Грёзы Шумана

Посвящается Н.Г.Новикову

   
               
  «Это самая долгая ночь декабря               
  Это словно проспавшая утро заря.
               
  Всё  совершается закономерно и целенаправленно, заявляла летящая в концертный зал музыка Шумана, исполняемая Гурвицем.
   Впитывая плывущие со сцены гармонии, Лина вдруг ярко-ярко представила все те события, во всех их красках, которые им с мужем пришлось претерпеть до их венчания в соборном храме иконы «Всех скорбящих Радости». 
 …Шла вторая половина сентября. Хотя этот месяц из-за ветров и дождей прослыл в народе ревуном, но в этот день за окном было ясно и солнечно. Слабый ветерок сдувал с деревьев приготовившиеся к другой жизни жёлтые листья. 
   Лина с опухшим от слёз лицом, сидела у окна на диване. Она печально перебирала старые письма, приходившие в разное время на адрес мужа и бережно хранимые им в коробках из-под ботинок.
   Она пыталась найти то  искусительное слово, которое оторвало Януса от неё и объяснило бы причину его ухода ...
   И не находила.
   Тяжело вздохнув, она бросила взгляд за окно и по ассоциации подумала,  что  всё идёт на убыль. Хоть солнце ещё яркое, но тёплая пора прошла. Природа готовится к зиме.
Но тут же вспомнила о встреченных вчера в лесу грибах, когда не находя в доме утешения, после совершенно неожиданного для неё
разрыва с мужем и  его поспешного ухода из дома, возможно
к другой женщине, она бесцельно бродила по их исхоженным тропкам. Как он радовался каждому грибу! Восторгался, как драгоценной находкой, и тем заражал её  к продолжению поисков.  Машинально  вчера выискивая  глазами добычу,  обнаружила, что в траве у пней толпятся опята.
Они пробивались из земли, как войска, не желающие уступать поле боя. Правда, ножки у опят тонюсенькие, но упругие. Без ножа не взять.
   Решительно одёрнув себя, Лина вновь погрузилась в послания неизвестных женщин.
   Обычно муж не читал ей их, да они и не интересовали её. Лёгкая влюбленность в Януса, как и отношение его к этому обожанию, со временем стали восприниматься ею более-менее спокойно.
«Смешно  же  ревновать, –  говорила она себе, –  певца, к тем, кто ему аплодирует».
Возможно, аплодисменты вплетались в другие ощущения, создавая для него атмосферу вдохновения, из которой (в этом следует признаться) и она черпала своё удовольствие.
Ну не сравнить же общество вялого, а то и угрюмого человека с улыбающимся, довольным собой и миром, излучающим светлые флюиды.
   Относиться то она миролюбиво относилась, но, обладая самолюбивым характером, всегда была на чеку. Гордыня не позволяла ей выглядеть не интересно. Она забегала в Дом моды
в поисках чего-либо свеженького, ежемесячно.
 Не допускала лени торжествовать по поводу возможной неряшливости в её одежде дома, как и в прическе, да и других мелочах.
Конечно, она не сама до этого додумалась. Впитывала рассказы мудрых жён, родных.
       Лина вспомнила разговор с тётушкой (Ох эта тётушка, прямо как накаркала беду).
Они тогда сидели с ней в парке на толстом повалившемся дереве, крупные сучья использовались как спинки кресел. За ними стояли многолетние высоченные деревья. Впереди поблескивало на солнце озеро, вокруг которого прилипли редкие рыбаки с удочками.
   Хотелось понежиться, полениться, закрыв глаза. Последнее время она так устала от  непонятного недомогания и какого-то душевного напряжения.
- Ну, скажи мне откровенно, –  раздался обеспокоенный голос тётушки, –  что с тобой?
 - А что? – она удивленно приоткрыла веки.
 - Да посмотри на себя. Не пойму как муж тебя не бросит!
Лина осмотрела себя – ничего особенного. Всё чистое и удобное. Даже босоножки на этот раз попались с хорошей колодкой и не натирают пальцев.
