Покаяние. Фрагмент 2

Легкие облака плыли по ночному небу. Они почти не скрывали свет звезд, весело перемигивающихся в вышине.
На краю обширного скошенного луга стоял просторный навес. Под ним прямо на земле на охапках душистого свежего сена спали люди. Бодрствовал только ночной писатель. Он сидел за врытым в землю тут же под навесом столом и сочинял очередное послание, но на сей раз другому адресату.
«Здрав будь, милый внучек! Вновь обращается к тебе твой дедушка с приветом!  Сейчас я нахожусь не в монастыре, а в местах хотя и не столь от него отдаленных, но называемых дальними покосами, Работать здесь доверяют не каждому, а только особо отличившимся. Так что, милый внучек, у тебя есть ещё один повод гордиться своим дедушкой. Это письмо, как и все прочие, я передам с Филькой Рваным. Он такая же сволочь, как и я, поэтому – человек надежный, на него можно положиться. Тем не менее, не рискну писать большое письмо и рассказывать сразу о многом. Потому что дело наше тонкое и требует осмотрительности.
Милый внучек! Меня очень радует твое не по годам раннее развитие. Я тоже в твоем возрасте был развитым мальчиком, но, признаться честно, больше интересовался дворовыми девками, а ты задаешь вполне разумные вопросы о географии и истории той страны, где я так весело покувыркался. К сожалению, не могу утолить твою любознательность в полной мере, особенно по части географии. Если показать мне карту той страны и даже ткнуть меня в неё носом, много пользы от этого не будет. Но ты, внучек, не подумай, что твой дедушка разбирается только в тех картах, с помощью которых гадают, показывают фокусы и проигрывают последние штаны. Если возникнет такая надобность, я разберусь и в географических картах, но в том то и дело, что такой надобности не было. Я и без всяких карт пройду, где надо и где не надо. А названия разных мест той развеселой страны, какие я слышал от её обитателей, страшно запутаны по причинам от меня не зависящим, и которые я тебе как могу – объясню.
Жители этой страны в большинстве своем потомки испанцев когда-то приплывших сюда из-за океана. Люди они простые и привержены старым обычаям. Поэтому всё вокруг называют на старый испанский манер, мало заботясь о том, что пишут на картах ученые мужи. Особо большая путаница происходит с названием островов. Если на острове есть высокие горы, его называют «Гаити», что значит «Возвышенный». Если остров круглый и плоский, его называют «Тартуга», что означает «Черепаха». А если на острове растут особо густые леса, его называют «Мадера», что значит «Лесистый». При этом мало заботятся о том, что одно и тоже название могут получить несколько островов сразу, а один и тот же может зваться по-разному, кому как нравится. Тоже и на суше. Если где-то находят много золота, то называют это место «Коста-Рика», что означает «Богатый Берег». А в память о родине предков многие места называю «Эспаньола», что значит «Малая Испания». 
Но вместе с испанцами сюда понаехало немало народу из других стран. Европейцы – люди культурные и всегда готовы продать свою шпагу тому, кто больше платит. А поскольку испанскому королю было чем платить, люди самого разного роду-племени поступали к нему на службу и отправлялись за океан, намереваясь разбогатеть, не проливая много пота, получив за верную службу земельные наделы и права добывать золото из местных недр.
 Путаница названий стала ещё больше, потому что к испанским названиям прибавились другие. Прибрежную равнину этой страны иногда называют «Терра ду Лабрадор», что значит «Земля пахаря». А иногда называют «Терра Верди», что значит «Зеленая страна». А поскольку здесь часты наводнения, затопляемые места называют «Венесуэлла», что значит «Маленькая Венеция». Кроме того здесь сохранились и некоторые индейские названия. Между прочим, самый большой остров в здешних морях, который когда-то испанцы назвали «остров Хуана» в честь сына и наследника того короля, который разрешил им совершить самое первое плавание, теперь чаще всего называют на индейский манер – Куба. Вот потому-то, милый внучек, дедушке трудно вести речь о правильной географии, а не оттого, что голова у дедушки плохо соображает после того, как в детстве дедушка рухнул с дуба, пытаясь забраться на самую макушку. 
