***

ТОТ, КОГО МОЖНО ПОЛЮБИТЬ
РОМАН
Я прошел по широкому фойе и открыл дверь к администратору - человеку, должно быть, ловкому. Потому что, увидев на мне дорогой черный костюм, дипломат в руках и часы с золотой цепочкой, он услужливо поспешил подставить мне стул. Я положил ему китайский доллар прямо в карман, что его слегка удивило.
- Откуда вы? - спросил он.
- Я с Белого созвездия.
- Ха-ха! - вдруг взорвался администратор. Такого созвездия нет.
- Раз нет, то будет, - невозмутимо ответил я. - Дайте мне номер получше.
- Получше у нас нет.
Я снял свои золотые часы и положил их на стол. Администратор повертел их.
- Ну, разве что на последнем этаже. Но оно исключительно для гения.
- И что же?
- Пока не подселим.
- Ну и хорошо. Тогда я там поживу.
Я встал молча. Вышел в фойе и направился к лифту. Я всегда любил высоту. И иногда мне казалось, что нет ничего выше, чем мой Альбион.
Тэрра, простите, Земля была единственной обнаруженной планетой во Вселенной, где живые существа были не счастливы. Странным было все: как на ней началась жизнь? Откуда взялся на ней человек? Историю эту было уже невозможно разгадать.
Земля Тэрра была открыта мной случайно в 1965 году, кажется, это было в августе. Я просто блуждал с локатором по вселенной и прислушивался к разным голосам. И вдруг мне показалось, что в наушниках заплакал ребенок. Это был явно новорожденный. Я включил видеоадаптеры, и на мониторе появилось крохотное существо. Такое же, как и все младенцы Вселенной. Он не открывал глазок. А я рассматривал его с большим умилением.
Оказалось, это Тэрра. Так она помечалась в каталоге Вселенной. Кратко о Терре говорилось: малоисследованная планета. Люди живут 70 лет. Нет единства. Множество языков и частые войны. Потом прошло лет 200 - 300, когда я опять вернулся к Тэрре. Слишком меня носило по Вселенной и ее разным мирам.
Но вдруг я увидел фотографию младенца у меня на стене, того самого, земного, которого я застал в день его рождения. Младенец тот, конечно, давно умер. Но что-то светлое охватило мою душу, и я решил поближе познакомиться с этой планетой на краю далекой Галактики.
На лифте мне подниматься нет надобности, хотя иногда можно себе доставить такое удовольствие, но теперь я перенесся через все стены сразу в свой номер, довольно шикарный, с мягкими креслами, компьютером, канделябрами и всякой земной чепухой, которую я не ставил целью запоминать. Подчеркиваю, меня интересовали не вещи, а человек.
В номере я положил на кровать (зачем-то двухметровую) свой дипломат, повесил на вешалку шляпу, точно в ней все было дело. И тем самым прочно зарезервировал место на Земле.
Итак, я поселился в столице мира в Лондонском Пекине или короче Лон Пике. Причем читайте на китайский манер: Лон Пи Ке - в повышенных тонах. Но Вселенная, а я пишу только для нее, в этих тонкостях не будет разбираться. Я же спешу писать - мне нет времени самому исследовать все эти мелочи. Я не знаю и знать не хочу, что такое англо-китайский язык, что такое евро-пекинское наречие. И что в большинстве своем теперь люди предпочитают держать язык за зубами.
Я спешу к людям. Я хочу видеть их жизнь. И первое, что я делаю - рассылаю себя во все стороны. И через минуту я был с разными людьми в разных местах: главное теперь было для меня записать все виденное. И не упустить ничего, что касалось бы души людей.
Альбион прогуливался по городу незнакомой ему планеты. Люди как люди, во всей вселенной: у всех одинаковые лица - человеческие. Одних солнце подрумянило, другим сузило глаза. Но на такие мелочи не обращаешь внимания. Авто сплошными потоками заполняет улицы. И как сложен человек в этом потоке! Какая сила заставляет его течь по жизни?
Альбион не спешил делать выводы об этой планете. Это были только первые впечатления. На тротуарах и на дорогах все текло и изменяло свое положение в пространстве. Тихий, равномерный гул усыплял землян. Все как будто было у них хорошо. Но вдруг послышались сирены и всюду загорелись зеленые огоньки светофоров, а машины остановились. Двигалась только одна белая с крыльями, поднятыми вверх.
 - Что это значит? - спросил Альбион у бородатого дворника с метлой. Тот покачал головой и причмокнул губами:
- Не баба, а дьявол в штанах.
- Разве дьяволы интересуются землянами?
- А кто их знает, чем они интересуются. Только грязь после их гулянок - хоть вагонами вывози.
- Так что это за женщина? - спросил Альбион.
- А ты что, с луны свалился? - пробормотал дворник и стукнул зачем-то ногою мусорный бак. Он явно посчитал этот вопрос неуместной шуткой, поэтому отвернулся спиной и стал мести тротуар, широко размахивая метлой и поднимая пыль на прохожих.
«Что ж, начнем с нее!» - проговорил себе Альбион. Он еще ничего не понимал в традициях землян. Для чего все машины останавливаются, когда едет женщина, зачем гудят сирены и всюду начал мигать этот зеленый свет?
Машина с крыльями скрылась. Но Альбиону ничего не стоило ее догнать. Он исчез прямо среди многолюдной улицы - и никто на это не обратил внимание. Появился он уже возле загородного особняка. Крылатое авто въехало в разлетевшиеся веером в стороны и вверх ворота и тут же сомкнувшиеся в неприступную стену.
Альбион на земле успел прочитать только дюжину сказок, поэтому, приблизив свою плоть к воротам, он по-дружески попросил их: «Сезам откройся!» Но те даже не подумали опять  взмахнуть своим веером. «Ну что ж, придется пройти сквозь вас».
Альбион преодолел препятствие и зашагал по белой дорожке к струящемуся белыми брызгами фонтану.
- Эй, вы кто? - закричал кто-то за его спиной. - Вы как сюда попали?
Пришлось, хотя бы ради вежливости, оглянуться.
За ним бежала, правда, на двух лапах, борзая собака с высунутым языком. Нос широкий, мордочка щетинистая, отвислая, глаза презлющие – желтые клыки торчат по обе стороны пасти – укусит, не укусит – сразу не поймешь.
- Сюда не положено! - прорычало животное. Сюда никому из мужчин не положено! Как вы сюда проникли?
«Нет, я все-таки совсем не имею земного опыта, - вздохнул Альбион, - Человека перепутал с собакой! Это обыкновенный злой мужик! Только чего он так рычит, готовый залаять?»
Альбион вынул из кармана золотую кость и бросил ее на землю.
Мужик-пес принюхался. Глаза его заблестели.
- А? Что это? Никак настоящая? - проговорил он и облизал языком себе нос.
- Сторожи свою хозяйку! Вечером она тебя еще больше отблагодарит.
Верный страж начинал что-то понимать. А главное, что кость блестела так сильно, что не давала его извилинам домыслить все  до конца.
Альбион подошел к фонтану, полюбовался в нем золотыми рыбками и поднял глаза. На шикарном балконе стояла хозяйка в белом пеньюаре. Она никого здесь не ожидала, а потому любовалась розовыми закатными облаками.
Альбион из «Руководства для рыцарей» знал, что в этих случаях надо петь серенады. Петь по-земному он не умел. Поэтому, затянув ноту, он тут же закашлялся.
Хозяйка спустила свой взгляд с небес на землю. Заметив под своим балконом мускулистого мужчину с широкой грудью. Она с удивлением повела бровью, и губы ее невольно улыбнулись.
- Сюда невозможно проникнуть, - сказала она твердым голосом. – И если вы дьявол, то зачем напялили на себя этот старомодный костюм, точно вы из 20 века.
- Поверьте, это моя первая и последняя оплошность, – проговорил Альбион и, бесцеремонно сняв с себя пиджак, разорвал его на куски. Он остался в белой рубашке. Грудь так выпирала из-под нее – точно была из стали, а широкие мускулы напрягли рукава рубашки.
- У вас атлетическое тело, но мне не нравятся мужчины с такими замашками, как у вас. Я поверю, что для вас моя пятиметровая – всего лишь детский забор. Но вы не учли того, что мне стоит нажать кнопку, и земля под вашими ногами провалится.
- Я слишком плохо в этом разбираюсь! Думаю, лучше нам поговорить за чашкой кофе.
Альбион сделал несколько шагов и исчез под балконом.
- Что вы делаете? Неужели вы собираетесь взобраться по этой гладкой мраморной стене?
Но не успела она договорить, как за ее спиной послышался голос:
- Кофе нас ждет. Дайте мне поцеловать вашу руку, сударыня, и пригласить вас в залу.
- Меня в мою залу? – громко засмеялась хозяйка.
- Меня зовут Альбион. А теперь скажите ваше имя, сударыня?
На столе в алмазных чашках дымилось кофе. Горели бриллиантовые подсвечники. И стол был круглый, прозрачный, как из хрусталя. И свет из потолка был мягкий, ласкающий глаза – и эта неземная прохлада так освежала душу.
Но самое удивительное было то, что этот человек не знал ее имени.
- Вы дьявол, - спокойно сказала эта женщина.
- Да, я только что ограбил рай – и эти все вещи для вас.
В ее собственной гостиной ничего не осталось от ее обстановки. Стены стали мягки – точно из пуха, мебель – прозрачной как стекло. А потолок и пол обрели зеркальность.
- Зачем же вы пришли именно ко мне, если вы не знали, кто я, - проговорила женщина, присаживаясь за столик и отпив глоток кофе. Напиток оказался настоящим, только сладковато возбуждающим.
- Я видел, как перед вашим авто расступалась вся Земля.
- Вот как, даже Земля. И вы не знаете, что я Эра Идеалова – дочь первого министра Саталина.
- Представьте себе, не знаю, не успел навести справки. Ведь я на Земле без году неделя.
Он присел на стул, элегантно заложил ногу на ногу.
- У меня такое чувство, что вы призрак из прошлого.
- Возьмите, потрогайте мою руку.
Она взяла его широкую ладонь, осмотрела крепкие тонкие пальцы – в них чувствовалась неземная сила. Взяв его ладонь, она уже не могла ее отпустить.
- Что вы со мной делаете? – спросила она.
Они поднялись, не сводя глаз  друг с друга, Альбион приблизил Эру к себе. Он слышал ее глубокое дыхание – а она всматривалась в эти обжигающие глаза.
- Вы настоящий мужчина, - проговорила она.
- Вы так думаете? – спросил тихо он. – Ошибаетесь. Я нечто большее.
- Вы сам Бог, спустившийся с небес.
- Вы несете бред, вы слишком горячи – должно быть, у вас лихорадка.
Альбион подхватил женщину и понес ее на руках в спальню. Положив на широкую кровать, он сказал:
- Я еще долго буду в вашем городе. Выздоравливайте. И прекрасных вам снов.
- Как? Вы уходите?
- Нет. Исчезаю.
И Альбион, пройдя сквозь стену – испарился. Но все вещи, зеркальный потолок и пол остались, отражая со всех сторон одинокую женщину, лежащую в постели.
Саталин любил посещать розарий. Он часто туда ходил по выходным. В розарии были прекрасные бассейны, и сквозь зеркальную стену можно было понаблюдать за телами красивых молодых женщин. Здесь были богини телесной красоты, прошедшие все мировые отборы. Розарий для этих девушек были лучшей наградой. Желтоватый свет освещал залу. Девушки плавали в прозрачной воде, лежали на шезлонгах, улыбались очаровательными улыбками, совершенно без смущения, даже не предполагая, что Саталин наблюдает за ними сквозь зеркальную стену.
А Саталин знал, что в его работе нет лучшего отдыха, чем сидеть неподвижно вкресле и созерцать неземную красоту земных женщин. Все преходяще. Через год появятся новые красивые женщины, а эти постареют. Ведь 22 — 23 года — это тот верх, когда женщина достигает всего, чего хотела — потому что совершенство - это ее тело. Женщина создана и для многого другого. Но ее красивое тело — это то великое начало, с которого начинается ее великий замысел красотою.
Саталин не хотел иметь ни одну из этих женщин в постели, это противоречило его представлению об идеале. Он любил красоту, потому что она есть. Саталин никогда не изменял жене. Он делал все, чтобы не потерять душу и сохранить ясный разум. Но вид красивых женщин в розарии его вдохновлял. Идеал в эти часы всегда становился  ближе и яснее. Он создал розарий. Создал для себя. Это была его тайна. Как прекрасна должна быть женщина будущего! Каждому мужчине она должна открыться такой, какой он наблюдал ее в эти минуты. Но люди не совершенные. Люди своими душами создают много уродства и уродуют красоту мира. О, как легко осквернить этих прекрасных девушек. Как легко людям растоптать прекрасные цветы.
Эра в восемнадцать вышла за министра Идеалова, но Идеалов оказался настолько слабым, пропитанным кислым и фальшивым духом, что Эра  готова была жить лучше с дикарями, чем с этим сладко-глупым человеком. Они разошлись и поселились в разных концах столицы. Идеалова сняли с поста, и он быстро спился, а Эра процветала. В нее влюбились все молодые люди столицы.