  -  О чём вы говорите? С улыбкой повернулась она к тётушке. 
 -Как же ты не поймёшь? – удивилась та.
  - Одета ты в старые вещи, не по моде. Как  будто тебе сто лет. Посмотрев на волосы, добавила – наверное давно не заглядывала к парикмахеру:  волосы отросли и прически никакой, –закончила она с какой-то то ли досадой, то ли брезгливостью.
Лина тогда даже поёжилась от неприятного выговора.
 -Как будто ты не понимаешь, что такое жена?! – вдруг прорвало тётушку.
  -Это не только самый близкий человек, готовый прийти на помощь, выслушать все нудные перипетии дня, но это и хозяйка, и женщина в доме, стремящаяся быть любимой!
 -Да что вы, тётушка, у нас нормальные отношения. 
 -Перестань. Знаешь, я всегда была очень заботливой женой. Мы жили дружно. Муж не изменял и ни в чём не укорял. Но всё же, думаю, что наша жизнь с ним была бы богаче, радостнее, если бы я стремилась быть самой интересной для него женщиной.
 -Как это?
 - Ну так, чаще бы смотрелась в зеркало, переодевалась бы перед обедом. Решила, что красивей мне не быть и в основном следила за домом. А время оно тоже оставляет свои пометки,  особенно на женщине.
 - Вы же были очень красивой!
 - Ну, это ты говоришь,   ему я не давала повода повторять это…
Но речь не обо мне.
Замечаю я, что и хозяйничать ты стала небрежнее.
Лина растерянно улыбнулась.
 -На днях забежал Ян в рубашке с несвежим воротничком. Ты что это?
- А почему я должна стирать ему воротнички? Пусть сам стирает. 
- Сам-то он может постирать, если ты действительно очень занята, но проверить каким он выходит из дома – должна.
 -Ну, уж вы скажете!
 -И скажу. Исхудавший. С диким аппетитом. На борщ набросился, как переживший блокаду.
 -Проголодался, наверное – ещё с надеждой на спокойное продолжение беседы вежливо разъяснила Лина.                Тётушка с укоризною посмотрела на неё, покачала задумчиво головой и заметила.
 -Что верно, а что –   наверное, ты  уж сама разбирайся.  Здорова ли?
 -Да  как будто и здорова, но очень устаю. К тому же и нагрузки на работе увеличились…
Лина помнит, что её лепет о занятости, усталости и недомоганиях на тётушку не произвёл впечатления и ни в чём не убедил.
Глубоко задумавшись, тётушка смотрела на движение воды в озере, а потом медленно, но твердо произнесла:
 -Нет тебе оправдания! Про таких, как ты, говорят: человек-то хороший, да гордыня неуёмная. Уж это твоё осознание своей ценности, превосходства! Помню ещё девочкой,  ты не прощала никому даже лёгкого укола, шутки. И всё сама, и всё первая!            -Ну, что вы, тетя?                -   Ну как женщина может быть впереди мужа, если он глава семьи?      
Только если он прикрывает её спину. Не иначе. А ты пресекаешь каждое его свободное движение своими поправками.  Ца – Ца, царица.                -А не кажется ли вам, что вы очень разошлись в обвинениях. А может это чувство у меня врождённое.                - Все может быть, числятся у нас в родословной и царственные предки.     Но зачем-то тебе голова дана? Ты же знаешь пословицу
 « Во всякой гордыне, черту много радости». Понимаешь почему?           И всё тут. Такой мужчина, а ты как рохля ко всему относишься. Совсем опустилась, оттого что с тебя не требуют. Шибко высокого мнения о себе, поэтому непонимание, пренебрежение к мужу чувствуется. Это ужасно плохо!               