Теперь осталось сказать только одно: название всей страны, которое я чаще всего слышал от местных обывателей, звучит так – Аллалалия. Что оно означает – не знаю, но ты, внучек, изучая разные науки, со временем поймешь его смысл.
Что до истории Аллалалии, то разобраться в ней тоже не просто. Хотя первыми наведались сюда испанцы, но по прошествии времени на эту страну положили глаз английский и французский короли. Разумеется, не обошлось без доброй потасовки, которая продолжается и по сей день, то затихая, то вспыхивая с новой силой.
Англичане захватили лакомый кусочек земли на западе Аллалалии, где находятся самые богатые золотые прииски. А французы обосновались на острове, называемом Тартуга. Хотя французы захватили совсем маленький островок, но они, как народ культурный и разумный сумели извлечь из этого немалую пользу. Как только начиналась очередная потасовка между англичанами и испанцами, они помогали то тем, то другим. Делалось это разумеется не бескорыстно. Таким образом, они не позволяли ни тем, ни другим одержать решительную победу. А поскольку цену за свои услуги назначали сами, то золото Аллалалии текло широким потоком во французскую казну. И, даже может быть, более широким, чем в английскую или испанскую.
Поскольку испанцы теперь не единственные хозяева этой страны, то  каждый пишет местную историю по-своему, ругая других и нахваливая себя. Поэтому, милый внучек, расскажу тебе историю так, как кумекаю сам.
Местные индейцы, которых иногда называют арауканами, до встречи с белыми людьми жили здесь в свое удовольствие. Прибрежная равнина очень плодородна. В реках и ручьях полно рыбы, а в лесах всякой живности. Две большие реки по бокам равнины и горы позади неё способствовали хорошим отношениям с соседними племенами, потому что затрудняли взаимные визиты военных отрядов, а не торговлю. Короче говоря, индейцы не привыкли напрягаться. Это их и сгубило. Когда к берегам Аллалалии приплыли первые суда, индейцы, вместо того, чтобы, выбрав удобный момент, перерезать незваных гостей и завладеть их имуществом, стали оказывать пришельцам всяческие почести.
Как мне рассказывали бывалые люди, по индейским поверьям когда-то к ним  из-за океана приплыли боги и научили многим полезным вещам. Потом боги уплыли, пообещав когда-нибудь вернуться. Пребывая в своих языческих заблуждениях, индейцы никак не могли взять в толк, что на сей раз перед ними не боги, а научить они могут разве что неумеренному потреблению огненной воды.
Далее начались странные вещи. Язычники-индейцы встретили пришельцев вполне по-христиански, а вот христиане повели себя хуже язычников. Когда стало ясно, что незваные гости кроме золотого песка, которого полно в местных ручьях и речках, ещё очень охочи и до местных девок, которые весьма симпатичны, индейцы стерпели это. Когда их стали обращать в рабство и заставлять добывать золото, они стерпели и это. Но если хорошо постараться, то всякому терпению может прийти конец.
Дело в том, что вместе с воинами прибыли из-за океана священники, которые принялись обращать индейцев в христианство. Поначалу считалось, что понятия о религии у них очень просты. Но вскоре попы пронюхали о том, что где-то в джунглях есть языческие храмы, в которых полно золота, от мелких побрякушек до огромных золотых сосудов. Добрые христиане, ревностные борцы с язычеством, решили наложить на это золото свои добродетельные лапы. Вот тут-то терпение индейцев лопнуло, и дело дошло до взаимной резни, в которой европейцы преуспели больше, потому что были   лучше вооружены.
Уцелевшие от пуль и пушечных ядер индейцы решили уйти с равнины в горы, забрав с собой всё золото, которое могли унести. Христиане, заботясь о спасении индейских душ, готовы были истребить их всех, но не допустить этого.
 Казалось, сделать это не так уж сложно. К тому времени в страну завезли достаточно лошадей и создали вполне приличную конницу, которую и пустили в погоню. Но индейцы оказались не такими дурнями, какими выглядели поначалу.
Обложенные со всех сторон врагами, они разделились на два отряда. Один продолжил пробиваться в горы, другой повернул назад к морю, что было полной неожиданностью для преследователей.