Ездила она на белой чайке с крыльями. Сама сидела за рулем, и именно по высшему повелению за минуту до ее приближения все светофоры включали зеленый свет.
Когда Саталин сидел в своем розарии и любовался женщинами, вошла дочь и заявила:
- Папа, я влюбилась.
- В кого?
— В духа.
— Какого духа?
— В мужчину, который умет проходить сквозь стены.
— Что ты выдумала?
Саталин внимательно всмотрелся в дочь.
— Ты знаешь. Я никогда ничего не придумываю.
Отец хорошо знал свою дочь, поэтому даже приоткрыл рот: Эра говорила только правду. Она вообще была идеал правды. Тогда что же значит ее заявление?
— Отец, я не знаю, кто он. Но это настоящий супермен. Я знаю, что он есть, и что он может все. Я прошу твоих людей, чтобы они не становились на его пути.
— Но если он дух, то он ничего опасного для государства не сотворит.
— Он дух во плоти. Мужчина в рассвете сил. У него мускулистое тело и удивительно чуткая душа.
— Но в это я поверю. А причем здесь стены? Он что же их лбом прошибает?
 -  Этого я не знаю, но я тебе повторяю. Это не человек.
— Так кто же?
        — Это мечта женщины.
С этими словами Эра удалилась. Саталин понял только одно: дочь его безумно влюбилась в какого-то супермена. Любить не возбраняется, а стены надо все-таки уважать, — улыбнулся сам себе Саталин.
Он присмотрелся к девушкам в розарии и подумал о том, какое это все- таки прекрасное чувство - любовь.
Тела девушек светились, точно их кожа отражала лучи солнца. Природа умеет лепить женщин. Но умеют ли мужчины ценить эту красоту. И не обидит ли этот супермен его дочь? Хотя где Эре теперь найдешь достойного мужа? Саталин приложил к уху свой моби и сказал:
— Ищейкин, ты проследи за моей дочерью. Только проследи. И все рапорты оставляй на моем секретном сайте. Больше никаких шагов без моего ведома не предпринимай.
— Будет сделано, — прохрипел голос из небытия.
«У Ищейкина нюх — что у служебной собаки. Если где-то на краю столицы подгорит котлета, он мне тут же доложит». 
С этой мыслью Саталин откинулся на спинке кресла и погрузился в легкую дремоту.

Эра не любила ничего низкого и пошлого. Ей было 23. Высокая грудь. Она ходила ровной и стройной походкой. На мужчин она смотрела свысока: самолюбивые гусаки. Они придумывают все, кроме нормального идеала. Она носила короткие волосы. Всегда одетая в белые брюки и кофточку без пуговиц. Ее неприступность была известна всем. На все заискивающие взгляды она отвечала взглядом богини. Люди продажные продаются все. Она вышла замуж за Идеалова – да и тот оказался самым слабым и порочным человеком на свете. Она не икала больше истины в людях. Но она живой человек, пришедший в этот мир, и ей надо жить и сиять возвышенной душой. И все же она женщина, пусть богиня, но и у богини  есть своя тайная слабость – ей хотелось любить: сильно. Не по-земному. Она мечтала о герое, способном проходить сквозь стены: и такой мужчина спустился к ней с небес.
Но почему он так быстро исчез, уложив ее как маленькую девочку в постель? И забыв даже погладить по головке – исчез.
Ах, эта слабая женская душа, которой всегда надо быть сильной. Где же он?  И когда он появится опять? А если это все это был только мираж?
- Барбосов! – позвала она своего верного слугу.
- Слушаю, хозяйка!
- Ты вчера видел кого-нибудь?
- Вечером?
- Да, вечером.
- Мужчину в черном пиджаке?
- Да, в черном.
- Нет, не видел.
- Зачем врешь, Барбосов?
- Да ведь это призрак был.
- Посмотри вокруг: ты узнаешь мою мебель?
- Совсем не узнаю!
- Кто ее переменил?
- Никак нечистая сила!
- Тебе эта нечистая сила что-то подбросила?
- Никак нет, не подбросила.
- А что у тебя торчит из кармана?
 - Собачья кость.
- Покажи мне ее.
- Барбосов вынул из кармана кость и протянул ее хозяйке.
- Да она же из чистого  золота!
- Я как-то об этом не подумал, - ответил верный страж.
- Хорошо, забирай свою кость и убирайся в свою будку. И если увидишь того, кого видел вчера, не смей даже нос высовывать.
- Буду смиренно лежать на топчане хозяйка, положив мордочку на лапы.
Барбосов схватил кость и поспешил ретироваться.
«Люди  и боги, - как вы сильно стали  отличаться друг от друга, - вздохнула Эра. Одни так часто бывают похожи на животных, а другие, так редко принимают облик человека.

Лакей Мотыльков всегда дремал под храп своего Генерала: как только храп прекращался – он тут же вскакивал со стула и оглядывался по сторонам. И убедившись, что в лакейской пусто, опять присаживался и начинал прислушиваться к позолоченной двери своего господина.
Храп Генерала опять набирал свою силу, и лакей благодушно, закрыв глаза, начинал клевать воздух своим острым носом.
Сон у Генерала  был тревожный. Ему снилось, что он среди огромной толпы. Но сколько он не обращался к ней, не кричал ей: «Узнаете вы меня»? – Толпа не обращала на него никакого внимания. Ее взгляды были прикованы к высокой трибуне, где стоял человек и что-то говорил. Генерал сознавал, что это его место, что он непременно должен быть там, на возвышении. Только там его все узнают. Но сколько он не пробирался сквозь плотный лес человеческих тел, до трибуны было далеко. Генерал просыпался в поту, вскакивал с кровати, но походив несколько минут по кабинету, он останавливался около окна, из него была видна широкая черная площадь.
Она была пуста. Но Генерал знал, стоит ему только позвонить – и множество людей соберутся на нее, чтобы приветствовать каждое его слово.
Большое зеркало отражало его в белом белье. Он посмотрел на себя и покривился. Рядом висел его генеральский мундир с золотыми погонами. В темноте ему показалось, что рукав пиджака пошевелился. Генерал вздрогнул и сел на кровать.
Он чувствовал, что устал, что все это нервы, и стоит только зажечь свет, как все станет на свои места. Но он чувствовал, что слабость внутри не дает ему пошевелиться ни рукой, ни ногой. В голове шумело. Это была не первая ночь, когда он так содрогался, прислушивался к полной тишине в темной комнате. Казалось, что нечто необычное приближается к нему, вот-вот зазвучит, заглушит этот шум в голове, этот страх, что он почувствует самое главное. И тогда он со страхом поймет, что он не такой, каким он себя ощущал на площади, на трибуне перед большой толпой. Он боялся этой неотвязной правды, боялся себя в этом нижнем белье.
Он вспомнил, как вчера народ приветствовал его, своего Генерала. В эти минуты ему казалось, что он достиг всего, что может только пожелать человек.
Толпа кричала: «Наш Генерал!» - а он стоял на высокой трибуне, возвышаясь над этим многоликим муравейником. Она была так далеко, что он не мог различить ни одной фигуры, все сливалось в одной массе.
Он надел свой мундир и перешел из спальни в кабинет. И сотни мониторов засветились в одно мгновение перед его взором.
- Да, в мире все спокойно. И этим миром правит он один.
Удовлетворенный, он погрузился в свое кресло-вертелку и прислушивался к пульту планеты.
Земля склонила свою круглую голову перед ним – она вертела свою голову в нижнем большом мониторе у самых его ног.
Генерал дотронулся до нее носком своего сапога и пробурчал: «Ну хватит, хватит тебе вертеться!»

Альбион тем временем проходил через парк вождя. Всюду маячили памятники его телу. Возле баобаба стояла его огромная, повыше дерева голова, из розового куста выглядывала мощная грудь со звездами, на дорожке аллеи стояла его одна-единственная рука. Он прошел до главного входа: два плеча вождя держали мощные купола.
Проникнув в безмерно огромное фойе, Альбион разглядел портрет человека в генеральском мундире, уже старика с седыми бакенбардами. Десяток лакеев стояло над ним на стульях.
Альбион беззвучно перенесся на второй этаж и вошел в главную приемную.
Лакей Мотыльков открыл глаза, и увидев пришельца, судорожно вскочил со стула:
- Что? Как? Не велено! Его превосходительство отдыхают.
Лакея сбивало только одно: роскошный мундир и красная, блестящая звезда на груди у вошедшего. Лакей не мог  спросонья вспомнить и сообразить – кто же это? Но пришелец вынул из кармана сигару, раскурил ее от подсвечника в углу, а затем сунул эту сигару в открытый рот Мотылькова. Тот затянулся. В комнате сразу посветлело, и ему померещилось, что перед ним стоит сам Бог.
- Боже, ты ли это?
- Похоже, что не я, - ответил Альбион, и усадив лакея на стул, чтобы тот не свалился замертво на пол от ослепления – прошел в кабинет к Властителю Земли.
Вождь сидел на кресле-вертушке, окруженный тысячами телевизоров и следил за всем, что творится на его земле. Генерал не услышал шагов вошедшего. Он только заметил новый мундир с красной звездой – и ему показалось, что он висит на вешалке. Но мундир пошевелился и сказал: «Гм…».
- Что это? Продолжение сна? Что же это мне все время мундиры на вешалках снятся? – спросил себя генерал.
- Я живой мундир, - ответил Альбион.
- Когда же ты успел ожить? Разве мундиры бывают без генералов?
- Я считаю, что мундиры бывают, а генералов не бывает.
- Что же ты говоришь! И откуда ты взялся?
- Я дал прикурить сигарету вашему лакею. Он теперь счастлив. Он никогда не получал от вас такой почести.
«Все-таки, я, наверное, заболел, - подумал вождь планеты. А может Земля стала вертеться в другую сторону. Никто из людей, кроме его адъютанта, не осмелился бы войти в его кабинет. Генерал уже давно стал намного выше всех. Он привык в одиночестве смотреть на весь этот мониторный мир.
Вечная суета, вечное движение! Всем людям что-то надо! А ему нужно только одно: быть далеко-далеко от этого всего. Для этого ему и нужен был мундир. Толпа должна ему рукоплескать. Это все, что от нее требуется. Землей всегда управляли вожди! Одно его слово – мир прекратил войны! Один взмах руки – и все народы объединились! Его несколько пламенных речей – и как младенцы, так и взрослые заговорили на англо-китайском языке.
Генерал чувствовал огромную силу, поэтому спокойно и повелительно сказал Альбиону:
- Сгинь!
Он повернулся к мониторам – уверенный, что видение мундира с красным крестом растаяло. Но пришелец закашлял: «У-фу, у-фу…».
- Что же ты пришел зарезать меня, что ли? Разве тебя в химчистке плохо почистили?
- Здесь слишком скучно у тебя. Быть мундиром – это самое скучное дело на земле, скажу тебе, брат.
- Да разве мы с тобой братья? – поморщился генерал.
- Даже близнецы.
Генерал присмотрелся. Перед ним стоял старик такой же, как он.
- У меня не было никогда брата.
- У нас много с тобой братьев. И нашу мать звали Вселенная.
 Старик недоверчиво смотрел на своего призрачного двойника. В эту минуту вся комната наполнилась детским смехом. И множество маленьких мальчиков уселись за мониторы и стали играть в какие-то летающие на шариках буковки.
- Посмотри! Ты узнаешь свое детство, самого себя и своих братьев?
- Врешь ты все! Зачем ты хочешь вернуть меня туда, к чему возврата нет.
- Мать нас всех ждет. Она приготовила нам звездный обед. Разве ты не видишь, как прекрасна наша мать Вселенная?
Кабинет исчез и звезды закружились. Генерал оказался среди бесчисленных звезд и вдруг почувствовал себя, как никогда счастливым: он вдруг почувствовал, что сам стал звездой первой величины. И весь космос смотрит на него как на величайшее творение.
- Как хорошо! Как хорошо здесь! – повторял старик. – Я хочу здесь остаться!
Но в следующую минуту он опять сидел в своем кабинете. Вертелся в кресле, но мундира со звездой в кабинете нигде не было.
- Ты куда исчезла, моя верная оболочка! Ведь я, облачаясь в тебя, прожил столько лет.
Генералу ответила гробовая тишина.
- Мотыльков! – Позвал он лакея.
Тот вошел, опьяненный дымом, с сигарой во рту – и сильно покачивался на ногах.
- Что с тобой, адъютант Мотыльков?
- Я детство вижу. Мать свою вижу! И так хочется туда вернуться, и слезы ручьем текут.
- Адъютант Мотыльков! Сейчас же выбрось сигару! Посмотри, посмотри на мой монитор! Перед нами весь мир. И мы им правим.
Но вдруг во всех во всех мониторах показался Сатана и громко заржал точно лошадь.
- Кто, кто же здесь хозяин – я или нечистая сила?! – вскрикнул Генерал.
- Должно быть, нечистая сила!
- Выключи, выключи сейчас же все мониторы!
Мотыльков исполнил. Но вместе с мониторами погас и свет.