Зря она тогда не прислушалась и , придя, не наварила хотя бы вкусной еды.  А почему мысли только о еде? Она вспомнила, как ещё недавно встречаясь после целого дня разлуки, они бросались друг к другу в объятья. Она ощутила на губах его нежный поцелуй, успокаивающий её сердце и отрывающий от впечатлений дня. А потом его горячие губы долгими  прикосновениями покрывали её губы, лицо, шею. У неё трепетно билось сердце, замирало дыхание. Да,  тётушка уловила изменения, произошедшие в их семье.                Она стала очень сдержанной вначале из-за её нежелания,  а потом неумения согнуть свою гордыню, пересилить кажущееся унижение. Вместе с переменами исчезла музыка сфер.        Как это началось? Нет, не докопаешься. Возможно, увязли в ежедневных запарках, вызывавших внутреннее утомление и недовольство. Зато появились длинные дороги для размышлений. Но ведь раньше им не нужны были размышления… Ему стоило провести ладонями по её обнаженному телу, произнести: «Какая бархатная и ароматная у тебя кожа», и она трепетала, трепетала. Ожоги его губ покрывали её тело. Она теряла голову, улетала , а затем как бы обрушивалась вместе с ним в пропасть. Разве можно забыть испытываемое величайшее блаженство, для выражения которого пока не найдено слов.  Только облегчающий стон.…Как невозможно уничтожить память тела.
 
  А ведь действительно она не была в парикмахерской уже ни один месяц. Безусловно, не так как прежде следила за своим тонусом и за своим домом.  Не истомлённая, а утомлённая шла в сад и плюхалась в гамак и там порой  задрёмывала без всяких мыслей.
   Какие мысли у неё появлялись в последнее время? От перенесённого в конце зимы тяжелого гриппа ей постоянно недужилось, она не могла выбраться из каких-то болезненных состояний. Подумывала даже о злокачественности, смертельности  болезни. Много лежала, читала медицинских и философских книг.
Начитавшись дореволюционных мыслителей, философствующих о духе и грехе, она своим неподготовленным умом, на фоне общей астении, пришла к безумно чудовищной мысли.
  Лина додумалась, что раз она недовольна собой и в какой-то мере своей жизнью, значит вся её жизнь прожита зря  и, опираясь на прочитанное, делался нелепый вывод: значит Лина не осуществила замысла  Божьего о ней Лине, и, следовательно, она греховно прожила жизнь. Оттого-то сейчас не расстается с болезнями, а после смерти прямиком попадёт в ад.
   На первый взгляд мысль странная, но она так поразила Лину, как загипнотизировала. Безусловно, это было связано  с состоянием. Ей не свойственны такие пессимистические провалы настроения. Но мысль засела, мучила так, что она даже не поделилась с Яном, хотя измышление угнетало, приводило к унынию.                Перед ней четко вырисовалась картина одного из последних разговоров-обсуждений с Яном.  Лина, как будто в благодушном настроении полулежала в гамаке, наслаждаясь видом от скопления вечерних, белых облаков, возвышавшихся над лесом, как бы создававших иллюзию гор, покрытых снегом. Ян хотел присесть рядом, но она испуганно возразила, что это может оборвать гамак. Огорченный Янчик сел около в кресло. Начавшийся разговор постепенно перерос в спор…
А делов-то было всего-ничего. Обсуждение виденной новой постановки «Ревизора».
   Лина, с каким-то нелепым раздражением и гневом требовала, чтобы он встал на её позицию.
- Всегда ты хочешь быть первой. Чрезмерная гордыня тебя заедает, – с досадой тогда сказал Ян.  Фараон гордился, в море утопился. Сатана гордился, с неба свалился. Попробовал он шутливо восстановить мир.
      Мира не получилось.               
 Дело было в том, что её как в воронку втянула какая-то сила, и она крутилась и вертелась, не имея возможности ни остановиться, ни поменять направление и тон разговора, ни выбраться из возникшего разногласия.
   Много ли она ласковых слов сказала мужу за последнее время?
Всё Янус, да Янус… даже полным именем Януарий не величала., не говоря о ласковых –  Янчик, Янусь.
И странно: она испытывала злорадное удовлетворение от того, что ему не нравилось обращение и он морщился, слыша его.
. – Янус, – будь любезен, подойди, – призывала она.
   Он даже как-то взорвался, –  Не хочешь  назвать Ян, назови миленький…  Ан нет.
