Тоже мне, интеллигенция!

        Я им не шпана какая-нибудь! А человек, урождённый на этот свет конкретно для героичности. За страну обидно! Ведь, хочется её, родимую, с колен поднять. А как же? Только вовсе никакой востребованности для людей такой широкой души в нашем Отечестве совершенно нету!
        И неважно, хоть и на самых лучших примерах… С самого детства. И тоже готов вплоть до самопожертвования, если это для человечества надо! Но, ни капли вокруг понимания...
        Давеча иду, старушка Макаровна со второго этажа моет пол на площадке на своей, а вокруг, - осколки бутылочные битые, сигаретные закусыши кучей и даже, извиняюсь, рыготина натуральная в собственном соку. А она на личных коленках елозит.
        - Что ж Вы, Макаровна? Пожилая, - говорю, - Вы женщина, тут с тряпкой ползаете, честное слово? Мне как гражданину стыдно даже на это глядеть. Ведь, всё одно, на той неделе на площадке мыть будут, всё ж по тарифу оплачено!
        - Не могу, - говорит, - как есть не могу в этой грязи жить. Эти, - говорит, - неформальные лидеры из двести второй очень любят каждую ночь на площадке развлекаться. Я уж и так и сяк, а всё грязь, а я, как бывшая сотрудница Кэ Бэ, переносить этого бардака не могу. Рука, - говорит, - не поднимается мимо пройти…
        - Как же, - говорю, - не поднимается? Вы же образованный человек, если в КэГэБэ трудились… И на всякую ерунду свой потенциал расходуете!
        - Не в КэГэБэ, милок, в конструкторском бюро я работала… Космические корабли проектировала, - говорит.
        И попутно осколки с площадки да с лестницы в пластмассовую чеплашку сметает. Смела, за спину подержалась минутку, разогнулась кой-как, и давай тряпку в ведро помакивать. Мыть собирается площадку.
        - Тем более, говорю, - стыдно Вам, как ценнейшему интеллектуальному работнику. Сердце, - говорю, - кровью обливается глядеть, что Вы тут чужие испражнения своей тряпкой трёте.
        - Да ничего, милок… Всё б ничего, да больно спина слаба стала. Помог бы ты мне эту гадость в мусорку бросить, а то, боюсь через две лестницы буду спускаться, - потом не поднимусь. Да, если можно, пособи водичку обновить…
        И так мне обидно стало! За такое непродуктивное отношение к героическим людям! Даже кровь к кожному покрову на лице прихлынула.
        - Вот!, - говорю, - и Вы туда же, мамаша!... Думал, хоть Вы, как образованнейшая дама нашего времени, истинные порывы души борца за великие идеалы способны понять! А Вы?! Что же я, по-Вашему, для этого вот и на свете живу? Чтоб рыготину чужую через две площадки таскать? Вот, значит, и цель, что я с детства на высоких идеалах воспитывался и готов собою за страну пожертвовать?! Не хватало, - говорю, - ещё на разную ерунду нестоящую свой потенциал пускать.
        А она знай трёт, эта пожилая, извиняюсь, женщина, как будто и не слышит! Вот народ-то бывает какой!
        - Мочи у меня, говорю, больше нету наблюдать после этого за вами! Из за этого и бардак везде, что люди вот такие несознательные. Что энергию свою не на дело расходуют, а на всякую окружающую пакость. И ещё другим обидные слова предлагают! Тоже мне, понимаешь, - астронавты!
        Плюнул от обиды на площадку, и дальше пошёл. Ну их, этих записных интеллигентов. Только для виду культурными, подлецы, прикидываются.