- Ты зачем меня  во тьму погрузил, Мотыльков! Мне нужен свет! Много света! Сейчас же собери все звезды с неба и принеси мне сюда!
- Никак не могу! Они очень горячие! Они обжигают руки!
- Да ну тебя! Каждый приказ должен исполняться сиюминутно!
И вдруг послышались сильные выстрелы. Кто-то заряжал в пушки звезды и стрелял ими по светлой мишени.
- Что это за мишень? По ком стреляют? – спросил Генерал.
- Тут должно быть, нечистая сила пытается рай разбомбить.
- Отчего же она воюет с раем?
- От того, что хочет властвовать! А чистота первозданная ей не дает.
- А ты откуда все знаешь? - спросил вождь-генерал.
- Просветление нашло.
- А ну тебя, с твоим просветлением! Иди, ложись спать! Старики мы с тобой стали! И ночные кошмары стали видеть!
Генерал вернулся в спальню и прямо в мундире влез в кровать и спрятался с головой под одеялом. Все исчезло. Он остался наедине со своей персоной. Он нащупал в кармане таблетку снотворного, выпил ее и уснул с мыслью, что с пробуждением ему откроется великая реальность.

«Как хорошо идти по городу, который только просыпается», - подумал Альбион.
Машины моют дороги, чистят тротуары. Одинокие прохожие куда-то спешат. Колонны юношей в синих костюмах устремились в сторону стадиона, над  которым пылал факел, красными языками облизывая небо. Улицы были так похожи одна на одну своими квадратными кварталами, что создавалось впечатление, что ты все время остаешься в одном и том же квадрате.
Но наконец, Альбион увидел название «Старая улица» и стал спускаться по ее мощеной узкой дорожке. И удивительное дело: сюда уже давно не заглядывали дворники. Мусор, всевозможные отходы валялись прямо под ногами у прохожих. Но еще удивительнее оказалось то, что вся улица была устлана листами бумаги.
Альбион приблизился к бакалейной лавке и увидел, что в ней копошится мужчина, раскладывая товар.
- Что это у вас листы все валяются. Вроде это были книги?
- Да ведь ушли, ушли все книги в прошлое, - ответил толстый, краснощекий и очень веселый бакалейщик. – Я их и без того не читал и детям глаза не велел портить.
- И что же, эти улицы никогда не убираются?!
- Да ведь листьев осенью нападает, все вместе трактором и сгребут сразу в кучу. Зачем зря силы тратить?
Альбион поднял с земли старый изорванный томик. Это был Шекспир, сонаты.
«Откуда у них наш Шекспир? – удивился Альбион. – Гений писал для всей Вселенной. Он дитя совсем другой звезды. Должно быть, с какими-то пришельцами  Шекспир оказался на Земле.
Альбион увидел стайку детей, которые щебетали возле бородатого человека. Человек сидел за столиком под навесом, разложив на столе книги.
- Кто это? – спросил Альбион у бакалейщика.
Тот как-то загадочно улыбнулся, покрутил у виска пальцем.
- Это Клин.
- А что он делает?
- Торгует макулатурой.
- И покупают?
- Покупают? Да разве только такие помешанные, как он сам. И откуда они только берутся?
Альбион приблизился к продавцу. Тот улыбался до ушей и добродушно похихикивал:
- Ишь какие. Ишь какие! Готовы карман вывернуть. Больше нечем вас баловать.
Он погладил детей по голове:
- Ну, детки, не растите до лампочки, а растите выше потолка!
Дети, получив сладости, уплетали их за обе щеки, махая ручками доброму дяде.
- Вы Клин? – спросил Альбион, чтобы начать разговор.
- Да, я Клин! И во мне клин с клином сошелся! Я летний дед Мороз и любитель Снегурочкиных кос. Что по лесу хожу – то жизнью дышу, и что по городу пройдусь- то смерти в глаза смотрюсь.
Странные книжки были у этого Клина. Все имели название «Ид» - идеал. «Ид 1 – Только идеал лечит душу», -прочитал Альбион на обложке первой. «Ид 2 – Надо верить в идеал», - называлась другая. «Ид 3 - Почему у людей нет прекрасного сознания?» Что-то самое главное, нужнейшее людям пытались объяснить эти книги. Только кто их писал? На обложках не было имени автора.
- Это ваше сочинительство? – спросил Альбион.
- А то чье же?
Ни одной серьезной черточки не отыскал Альбион в лице этого человека.
Книги у Клина были все классические. Какую страницу не откроешь - за душу берет.
- Откуда вы их берете?
- Из бывшей библиотеки? - ответил Клин.
- Почему бывшей?
- Теперь все электронные книги читают.
- А вы какое отношение к библиотеке имеете?
- Я сторож ее. Без сторожа было совсем плохо. Дети все книги растаскивают и рвут. Все улицы стали грязные. Мэру города книг не жалко. Были бы у людей печи, в печах бы сожгли. А чистоту, чистоту улиц наш мэр любит. Только библиотека большая, и стекла не во всех окнах есть. Вот и балуются детишки. А ругать их в наше идеальное время не полагается.
Альбион, перелистав десяток книг, спросил:
- У вас, что только одни шедевры хранятся?
 - Да нет. Там чего хочешь есть. Иную книгу пять минут почитаешь и уснешь. Это я лучшее выбираю. А продаю я не за деньги, а за сладости. Так деток приучаю: не рвите книги, каждая книга дороже пакета конфет. Вот и прибегают ко мне детки за подарком. Дедом Морозом окрестили.
- Хорошо, - сказал Альбион, - я у вас беру все эти книги.
- Как берете? А чем платить будете?
В эту минуту, точно по заказу, появилась тележка со сладостями. Ее вез юноша в белом халате.
- Продаете товар? - спросил у него Альбион.
- А что вы хотите купить?
- Всю тележку.
Юноша улыбнулся, поняв, что с ним шутят. Но Альбион не шутил. Он вынул из кармана пачку денег и протянул юноше:
- Бери и не считай!
Юноша, схватив деньги, и увидев, что их много, поспешил спрятаться за газетный стенд, чтобы убедиться: не фальшивые ли они. Глаза его широко раскрывались от изумления. В его руках было целое состояние.
- Спасибо, господин, - крикнул он уже на углу улицы и поспешил скрыться
- Выгрузите из тележки коробки со сладостями и нагрузите ее книгами, - распорядился Альбион.
- Мы это дело быстро, - ответил Клин.
Дети были уже тут как тут. И разбирали сладости.
- Доставите всю эту поклажу в гостиницу Англетер. За это каждый из вас получит по золотому Ангелочку.
- А кому передать?
- Швейцару. В номер для гения.
Альбион зашагал дальше по грязной улице, посматривая по сторонам, соображая, как из нее лучше выбраться.
Недалеко от столицы простиралось бескрайнее поле, давно не паханное, абсолютно бесплодное – словно взявшее на себя священный обет. Ни одно деревце там не росло. Ни один розовый куст не  смог запустить свои корни в это бесплодное поле. Но земля была ни в чем не виновата. Из ее недр высоко поднимался прозрачный родник, серебрясь каплями на фоне голубого неба. Когда-то вокруг родника простирался прекрасный сад – по одну сторону в нем росли яблони, по другую – вишни. А дорога, разделявшая их - была голубой. Широкой и почти всегда пустой.  По ней каждый уик-энд проезжала только одна-единственная величественная особа. Старик-генерал в белой машине без верха, в сопровождении эскорта мотоциклистов, откинувшись на заднее сидение, ехал на свою дачу. Вдыхая ароматы белых садов и созерцая прозрачность неба, он думал о том, что весь мир всегда был создан для идеала.  И земля превратилась в один благоухающий сад. И человеку дано каждый день вдыхать ее райский воздух. И все это благодаря одному человеку. И этим человеком был он сам! Его сильная воля! Огромная вера в идеал! И неуклонное стремление к цели! И вот они плоды! Тысячи и тысячи цветущих белых деревьев – ветер разгоняет их аромат по всей планете. Каждый, глубоко вдохнув грудью, почувствует их благоухание!
«Я подарил людям счастье», - умиленно думал старик, и слеза бесконечной радости текла по его щекам.
Чайка легко неслась по шоссе. Мотоциклисты почти бесшумно следовали за ней. Генерал никогда не оглядывался назад. И ему казалось, что он сейчас один в этом прекрасном благоухающем пространстве. Машина без шофера, управляемая невидимым роботом, казалась крылатой ладьей, плывущей по реке.
«И какое это счастье быть человеком Земли, - думал старик-генерал. – Наша жизнь – это извечная красота. И нет никакой силы, которая  бы подвергла великую мечту о счастье людей сомнению. Мечта эта стала реальностью. И весь мир встал на колени перед идеалом».
Генерал потянулся всем телом и счастливо вздохнул. И в этот момент вдруг чайка стала замедлять свой ход. В моторе послышался тихий свистящий звук – и, проехав еще метров сто – машина остановилась. Генерал оглянулся – как бы ожидая помощи от эскорта мотоциклистов, но эскорта не было.
«Что это значит? – подумал он. - Где мои люди? Почему они отстали?»
Генерал прислушался. Ему показалось, что кто-то движется по саду. Он присмотрелся – и увидел бородатого человека с большим крестом в руке – точно он выдернул его из могилы. Человек направился прямо к «Чайке».
«Что он задумал? – в страхе подумал генерал. – Не решил ли он убить меня и поставить на моей могиле этот деревянный крест?»
- Зачем ты приближаешься ко мне? Что тебе надо? – воскликнул в ужасе вождь Земли.
- Я не с мечом иду к тебе, а с крестом, - ответил человек.
- Зачем ты его тащишь?
- Я его уже две тысячу лет тащу.
- Брось его. Зачем тебе эти два деревянных бревна, сбитые гвоздями.
- Не могу. Сам Бог меня однажды прибил к этому дереву.
- И что же ты хочешь от меня?
- Я ничего не хочу от людей. Я просто несу свой крест.
Бородатый путник пересек голубую дорогу и из яблоневого сада вошел в вишневый. На нем были белые одежды. Но вскоре, к удивлению генерала, они стали покрываться красными пятнами.
«Что же все это значит? Что за бродяга разгуливает по моим садам? Куда смотрит моя многочисленная охрана?»
 Подъехал эскорт мотоциклистов, и как ни в чем не бывало остановилась возле своего вождя. Двигатель «Чайки» тихо загудел, и машина опять стала набирать скорость.
«Что это было за наваждение?» - не мог успокоиться генерал. Вновь и вновь задавал себе этот вопрос. Прибыв на дачу, он затворился в своем кабинете и долго обдумывал произошедшее. Тяжелое чувство не оставляло его и на следующий день.
«Нет, этого не должно повториться! Я прикажу выкорчевать сады и удвоить охрану этого поля. Моя безопасность – это безопасность всего мира».
Сады были уничтожены. Генерал продолжал ездить на свою дачу – но прежней радости у него на душе не было. Прошел месяц, и он велел построить ему дачу в другой стороне. А пустое поле было оставлено на произвол судьбы. Но это широкое поле недолго оставалось абсолютно безжизненным.
Узнав, что земля стала бесхозной, первым прислал свое прошение генералу патриарх. «Во имя Христа и мощей всех святых праведников – прошу дозволения построить на сем бесхозном поле вселенский монастырь».
Генерал, не дочитав прошение, поспешил подписать бумагу. Пусть строят все, что хотят, только бы побыстрее забыть про этого бродягу, тащившего свой крест!
Но через неделю его потревожил министр здравоохранения Душездравов. Прослышав, что патриарх хочет заграбастать в свои руки довольно обширный участок земли, министр ясно и четко изложил ситуацию о душевном здоровье людей планеты. Из докладной следовало, что каждый пятый человек на планете имеет душевные отклонения. В больницах, где содержатся особые пациенты, тесно. Из-за нехватки мест многих приходится выписывать раньше времени. Поэтому, он считает, что для безопасности всего идеального мира необходимо построить вселенскую лечебницу.
Предложение министра оказалось больше по душе генералу. Он тут же дал  письменное согласие на постройку лечебницы, но и указ о постройке монастыря так же остался в силе.
И началось строительство: там, где был яблоневый сад, расположилась лечебница. А где вишневый – возвышались стены монастыря.
Пока я знакомился с городом, мой напарник Альбион откуда-то узнал, что во «вселенской лечебнице» содержится один прекрасный юноша.
- За что он туда попал? – спросил я.
- За прекрасную душу. У него невероятно сильная душевность и любовь к людям.
- Да, - усмехнулся я, - это качество совсем отсутствует у животных. А люди слишком долго жили бок обок со зверями. Для иных душевность, как таблетка хины – вмиг исказит их лицо.  Душевность –это великое проникновение и свобода души. В несвободных мирах душевность просто ненавидят.
- Так ты сходишь к этому юноше или мне сходить? – спросил Альбион.
- Лучше я схожу. Ты уже и так хорошо потрудился. Полежи на кровати и помечтай о вселенской свободе.
- Да ну тебя! Вечно ты шутишь, когда дело серьезное.
- Я все разведаю и тебе доложу.
- Только долго не пропадай! А то так скучно быть наедине с собой.
- Мы с тобой и так друг другу надоели за сотни ИЛЬЯРДОВ лет.
