Валентина часть 3

ХАНАБАД
 

Впервые в жизни Степан со своим семейством ехал на автомобиле. Согласно

местным традициям, хозяин посадил его рядом с собой в кабинке, а Ирину с Валюшкой –

в кузов, прямо на пол, скамейки еще не было. Ехали часа два, а то и больше, до Ханабада

добрались уже к вечеру. Девчат растрясло, кушать – страсть как хочется. Но, расхотелось,

когда увидели, куда их привез лихой купец. По дороге он разговорился со Степаном,

расспросил все про него, рассказал немного о себе.
 
Особо откровенничать Степан не стал, сказал лишь, что от голода в теплые края

подался. Соответственно и хозяин не бравировал своим прошлым, сказал лишь, что зовут

его Хошим, учился в Самаре, поэтому знает по русски, когда разрешили заниматься

мелким предпринимательством, открыл свою контору, так и работает, весь район кормит,

одевает. Вот машину первую в районе купил, обещают трактора американские

поставить…

На ночлег определились к хозяину, в надворные постройки. Все впервые увидели

внутреннее устройство узбекского двора. Первое, что бросилось в глаза, это огромный

глинобитный 2 – 2,5 метровый забор отгораживающий жилище от внешнего мира. И так

все, даже самые бедные дома, отгорожены от внешнего мира. Частная жизнь на Востоке,

это святое. У Хошима было две, или три жены, одна официальная у нее своя комната, две

как служанки – у них общая комната. И полон двор ребятни, человек 10 большинких уже,

и двое маленьких. Дети жили в отдельной детской комнате или с няньками. Еще зимняя

кухня,  другие хозяйственные постройки и все – под одной, громадной, с небольшим

уклоном, глинобитной крышей.


Двор был большой с мощенными камнем дорожками и цветниками. В основном

росли кусты роз и виноградник  на шпалерах покрывал все пространство двора.  Под

навесом стояло насколько топчанов, покрытых старыми, истертыми коврами, по краям

которых  были разостланы узкие матрасы – курпачи. Степана с семейством поселили во

дворе на топчане, выделив ворох одеял, курпачи, которых было множество во всех

спальных комнатах. Поужинали двумя лепешками с чаем, которые принесла одна из жен

Хошима и уставшие, все быстро уснули. 


Утром пришлось решать проблему с туалетом. Беда ведь, когда не знаешь местных

обычаев, а дело житейское, куда от него денешься. Девчата пытались было, с женщинами

переговорить, не получилось, не понимают ничего. Пришлось, ждать пока Хошим

проснется. Извинившись, что не сказал вчера, он  показал, где туалет. И пояснил, что это

заведение у них располагается на задах, за «избами», на огородах, как у вас говорят. И

действительно, за домом, в дальнем углу огорода, стояло глинобитное строение о трех

стенах, без крыши, для лучшей вентиляции, видимо, закрытое спереди мешковиной. Ну,

внутри все было, как обычно устроено в таких случаях.

- Привыкайте, - сказал за завтраком Хошим, - Учите язык, обычаи, если хотите

жить здесь долго.


В первый день женщин посадили за один достархан с мужчинами.

- Вообще, у нас так не принято, - сказал он. – Женщины и девочки кушают

отдельно, на другом топчане.


И действительно, русские заметили: с ними за столом, как у нас говорят, сидели

только мальчишки. Причем, сидели «по длинному», как сказал хозяин стола. То есть,

полулежали, а не сидели. Ноги были босые, и нужно было умудриться разместить их так,

чтобы не задеть достархан (скатерть) с яствами. Стола, как такового, не было, сидели, по

сути, на огромном столе, на попе, причудливо подогнув друг под дружку ноги. У русских

так пока не получалось, они сидели как придется. Взрослые – сдвинув ноги на бок, а

Валюшка, просто подогнула их под себя.


