Студент из Сенегала

       Когда я «приступил» к работе над дипломом, мне, по неписаным законам нашего Горного Института,  полагалась двухместная комната. И тут мне объявили, что со мной в ней будет  жить студент-иностранец, причём не из дружественной Кубы, а из новых стран Чёрной Африки…

       Затем меня долго и подробно, до икоты, в различных кабинетах проинструктировали по этому поводу. Тогда в нашем институте, да и во всех ВУЗах страны училось довольно много ребят из других стран.

       Кстати считаю, что такое обучение и проживание в нашей стране способствовало привлечению в нашу сферу влияния многих только что появившихся в 60-е годы молодых независимых государств. Да и  других государств мира - тоже. Там появятся молодые энергичные люди знающие и любящие нашу страну.
Итак, в один августовский прекрасный, естественно,  вечер появился мой новый сосед.
 
       Он оказался чернокожим (очень чернокожим!!!) и  высоким (очень высоким!!!) парнем лет 25-27. Парень сказал на ломаном русском языке «Здравуйте!», пожал мне руку чёрной рукой с розовой ладонью  и внёс три больших (очень больших) чемодана.
Звали его Томас Мамару, родом он был из Сенегала. Есть такое небольшое государство на Западе Африки.

       Мы, конечно,  объяснялись с трудом – по-русски он говорил плохо – я его ещё немного понимал, но он меня – нет. Его родного языка я, естественно, не знал совсем.

      Родным языком для него был один из центрально африканских, не помню точно, какой. Зато он отлично говорил по-французски, потому, что в Даккаре окончил французскую школу-пансионат.

      Пансионат, как я понял, был  специально создан колониальной администрацией для детей местных зажиточных семей. Молодцы!!! Они тогда  уже готовили  управленцев-союзников Франции из местных жителей.

       Первые дни нам иногда даже приходилось разговаривать через моего знакомого француза-аспиранта, Жан-Пьера, проживавшего на нашем этаже. Томас бежал к нему, приводил, и тогда прояснялось, что  ему  надо, как я прошу, просто убрать за собой разбросанную одежду.

       Потом «общение» упростилось и улучшилось: студенты-иностранцы на первом семестре изучали только такие  науки: русский язык и повтор физики и математики на уровне средней школы.

       Диплом занимал много времени и мне особо некогда было следить за делами соседа. Но иногда я ему помогал: помню, вместе   купили к  зиме тёплое пальто с меховым воротником.
 
       Ещё купили зимнюю шапку-ушанку и парень из Африки был в основном подготовлен к грядущим холодам. Позже, в процессе ознакомления с ветром и вьюгой, я показал ещё ему один простой способ закрывать уши -  поднимать воротник пальто – он его не знал!

        Так или иначе, вскоре мы могли почти свободно объясняться. Разговоры по вечерам были интересны и мне и ему: он был симпатичный, неглупый и простой в обращении парень. Разговоры касались многих тем: от моды на недавно появившиеся юбки «мини» до политики и международных отношений.
 
        В 60-е годы многие африканские страны, как-то сразу в течение нескольких лет вдруг получили независимость. Именно это и волновало моего собеседника – будучи, так сказать, «с места событий», он не по-наслышке  знал, что и как действительно творится сейчас в его родной Африке.
 
         Часто говорил, что наиболее организованной силой, движущей это «стремление к независимости» являются, к сожалению, малограмотные, но воинственные вожди местных племён.
Что много оружия продают, да и просто дают даром, этим людям, чтобы иметь на них влияние в дальнейшем, когда они придут к власти. А вот африканцы образованные, знающие, никак не могут воздействовать на дела в своих новых странах…

         Упоминал, что Африка была разделена прямыми линиями, которые совсем не   соответствуют традиционным границам владений местных племён и народов. В продолжение этих невесёлых мыслей предсказывал, что как только эти искусственно поделённые страны немного окрепнут  «…там  такое начнётся…».

         Обещал Африке всеобщие долгие войны и передел территорий. К сожалению, он оказался прав. Но уезжать куда-то из Сенегала не собирался,  хотя  мог это сделать - родом  он был из богатой и известной семьи.
 
         Как-то Томас сказал (буквально): «Мы раньше были богатыми, у нас было три фабрики, а после революции (ухода Франции из Сенегала) мы стали бедные –  у нас только одна фабрика!» Так вот, эти фабрики и шили туфельки, которые регулярно приезжали в его больших чемоданах   в Москву.
Так  прояснилось назначение  его чемоданов. Один, как и положено, был с его вещами, а вот два остальных были  набиты женскими туфельками. И какими туфельками!!! Лёгкими, удобными, тщательной ручной работы…

         Там были и из крокодиловой, и их змеиной кожи, и из антилопьей замши. Были, кажется, даже и из жирафовой, и из леопардовой шкуры, и ещё неизвестно из чьей…шкуры.

         Что и говорить, при тогдашнем дефиците, этот товар «уходил влёт» по максимальным ценам. Бедные студентки-девчонки неделями сидели на кефире и хлебе, чтобы пощеголять в  таких…
Экономические успехи Томаса (его не совсем так звали, похоже как-то, но по-африкански, однако, ему нравилось, когда его звали европейским именем) были блестящи. Покупательницами  были уже не только студентки, но и весьма обеспеченные московские дамы частенько стали заглядывать в студенческое общежитие

         После каждого очередного приезда Томаса из дому, наша комната на два-три дня превращалась в обувную лавку заполненную взволнованными женщинами. А в Сенегал он летал почти каждый  месяц: его отец правильно понял, чем давать деньги – проще  «отпрыску» дать товар и пусть сам...