- Что такое время? И что такое ИЛЬЯРД? – начал было философствовать Альбион.
Но я, хлопнув дверью, вышел в коридор. Давно мне надоели его мысли, так же как и мои собственные. Надо делать дело.  А на Земле его хоть отбавляй.

Юноше было 18 лет. Чистейший возраст. Гармония чувств и глубокие мысли уже затронули его разум. Кто придумал, что дети должны отвечать за прошлое? За темную историю. Они приходят в свой новый, идеальный мир. И всегда слышат упрек – вы еще ничего не сделали для людей. Все построили отцы и ваши деды.
Юноши принесли нечто большее, они принесли свою чистую душу. И взрослый мир, усевшись на материальном добре, первым делом пытается его сгубить.
- Вы зачем пришли? – спросил Селен.
- Я только хочу спросить, - ты по - прежнему любишь?
- Кого?
- Ту девушку из монастыря?
Юноша не ответил, а только как-то загадочно улыбнулся.
- Откуда вы знаете? Ведь это тайна моей души.
Я умею читать мысли.
- Вы? Читать мысли?
- Вот сейчас ты подумал: что за странный тип? Что он хочет от меня?
- И зачем вам это нужно? – спросил юноша.
Я помогаю всему чистому и прекрасному.
- И вы поможете мне? – с загоревшейся надеждой спросил Селен.
- Да, я сделаю так, что ты будешь жить долго и счастливо со своей возлюбленной.
- Вы не бог, чтобы творить чудеса, - вздохнул юноша.
- Мне кто-то говорил, что ты из верующей семьи.
 Вы все обо мне знаете, просто притворяетесь.
-Мои знания ограничены масштабами вселенной. Я просто кое-что о тебе слышал.
- Если вы и вправду мне поможете, тогда я обещаю, что сброшу памятник Мао Цзэдуна с нашей площади и поставлю ваш.
- Вы умеете ваять?
- Да, я мечтал быть скульптором. Я с детства из гипса лепил маленьких ангелочков. Мне хотелось, чтобы весь город был заполнен их божественными фигурками.
- Что ж, твоя мечта вполне может стать реальностью. Все у тебя еще впереди.
- Ах, если бы бог был на земле, - вздохнул юноша.
Это был прекрасный, чистейший вздох. И я его запомню на ИЛЬЯРДЫ лет.
Оставив юношу на решетчатой веранде, я пустился бродить по узкому и тесному коридору.
Безусловно, чистота и глубокая вера юноши была выше всяких канонов.

Люди часто смотрели на других как на мало верующих, не правильно верующих или неверующих. Но кто знает душу другого человека? Часто тот, кто мочит, может оказаться глубоко духовным и тем самым глубоко верующим.
А молчит, потому что боится что-то сказать не по воле божьей.
Но достаточно было проговорить Селену про ангелочков и этим раскрыть свою непорочную чистоту.
Забредя в какой-то коридорный тупик, я увидел наголо стриженого человека в синей пижаме.
- Вы – доктор? – спросил человек, подняв грустные глаза.
Он стоял как школьник в углу и боялся из него выходить.
- Нет, я ветеринар, - солгал я.
- Тогда вы заблудились.
- Я и сам вижу, что заблудился. Придется проходить сквозь стены.
- О, не делайте этого, - взмолился человек в углу. Было ему то ли 30, то ли 40 земных годков. Но лицо абсолютного ребенка, который привык всю свою  короткую жизнь стоять в углу.
- Кто вас сюда поставил?
- Бог.
- Какой?
- Просто бог.
И наказанный махнул на темную стенку с дверью.
Любой землянин бы возмутился этому нелепому сочетанию. Высоко подняв голову, воскликнул: «Это полное сумасшествие – верить просто в бога!» У нас верят в Христа, в Аллаха, в Конфуция, в Заратустру и Будду, а тут вера в само слово без никаких разъяснений. Когда жил просто бог? Чему учил? Кого исцелял? Кого судил и кому дарил небеса?
Но оказалось, что бог живет в соседнем от угла кабинете. Там не было освещения, и я не сразу заметил табличку с  надписью «Бог». Я приложил ухо к двери и услышал шаги. Я вошел к человеку и не увидел его глаз – туман застилал их. Только силуэт призрачного лица принимал какие-то важные выражения. Человек ходил по комнате, но увидев меня, остановился и развел руки, принял вид Абсолютного владыки.
- Вы кто? – спросил он.
- Я пришелец.
- Очень приятно, я – бог! – он протянул мне руку. – У нас этот кабинет полгода пустовал, пока я его не занял, - пояснил он.
- А что? До вас здесь тоже жил бог?
- Жил да умер. Царство ему небесное.
Владыка перекрестился и поклонился самому себе. Так как других «святынь» кроме него не было.
- Вы будете моим мессией, - сказал он.
- И что же мне делать?
- Как что? Ходить по воде, обращать свиней в бесов, а затем топить их в море, а еще переворачивать столы.
- Зачем? – не понял я.
- Как зачем? Чтобы не торговали в храмах.
- Спасибо! Я как раз мечтал о такой миссии. Завтра же пошью себе широкие одежды и возьмусь за дело.
Владыка расплылся в улыбке.
- Становитесь на колени. Я вас благословлю.
Когда я вышел из кабинета, меня душил смех. Какое это сумасшествие – считать себя богом Земли. А разве генерал себя таким не считает? Бог – явление абсолютно духовное, и тот, кто не боится поставить себя выше вселенского духа – явно сошел с ума. Да, это был смех сквозь слезы. Дух – абсолютно свят. С ним шутить нельзя. Нельзя идти, а тем более восставать против его божьих законов. И кто на это решился – навек потерял разум и душу.

Доктор Бородкин в тапочках и домашнем халате смотрел телевизор. Дверь входная была закрыта и на нее повешена золотистая цепочка. И окна, и форточки – все было заперто. Он жил на 13 этаже, и надо сказать, что черти там не водились, и никакой полтергейст никогда не стучал в шкафу или под диваном.
Холостяк от рождения, доктор Бородкин предпочитал уикенды проводить в четырех стенах своей квартиры – погружаясь на два дня тишину, и полностью отрезав себя от этого сумасшедшего мира.
Доктор пришел к поразительной мысли: всякий человек – сумасшедший: в магазине, на улице, в конторе или в пивном баре. Подверженный своим галлюциногенным мыслям, он постоянно куда-то спешит и постоянно творит что-то ненормальное. И к своей беде, совсем не подозревает о своей хронической болезни. И только получив направление во вселенскую психушку, он прозревает. Но вначале, конечно, возмущается: как же, я столько лет ходил по земле и всегда считал себя нормальным, и вдруг меня за что-то привязывают ремнями к кровати, вводят инъекции – и я чувствую, как от них мой ум помрачается. Что со мною они творят? Ведь я никогда, никогда не был сумасшедшим!
Доктор Бородкин, наблюдая за больными, думал о самоуверенности людей, которые всю жизнь всеми силами стараются доказать, что они здоровы: стремятся в начальники, увеличивают в банке свой счет, строят роскошные дома и покупают дорогие машины. «О, богатство – это лучший эликсир от безумия», - шепчут они себе. И все равно не избегают психушки. Их собственные дети быстро подмечают в них хронические болезни – и сплавляют их в сумасшедшие дома, чтобы овладеть богатством. Такова простая логика этого безумного мира.
Доктор Бородкин всеми силами хотел забыться и не думать об этом мире. Но как профессиональный шахматист рассчитывает варианты, даже лишенный доски и шахматной литературы, так и психиатр постоянно анализирует людей через призму своей науки.
Ни толстые стены квартиры, ни вселенская тишина, не способны остановить его мысли о человеческой патологии.
И все, что ему остается, встать с кресла, заложить руки за спину и, прохаживаясь по комнате – бормотать себе под нос, что сумасшествие мира – это вполне нормальное явление.
Главное, делать все, чтобы не попасть на прием к специалисту. «Не дай нам бог сойти с ума», - говорил поэт.
Доктор Борокин знал, что сумасшествие  не приблизится к нему, пока он держит все двери и окна наглухо закрытыми и не позволяет болезненной ментальной бацилле, проникать в его квартиру. Главное, чтобы не было ни малейших стуков, и голоса этого безумного мира не приближались к нему.
Он прислушивался. И все время была тишина. Только какое-то непонятное тихое шипение на кухне. Неужели я забыл выключить чайник? В мягких тапочках, беззвучно ступая на паркетные плитки, Бородкин вошел в белую, сверкающую от чистоты кухню. Вначале он никого не увидел. Только чайник, который пыхтел на газу. Но повернув голову в угол, где стоял холодильник, он заметил человека в синей пижаме.
«Пациент», - екнуло у доктора сердце. – Как он сюда пробрался?» И Бородкин бросил взгляд на плотно закрытое окно.
- Вы угадали. Я ваш пациент, -  проговорил сумасшедший, сверкнув глазками. – Меня зовут Альбион. Я с одноименного созвездия. Я принес оттуда опасную ментальную заразу. Вы должны меня лечить – иначе весь мир впадет в хроническое безумие.
- В чем суть вашей заразы? – спросил доктор.
- Давайте, я заварю кофе, и мы обсудим этот вопрос.
Они сели за широкий белый стол. Кухня была просторная. Ничто не стесняло врача и пациента. Они могли спокойно обсудить вопрос.
- Я привез на землю опасную бациллу, которая вызывает в душах людей высокую температуру.
- В душах? – переспросил доктор.
- Только в них.
- И какие же симптомы этой болезни?
- Заражаясь от меня, люди начнут любить друг друга, они начнут вдруг ясно чувствовать суть милосердия и божественное присутствие...
- Присутствие кого? – не понял доктор Бородкин.
- Его самого! – Альбион показал на свою грудь.
- А что у вас там? – отодвигая  подальше от себя чашку кофе.
- Он самый. Тот, кто создает души.
-  Те, которые температурят? – переспросил Бородкин.
Альбион, попивая кофе, стал рассуждать о том, что Вселенная давно научилась определять температуру души, ее силу, а земляне… а земляне еще не имели об этом ни малейшего представления.
 - Люди, меряйте температуру души. Чем ниже температура, тем вам хуже, ведь тепло где-то рядом. Температура души была высокая у князя Мышкина, у Дон-Кихота и у Жана Вальжана. Вы должны знать таких, ведь это все ваши пациенты. Вы меряете градусником их душу – тут же определяете их болезнь.
Доктор внимательно присматривался к пациенту. За 20 лет работы в лечебнице, он лечил многих типов. Но этот безумец явно залил свою душу в чайник и пытается довести до 100 градусов.
Доктор с ужасом подумал о последствиях. Но Альбион спокойно продолжал.
- Душа – реальное состояние человека. И лечить ее – значит лечить самого Бога. Ваши препараты – это бесовское снадобье. Что вы творите для души? Что вы в нее вливаете? Во что она превращается? Вы не чувствуете, что она у вас явно каменеет! И это ощутимо! Дайте потрогать этот камень! Вы профессор? Вы светило наук? Душа одна среди камней. Где мягкость? Пощупайте. Потрогайте. Это ощутимо. Мягкая душа облучает каменную, находясь где-то близко. Как неуютно соседям, если рядом мягкая душа с большой температурой, ведь излучение души проходит через стены. И что делать в этом мире? Куда деться? Никуда не денешься: облучать, растапливать их все души. Я есмь сильное поле воздействия души. А вы знаете, у вас находится юноша, - показал Альбион на стену, - он искал идеал, хотел любви, мягкости, он хотел ваять. А это все излучает сильнейший свет! Излучение души – оно реально, оно ощутимо как ничто другое. Оно отражается на чувствах. Его нельзя отрицать, оно есть. Не надо говорить ни слова. Достаточно твоего присутствия  и с душами людей что-то происходит. И юноша по имени Селен  это чувствовал в магазинах, на улицах. Он чувствовал душу, и этим мешал людям. Кто он?  Его присутствие вызывало страх, неудобство. Слишком жарко! Ведь это все признаки большой души. Приложите к ней градусник. И вы увидите, какая у нее огромная температура. А на улице и без того духота, невозможно дышать! Душа задыхается. И вы всем миром отправили юношу на лечение! А вы скажите, ответьте: какое малейшее зло он совершил этому миру?
Альбион отставил в сторону пустую чашку и обжигал своим взглядом доктора Бородкина, худого, бледного, с жиденькой, как кисточка бородой.
- Я позвоню! Вам сейчас помогут, - проговорил он, поднимаясь из-за стола.
- Не беспокойтесь. Я сейчас сам вернусь туда, где мне полагается быть. 
Альбион подошел к стене и исчез.
Доктор Бородкин почесал свою лысеющую голову.
- Н-да, - протянул он,  оглядев углы своей просторной кухни. У него зачесалась спина и мурашки забегали по коже.
- Сумасшедших, которые исчезают на глазах, конечно, трудно подвергнуть лечению, - подумал доктор. – И все-таки, с какой лечебницы он сбежал? В своей он такого типа не помнил.