Как водится в таких случаях, те погнались за двумя зайцами сразу и, разумеется, не поймали ни одного. Тот отряд, который пробился к морю, унося половину золота, переправился на один из островов, который зовется Мадера. Леса на острове такие пышные, каких не встретишь в других местах. Где-то в тех дебрях индейцы запрятали свои сокровища.
Что было дальше? Об этом болтают разное. Одни говорят, что индейцы решили лишить себя жизни и после смерти превратиться в духов, стерегущих своё золото. Другие говорят, что, наложив на закопанный клад страшные заклятия, индейцы благополучно уплыли куда-то в другие земли, подальше от докучливых соседей. Доподлинно известно только одно. Те, кто рискнули искать этот клад, ищут его до сих пор. Назад никто не вернулся.
Другие индейцы пробились в горы и проживают там до сих пор. Европейцы, уже считавшие их своими законными холопами, сунулись, было следом за беглецами, но очень быстро убедились, как мало толку от кавалерии и артиллерии в узких горных проходах. Зато индейцы забавлялись от души, спуская с отвесных склонов каменные лавины, которые губили противника целыми отрядами вместе с лошадьми и пушками.
После того, как европейцы лишились работников, перед ними открывалось два пути: или самим браться за лопаты, или искать новых холопов. Второй путь показался более привлекательным. В срочном порядке из-за океана привезли тёмнокожих невольников.
Поначалу всё шло хорошо. Оторванные от родных корней и утратившие родную почву под ногами, африканцы казались более покорными, чем индейцы. Но когда пообвыклись на новом месте, повели себя иначе. Пришлось строить для них каменные бараки с решетками на окнах. А заперев на ночь двери бараков снаружи, европейцы столь же тщательно запирали двери собственных домов изнутри, на всякий случай. Но не буду отвлекаться от главного.
Как я уже писал тебе, милый внучек, давно у меня  шевелиться мыслишка: неплохо было бы нам с тобой совершить путешествие в Аллалалию и разжиться золотишком, но оставим это на крайний случай. И вовсе не потому, что дедушка твой боится индейских проклятий или боится нарушить заповедь «не укради!». Хотя, признаться честно, немножечко побаиваюсь. Но не настолько, чтобы оставить заботами любимого внучека. Мы же не будем брать много, возьмем как раз столько, чтобы тебе хватило на образование и приличную жизнь. А сейчас я расскажу кое-что ещё из истории.
Поначалу местные обыватели разбогатели на дармовом золоте так, что сами боялись верить в свою удачу. Как оказалось, в этом они были совершенно правы, потому что шальное счастье – самая скользкая вещь на свете. Поскольку местные обыватели ничем, кроме золотодобычи не занимались, те, кто привозил им всё необходимое из-за океана, решили не быть дурнями и стали ломить такие цены, что у местных рябило в глазах и перехватывало дыхание.
Прошло совсем немного времени, и обыватели с большим удивлением убедились, что их денежки перекочевали в чужие карманы, а сами они сели в лужу, из которой незнамо как выбираться. Ну что же, если хлебушек трудно купить, то остается два пути: или вырастить его самому, или отобрать у ближнего.
Второй путь показался более привлекательным, и некоторое время в Аллалалии шла такая кутерьма, о которой сейчас вспоминать не любят. Но те, кто были поумней, в конце концов сообразили, что разбой на большой дороге не самое подходящее занятие для желающих жить долго. Потому, что как говорил один восточный мудрец по имени Омар Хайям, о котором мне рассказывал один мой знакомец, которого тоже звали Омар: «Тот, кто свирепствовать привык, на более свирепого нарвется». Поэтому те, кто были поумней, порешили заняться мирным трудом. Но с тех пор в земле Аллаламии лежат закопанные разбойничьи клады, которыми их владельцы не успели воспользоваться, погибнув, кто в стычках, кто от рук своих же подельников, недовольных дележом добычи, а кто на виселице или на плахе в руках опытных палачей. Не поискать ли нам эти клады?
Но, пожалуй, прервусь на этом. Мне предстоят кое-какие хлопоты, чтобы поутру братия могла бодро и весело приступить к исполнению своих богоугодных обязанностей».
