Черное. Белое. Отрывок из главы 46

Экзамены остались позади. Я сдала все на пять, потому что самым тщательнейшим образом готовилась к каждому из них.
И сейчас я была совершенно свободна, но эта свобода нисколько не радовала меня.
– Я возьму тебя с собой, – в десятый раз повторяла мама. – Через неделю мы едем в Испанию.
– Я не поеду.
– Тебе необходимо развеяться.
– Я не хочу.
– Ты отпустишь меня одну в незнакомую страну?
– Отпущу.
Единственное, чего я желала – чтобы мама отстала от меня. Я давала односложные ответы на ее вопросы, но это вызывало только кучу других.
– Что ты собираешься делать здесь одна?
– Я не знаю.
– Вика! – Голос мамы упал и стал каким-то болезненным. – Я надеялась, что, посетив другую страну, ты… оживишься немного.
– Что сделаю? – переспросила я, не без труда изображая интерес.
– Ты ведь знаешь, о чем я говорю! – Мама взмахнула руками.
Мне было неинтересно ее слушать, и потому я пропускала половину слов мимо ушей.
– Ты обязательно поедешь со мной, и никаких отговорок!
Как будто я стану придумывать отговорки.
Я покачала головой.
– Нет, не поеду.
– Как же можно быть такой упрямой!
Мне даже стало смешно. Это я-то упрямая? Да я ей сразу сказала, что никуда не поеду. Я просто не меняю свои решения. Это она упрямится и совершенно бесполезно тратит время на уговоры.
– Мама, мы уже обсуждали это.
Она замолчала, а когда заговорила снова, ее голос дрожал, будто она вот-вот заплачет.
– Дочка! Когда ты прекратишь все это?
– Прекращу – что?
– Вот уже несколько месяцев… сколько месяцев прошло, а ты… – Она запиналась, постоянно сбиваясь. – Но как же можно так жить! Ты ведь словно… словно мертвая. Тебе ничего не интересно…
Я равнодушно слушала ее – опять она завела старую пластинку.
– У меня все хорошо. Я сдала все экзамены на «отлично» – чего еще тебе надо?
– Да лучше бы ты все на тройки сдала! – с жаром воскликнула мама. – Лучше бы проявляла хоть какой-то интерес к жизни!
«Интерес к жизни!» – повторила я про себя. Одни эти слова звучат глупо. Я уже давно ничего не чувствую, и прекрасно живу. Я даже не ощущаю биения сердца и, соответственно, не чувствую боли.
Мне ничего не страшно. Я знаю – что бы ни случилось, меня ничего не коснется. А даже если коснется, то на мне никак не отразится.
Я больше не чувствую.
Я спокойна. Спокойна всегда.
Теперь я умею слушать доводы рассудка. Все, что к рассудку не относится – я отметаю прочь.
Не важно, что это лишает меня минут радости и улыбок. Важно, что рассудок помогает бороться с болью.
Я очень долго добивалась этой способности. Мне с огромным трудом удалось научиться побеждать в борьбе с мыслями. Было очень тяжело заставить мысли течь в нужном мне направлении.
И я боготворю эту свою способность не чувствовать. Пусть все говорят мне, будто я похожа на мертвую – они просто не понимают, чем я обладаю.
Умение жить рассудком – самое высшее благо, которое только может иметь человек. Оно обеспечивает все: и спокойную жизнь, и хорошие оценки, и хорошую работу. С этим умением я превзойду всех и добьюсь сногсшибательных успехов – оно само собой так получается.
Единственное, что… Эти успехи мне совсем не нужны. Но и к этому я тоже отношусь спокойно.
– Ты только посмотри на себя! – дрожащим голосом говорила мама, а я подумала о том, что не хватало еще, чтобы она тут расплакалась. – Сколько времени ты уже не смотришь в зеркало!
– Мне все говорят, что я красивая.
– Ты же совсем похудела.
– Я стала стройнее, – поправила я.
– Я больше не могу смотреть тебе в глаза. Знаешь ли ты, что там отражается?
Я вопросительно взглянула на нее.
– Ничего не отражается. Куда ты смотришь? Точно витаешь где-то в другом мире. Точно видишь что-то, доступное только тебе.
– Может быть, так оно и есть.
– От тебя ничего не осталось.
Мне порядком надоел этот разговор, чем более, что он повторялся изо дня в день. К тому же, все это твердила мне не только мама – Аня постоянно говорила то же самое.