«Да, вздохнул Бородкин, - министры слишком экономят на лекарствах. И вот результат – безумцы уже проникают в частные квартиры. И почему человек обязан выслушивать бред сумасшедшего? Лекарства! Только лекарства! Они творят чудеса! Они заставляют замолчать все  сумасшедшие души! Наука, она вот-вот  схватит душу за жабры и заставит ее притихнуть и замолчать!»
С этими словами доктор Бородкин опустился в кресло и включил телевизор: там шел триллер и какой-то монстр тянул в его сторону свои когтистые лапы. Он переключил канал, там бегали с пистолетами и стреляли; он опять переключил: площадь была наполнена людьми, и все занимались мордобоем.
«Безумный, безумный мир!» - воскликнул он.
Экран телевизора погас и наступила вселенская тишина.
Альбион вошел в "Англетер". Эдит Пиаф пела свою небесную песню «Падам, падам, падам». Сильно несло французскими духами, на стенах отражались цветные блики, слышался шум людей.
« Что за романтические новшества», - подумал Альбион, проходя сквозь зеркальную дверь. Администратор, заметив его, тут же бросился навстречу.
- Вас искала Эра Идеалова.
- И что же, не нашла? – простодушно спросил Альбион.
- Ах, вы так долго пропадали. А она так долго волновалась, ходила по фойе и все повторяла: «Ну, где же он? Где же он?»
- Что же вы не предложили даме сесть? – пожал плечами Альбион.
- Да мы в экстренном порядке доставили в фойе кресло, в котором сидела сама королева Наварская.
Администратор заискивающе, мелкими шажками добежал до лифта и нажал кнопку вызова. Но Альбион не стал дожидаться чудо-техники 20 века, способной доставить кого угодно до самых небес. Он начал подниматься по лестнице и прислушиваться к звукам какого-то восторженного голоса. На 30 этаже кто-то читал стихи: «Не жалею, не зову, не плачу, все пройдет, как с белых яблонь дым».
Привороженный певучим голосом, Альбион остановился возле актового зала и заглянул в приоткрытую дверь. По сцене ходил светловолосый мужчина и повторял одну и ту же строчку:  «В этой жизни умирать не ново».
Умирать не ново… А жить разве новей? Нет, Нет, наша жизнь стара как мир. А зачем мы тогда живем?
Человек остановился, провернулся лицом к пустому залу и продекламировал:
- В этой жизни умирать не ново, он и жить, пожалуй, не новей.
И вдруг на минуту зал наполнился публикой.
Гром рукоплесканий встряхнул стены, и кое-где с потолка посыпалась штукатурка. Но люди, родившись из небытия, вдруг поняли, что жить не стоит, и опять исчезли в небытие.
Поэт вздохнул и прислушался. Он был очень чуток. Кто-то явно стоял в дверях и подсматривал за ним.
- Вы кто такой? И что вы хотите? – спросил он как-то сухо, с некоторым подозрением.
Альбион целиком и полностью показал свой земной облик поэту.
- Вы шпион?
- Нет, я с созвездия Альбиона.
-Ох, - воскликнул поэт, - я каждую ночь любуюсь Альбионом. Это самая фантастическая звезда на идеальном небосклоне.
Затем поэт еще раз внимательно всмотрелся в пришельца.
- Вы здесь живете? А на каком этаже?
- На самом последнем.
- О, как вы высоко поселились! Оттуда души людей вовек не разглядишь.
- Я постараюсь почаще спускаться вниз.
- Нет, это мой брат-близнец увлекся сочинением фантастических романов.
- Фантастика, - задумчиво проговорил поэт, - разве она способна понять живую душу.
- Мой брат пишет только о душе.
- Ну, тогда другое дело. Кто не писал душой, тот умер, не прожив и дня.
Поэт сошел со сцены и скрылся в боковой белой двери.
У человека живейшая душа, и с такой душой в этом мире живут и умирают на тридцатом этаже, - подумал Альбион.
Он стал возле рядов пустых стульев, как вдруг кто-то толкнул его плечом. Обернувшись, он увидел человека, как две капли похожего на Клина. Только лицо его на этот раз было слишком суровым.
- Что вы здесь делаете? – спросил Альбион.
- Полы мою.
- Как? Вы же сторож в библиотеке.
- А разве не могу я иметь несколько работ? Кио запретит людям работать за двоих, за троих?
- Вы, должно быть, устаете под вечер?
- Еще не вечер, - стал напевать Клин какую-то старинную песенку.
А затем, приблизившись к стене, начал шваброй ее тереть.
- Такой грязнущей гостиницы я еще не видел, - ворчал, улыбаясь, Клин. – Государство, словно задалось целью, запустить сюда всех клопов мира.
Альбион присмотрелся. Насекомые бесцеремонно ползали по всем стенам, стульям, стенам, ожидая удобного случая перебраться на человека.
- Чем ниже этажи, тем смелее и разнузданнее эти твари, - продолжал ворчать Клин. – Но вы только подумайте, мне здесь приходится не только работать и жить.
- Тогда зачем вы здесь живете? – спросил Альбион.
- Не только я один, но и вы тоже, хотя у вас там, в небесных этажах, клопы, конечно не водятся. Здесь все творческие люди нашли себе пристанища. Для них «Англетер»  в 100 раз лучше, чем вечная каторга в мещанской квартире.
- Да ведь в таких квартирах уют, чистота, можно сказать, идеал полнейший, - возразил Альбион.
Клин покривился, словно проглотил пилюлю.
- Получив квартиру – уже сознаешь, что ты приговорен к этому месту навсегда: здесь тебе и жить, здесь тебе и умирать. Приписали тебя, как говорится,  навечно и штамп поставили: другое дело гостиница: тут каждую минуту тебя могут выселить. И через день можешь оказаться и в другом городе, и на другой планете.
- Ты, Клин, слишком свободолюбив.
- Да ведь, это только начало великой философии. Вы почитайте мои книги, да и других гениев. Да и не книги это – а дух человеческий. Сей дух Земли доставлен в ваш номер. Вы сами его купили за сладости для детей. Земной дух не менее свободен, чем дух космический. Стоит человеку стать рабом государственной пропаганды, и мир станет идеальным.
- Что же, все зависит  только от пропаганды? – спросил Альбион. – Но ведь должны же люди жить какой-то одной объединенной системой.
- Пропаганда всегда лжет. Читайте мои книги, и вы поймете суть души и идеала. Свободная душа о счастье всех людей думает. А душа «благодетелей» народа – чаще всего про себя.
- Кто же эти благодетели?
- О, чиновники всех родов. Они-то знают, что сознание человека настраивается не хуже, чем радиоприемник. Стоит кому-то сверху покрутить ручку на свою волну: и все начнут вслушиваться и повторять услышанное. Я свое радио давно разломал и выбросил. Гении не бывают прислужниками.
- Вы себя считаете гением?
Глаза его блеснули, словно вспышка молнии.
- Я никогда не продавался.
- И этого достаточно для гениальности?!
- Если вы заглушили в себе пропаганду, а слушаете свою душу – этого вполне достаточно.
- И что же вас даже не приняли в союз писателей?
 - О, чтобы туда попасть, надо уметь лаять на тех, на кого укажет партия. Лаять дворян – они были первым лакомым кусочком, лаять кулаков, которые прятали мешками сахар, в то время, как  дети чиновников кушали несладкие булочки с маслом, наконец,  - врагов народа – ведь надо же было давать уголь и дрова избранному обществу. А теперь требуют, чтобы все писали на китайском. И все, как ни в чем не бывало, пишут.
Альбион не понимал, о чем говорит Клин. Для этого надо было побыть в литературной кухне и понаблюдать за жизнью честолюбцев. Клин был проницателен, поэтому сказал как бы между прочим:
- У нас на 50-м этаже живет гений, который давно утратил иллюзии.
- На 50-м? – переспросил Альбион. – Хорошо. Спасибо, что подсказали.
«Гений, как это просто, надо только не терять здравый смысл, - подумал пришелец. – Каждому человеку дается огромная возможность стать гением. Но легкомыслие всегда сильнее. Живи, наслаждайся жизнью и не думай о высшем».
Альбион поднялся на 50-й этаж и заглянул в каморку гения.  Ничего лишнего там не было. Стол, бумага, гусиное перо и сам гений на шатком стуле. Видно было, что сочинять для него - единственная страсть.
- Я хочу задать только один-единственный вопрос, - проговорил Альбион.
- Что же, спрашивайте, сударь.
Человек глубоко вздохнул и всмотрелся в пришельца. В мгновение ока он оценил каждую пуговицу на пиджаке и каждую дырочку от шнурков на обуви.
«Этот все подметит», - подумал Альбион.
- У вас неземной вид, - сказал он. – Ну что же, спрашивайте побыстрей.
- Ваши учителя догадывались, что вы гений?
- О,  что вы, сударь! Они постоянно орали, что я бездарь несусветная.
- Спасибо. Я больше не буду вам мешать.
 И Альбион стал подниматься на последний этаж. Духовного близнеца не было. «Вечно он где-то шляется, а где – только бог знает».
Но и хорошо, можно без него полежать на диване, да почитать книжки.
Ему попались «Утраченные иллюзии». Он проглотил роман в мгновение ока.
«Честолюбцы, всюду честолюбцы». У Шекспира он нашел место, где ничтожество возвышается над гением. У Гюго всплакнул над судьбой Жана Вальжана. Достоевский поразил своими «Бесами».
«Да ведь это же пророк, смотрящий на столетия вперед».
Наконец, взялся за книжки Клина. Что может написать библиотечный сторож, по совместительству – уборщик гостиницы?» Земляне к таким мыслителям питают полное недоверие.
Хотя раб по имени Эпиктет, повлиял на всю христианскую Эру самым тишайшим  образом. И секрет полного смирения перед Богом: «Ни чего я хочу, а чего бог хочет». Эта идея и сотворила христианство.
А что Клин? Как широко он раскинул свои сети мудрости? Все его книги были самиздатского характера, напечатаны на компьютере. Он их раздавал за сладости вместе с другими книгами. На что он надеялся? На случайность? Нет, скорее всего, на Бога. Великая мысль не должна пропасть, и остается людям.
 Альбион глазами переснял книгу Клину, чтобы сохранить ее для вечности.
Вот  ее содержание:
« Я писал эту книгу много лет на отдельных листках. Но в этот день я понял, что она сложилась сама собой. Так яблоко, еще недавно крепко  висевшее на ветке, вдруг само падает на землю».

МИР МОЕЙ СОВЕСТИ
Книга об идеале

Идеал может открыться для каждого человека. Надо только сделать три важных шага в своем сознании:
1-й – логический язык.
2-й – мечта  о прекрасном мире.
3-й – единение в душе всех прекрасных людей.
Как хорошо, когда все будет едино. И все на одном языке, на одной совести. Все с сильным желанием познавать. И ничего не позволять, что идет против совести.
И еще. Надо постоянно заниматься самосовершенствованием. Важно всматриваться каждый день в то, что непонятно. И постепенно все становится легким и ясным. Можно учиться долго и не уставать. Надо только разумно подойти к новому.
«Век живи, век учись», - говорили мудрецы. И это единственный путь к мудрости». А мудрость – это всего лишь наше сознание.
Все решается в душе одного единственного человека: меня самого.
Идеал начинается с меня. Все, что ты можешь сделать – оставить миру идеальное звучание своей души.
Не изменение государственного строя – оно лишь контролирует наше сознание, а изменение нашего сознания.
 Попытка каждого отдельного тебя, именно тебя, выйти из рутины жизни. Тебя – меня. Лично меня это касается. Во мне тоже есть рутина. Мои собственные недостатки и пороки, из-за которых мир не становится лучше. Не изменить другого, а изменить себя: вот что главное. Это все, что пишу, пишу  к себе, для себя. А уж  будет ли полезно другому – тут Бог усмотрит.
- А ты хочешь, чтобы  написанное тобой было полезно людям? – спросила у меня моя собственная совесть. 
- Пока хочу, - это мой недостаток. – Но я все больше это сознаю, и надо перестать хотеть.
Все написанное должно делать моя душа, совершенная душа. А если моя жизнь окажется для кого-то примером (хоть я еще не примерный, это мечта), от этой мысли, конечно, на душе Мы все хотим быть для кого-то примером.
Идеал надо строить без малейшего насилия. Вот в этом смысл. Надо искать способ увлекать, заинтересовывать.
Надо, чтобы люди сами, своей душой оказывались от низших радостей ради высшего идеального состояния.
В моей душе мир един, един язык. Все просто и легко. И есть тысячи причин, почему люди не стремятся к этому состоянию. И главная причина – желание развлечений.
Реальность социальная такова, что она убивает всякий ангельский идеал. Всякий, кто идет к людям с доброй идеей – столкнется с непониманием озабоченных чиновников. У каждого свои страсти. Свои проблемы.  Таков реальный мир. Он своей суетой затягивает почти всех,  и ни в ком нет истины.
Социальная реальность далека от идеала. И безумие его от нее требовать или даже проповедовать идеал.
Но есть другая сторона: отношение я и вечность и вечность. Моя душа и вечная правда. Моя чистота – несмотря на порочность мира.
Я вернусь. Вернусь в Вечность.  И моя  задача: как предстать перед Богом наиболее чистым. Познание - вот все, что дано человеку. Все, что он имеет право взять бесплатно себе.
