нежность

Если ты немного потренируешься,
живя как придуманный персонаж,
ты поймешь, что придуманные герои
иногда более реальны, чем люди,
имеющие тело и бьющееся сердце.
Р.Бах


Весь день галоп. Люди-бумаги-звонки. Кабинет-коридор-вертушка. Рябь в слезящихся глазах. Бестолковые подчиненные. Игривый босс. Капризные посетители. Перекур.
На лестнице я столкнулась с секретарем Инной, обнимающей обеими руками горшок с чахлой икебаной, вероятно, подлежащей захоронению.
- Куда ты его?
- В контейнер, куда же еще, - поморщилась Инка, - не прижился у нас.
- А что за цветок?
- Будто я знаю. Велено выбросить, я и несу.
- Ясно.
Обогнав коллегу с её несимпатичной ношей, я поспешила в курилку. И тут же споткнулась, почуяв царапанье в груди, стремительно перерастающее в тревожное беспокойство. Это еще что? Оглянулась на Инку – та пыталась нащупать ногой ступеньку, выглядывая из-за горшка с покалеченным цветком. Тут я поняла – цветок!
- Слушай, он ведь живой ещё. Давай его пересадим.
Тревожность стала медленно угасать, царапанье осталось.
- Оно мне надо? Да и земли-то нет для цветов специальной.
Мягкий толчок в груди. Тонкими струйками расходящееся тепло.
- Дай его мне.
- Да пожалуйста, - Инка с облегчением плюхнула мне в руки горшок и зацокала радостно по ступенькам наверх.
Возле мусорного контейнера я вывернула обитателя помпезного горшка – луковица, последний, едва держащийся сломанный лист. Шепнула: «Будет больно», оторвала покалеченную тусклую стрелку, покачала луковку в ладонях, подула.
Острая пульсация в выпачканных землей пальцах, горячие искринки.
Нагребла с края газона земли с мелким мусором в шикарную посудину, сунула луковку, присыпала сверху. «Живи!»

Из шумного, быстрого, жесткого, доброго, темного, цветного, взрослого, пыльного, плачущего, саркастичного внешнего мира я прихожу к нему, вся в колючках, царапинах, глупостях, страхах, напряженная до скрипа зубов. Он раскачивается на скрипящем стуле, глядя в монитор, легко щелкает сильными пальцами по клавиатуре, поднимает руку в предостерегающем жесте – занят. Я падаю на диван, закрываю глаза. Мреющая голубизна, тонкие синие линии, россыпь молочных жемчужин. Медленно падают теплые капли в высохший мох, тихо звенят бордовые сочные бусинки терпких ягод, прячущихся в глубине. Душа мягко раскрывает естественную наготу, развязывает узлы, безмятежно доверяя ощущению защищенности.
Стихло все – ни шороха, ни скрипа. Только едва уловимый звук его дыхания. Я знаю: сейчас он встанет и предложит чаю. Или поужинать. Улыбаюсь себе, не открывая глаз, чувствую, как его взгляд скользит по мне, останавливается на нервных пальцах.
- Устала, - не вопрос, утверждение. – Идем чай пить.
Я качаю головой, отказываясь. Мне не хочется нарушать сладкую дрему лишними движениями.
Аккуратно прикрывает дверь, становится дальше. Не дальше. Я слышу бряцанье ложки, его шаги, покашливание, шум воды в мойке. Маленький художник мягкой кисточкой рисует небеса у меня внутри.

Он совсем не смеется, только чуть улыбается краешком губ. Часто хмурится и молчит. Много работает. В перерывах между делами слушает меня. Я знаю, что ему нужно отдохнуть, но, как капризный ребенок, не могу обойтись без поддержки. Умащиваюсь близко-близко, чтобы чувствовать кожей его тепло и несу всякий бред, все, что бродит во мне – радость, сомнения, боль, красота. Я не боюсь его уколоть, потому что он не боится. Я не думаю, как все это выглядит, потому что он всегда знает правду даже лучше меня. Свернувшись клубочком в его руках, я успокаиваюсь, согреваюсь, засыпаю как дитя в колыбели и улыбаюсь во сне.