   Стоп! Замри кадр. Что ж это получается:  между ними пробежало что-то неудобоваримое.  Именуя, Янусом, она    намекала на его двойственность! Двуликий Янус! Возможно, это было так незначительно, что сущность забылась. Может и разговора серьёзного не было.  Осталась, видимо,   обида, которая, так и не прошла, а навёртывала на себя новые недовольства, как нанизываются куски мяса на шампур. И она,  досадуя уже  по неизвестному поводу, своих настроений скрывать не стала.
  Говорят запущенная болезнь, запущенная квартира.. У них семья превратилась в запущенную. Запустили они зло из-за её неумения побороть неумеренную гордыню.
Она погрузилась в себя, зажила своими думами, своими измышлениями, не включаясь, как прежде, в заботы Яна…
Лина  ещё помнит, что по дороге от тётушки она тщательно продумала попытку,  как вырваться из назревающего конфликта. Но перестроиться так и не успела, вернее не смогла.
Обветшавшая стена рухнула на неё.
И вот она одна. Так и слышит голос Яна, – Что лучше без меня стало?!
   Никакой сосед её не утешит, да и не утешал никогда. Напрасно Ян ревновал её к ним.
Ну почему она не ходила с ним в лес за грибами, всякий раз, когда он этого хотел и, недовольно бурча, отправлялся с соседями. Можно же было ей просто гулять рядом, если грибы ей надоели, а не соглашаться на его походы  с другими.
Зачем возмущенно вспыхивала, а не готовила любимые им блюда, когда он задерживался с возвращением   из города?
   Наверное, она и правда его ревновала. Так, вообще –  ни к кому персонально. А вот почему он спросил: не ревнует ли она? Возможно, проверял её чувства? Зачем? Ясно, во всяком случае, ей.
   Значит есть повод. Спросил, проверяя знает ли она .
   Мысль об измене и заставила её взяться за письма – овеществлённые восторги. Воистину, гордым быть – глупым слыть. Неумно она выглядит со своим преувеличенным самомнением. И в осадке получается смешная суета и глупая боязнь, чтобы не унизили… Конечно, сама себя наказала. Разве разбирать чужие письма не унизительно? И глупо и унизительно, – воскликнула она, –  но я не знаю сейчас другого пути !
   Лина встала с дивана, заварила себе крепкий индийский чай, но доставая с полки чашку, увидела большую кружку Яна. Руки безвольно опустились.
Нет, нет  отчаяние – это не выход. Надо бороться за свою любовь.
   Усилием  она заставила себя вернуться к лежащим кучей письмам, продолжить поиски виновницы.
А ведь смешно: только теперь, когда всё свершилось, Лина решила начать борьбу…
   Нет, совсем не смешно. Больно стало, сердце заболело и повелело.
   Корреспондентки Яниса были разные, но даже самые развитые и опытные  постепенно отходили у него на второй план. Ян довольствовался тем, что его помнили.
Вот хитрющая соблазнительница (Лина представила её молодую интересную в цветном атласном халате, сидящую за обеденным столом)  выводит:
-Я бы с удовольствием, несмотря на мой нетерпеливый нрав, послушала, как ты размышляешь в связи с тем, что вокруг происходит.
- Нет, это не «она».
Кого-то беспокоит его постоянная усталость, что он вечно устаёт.
-Эти тоже не дополучают.
Другие, не получив ответа на письма, беспокоятся о его здоровье, дают советы.
-Это тоже не то.
Кто-то со злостью пишет:
-Так и не научился разбирать почерки. Значит, ты плохо понимаешь людей…
   Совсем дружеское письмо.
   Женщины, как бабочки на свет, слетались на его вежливо-приветливое отношение.
-Может быть, увидимся?
Хотя на звонки он чаще всего не отвечал, ссылаясь на занятость работой.
Большинство понимали краткость своего обаяния и благодарили за приветливость, внимание, «высокое счастье незабываемой встречи».
-Живу встречей; постоянно думаю…
А сколько фотографий…
Лина перебирала письма, в некоторых радостный восторг сменялся обидой на невнимание, поверхностность его чувств, отсутствие заботы…
Да, они разные  и по красоте, и по образованию.