Я умру. Значит, чтобы быть чище, надо поменьше брать себе. Поменьше хотеть чего-то от других. Свою же душу наполнить полезным познанием.   
Полезна математика. Полезно читать то, что рождает высокое и трезвое. Полезно то, что учит вас желать себе меньше. Полезно познание единства – единого языка.
Полезно все, что облегчает жизнь. Истина откроется через познание души.
Есть много профессий, которые с точки зрения идеала, считаются бессмысленными. Военные, милиция, продавцы. Стоит человеку обрести идеальную душу – ему почти не придется работать.
Бог тайно убеждает нас: всякое счастье зависит только от вашей души.
Когда-то настанет время, что человек, захотевший работать – станет миллионером.
Так как люди не захотят работать – «красота  души спасает», - поймут они. Таким душам можно только наслаждаться духовным. Бог прокормит.
Кто не верит в божьи чудеса, можно допустить, что машины как-то совсем заменят человека.
Жить, мечтать, совершенствоваться, постигать искусство и что-то самим творить. И уж не для своего гения, а для хорошего настроения души.
Будут новые формы. Их мы не знаем. Новые интересы. Новое искусство. Новые открытия.
Но боли, страданий, пьянства и пороков – вот  этого совсем не будет. Этого не будет никак! С этим вообще невозможен новый мир, он навсегда останется старым. Да, брат-человек, новый мир в тот момент настанет, когда уйдет последний пьяница.
Люди всегда искали идеального общества. Чтобы в нем люди были получше, чем я. И я тогда, может, буду лучше.
Но такое общество невозможно, потому что  непонятно сознание людей, и почему оно так ограниченно. Но идеальное всегда может быть в себе. В тебе самом.  Если ты способен, ты можешь создать прекрасный мир в себе в одну минуту и жить в нем. Ты можешь жить в своем прекрасном мире настоящем: не солгать, не украсть, быть деликатным, желать себе поменьше, пусть другим побольше будет. Просто быть в душе красивым человеком. Скромно для себя, для своего мира – реально: пусть этого никто не видит. Но видит Бог. И награда тебе – радость в душе.
Реальный мир неидеален, не успокаивается, достигнув красоты сознания. Тихонько душой пиши, рассуждай о  причинах пороков.  Опиши их. Думай, как направить сознание - не тех, кому за тридцать, (их уже никто не изменит), мозг уже в эти годы вял, неподвижен, живет привычками. Направить сознание можно  только тех, кому  15-25 лет. Вот возраст, когда зарождается прекрасное для человечества.
Звучала музыка, и я думал только об одном. Человек должен жить, не оставляя мысли об идеале. Он всегда должен быть с ним. А один  он бессилен. Он только измучит себя. И останется один и не понят. Если он опередит в действии все текущее человечество. В действии он не может, он бессилен и лишь только истощит себя, износит, утомит  до предела!
Но когда все! Когда мы все вместе идем к этой цели! Вместе, если сильно захотим этого. И каждый будет носить мысль.
И мы все вместе начнем исследовать, изучать мысль об идеале, писать о нем, искать единый гармоничный язык. Пусть в каждом городе найдется по 20-40 человек – любителей языка, мира без границ, единой церкви.
Пусть все мы будем развиваться в детстве, анализировать, думать – пусть у всех у нас будет мысль, что человечество должно быть прекрасно – все, все мы будем находить свои недостатки, все – исправлять их.
Красота мира, гармония, чистота души – все это будет вокруг: исчезнут пьяные с улиц, ибо души не будут мучиться от пустоты и искать утешение в алкоголе! Каждый найдет 1-2 своих любимых увлечения.
Люди, спасите себя от пустоты, и вы увидите мир, где все красиво! Мир  меняется и скоро  приблизится к  идеалу души. Он поймет цену человеческой жизни, цену личности, цену глубоких, деликатных чувств!
Не мучить себя: отбросить все эти проблемы мира и так легко становится. Снять все напряжение. Сказать:  я ничего не знаю. Представить чистых, добрых ангелов с ясными душами. Жить светлым миром, он так радует, очищает душу. Не мешать людям, не досаждать – они священны!
Ни одной отрицательной эмоции от тебя, пусть только видят свет своей души.
Я лежу на топчане, закрыв глаза: нет прошлого, нет истории.  Я ничего не знаю  о зле. Я не знаю, что это такое. Оно – граница чего-то темного, неясного, и я ухожу от него к ясному свету.
Думаю, так я думаю обо всех. Ведь этот опыт может повторить каждый.  Каждому дано жить прекрасным миром.


Читая книгу Клина, Альбион вдохновился до вселенских масштабов.
«Вот это человек! Вот это гений!» - повторял он себе.
Ему захотелось сейчас же с ним поговорить и задать множество вопросов. Но пролетев сквозь десятки стен и оказавшись в подсобке первого этажа, засиженной клопами, Альбион к удивлению своему увидел, что гений сидит за компьютером и играет с машиной в дурака, а на столе разложена еще и бумажная колода карт. Видно, Клин старался всеми человеческими способами переиграть железный интеллект.
Повернув голову и увидев озадаченный взгляд пришельца, Клин ответил:
- Оставаться в дураках – это постоянная  участь человека. Мы одурачены уже тем, что не видим никогда Бога, не знаем, что нам делать, как нам жить, не знаем в какой день нам ждать смерти и какие болезни нас ждут завтра. Мы ничего не знаем. Все, что нам остается  - это верить в идеал, о котором вы только что читали.
Подсобка Клина была очень тесная. Топчан, стол, старенький компьютер с пузатым монитором – да  две кипы писчей бумаги на столе. Вот все, что было нужно человеку для его души.
Клин скреб карты, сложил в стопку и отложил на край стола. Затем мгновенным движением руки нажал на красную кнопку и пузатый монитор погас.
- В дурака играли  и чемпионы мира по шахматам. В ней вся тонкая стратегия народа. Как из народных песен получаются великие симфонии, так из «дураков» получаются гениальные интеллектуалы.
- Да, народ всегда чувствует истину, - согласился Альбион. – Только скажи, любезный философ, кто же старается всегда народ одурачить?
- И тут все ясно, как божий день, - кивнул головой Клин. – Все те, кто Божьего Глаза боятся.
- Какого божьего глаза? – с интересом спросил Альбион.
- Один юноша написал рассказ «Глаз». Это был Глаз Божий, который появился на небе, и люди его увидели. Увидели и тут же стали жить свято. Но Глаз через день исчез, и все опять забыли Бога. Юноша послал этот рассказ во все газеты и журналы, но никто его не опубликовал. Людям легче жить с мыслью, что Бог не видит их дурных дел. Один философ даже изрек: «Бог слеп!» И всем стало легче. Такова человеческая совесть: она хочет быть правдивой без Бога. От этого только одна ложь и получается.
- Как зовут этого юношу?
- Селен.
- Так он же ваятель!
- Это всесторонне одаренный юноша.
- И такого держат в психушке!?
- Пока существует ложь, красота душевная всегда будет считаться явлением ненормальным.
- В чем же механизм этой лжи, Клин?
- Он прост. Хотя кроме меня никто вам его не объяснит. Государство состоит из чиновников. Иногда они разыгрывают главную карту, которая называется идеал. Во главе себя они ставят козырного туза, то есть тирана, диктатора, благодетеля и отца всех народов, – называйте как хотите: суть одна. Туз бьет всех, а сам неприкосновенен. Чиновники получают свою долю. Их задача проста: хвалить тирана и считать его абсолютом. Такая система губит миллионы простых  людей, так называемых «шестерок», и весь народ остается в «дураках».
_ И что же, народ совсем не знает правды? – спросил Альбион.
- Есть информация, которую знают все, а есть информация, спрятанная от людей.
Психология чиновников такова, что они хотят себя всегда показать с лучшей стороны.
- А где достать спрятанную информацию? – спросил Альбион.
- О, здесь, в столице это не проблема, - ответил Клин. - Здесь людей считают совершенно сумасшедшими, и все что они говорят - совершенным бредом.  Поэтому в нашей библиотеке хранятся книги разных лет – и никто их не собирается специально уничтожать. Пусть сумасшедшие читают. Я всеми стараюсь сберечь все самое ценное в библиотеке. А гениальные  книги прошлого продаю за сладости.
- И свои собственные!?
- А я что, не человек? Не имею право мыслить по истине?
- Имеешь право, Клин. Все имеют. Только многие не хотят. А ты захотел.
- То-то и оно, что захотел. Душа оказалась живая. И не пьет, Клин. И не курит. И вместо того, чтобы дурь в голову всякую брать, я все умные книги читал.
- Спасибо тебе, Клин. Я кое-что начинаю понимать.
- Народ жалко, юношей таких чистых как  селен жалко, - с глубоким вздохом ответил Клин и заерзал от горьких чувств на стуле. Локтем он задел колоду карт, и она рассыпалась на пол. Лицом вверх лежал пиковый туз, а его окружали короли.
- Вот она реальность, хоть ты на небеса смотри, хоть себе под ноги, - продолжал Клин. – Всюду видишь и слышишь только одно: отец народов, окруженный королями.
В сторонке лежала бубновая дама, и Альбион поднял ее и присмотрелся.
Клин махнул рукой:
- Что, красивая? Да ведь это Эра Идеалова, Теперь всех бубновых дам печатают только с ее портретом.
- Так значит, лица на картах – это все живые люди?
- А то разве вы не признали в пиковом тузе – Генерала?
- А кто этот бубновый король?
- Отец Эры – Саталин.
- А бубновый валет?
- Бывший министр культуры Идеалов, так же и бывший муж Эры.
- За что же он так впал в немилость?
- Как за что!? Развел в столице богему. Споил всех творческих людей и сам спился.
Альбион поднимал с пола карты и просматривал их.
- А почему валет червовый без портрета?
- Это некий министр Икс. Тот, кого Эра выберет себе в женихи.
- И много претендентов?
- Вся мужская половина столицы.
- Да, в какой я карточный мир попал, - проговорил Альбион, перетасовывая колоду.
- Карты это всего лишь игра. Если вы хотите познать этот мир – начните с верующих людей.
- А их в столице много?
 - Много.
- А родители Селена глубоко верующие?
- У него вся семья, все родственники – всю свою жизнь отдали изучению Библии.
- А почему тогда оказался отверженным Селен?
- Это долгая история. Вы поймете все, если заинтересуетесь этим миром.
- А с кого мне начать? – спросил Альбион.
- Начните с Павла и Петра.
Клин объяснил, как добраться до Павла.
- Только вы поосторожнее с ним, не раскрывайте карты, а то он вас за нечистую силу примет.
Альбион  отдал карты Клину, пожал ему руку и вышел    сквозь  стену,  которую коснулись его плечи,  прямо на улицу.
Старики сидели на лавочках, мужчины играли в домино, дети резвились возле песочницы, молодые мамы качали младенцев, а где-то еще только зарождались новые люди для этой земли. Альбион  знал, что времени у него не много. Вечность нельзя покидать надолго. Спохватятся, начнут искать его душу и найдут его на Земле. И как вечность может поступить с землей, этого никто не знает.
 Альбион  приметил одного человека. Тоже как будто не из этой цивилизации. Костюм на нем был поношенный, туфли стоптались, и ходил этот человек,  опустив голову. «Вот такие мне всегда интересны, — подумал Альбион. -Ведь в них живет всегда особая душа. Она что -то знает больше, чем другие».
Альбион  вошел в маленький дворик и подошел к темному дому, закрытому со всех сторон липами. Постучавшись, он вошел в дом как все люди.
Бледный человек сидел над библией и что-то внимательно в ней читал. Ему не было тридцати — но взгляд его отражал какой-то духовный опыт.
- Могу ли я у вас просить совет? — спросил Альбион .
Человек вздрогнул и поднял голову.
- Я не совсем земной. Или даже совсем не земной.
Павел пригляделся, взгляд его потускнел.
- Бесовское. - сказал он. - Зачем же вы пришли ко мне?
- Я хотел задать вам несколько вопросов.
- Почему мне?
- Потому что вы с особой верой.
- Да? И что же в ней особого?
- Умение смотреть внутрь себя.
- Хорошо. И какие же ваши вопросы?
- Да только о жизни. А впрочем, можно уже и без вопросов.
«Что же эта нечистая сила хочет он меня? — подумал человек. - Ведь я молюсь каждую минуту».
Наконец он решился и спросил напрямую:
- Вы черт?
- Я человек из высшего мира.
- Все равно черт. Я только одно хочу сказать: мы живем здесь только для того, чтобы каяться и молиться.
- Очень умное решение.
- Вы, черти,  - пробормотал Павел, - покинули Бога, чтобы блуждать во тьме. Вам все равно, на какой планете жить, все равно, что будет с людьми, а Христос их хотел спасти.
- Кто только этого не хочет! Представьте  даже черт вроде меня, - усмехнулся Альбион.
Павел присмотрелся:
- У вас глаза какие-то добрые. Зря вы Бога оставили. О, тогда бы я увидел живого ангела с крыльями – это были бы вы.
- С крыльями ангелов не бывает. Это миф.