На завтрак дежурная жена приготовила традиционные горячие лепешки, только что

испеченные в тандыре. Каждому налила по пиале свежей сметаны, каймак, как они

называли. И кроме всего прочего, по случаю того, что за столом были гости, дежурная

поставила тарелки со сладостями и диковинными орешками. Никто из россиян, правда, не

решился пробовать, но Хошимовские мальчишки  взяли по горсточке, пока отец не видел.


Хошим понимал, что без его участия, Степан не сможет решить свои проблемы с

жильем, поэтому вместе они отправились на поиски квартиры. Предложений было не

много, в основном это одинокие старики, лишившиеся сыновей во время «гражданской»

войны, а дочери вышли замуж и покинули отчий дом. В такие семьи Хошим старался не

заходить, но других семей, и  не было. Обычно в узбекских семьях чтут стариков, не

бросают их на произвол судьбы. Так что выбора особо не было.


Мамазунун-ака и Турсуной-апа, так звали новых хозяев квартиры, у которых

квартировали Селивановы. Это были довольно-таки древние старики-дехкане, лет по 70

им уже было. В свое время у них была дочь, ей уже за 50, сама уже бабушка, и сын,

который погиб, не успев обзавестись потомством. Других детей не было, а с родней,

Мамазунун-ака не знался, потому что племяши хотели на халяву жилье получить и сжить

побыстрей со свету стариков. Так и влачили они жалкое свое существование вдвоем,

кормились со своего огорода, чем Аллах пошлет, а то и побирались, когда ничего Он не

посылал. Десять рублей в месяц, которые посулил, Степан, - хороший приработок

стариков, поэтому Мамазунун быстро согласился.

- Места много, живите, где хотите. Нам со старухой одной комнаты хватит, - сказал

бабой (старик). – На кухне, как-нибудь, женщины разберутся.

В тот же день и въехали на новое место жительства. Места в доме, действительно

было много, но не так как у Хошима, беднота так и сквозила из всех щелей. Стены всех

строений здорово обветшали, крыша в нескольких местах прохудилась. Степан для

обустройства на новом месте попросил у хозяина три дня, тот благосклонно согласился.

Дел надо было сделать много, разве успеешь за три дня. Степан решил начать с главного:

навести порядок в жилых комнатах, их Мамазунун выделил им две. Соорудить кровати

столы и лавки, уж больно не нравилось ему на полу сидеть. А крыша, стены – потом, до

зимы в этих краях еще далеко. И помыться, уж больно измазались они за дорогу, почти

месяц в бане не были.


Порядок в доме навели быстро, да девки сами справились, вот с «мебелью»

возникли проблемы. Деловой древесины в Азии отродясь не было, а в этом, Богом

забытом кишлаке, и подавно. Опять пошел на поклон к Хошиму, тот в долг дал со склада

десять не струганных сосновых досок пятидесяку. По здешним меркам это целое

состояние. Записал, как кубометр леса, да оно так и вышло, почти. Доски были 50

миллиметров толщиной, да шириной по 20 сантиметров и длиной 6 метров. Не обманул

хозяин, ну, если самую малость.


В сарае у Мамазунуна, Степан нашел неплохие столярные инструменты. Сын

когда-то плотничал, сказал старик. Да, кстати, Степан уже сносно научился говорить по

узбекски и почти все понимал, что ему говорят. Переводчик уже не требовался.

Инструменты оказались с национальным уклоном, но вполне сносные. Например,

лучковая пила напоминала лук, только вместо тетивы у ней было натянуто ножовочное

полотно. Своеобразные были и другие инструменты, но главное – были, и это было

здорово.


Пришлось израсходовать одну доску для изготовления «столярного» верстака,

который он соорудил под навесом, рядом с сараем. Два дня он потратил на обстругивание

и распиловку досок. Лишь,  к вечеру – на третий, он соорудил для дочери кровать, «на

вырост» и Валя впервые за много дней вновь спала в своей кровати, а не на полу, как ее

родители. Потом, постепенно Степан соорудил и для себя с Ириной кровать, стол, лавки и

табуретки, хватило досок даже на платяной шкаф, но это было уже потом. А через три дня

нужно было выходить на работу.