- Ты видать, прекрасно обходишься без меня. Дружков у тебя много, забот,   похоже, не очень.
Конечно, он видел, в очаровавшихся, то, что хотел видеть…
   Вот ровный округлый почерк самовлюбленной женщины.
-Здравствуй мой любимый! Мой милый, мой родной. Мой единственный и дорогой Яночка. Вот и пролетела неделя со дня твоего отъезда.
- Внимание! Лина насторожилась. Грудь сжала тоска, сердце замерло.-Вот я опять готова ругаться, – подумала она, –  а ведь по письмам чувствуется, что тётушка-то права…
Вот и подтверждение: «Я никак не вписываюсь в окружающую тебя обстановку. Ты меня вечно прячешь. Но уже твои лошадки мчатся во весь опор, того и гляди свалишься в пропасть….Дай бог, чтобы ты Яничка, был кротким, ручным, моим, только моим. Сбежал ты от меня и всё. Да ещё перед праздником! Только эта примета очень и очень нехорошая. Приезжай! А то прокляну!» Далее шло рифмованное проклятье…
-Ну и ну. Шутка ли! Ни за что -  ни про что насылает проклятья. Конечно, это не та звезда, за которой он исчез. Помесь Грибоедовской Софьи с Мегерой.
Лина тяжело встала с дивана, как старуха волоча ноги. Прошлась по комнате, пытаясь успокоиться.
Да, картина вырисовывалась довольно мрачная. Слишком много она копалась в своём подсознании, вместо того, чтобы полнокровно и радостно ласкать любимого, хотя бы словами…
   Увидев висящий у кровати махровый халат Яна, Лина уткнулась в него лицом и  от знакомого запаха почувствовала пустоту и холод дома, несмотря на светящее  в окно солнце.
Чтобы как-то отключиться, накинув куртку, она вышла в сад.
-Как красиво-то! Хотя сливы в саду облетели,  но их  переплетающиеся необрезанные ветви создавали причудливый узор. Даже черноплодка, ещё вчера, стоявшая багрово-зеленой мозаикой, облетела. В её кустах щебетали пичуги, склёвывая ягоды. Пролетели белобокие сороки.
А дышится-то как!
И тут же сердце затосковало:  Яна нет и теперь не с кем разделить радость дня. Пожав плечами, она вспомнила, как он настороженно прислушивался к ее разговорам с соседскими мужчинами. Он не представлял, что её рассуждения никому другому не интересны. Из всех известных ей мужчин только с Яном она чувствовала себя свободно, не ограниченной ни темой разговора, ни манерой. Только Ян способен был выслушать Лину, правильно истолковать её чувства и сопереживать ей. Почему же произошел разрыв? В чем её вина? Или он давно назревал? В тот раз он на сутки задержался в городе. Лина не спала всю ночь то ворочалась, то вставала и подходила к двери, то выходила к калитке…Её живой ум создавал картины страшнее страшного: ограбили, избили, поранили и он, истекая кровью, ползёт…Приехал Янис поздно вечером, веселый улыбающийся и совсем не чувствующий вины в беспокойствах Лины.               
 -Ты бы легла и спала. Что со мной может произойти?                Все  это      было необычно… Она, пытаясь сдержать раздражение, шутливо спросила, переиначив дуэт Одарки и Карася                -Занедужил ли в дороге? Дома чо не ночував?
 Он улыбаясь и как-то пряча глаза ответил, что не рассчитал время.
-Женщина,- промелькнуло в голове Лины. Она ойкнула и присела на табурет. Задержавшаяся на его лице улыбка, похожая на маску, окончательно вывела её из себя. В ней поднялась ярость. Разбушевавшаяся Лина схватила пиджак Яниса, висевший на стуле, и с шумом разорвала его пополам. Она не представляла, откуда у неё появилась такая богатырская сила. Но даже треск рвущейся ткани не нарушил безмятежности мужа. Улыбка не исчезла. Оправдания не последовало. Тогда Лина подбежала к аквариуму с рыбками и со словами «Ты скажешь мне правду или нет?!»                обеими руками подняла аквариум с подставки и с силой бросила его на пол. Аквариум разлетелся, в лужах воды барахтались гупии. Только тут на лице Яна появилось огорчение. И он,  удивляясь ее поступку, произнёс: « Ведь они же живые!»                -  А я не живая? Что ты со мной делаешь?