- Для вас миф. А в моей душе они так и летают, так и летают.
 Павел сложил руки и посмотрел в потолок.
- Это право вашей души. Верьте во что хотите. Только подскажите, где найти разумного верующего? Просто с ясной мыслью. Называйте кого угодно, только подайте координаты. Я ищу человека с разумной верой.
- О, вы с Петей Болванкиным поговорите. Он китайский лучше за английский знает. И философию от Мора до Федора прочитал.
- Федор мне неизвестен. Но разберусь. Спасибо за совет.
И Альбион, проткнув рукой стену, весь просочился сквозь нее. Нечистый дух испарился.
Итак, на Павла посмотрели, а теперь  - к Петру! Рекомендации, данные ему  двумя  хорошими людьми,  многое значат.  Клин Петра сильно уважает, а Павел явно в чем-то с        ним соперничает. Должно быть, сидят и размышляют, чья вера ближе к Богу.
Петр  Болванкин был человек довольно известный в столице. Он жил на опушке леса возле самого пушкинского дуба. Кота там не было, (если не считать приблудившегося котенка), море тоже высохло, а вот избушка без курьих ножек была. 
Сам Болванкин выглядел как молодой старик, а  его тетка походила на добрую  ведьму из старой-престарой сказки, которая  несмотря на дряхлость, метлой подметала каждый вечер  длинную-предлинную липовую аллею.
Одним словом, по англо-китайской легенде, это было место, где зародилось, возросло и окрепло дерево человеческой фантазии.
Дети сюда, правда, редко прибегали слушать сказки, все они были для взрослых – и среди взрослых любителей  сказок в столице оказалось  немало.
- Дай Бог, бабуля, тебе здоровья! – проходя по вечерней липовой аллее и любуясь закатом солнца, проговорил Альбион.
- Черту под хвост твое здоровье, - буркнула старуха с метлой. 
- Не правда, как блаженно благоухает липовый идеал?
- Чего ж, цветут деревья, они тебя не трогают, и ты проходи мимо.
- А Петр часто прогуливается по этой аллее?
Старуха взяла свой длинный нос и  повертела им влево и вправо. То ли хотела высморкаться, то ли проверяла: или не оторвется.
- Ты что ж, любитель сказок?
- Да, только не липовых.
- Петр хоть и оболванен жизнью, но липу никогда не заваривал и под ее листвой никогда одураченный не валялся.
- Я плохо разбираюсь в липовых  тонкостях, а спросил, потому что надеялся его по дороге встретить.
- И не надейся! Петр с печи и не слазит, Дурачок он и есть дурачок, да всем миром признанный.
Пройдя еще версты четыре у самой речки, которая извивалась змейкой среди цветастого зеленого луга, Альбион увидел избу. Изба стояла к нему задом,  к реке передом, а пришелец не знал заклинания, которое бы заставило бы ее повернуться на 180 градусов.
Впрочем, сказочного здесь было мало, кроме лягушек, которые квакали где-то недалеко в болоте.
Альбион  обошел избу, поднялся на скрипучее крыльцо и открыл ворчливую дверь. «Ходят, тут, ходят всякие, а ноги не вытирают!»
Дверь говорила, как и все нормальные двери на англо-китайском языке.
В  темных сенях Альбион задел железное корыто, и оно загрохотало.
Наконец, он повернул налево и оказался у самой печи. К его удивлению, Петр играл сам с собой в шахматы.
- Что, сказку пришел послушать? – спросил хозяин печи, переставив золотогривого коня поближе к королю.
- У вас на земле только сказки и рассказывают и всяким фантазиям верят. А ты, Петр, расскажи мне про человека, который в свою бы душу поверил.
- Вера, она как парное молоко  с медом – лучшее лекарство для души, - ответил Петр. – Кто в сказку поверил, тот душу по-другому измерил.
- А Бог – сказка? – спросил Альбион, удивленный ответами человека на печи.
- Раз веришь, значит - сказка.
- А если не веришь?
- Тогда он реальность. Без веры жизнь в самую суровую реальность превращается. Глядишь вокруг: одни только камни да люди …
- Если не веришь, значит, Бог реальность? – перебил Петра Альбион.
- О, для тех, кто не верит, Бог такая реальность, что не в сказке сказать, -  поднял Петр  указательный палец вверх и замолк на минуту. - Так вот про камни, - продолжал дальше Петр. – Смотришь на них и удивляешься, кто их только создал. Как представлю, что на камнях плесень завелась, а из этой плесени потом всякие букашки вывелись, растолстели эти букашки за миллиарды лет, да и обезьянами стали, палку в руки взяли да мировой коммунизм строить начали. 
- Что это за глупая сказка у тебя получается? – спросил Альбион.
Он присел на подоконнике, спиною упершись в окно.
- Как будто это у меня получилось? Слышал такого сказочника Дарвина? Так вот: в его сказку сегодня все поверили. Удобная оказалась сказка.  Бога нет и мы все – плесень, сама себя пересоздающая. И обезьяны бесхвостые – тоже мы. И нам не стыдно в этом признаться, так как других тварей в умственном  развитии опередили и хозяевами Земли стали. Мало того, мы и хозяевами собственных душ стали: сами за себя решаем – из кого чиновника лепим, из кого производственника, а из кого и свободного человека.
- Что-то твоя сказка  слишком скучная, - проговорил Альбион.
- Да не моя она вовсе, - махнул рукой в темный угол Петр, словно отгонял каких-то невидимых бесов.
- Все с плесени на камне началось, а кончилось разумнейшим государством. В этой сказке мир делится на производственников, чиновников и свободных людей. Тот, кто объявил себя свободным человеком - не должен ни к чему принуждаться. Все, что им полагается: комната, компьютер и надежное пропитание. Производственники заботятся о себе, о чиновниках и о свободных. Они получают больше всех. Чиновники же обязаны приходить в контору и делать то дело, которое у них считается необходимым.  Вот такая простая сказка, придумали ее люди и живут по ней. А то, что она скучная, так уж это не моя вина. Дети иногда ко мне прибегают: «Дядя Петя, расскажи про царя, про Иванушку-дурачка да про змея Горыныча». Я им сказки баю, а они слушают, раскрыв рты. А взрослым современные сказки подавай, чтобы там чиновники были, генералы да супермены всякие – иначе они и слушать не будут. Вера людей такая. Вот и говорю, какая вера, такая и сказка.
Приплелась старуха, поставила метлу в угол, села за стол, взяла кружку, положила в нее сухие корки хлеба и залила водой из чайника – пусть размокают. Затем принялась раскладывать гадальный пасьянс и все вертела головой: никак не сходится: все короли пиковые да трефовые. А червовый тихонечко в сторонке лежит. Неприметный такой король, а  самый добрый.
Она поглядывала на пришельца и чмокала своим беззубым ртом. Пасьянс не сходился ни в первый, ни во второй, ни в третий раз.
- Так значит, я должен сам себе судьбу вытаскивать. Ну посмотрим, что ты мне наворожишь, - весело воскликнул Альбион. - Он пригляделся к карточному вееру и вытащил даму бубей.
- Молодая женщина думает о вас или вспоминает вас, - прокомментировала старуха. А теперь тяните вторую.
 И опять перед его глазами появился веер. Альбион вытянул трефового вальта.
- Заботы или хлопоты, - объяснила старуха. -                Что значит это краснощекий юноша с тоненькими усиками?
Третья карта оказалась семерка червей.
- Вас ждет веселье, - загадочно усмехнувшись и подмигнув глазом, проговорила гадалка.
- Какое веселье?
- А это тебе пояснит последняя карта.
 Все время черные короли мешали.
- Что ж ты, касатик, женат или нет? – спросила, наконец, старуха.
- Я женат на вселенной.
- На ком? – не поняла старуха.
- На звездной невесте.
Старуха опять присмотрелась.-
- Вдовец что ли?
- Я бабуся больше из духа создан, чем из материи.
- Не знаю, из какой ты там материи соткан.  Нынче тех, кто помоложе и не поймешь. Дай я тебе лучше погадаю.
- И как ты это делаешь?
- Я поворожу над картами, а ты потом вытягивай из колоды. Какую вытащишь, такая и судьба тебя ждет. Веселье, после которого ждет расстройство.
- Нет, старуха, на этом не хочу кончать гадание, дай-ка я вытяну еще одну карту.
 И он вытянул короля червового. Вот так-так… Какая  властная светлая фигура окажется на моем пути?
Старуха пожала плечами и только сказала:
- О тебе думает женатый мужчина.
- Спасибо, бабуля. Всегда приятно, когда о ком-то думают.
«Случайность – это непознанная закономерность». Это было главное вселенское правило и Альбиону было о чем задуматься.
Вера Петра была понятна. Хотя за простотой Иванушки-дурачка скрывался народный мудрец.
На прощание Альбион пожал хозяину на печи руку:
- Так значит, Петр, сказочный бог  ценнее, чем полное безбожие?
- Так оно и есть. Сказка ложью не бывает, в ней правдивая суть заложена. Хочешь не хочешь, а дух божий во всякой сказке витает.
Альбион вышел  из избы. Здесь, подальше от центра столицы, была кем-то сотворена первобытная сказка. Не самим ли Богом? Те, у кого на душах плесень, никогда не поймут, как в действительности Бог создавал этот мир. А этот Иванушка-Петр явно ухватил суть жизни. Такие лежат-лежат на печи, а потом глядишь – и за царских дочерей выходят.
Когда Альбион оказался на самом широком проспекте столицы, он увидел множество людей, повернутых к нему спиной. Кто-то важный должен был сейчас проехать: и все с молчаливым восторгом ждали этого момента. Дорога еще была пуста, и Альбион собирался ее пересечь, но в это время появился эскорт мотоциклистов, сопровождавших важную особу.
- Генерал! Генерал! – загудела толпа.
Альбион отошел в сторону на зеленый газон. Он не любил искусственных препятствий и хотел было исчезнуть, чтобы появиться в своем номере гостиницы, но  вдруг кто-то его взял под руку. Он оглянулся: перед ним стояла Эра – вся в белом. На лице счастливая улыбка. Ее крылатая машина находилась в двух шагах с открытыми дверцами.
- Ничего не говори!
Она затолкнула его на заднее сиденье, и ловушка захлопнулась.
Эра села за руль и помчалась по проспекту, где только что проехал Генерал.
- Супермены так не поступают с дамами! – сказала она.
- Сударыня, я вас ничем не обидел.
- Ты проник в мою спальню. Ты разжег мое сердце!
- Но я вас только хотел узнать поближе.
- Узнать поближе?! – усмехнулась Эра и повернула назад голову, чтобы посмотреть на свою добычу.
Альбион сидел, ангельски сложив перед собой руки.
- Ты мужчина или нет?
- Я дух.
- Врешь ты все. Скажи, кто тебя заслал в столицу? Чью миссию ты выполняешь?
- Бога.
- Опять врешь! Ты такой же верующий, как я монашка. Но не это для меня важно. Скажи, почему ты меня избегаешь? Ну зачем, ну зачем ты ворвался в мою жизнь!
На глазах у сильной женщины появились две прозрачные слезы.
- Я хотел только познакомиться.
- Только познакомиться! – вдруг взорвалась Эра. – Ты разве не знаешь, что такое женщина, что такое ее сердце? С женщиной шутить нельзя! Ты прекрасно знал, что ты делаешь. Но и я тоже знаю, что творю.
Она вела машину на огромной скорости. Каждый миг им грозило столкновение. Но столица хорошо знала ее крылатую машину. Все другие авто останавливались и  жались друг к другу при   ее приближении. Альбион, путешествуя по вселенной, не знал таких скоростей. Говорят, бесы мчатся от бога с такой отчаянной прыткостью.
Но была эта женщина бесом или ангелом – Альбион понять не мог. Они выехали за город, по одну сторону промелькнул монастырь, по другую – больница для душ.
Затем потянулось пустое поле – и, наконец, они ворвались в какой-то заброшенный особняк. Ворота были открыты. Завизжали тормоза, и они остановились среди заброшенного земного рая. Белые как снег березы облепили вороны. Приезд гостей насторожил их. Они перелетали с ветку на ветку и что-то сообщали друг дружке.
Перед Альбионом распростерся некогда роскошный мраморный бассейн, охраняемый бронзовыми солдатами. Но бронза потемнела, и глаза солдат потускнели. Они молчаливо присматривались к новым хозяевам.
- Куда ты меня привезла? – спросил Альбион.
- Это бывшая дача Генерала. Теперь здесь никто не живет. Говорят, сюда боятся даже черти заглядывать.
- А чем же тогда питаются вороны, - пригляделся Альбион к суетливым птицам.
- Здесь остались склады с пищей.  Должно быть, эти твари находят к ним лазейку.
 Теперь они медленно шли по кипарисовой аллее в сторону белого палаца.
 - Зачем ты меня сюда привезла?
- Надеюсь, теперь ты не станешь исчезать и не оставишь женщину одну среди этого запустения?