         В такие дни, я прятал подальше свою дипломную работу, чтобы в чертежи  случайно не завернули очередную покупку, и уходил заниматься в «Ленинку» - Библиотеку имени Ленина, в первый технический читальный зал.

         Как-то Томас объяснил мне, почему и как он попал учиться в Москву, в Горный институт. Вообще-то он хотел учиться в Париже, в Сорбонне, но его отец решил, что там надо платить за учёбу, а в Москве учат бесплатно. Да и жизнь в Париже обходится гораздо дороже…

        Кроме того в Сенегале имеются залежи  фосфоритов – думалось организовать их добычу, для чего и нужен в семье горный инженер. При этом его отец привёл очень весомый аргумент – не привезёшь русский диплом горного инженера – не получишь свою долю наследства…

        Учитывая, что по обычаю страны и веры (Сенегал – страна в большинстве мусульманская) у его отца было много жён и ещё больше сыновей, за дипломом стоило-таки  съездить в нашу холодную страну. Ну, что ж, надо  - так надо… И поехал парень к нам.

       Поступил, как водилось для зарубежных абитуриентов, без особых усилий и через некоторое время приобрёл даже известность, как некая достопримечательность нашего общежития. Этому способствовал ряд событий, одно из них я хорошо помню.
Однажды, уже весной, на день рождения своего отца (по обычаям Сенегала, да и всей Африки,  это более значительный праздник, чем собственный юбилей) Томас позвал в ресторан «Пильзен» всех знакомых ему по группе студентов, некоторых преподавателей и меня, как соседа.
 
        Отдельно скажем об этом ресторане: «Пильзен» не был рестораном в распространённом понятии. Это был большой крытый павильон, с длинными общими столами и лавками. Такими бывают пивные в Германии  и Чехии. Он был подарен Чехословакией Москве к 15-летию освобождения Праги и построен в Парке Горького.

        Там тогда подавали несколько сортов настоящего чешского пива и чешские же к нему закуски: шпекачки, кнедли в соусе и прочее. Первое время и прислуга была чешская. К моему появлению в «Пильзене» остался только один сорт пива «Проздрой», да и чешки-официантки или повыходили замуж или разъехались по домам.
 
        Популярность его у нашего брата объяснялась еще и тем, что попасть в «Пильзен» можно было через задний двор Горного института, который  выходил на территорию парка. Причём пройти свободно: там была дыра в заборе и не надо было платить за вход в парк. Мы тогда со смехом говорили, что  «Пильзен» - филиал нашего Горного – когда надо кого найти – иди в «Пильзен» - он там сидит…

        Это было и правда, для тех годов, необычное заведение. Ресторан привлекал своей демократичностью – приходи хоть в трусах. Да и невысокие цены играли не последнюю роль: мы, студенты туда валом валили.

        Не забывайте, что рядом с нашим Горным Институтом соседствовали  родственные: Институт Стали и Сплавов а также  Нефтяной Институт. Это осколки огромного учебного заведения тридцатых годов – Горной Академии. С соседями жили мирно – вместе сидели в  «Пильзене», причём не помню ни одного конфликта.

        Вернёмся к приглашению и празднованию - пришли многие. Во всяком случае, мы, как помню, заняли пять  больших столов и просидели там часа 3-4. Томас один, сам, оплатил всё это  «мероприятие» – очевидно, что продукция фабрики отца позволяла моему сотоварищу по комнате жить, прямо скажем, весьма безбедно… Даже роскошно.

        Успех в торговле был налицо, что нельзя сказать об институте. Русский язык он худо-бедно усвоил, но к прочим наукам и вообще учению потерял всякий интерес. Не хватало сил и времени, понимаешь, на учёбу…

        За то по  вечерам с пятницы на субботу мой напарник был занят выше крыши. Дело в том, что недалеко от нашего общежития располагалось представительство какой-то африканской страны, где по пятницам-субботам регулярно устраивались не то, что бы приёмы, а так:  вечеринки-танцы  «для своих».
 
         Кажется, Томас не пропускал ни одной: приготавливался к таким «событиям» тщательно. Мылся, брился, снимал с себя всё что на нём было, натягивал на голое тело джинсы, затем  вытаскивал  длинный-длинный кусок яркой цветной африканской ткани и заматывался в него с головы до ног, как в древнеримскую тогу… И уходил.

         Возвращался через два-три дня. Похож при этом был на послемартовского кота – взъерошенный, замученный, грязный… Шёл в душ и бухался в кровать. Ни к каким дальнейшим действиям был неспособен…

         Когда я, после консультаций и читального зала  приходил в нашу комнату, он обычно лежал на кровати и смотрел в пространство. «Ну, что, Томас, опять в институт не ходил?» - спрашивал я… - «О... Вольодья… депресс»…
 
         Так и прожили мы вместе ещё некоторое время… Я защитил диплом, уехал на Север  работать - обучение закончилось. Томас так и остался вместе со своими мыслями о будущем Африки и  «депрессом»…

        Через год,  от прибывшего по распределению на нашу шахту однокашника, я узнал, что Томаса (он к тому времени стал в институте знаменитостью) в конце концов за неуспеваемость исключили из нашего Московского Горного. Что с ним сейчас - не знаю. Но думаю, что наследства он не получил…

17.07.2012.г.