Я не виновата, что они не знают, как жить разумом, отключив все чувства и заткнув сердце. А потому и не понимают всех преимуществ, которые я имею.
Я игнорировала ее слова. Сначала я пыталась объяснить маме, что прекрасно себя чувствую и не желаю никаких перемен, но она упорно твердила свое. А теперь я научилась не слушать то, что неинтересно. Она все равно говорит впустую, независимо от того, буду я отвечать или нет.
– Вика, так жить нельзя, – повторяла она. – Ты… лишена эмоций. Скажи мне, что ты чувствуешь сейчас?
Я лениво пожала плечами.
– Ты никуда не выходишь из дома.
– На улице жарко.
Мама опустила голову и тихо покачала головой. Потом подошла к окну, вглядываясь куда-то вдаль.
Я была рада этой минутной передышке и блаженно закрыла глаза. Как было бы здорово, если бы все исчезли! Я бы больше никогда не услышала этого нытья и упреков, которые уже давно надоели мне.
– Ты поедешь со мной в Испанию, – твердо проговорила она. – Я хочу, чтобы ты развеялась.
Развеялась! Что это вообще за слово такое, и что оно означает?
– Я никуда не поеду, – отрезала я и, встав из-за стола, направилась в свою комнату.
Через пять минут я услышала, что мама тихо плачет. Ее слезы не вызвали во мне никаких чувств, кроме раздражения. Мне совершенно не хочется возвращаться на кухню и успокаивать ее; тем более что у меня все равно ничего не получится. Это, скорее, мой долг.
Как я и думала, мои успокаивающие слова на маму не подействовали. Аня бы сказала сейчас, что слова были слишком холодные и сухие. Что ж, какие есть… Если я позволю себе испытывать эмоции, то плакать придется мне. Успокоить маму я попробовала, а значит – свой долг выполнила.

Я потратила месяцы на то, чтобы научиться этому. Я пролила столько слез и пронесла столько боли. А потом решила, что больше не буду плакать. И никогда не закричу от боли и отчаяния. И ночами я буду спать.
Мама и друзья правы: я живу без эмоций. Сознательно лишая себя постоянного нытья в сердце, я заодно лишилась и возможности радоваться. Но это – слишком маленькая потеря.
С тех пор, как из моей жизни исчез Марк, я многому научилась. Одна из способностей – это контроль мыслей. Первое время я потратила на это очень много сил, потому что от мыслей нельзя отдохнуть. Потому что двадцать четыре часа в сутки голова думает – она не может не думать. И о чем бы я ни говорила, что бы ни видела вокруг себя, мысли неизменно находили тропинку, по которой возвращались к Марку. И тогда я судорожно искала себе другие мысли. Они в любом случае приводили меня снова к Марку, и я, спохватившись, старалась направить их в другое русло.
Боль слишком долго была моим миром: она витала в воздухе, которым я дышала, в словах, которые я говорила, во взгляде, которым я смотрела. И хуже всего – окружающие видели мое настроение.
А теперь… Теперь они тоже видят, но… Мне все равно. Мне совершенно все равно, кто что чувствует, думает и видит. Мое отношение ко всему превратилось в нейтральное. Нет ничего такого, что бы мне нравилось или не нравилось.
Я принимаю все как данность, которую не изменить.
Я очень долго училась концентрировать свое внимание на том, чем я занята. Если я читаю – значит, должна полностью находиться в том мире, который описывается в книге, если убираюсь – значит, все мои мысли заняты тем, как навести порядок в доме.
Было трудно. Постоянно напрягать мозги так, чтобы они были сосредоточены только на одном конкретном предмете. Я очень уставала.
Боль постоянно прорывалась наружу, точно сорняк, растущий на мягкой земле, но при необходимости имеющий возможность прорасти и сквозь асфальт.
Чем больше каменело мое сердце, тем труднее было прорваться этому сорняку. Если он все же оказывался снаружи, то вместо криков отчаяния я с остервенением принималась думать о чем-нибудь другом. Тогда сорняк боли уходил обратно, а на смену ему приходило равнодушие.
Равнодушие приносило с собой пустоту. Я не ощущала биения сердца, не чувствовала боли. Никто не раздирал мое тело изнутри. Я была свободна.
И тогда я благодарила и хвалила себя. А после тут же принималась снова о чем-нибудь думать. Мысли превратились в мое занятие.