Завершив письмо приветами и пожеланиями всего наилучшего, ночной писатель убрал писчие принадлежности и вышел на скошенный луг. Пройдя шагов сто, он остановился и свистнул коротко и резко. Как из-под земли вырос перед ним резвый вороной конь с пышной гривой, с пышным хвостом и очень стройными ногами. Ухватившись за гриву, оттолкнувшись одной ногой от земли, высоко задрав другую, ночной сочинитель легко взлетел на спину коня. Конь коротко заржал, рванулся с места и пошёл крупной размашистой рысью.
Ночной путешественник скакал без седла и сбруи, как говорили в тех местах – охлюпкой. Он не понукал и не направлял коня. В этом не было нужды. Оба они – и всадник, и конь прекрасно знали дорогу.
 Путь их лежал в село, в общем-то, небольшое, но, тем не менее, по-своему весьма примечательное. Уже хотя бы потому, что являлась оно вотчиной потомков человека, известного в нашей истории под именем Синеус. Поэтому село изначально называлось Синеусово.  Впоследствии название это для простоты переделали в Синявино. А по прошествии ещё какого-то времени вследствие какой-то ошибки это название превратилось в Синюхино.
 Но на этом превращения не завершились. Синюхино как-то само собой перешло в Сивухино, возможно, как попытка увековечить память о тех формах досуга, которым местные жители предпочитали предаваться в свободное от трудов праведных время. Но на правильных географических картах утвердилось название Синюхино.
Конь скакал легко и стремительно. Всадник слегка раскачивался в такт его движениям. Черная грива коня и седые волосы всадника вились, взрыхляемые потоком встречного воздуха. Путь предстоял легкий и близкий, и можно было не сомневаться, что поутру, занятая на дальних покосах братия, приступит к выполнению своих трудовых обязанностей настолько бодро и весело, насколько это вообще возможно.
По пути ночной гонец вспоминал и в меру своих сил анализировал ту цепочку событий, ход которых привел именно к таким, а не каким-то другим последствиям. При этом его не смущал недостаток конкретной информации, ибо, будучи человеком бывалым и наблюдательным, он в короткий срок изучил жизнь монастыря и привычки его обитателей. Поэтому достаточно точно мысленно восстановил неизвестные ему звенья. В ту самую ночь, совершая подкоп, он верно угадал направление…
А после ночи как всегда наступило утро. И как всегда рано поутру верные помощники отца-Настоятеля  отец-Казначей и отец-Эконом отправились в обход вверенных их попечению владений.
Отец-казначей бдительно следил за доходами братии, а отец-Эконом ещё усерднее следил за расходами. Поэтому братия жила в стенах обители ничуть не хуже, чем караси в просторном и обильном кормом монастырском пруду. И те, и другие выглядели одинаково довольными и дородными.
По обычаю, заведенному столь давно, что причину, по которой он заведен, уже никто не помнит, обход начинался с монастырского винного погреба. Производство наливок и настоек вещь тонкая, это не карася из пруда вытащить.
Спустившись в погреб, святые отцы направились к тем бочкам, содержимое которых уже почти дозрело  и дожидалось торжественного часа розлива по бутылкам. Задача отца-Казначея и отца-Эконома состояла именно в точном определении этого часа путем тщательной дегустации. И вдруг оба они остановились как вкопанные.
Из угла погреба, скрытого от взора очень большими бочками, доносились странные звуки, напоминавшие довольное похрюкивание сытой свиньи. Это ночной расхититель общественного добра мирно почивал возле вырытого им лаза. Роя его, он не ошибся направлением. Он ошибся в другом. Не следовало совершать хищения в столь крупных размерах.
Но и отец-Казначей, и отец-Эконом, пытаясь оценить ситуацию, тоже допустили ошибку. Между ними состоялся такой вот диалог, ведущийся тихим и осторожным шепотом.
- Слышишь?
- Слышу! Господи помилуй, что за наваждение бесовское?
- А, в самом деле…, кто, кроме нечистого, мог проникнуть в запертый погреб, когда замок на дверях нетронутый висел?
- Похоже, и правда, нечисть какая-то завелась. Старинные предания рассказывают про наши места нечто весьма нехорошее.
- Предания эти потом вспоминать будем, а сейчас надо отцу-Настоятелю донести, да побыстрей!