Когда он уезжает, я пишу ему длинные письма и сохраняю на рабочем столе. Часами лежу без сна поверх его постели. Пью чай из его чашки. Ношу его рубашку. Перебираю холодными пальцами его бумаги, цепенея от их пушистого шороха. Качаюсь на его скрипучем стуле. Ему не нужно, чтобы я его ждала, и я не жду. Просто живу среди его вещей.
Он возвращается внезапно, такой уставший. Бледное лицо, круги под глазами, прочерченный хмуринкой лоб, сжатые губы. Я не липну к нему. Наливаю воду в ванну, ставлю чайник, мастерю быструю еду. Ему снова звонят и звонят, он снова барабанит по клавиатуре, наскоро пригладив мокрые волосы. Потом засыпает, оставив недопитый чай и нетронутый ужин. Я гляжу в его спокойное лицо и не могу дышать, замираю и не вдыхаю, переполненная чистой нежностью. Розовым бликом рассвет на его беззащитной бледности. Биение пульса на виске, на горле. Коснуться губами этой силы и хрупкости. Разбужу…
Провожу чуткими пальцами вдоль руки, едва не тронув, сохраняя в памяти ощущений таинственный трепет. Маленькими шагами медленно покидаю сонную комнату, бесшумно прикрыв дверь.

Я не знаю, как называется этот цветок. Я дала ему имя – Ди. Не поставила вместе с другими, подарила заветное местечко, потеснив любимые вещи. Вечерами мы баюкали тишину тонами усталости и облегчения. В суматошные утренние часы он закутывался в туман непроницаемости.

- Ты жестокий человек, - сказала мне мама, - совсем, как твой отец.
- Все жестоки.
- Неправда.
- Правда. Во всех людях есть все. Ярость. Нежность. Красота. Жестокость. Радость. Боль. Любовь. Ненависть. Искренность. Страх.
- Да ну тебя, ты только умеешь говорить красивые слова. Философ. С тобой ужасно тяжело, как и с ним. Что толку от твоего ума, когда ты жизнь себе испортила.
- Моя жизнь еще не закончилась.
Мягко прокатились внутри мерцающие жемчужины.
- Ты никого не любишь, ты только с чужими хорошая, а близкие тебе не нужны.
- Мама, а я? Я тебе нужна? Ты меня любишь?
- Конечно.
- Но ты же все время хочешь найти кого-то другого, не меня, как я есть, а такую дочь, которая бы тебе нравилась. Если это вообще возможно – тебе нравиться.
Растерянность в серых глазах, во всем бесприютном облике. Руки в синих вздувшихся венах, теребящие скатерть. У меня сжалось сердце. Вздыбился синий лед тяжелым торосом.
- Ничего, мама, ничего. Мы просто друг друга не слышим. Я люблю тебя все равно…

Мой выход из отпуска не остался незамеченным. Смешки, приветствия, вопросы, просьбы. Добравшись до своего кабинета, отперла дверь и замерла на пороге. Струилась густо-бархатно тихая музыка низкими тонами, рассыпала звоночки высокими. Волшебство? Я нашла взглядом Ди. Он улыбался мне юными гладкими листиками, задорно выгнутыми навстречу свету. Выздоровел, малыш. Поёт. Я протянула руку, собрала в теплеющую ладонь ласковые звуки, нежную сочность зелени, это нерушимое стремление к жизни.

Cижу, скрестив ноги, на подоконнике, разговариваю с другом. За спиной мягко колышутся сумерки, во мне играют улыбки. Друг все ворчит:
- Перестань витать в облаках. Это иллюзия. Воображение.
- Я же все это видела. Я знаю, кто он, и знаю, что чувствую.
- А если ты ошибаешься?
- Я так не думаю. Это легко проверить.
- Чем?
- Временем.
- Что ж, ты у нас житель эфемерных пространств и умеешь любить эфемерных людей. Даже долго.
- Он настоящий.
…бряцанье ложки, его шаги, покашливание, шум воды в мойке…
…теплые капли в высохший мох…
…не боюсь уколоть, потому что он не боится…
…засыпаю как дитя в колыбели и улыбаюсь во сне…
В моих небесах отражаются улыбки. Как хорошо, что я его нашла!..

Ди расцвел уже осенью. Крупными белыми лепестками в бордовых искорках. Все, кто входит в мой кабинет, глядя на него, ахают от восхищения. Мы с ним исподтишка переглядываемся и улыбаемся друг другу. Я не думаю о том, как смогла услышать его. Может быть, пытаясь объяснить себе маленькие чудеса, мы теряем способность их творить? Ди тоже не спрашивает. Он просто живет, вместе со мной, им, ею, небом, рекой, колосьями, всем – красивым, жестоким, нежным - составляя мир.