Еще были проблемы со сном. Сны контролировать не получалось. Я ставила будильник на каждые пятнадцать минут в течение ночи, чтобы, проснувшись, вспомнить свой сон. Чаще всего я вообще не успевала засыпать. Несколько ночей я провела таким образом, а после заметила, что мне хватает двух минут, чтобы погрузиться в сон; а проснувшись, я уже ничего не помнила. Мне ничего не снилось. Пустота и спокойствие дались мне немалым трудом.
И я очень рада, что мне удалось умертвить живое сердце.
Теперь все по-другому. Весь мир воспринимается совершенно иначе – со стороны. Словно я смотрю скучный неинтересный фильм, и вот-вот усну.
Мне очень помогли книги. Особенно в первое время, когда я не могла найти что-то, о чем можно долго думать. Я перечитала уйму книг, и много полезного нашла для себя. Когда сердце вдруг дергалось, выражая неистовое желание чувствовать, я заставляла его ощущать чужие чувства. Раз уж у сердца была такая огромная потребность переживать, я решила уступить ему – и сердце переживало, но только те события, которые произошли не в моей жизни.
И потому я напускала на себя эмоции героев совершенно разных книг, которых я прочла бесчисленное количество – начиная с классики и заканчивая современными произведениями. Отечественные и зарубежные авторы, на русском и на английском языках, длинные романы и короткие повести, фантастика и детективы…
«Унесенные ветром» Маргарет Митчелл, «Мертвые души» Гоголя, сумеречная сага Стефани Майер, «Код да Винчи» и «Точка обмана» Дена Брауна, «Преступление и наказание» Достоевского…
Я прилагала все усилия, чтобы забыться в книгах.
Некоторые изречения, которые находила в книгах, я забирала себе. Особенно большую пользу мне принесло выражение «Я подумаю об этом потом», принадлежащее Скарлетт О’Хара.
Когда в моей голове всплывала мысль, каким-то образом связанная с Марком, я говорила себе, что подумаю об этом когда-нибудь потом. Я говорила так, чтобы уже никогда больше не вспомнить.
И теперь я создала вокруг себя мощный барьер, пробить который практически невозможно. Меня ничто не трогает: ни свои, ни чужие страдания. Раньше я не могла смотреть, как плачут дети, мне всегда было жалко их. А теперь мне все равно: я разве что могу понервничать из-за создаваемого ими шума.
Раньше я не могла видеть, как обижают животных. Как ругаются люди. Как страдают больные. Как пожилые расстраиваются, если их дети не навещают их.
А теперь мне все равно. Это меня не касается, и эти проблемы мне тоже решать не приходится.
Главное – это я. Главное – уберечь себя от всех этих эмоций. Какой бы крепкий барьер я не построила вокруг себя, я должна зорко следить за его сохранностью. Потому что, если хоть в одном месте он повредится, то все мои старания рухнут.
Я потратила слишком много сил, чтобы взять под контроль свое сердце. Если оно выйдет из-под контроля, я вновь буду умирать.
А я не хочу. Я и так уже мертва.
Сумев найти выход из тупиковой ситуации, я ни за что не отступлюсь. Нет на свете силы, способной убедить меня в том, что я еще не все потеряла в этой жизни. С уходом Марка я потеряла все.
Пусть все окружающие стараются вернуть меня к жизни – я ни за что не позволю им сделать это.
Теперь я смотрю на людей словно бы сверху вниз, будто достигла более высокого уровня развития. По крайней мере, мне так кажется.
Ведь люди глупы – это очевидно; хотя когда-то и я была такой же.
Сколько нервов они тратят просто так, вместо того, чтобы просто не воспринимать ту действительность, которая им не нравится!
Зачем переживать за других, если у тебя все хорошо? Да какая разница, у кого какие проблемы?
Даже если проблемы твои, гораздо проще махнуть рукой – со временем они все равно исчезнут.
Время.
Марк говорил, что время поможет мне. Что пройдет месяц, год, два, и я забуду его.
Он ошибался.
Я никогда его не забуду.
Я могу лишь спрятать глубоко внутри сердца свою любовь к нему. Она живет там, просто, я не даю ей волю.
И никогда не дам.
Умение жить, не поддаваясь своим эмоциям, – это самое лучшее, что может иметь человек, и единственное, за что стоит бороться.
Кому нужны эти чувства? Они далеко не всегда приносят радость.
Отгородить себя от страданий – разве не это самое важное?
Я никому не позволю лишить меня этой способности, которую я столько растила в себе.
Я просто плыву по течению жизни, терпеливо выжидая, когда течение приведет меня к концу.