Встревоженный таким известием отец-Настоятель помчался в погреб со всем мыслимым проворством, какое только позволяли ему мощное телосложение и почтенный возраст. Отец-Казначей и отец-Эконом, телосложением тоже не слабые, помчались следом во весь дух, стараясь не отстать.
И вот они уже встали трое в ряд перед злосчастными бочками как три богатыря, только не конные, а пешие и вооруженные одним лишь духовным оружием.
Уверившись лично в серьезности ситуации, отец-Настоятель сотворил молитву и старательно перекрестил бочки. Но доносящееся из-за них хрюканье стало от этого ещё громче, словно нечистый решил поиздеваться над своими противниками.
Отец-Настоятель задумчиво огладил бороду и глубокомысленно изрек: «Похоже, и, правда, чёрт за бочками притаился. Токмо свиным рылом возможно такие звуки издавать. А уж как смердит отвратительно, ох, как смердит! Хотя на серу не похоже…»
После этого отец-Настоятель определил главную стоящую перед ними задачу: не вводить в смущение братию слухами о появлении в Святой обители нечистой силы.
А если продолжить и развить его мысль, она бы прозвучала примерно так: не дай Бог, кто из братии по простоте душевной в епархию сообщит, не миновать тогда комиссии с ревизией.
Но Бог, как известно, милостив, а в столь ранний час вероятность встретить нежелательных свидетелей происшествия невелика. Потому решено было без промедления преступить к действию, окропить погреб святой водой, для чего принесли её полную лохань.
Как ни странно, начиная сражение с нечистью во славу Божью, никто не догадался произвести разведку, заглянув за бочки. Тогда всё могло бы произойти иначе, но случилось то, что случилось.
Щедро кропить всё вокруг отец-Настоятель начал от самого входа, постепенно приближаясь к логову зверя. Когда брызги святой воды достали и туда, зверь на минуту смолк. Потом сердито засопел, и вдруг стало слышно, как он ворочается там, за бочками и вроде бы даже пытается оттуда выбраться.
«Изыде, сатана!» - судорожно прохрипел отец-Настоятель. Отец-Казначей и отец-Эконом, не надеясь на пасторское слово, движимые единым порывом, схватили лохань со святой водой и изо всех сил плеснули всё её содержимое в логово зверя.
Вода, попав точно в угол, отразилась от каменной кладки и шумным водопадом хлынула вниз.
Грозный рёв, раздавшийся в следующее мгновение, обратил христолюбивое воинство в позорное бегство. Но чьё бы мужество могло выдержать такое испытание?
Святые отцы выскочили из погреба бледные, как мел, и со стоящими дыбом волосами.
Ночной землекоп, покинувший подземелье своим путем, мокрый с головы до ног и весь измазанный глиной, столкнулся с ними нос к носу около кустов сирени, скрывавших лаз, соединяющий погреб с земной поверхностью. Под благотворным действием святой воды он почти протрезвел и даже готов был раскаяться и отдать себя на суд святых отцов. Тем более, что в такой ситуации любая попытка соврать правдоподобно не могла не вызвать подозрения.
Но Высший Судия рассудил иначе, внушив отцу-Настоятелю примерно такие мысли: «Дабы пресечь малейшую возможность введения братии во смущение, надобно избавиться от свидетеля если не на совсем, то хотя бы на время».
Совет, поданный свыше, был весьма разумен. Внешний вид святых отцов и обстоятельства встречи не могли, в свою очередь, не вызвать нездорового любопытства. А, кроме всего прочего, с того самого дня, как Благодетели поместили кающегося грешника в святую обитель, у отца-Настоятеля не было более страстного, более тайного и грешного желания, чем пожелание этому паскуднику провалиться прямиком в преисподнюю…
Отец-Настоятель напустил на себя грозный вид и сказал внушительно и строго: «Опять в пруд за карасями лазил? Это в который уже раз?» В наказание за проступок отец-Настоятель повелел провинившемуся немедленно убираться на дальние покосы и оставаться там до окончания работ.
За всю свою долгую жизнь кающийся грешник ни одно приказание не выполнял с такой поспешностью как это. Короче говоря, расстались они с отцом-Настоятелем к великому и взаимному своему удовольствию.
Одно только обстоятельство не позволяло счастью быть полным. Они знали, что где-то впереди их ждут новые встречи.





(Конец фрагмента)