Это хорошо, что, хоть позже, но вы прозрели. Только ничего не бойтесь. Ведь, пожалуй, хуже, чем у вас, жизни, уже не может быть. И, если есть, хоть маленький, малюсенький шанс исправить дело и жить, жить по-человечески, надо обязательно попробовать это сделать. Слышите?
   Нет, похоже, она не слышала мои слова, полностью погрузившись в мир своих невеселых мыслей:
   - Да, да, милая, мне уже много лет, а как быть, ума не приложу. Вот только одно точно знаю - женское наше горе, горюшко горькое, завсегда живет там, где нет ее, Любви. Любви настоящей. Так вот…