- Ну. Задержался. Был на дне рождения у одной женщины.
- У женщины? И из-за этого заставил меня всю ночь волноваться.
-Она симпатичная, достойная женщина.
Повторение слова   «женщина» послужило для Лиины той красной тряпкой, которая сводит быка с ума. И тогда прозвучали роковые слова:
-Уходи!
-Уходи, не хочу тебя больше даже видеть! Раз тебе нравится другая, –  иди к ней!
А ведь он может специально ей рассказал, чтобы вызвать ревность, и  тем изменить ситуацию.
Лина со злостью ударила кулаком по перилам крыльца.  Тут же лицо её сморщилось, заблестели слёзы. Затем, повернувшись в сторону солнца, как зырянка стала молить Бога, глядя на светило:
- Боже прости меня. Я поняла свои ошибки, всю глупость ленивую поведения. Если Ян вернётся, ни слова грубого не скажу ему, ничем не упрекну. Прости мне Господи и верни его.
… Пришла весна, которая сменилась вновь холодом – зацвела вишня. На дуще стало зябко. Если такое есть, то Лина назвала бы своё состояние онемние6м души.
Не хотелось ничего и никуда. Всё виделось в черно-сером цвете. Она вставала как заводная, делала одно и то же. Двигалась в одном и том же направлении, изредка взрываясь и с воплем «надоело» швыряла всё, что попадало под руку. Затем принималась  механически за домашние дела: стирку, генеральную уборку и, выбившись из сил, успокаивалась.
Жалеть её было некому.
-Как хорошо бы сейчас взять ласковую руку Яна и, глядя в его всепонимающие глаза, рассказать, что он её уже здорово наказал, что она кается ему как на исповеди…
   А может она преувеличивает свои возможности? Может как перед батюшкой: сейчас каяться, а потом вновь начнёт грешить…
  Вдруг Ян позвонил, сказал, что хочет зайти поговорить. Для Лины естественно приход  его был самой чаемой неожиданностью.
Она долго готовилась к её возможности, истосковавшись по Яну.
 Муж тихо вошел в квартиру. Лина стояла у окна спиной к нему. Когда он быстрыми шагами стал приближаться, Лина медленно повернулась к нему. Она не бросилась навстречу, не повисла у него на шее. Повернувшись Лина всем видом своим,   позой, постаралась выразить презрение к его проступку. Это и определило тональность их свидания. Начался серьёзнейший, губительный для всяких добрых чувств разговор.
Досада, раздражение, разочарование читались на лице Яна, что ещё более злило и поднимало чувство негодования за оскорбленное самолюбие, гнездившееся где-то глубоко на дне сердца со дня печального его ухода.
Янис оправдывал себя, упрекая Лину во всех домашних неумелостях и просчётах. Разговор явно пошёл на разрыв, а не на воссоединение. И каждый старался уколоть другого побольнее.
Наконец, как более слабая, Лина не выдержала и со злостью прокричала:
-Ну и иди к своей всё умеющей!
 Она в этот миг забыла и о своём покаянии и обещании не поднимать даже голоса на Яна, если он вернётся.
Всё забыла. Разум был смыт гневом. Вся боль пережитого, вдруг неожиданно для неё нелепо прорвалась наружу.
 -Уйти? – спросил Ян.  – Подумай…
-И думать не буду! И не приходи больше!
Не одолела гордыню…
Ян с сожалением посмотрел на неё.
Опустив голову,  затем, медленно развернувшись, Ян вышел.
Лина вытянулась у окна, демонстративно повернувшись к нему спиной, но ощущая каждое его движение.