Дел в конторе было невпроворот, нужно было налаживать контроль и учет в

головной организации, затем в сельских филиалах. Степан с головой погрузился в работу.

Хошим не скупился на жалование, платил достойно, на жизнь вполне хватало. А жена с

Валюшкой хлопотали по хозяйству.


Интересная ситуация: Ирина – совсем оказалась не способной воспринимать языки.

А  Валюшка быстрее всех заговорила по узбекски, да и по русски то по-настоящему

только здесь научилась говорить. Так и разговаривала она с местными в втроем, с

помощью Валентины, больше Ирине никого не надо было, но редко. Со Степаном, разве

иногда словцом перекинется, да Богом с помощью молитв из Библии разговаривала. Она

не то что, верующая шибко была, так, что-то среднее между атеистом и верующим. Когда 

нужно – верит, а нет – так не особо верит. Но библию и икону – с самого Сригайя с собой

везла. И  сейчас повесила икону Божьей Матери в красный угол мусульманской избы.

Иногда, по праздникам, свечку зажигала перед ней и молилась за всех православных.


Валюшке скоро в школу надо было идти. Девочкой она росла необычайно

маленькой, не заменой какой-то. Не было Ханабаде, ни туземной, ни тем более русской

школы. Было раньше медресе мусульманское, так большевики закрыли его, а муллу

расстреляли, вместе с «фанатиками». Худжум (борьба за свободу женщин Востока)

проводить стали. Сжигали публично свои паранджи местные тетки, но охочих до этого

шибко не было. Так, потихоньку, прятали в сундуки свои причиндалы и изредка

показывались на улице с открытым лицом, но голову все равно платком покрывали.


Для справки. Так и не смогли коммунисты за 80 с лишним лет изжить это

«позорное» явление из жизни мусульманок. Наголовные платки, причем по-особому

повязанные, они успешно носили все 80 лет. А когда изгнали узбеки, представителей

«Ума, чести и совести» со своей земли, то и бабушкину паранджу вытащили из сундуков

многие представительницы слабого пола. Все вернулось на круги своя.


Валюшка, быстро подружилась со своими сверстницами, соседками по улице, и

когда мать отпускала, с радостью бежала на улицу. Одевалась она, почти так же, как

сверстницы: длинный, почти до пят, сарафан на голое тело, большую часть года босиком

и с непокрытой, белой головой. Волосы у нее были белесые, почти блондинистые и

тонкие, тонкие, так что косичка плелась тоненькой, как мышиный хвостик. Зимы здесь

были настолько теплыми и короткими, что после российских морозов, они почти не

одевались. Так, для проформы, надевали осенние вещи.


Валя, хоть и медленно, но росла, в отличие от взрослых членов семьи, постепенно

платья и прочие вещи – становились ей малы. Поэтому одежда для девочки была

дополнительной статьей расхода. Долго носила уже ставшие маленькими вещи, и уже

когда изорвется в хлам, тогда покупали новую вещь.


Сказать, что ее не любили или жили бедно – нельзя. Просто, до Валентины никому

не было дела. Отец – вечно на работе, а если дома, то  навеселе (выпивать стал с

Хошимом). Ирина – себе на уме, хлопочет по дому: варит, парит, прибирается, а как

свободная минута выдастся, так за библию садится. Хотела и Валю к этому делу

приобщить, не пошло дело. Не любила девочка Бога и все тут, даже читать через это не

стала. А учиться больше негде было. Туземную то школу открыли в 35 году, но в нее она

не пошла, так и гоняла с пацанами да девчонками кишлачными по улицам и пустырям

поселка. То в ашички (бараньи кости), то в лянгу (лоскут кожи с мехом и грузом снизу), то

просто в догонялки играют.