Когда дверь за Янисом закрылась, только в этот момент до неё дошло, что он ушёл уже навсегда. Ей бы сорваться, да бежать за ним, да просить прощения… Но её ноги, как приросли к полу. Она не могла сдвинуться. Слезы, тихие безмолвные слёзы появились на её глазах.
Лина  поняла, что разыгранный  ею спектакль за сохранение своего достоинства, был подобен прыжку в пустоту.
- Все потеряно! - Произнесла она в отчаянии.

… Что это у вас дверь открыта? – раздался голос приятельницы из прихожей.
Лина, обращаясь к Наташе, с удивлением и ужасом произнесла:           - Он ушёл навсегда… Я своими руками всё разрушила.        Обхватив Наташу за шею, Лина сотрясалась от рыданий. Она готова была голосить, как деревенские русские женщины потеряв хозяина и кормильца, но не умела. Лина понимала, что впереди её ждут годы тяжкой тоски по Яну.
- До самой смерти буду мучиться. - Произнесла она вслух ни к кому не обращаясь.
 Наташа ласково с сочувствием гладила её по волосам.
-Да всё -то и произошло,-  тихо начала она,- что ты не любила по-настоящему глубоко  мужа,  той терпеливой и всёпрощающей любовью.
Лина подняла голову, пытаясь что-то сказать.                - И не возражай даже. И не надо никаких доводов, что  было модно выглядеть капризной, ветреной, самовлюбленной, колючей. Ты считала себя выше остальных оттого, что не была ветреной. Нелепо. А самовлюбленной тоже не была?
Лина  сокрушено опустила голову.               
  - А до мозга костей самолюбивой?
Лина не отвечала.
- То-то же.
Лина, согнувшись в кресле, обхватила голову руками.
- Красивая, не красивая - это уже десятый вопрос на киселе замешанный. Может  внешняя красота очень маленькую роль играет в семейной жизни. Вон у соседа – красавца-мужчины –  жена маленькая, серенька, а живут  душа в душу.
 Вот так-то подружка…
- А где ты раньше была? ! – Взорвалась Лина.
 - Никто тебе ничего не объяснит и не скажет, если ты сама себе не объяснишь и не признаешься сама себе, что ещё мало ты любила, мало ласкала. Не развилась в тебе настоящая любовь, которую никакие страсти не перешибут.
Лина  смотрела на подругу  с удивлением. Она и не подумала, что руки и сердце тянутся к мужу оттого, что она мало проявляла свои чувства, порой удерживая себя даже от поцелуя.
Вслух же сказала: - Зато я выдумывала какие-то высокие материи, размышляла грешно или не грешно прожила…
- Вероятно, грешно, если не научилась любить настоящей большой любовью, –  промолвила Наташа.
……Лина удовлетворённо заметила, что Ян правильно предложил  после их «несколько запоздалого» венчания в  церкви «Всех скорбящих Радости», пойти не в ресторан, как ей хотелось вначале, а на выступление большего пианиста. Крепко прижавшись к плечу любимого, Лина всем своим существом ощутила их с Яном глубокое единение. Как бы подтверждая это, муж наклонил к ней голову, взял её за руку и ответил нежным пожатием.  « Сколько воды утекло»  прежде, чем они по-настоящему поняли,  оценили чувства друг к другу и дожили до  этой большой любви. Теперь сам Бог благословил их семью.                В исполнении пианиста не только растягивалось звучание каждой ноты, музыка Шумана убеждала, что в жизни невозможно избежать ошибок, обид, падений.
  Они естественны.
 Но любовь выше сильнее проявления страстей. Это под влиянием любви душа Лины созрела для более глубокого  радостного чувства. Когда любится, как дышится, когда сама возможность подарить своё чувство Яну  ощущается ею как праздник.
Она научилась даже относиться с пониманием и сочувствием к тем, кого ранее отвергала напрочь, числя нравственной обузой.
Руки пианиста летали над клавишами, продолжая извлекать необыкновенные звуки. И как грёзы разлетались прошлые страстные переживания, все прошедшие страдания. В душе её царила любовь.