Альбион присмотрелся к женщине – глаза бездонные, грудь высокая и крепкая. Казалось, ее белая блузка вот-вот треснет от напряжения. Белые брюки охватывали крепкие бедра. Она не слишком сильно ими раскачивала, но в этих движениях было что-то от маятника. Должно быть эти бедра разжигают не только любовь, но и само время. Эра шла в двух шагах впереди, смотрелась в зеркальце и следила за глазами Альбиона. 
- Я тебе нравлюсь? – спросила она. – Ты единственный мужчина, который достоин рассматривать мое тело.
 Она повернулась,  и нежная улыбка  застыла на ее губах.
- Тот, кто придумал любовь, был большой мудрец.
- Я с тобой согласен.
- А я сама с собой не согласна. Любовь он создал. Но тех, кому положено любить, почему-то вылепил из глины и другого пустого материала. У нас в столице не мужчины, а одни фаянсовые фигуры. Ни одного со свободной, бескрайней душой. Все они прошли через прокрустово ложе – все подогнаны под стандарт времени.
В десяти метрах хрустнула ветка. Альбион бросил в ту сторону взгляд. Кто-то явно прятался за развесистым вязом.
- Не обращай внимания. Это папины шпионы. Они всегда следят за мной с вертолетов. А теперь спустились на землю и шастают по заброшенной даче.
По мраморным ступенькам они вошли в широкую залу. К удивлению, она была чисто вымыта и обставлена свежими цветами.
- Кто здесь похозяйничал? – спросил Альбион.
- Это папины люди всегда все успевают. Я думаю, что они уже нам послали постель.
- Зачем?
Женщина громко рассмеялась.
- Ты будешь моим. Я не хочу больше тебя терять ни на минуту! Ты слышишь: ни на минуту! Я хочу быть с тобой всюду!
Альбион почесал затылок. «Неужели он сделал роковую ошибку, которую уже нельзя исправить?»
Широкий, благоухающий коридор вел прямо в роскошную спальню. Там стояла царская кровать, на которой некогда почивал одинокий Генерал.  Но теперь вся спальня была обставлена амурчиками.
«Нет, - подумал Альбион, - ведь я еще не совершил ничего обязывающего.  И еще не поздно остановиться».
Эра усадила своего героя на кровать, взяла его руки и прижала к своей груди.
- Я не знаю, кто ты. Я не знаю, откуда ты свалился: с Марса или с самого Солнца. Но ты ворвался в мою жизнь. А я одинокая женщина. Я не хочу оставаться навсегда одна. В этом прокрустовом ложе я оказалась под колпаком обреченности. Другая  женщина бы скисла как вчерашнее молоко. Но я знаю, Бог любит сильных – пусть с другого конца вселенной, но ко мне явится тот, кто станет моим богом на Земле.
Альбион почувствовал, как сладкие чувства переполняют его.
Для чего он пришел на эту Землю: любить женщину  или вдыхать в души людей идеал? И что для него значит покориться перед телом этой женщины? По законам вселенной она должна навеки стать  его женой. Эра, конечно, красива, и душа у нее как у Богини. И думал ли он, что встретит такую женщину  на пылинке во  вселенной, пылинке-планете, которую кто-то назвал бездумной Террой. В бездумность Альбион не верил. Вселенная наполнена духом божьим. Даже на планете - пылинке мог зародиться дух божий, но то, что он в душе женщины – это было полной неожиданностью.
«Кем мне теперь быть: духом или человеком?»  - тая как мороженое, думал Альбион.
Женщина прижималась к нему, уложив его на кровать, и готовая каждую секунду обнажиться.
Сладость, которую дарит женщина, так сильно похожа на райское  блаженство. И как тут устоять, если сам Бог создал для людей это чувство?
И Альбион готов был растаять, как вдруг в спальне вспыхнул яркий свет. Руки  Эры  и Альбиона разомкнулись, и они посмотрели на потолок – ожидая, что он сейчас разверзнется и еще более мощный свет хлынет на них. Но в комнате послышались мелкие шажки, взгляды их разочарованно спустились к серой двери.
Коротышка, похожий на отбивную котлету, с короткими ножками семенил к их ложу, на грушевидной голове можно было рассмотреть глаза с темными зрачками и улыбку, напоминающую краешек государственного штампа.
- Прошу прощения, что не вовремя. Но ваш батюшка просил сейчас же прилететь к нему для очень важного объяснения.
Эра вскочила, схватила с тумбочки подсвечник и запустила им в коротышку. Тот едва успел увернуться.
- Ищейкин! Как ты посмел вторгаться в мою личную жизнь!  Да я тебя в порошок сотру!
- Королева! Императрица! Я маленький человек. Я только исполняю волю вашего отца.
Второй подсвечник полетел в сторону коротышки, но ловкий малый и на сей раз сумел увернуться.
- Богиня! - стал на колени Ищейкин.  – Если  вы не полетите со мной на вертолете, - ваш батюшка сотрет меня в порошок.
- Ничтожество! Блоха собачья! Ты мне всю судьбу сломал! Ты растоптал цветы моего счастья!
Альбиона нигде не было. Она руками шарила по широкой, еще не расстеленной кровати.  Она сдернула голубое покрывало; только белизна простыни и их свежесть – как бескрайнее пространство – открылись перед ней: но где теперь на этой блаженной вселенской постели отыскать Альбиона?
Эра уткнулась в подушки лицом и колотила их руками, точно это была мягкая бесформенная плоть Ищейкина.
- Букашка! Букашка! – повторяла она, теряя разум, видя перед глазами лишь ничтожный большой муравейник.





Альбион исчез или точнее: провалился во времени. Перед ним открылась книга еще почти ненаписанная. Ибо не было еще истории людей, Всемирного Потопа, Вавилона, первого пришествия.
Книга состояла из двух-трех прозрачных страниц, и писал ее создатель своей собственной рукой. Альбион радовался, что он оказался у истока первобытной чистоты. Ни одного греха! Ни одной низкой мысли! Да, это был абсолютно подлинный рай. Ни один испорченный человеческий дух не смог бы созвать это истинно ангельское место.
Он спал или читал книгу, или был на самом деле в раю – это состояние было непостижимо даже для него. Он бредил, и бред был величайшая реальность.
«Как хорошо, что я читаю. И это видение. О, теперь я даже не верю, что это было со мной. В раю в это невозможно поверить. Я нюхаю неувядающий цветок. У меня нет никакого желания его сорвать. И я счастлив от этого от умиления, что я и цветок вечны. Что желания сотворить …сорвать его – нет.
Мне кажется, что в божественную историю вписал несколько  страниц. Все прекрасно. Я божествен, я чист. Я иду по раю и радуюсь. Все теории разлетелись. 
Я вижу ее. Она все помнит  и не помнит ничего. Она не будет читать эту книгу, когда со мной.
- Мы с тобой бесконечно счастливы, - говорит она, и я этому верю.
Мы в раю, но нам не приходит мысль благодарить Бога. Нам хорошо, мы счастливы. Огромная радость, радость созерцания, радость глаз. Мы вечно молоды. В нас  надежда. Как сладко мы чего-то ждем. В мире, где уже ничего не произойдет. Вечный взгляд, вечное созерцание. У нас появилась идея пойти к реке. Это хорошо. А потом мне вновь хочется быть одному. Читать божественную книгу жизни. Там все до мелких подробностей в вечном живом и неживом проявлении: падение каждого камушка, звук всякой души. Я забываюсь, и вновь листаю толстую книгу жизни.
Как это не тяжело, когда проснешься, и сознаешь, что есть рай. Все гремит, крик, вопли, боль, стон, зависть. Все рушится, горит, и вновь мирная жизнь, вновь часы счастья.
И вновь мысль о том, что вот  это я, вечно молодой, открываю глаза и вся, вся жизнь, и полная радость райского сада.
Я подобно ребенку, обнимал льва, ласкал его мягкую шерсть, и улыбался. На зеленом лугу рос кипарис и мирт. Все живое здесь двигалось медленно, как на замедленной пленке. Безрогий олень ходил спокойно возле льва.
Смутно я почувствовал ее, ту которую ждал. Словно все во мне было для нее. Она пришла в рай. И все во мне перевернулось. Она в раю, и в раю все изменилось. Стало ясным, светлым, и в то же время напряженным, горячим.
Я присмотрелся к ней. Это была не Эра. Другая женщина была послана для меня в рай. Неземная, безмятежная, счастливая улыбка озаряла ее лицо.
Значит, все идет по высшей воле. Я не сделал ошибок. Эра рождена не для меня. И план божий выяснится в ближайшее время. Пробуждение было тяжким, неясным. Я ощутил, что потерял что-то. Большая зала… вид большой привычной залы показался мне страшным и тесным. Все было серым, однообразным, неизменным. Голые люди… голые люди, словно какие-то животные, спали друг около друга.
По-моему, я в древнем Египте. Где-то у самой кромки цивилизации. Вот куда меня занесло. Нет, пора возвращаться в реальность.
Альбион вернулся в реальность и оглянулся. Гостиница "Англетер" была рядом и сверкала всеми цветами радуги. Альбион любовался ей. Заходящее солнце возлюбило эту гостиницу и не жалело палитры, чтобы украшать ее на свой лад и вкус. Хотя сам человек построил эту громадину и не позаботился о ее внешнем виде.
Вдруг из кустов акации выскочил человек – важный на вид, в солидном костюме, но с галстуком, заброшенным на плечо. Он напоминал цепного пса, которому удалось обрести свободу. Глаза его были красные от перепоя, а в руках он держал лавровый венок, которым он как шляпой приветствовал незнакомца.
- Позвольте представиться. Министр культуры – Идеалов.
Альбион его именно таким   и представлял.
- И где ваш портфель? – спросил он без малейшей иронии.
- Отобрала! Отобрали черти! Прямо из рук выхватили! а там не просто бумаги были, там вся поэзия моей души! Это все Ищейкин, все Собачкин! Но нашу творческую душу живьем не сожрешь! Мы из духа сотканы – из чистейшего полотна культуры. А эти Собачкины каждому лавочнику кланяются.
- Вот вы скажите – вы гений или не гений? – ткнул   пальцем в грудь Альбиона пьяный Идеалов, и палец прошел сквозь грудь пришельца и дотронулся до самого сердца.
- Н-да… - протянул министр без портфеля.
Он еще раз хотел ткнуть пальцем в грудь незнакомцу, но вовремя сообразил, что это уж будет неприлично.
- Мы люди культуры, а они наши рабы, - продолжал он! – Они все для нас делают. А мы творим. В культуре они ни бум-бум не смыслят. Иногда их зло берет, что мы есть. А восстанут против культуры – погибнут!
Прошел булочник. Поклонился. Идеалов провел его глазами: «Ну о чем можно поговорить с ним?! Я ничего не знаю о булках. Я их ем. А скажи ему, что в моей душе созревают колосья – он примет меня за сумасшедшего. А я министр! Министр духа поэзии!
«Да, много миров вокруг, много миров. И никто друг друга не понимает», - подумал Альбион.
Взглядом он философски и задумчиво проводил пухлого краснощекого булочника, который светло и радостно смотрел на мир: небо над головой, деревья вокруг. Какая поэзия еще нужна?!
- Не могу, не могу смотреть на этот булочный мир! Пойдемте сейчас же выпьем! – воскликнул Идеалов.
 Он пытался обнять Альбиона за плечо, но и плечи оказались пустым воздухом.
- Ты что нечистый, что ли? Ты мне мерещишься или существуешь на самом деле?
Альбиону было в данный момент не до Идеалова, и он просто исчез. Идеалов перекрестил куст акации и только пробормотал: «Я, кажется, немного перепил».


Мой дух №2 сидел в кресле и посмеивался.
- Ты что-нибудь узнал? – спросил я  у него.
- И очень даже важную вещь.
- Какую?
- Селен из очень верующей семьи. И все родственники его, бабушки, прабабушки, все знакомые и знакомые знакомых – глубоко верующие люди.
- Этот факт мне известен.
- Да не перебивай. Все верующие, кроме одного.
- Вот в этом вся и суть завязки. Грех Селена не в том, что он полюбил искусство. Этот мир он не воспринимает никак. Все дело в отступничестве Селена от веры отцов.
- Вот как!
- Я стал прислушиваться к соседям Селена, людям более мирских взглядов. И пытался анализировать каждое их слово. И вот, что я узнал о Селене. Ходили слухи, что он связался с одним свободолюбцем Гришей, и что это главным образом повредило ему. Свободолюбец тот всю свою жизнь доказывал, что в мир этот он пришел добровольно, и что он сам решает все добровольно; и что, если  по принуждению, то это совсем неправильно. Свободолюбие Гриша, кажется, проявил не только в школе, не только в кабинетах чиновников, а еще и в психиатрической больнице. На этом была построена вся его теория.
- На чем?
- Что все лучшие люди находятся именно там.
- Где?
- В лечебницах для души.
- А какие это люди?
- Бескорыстные. Беспорочные. С ясной чистой душой.
- Зачем же государство их туда сажает?
- Как зачем? Чтобы оправдать свою бездумность.
Альбион  задумался, как он делал много раз на земле. Что-то казалось ясным, что-то туманным. Был только один пример – Селен. Здесь явно врачи допустили серьезную ошибку. И всей своей жизнью юноша это докажет. Но остальные люди в больнице - сумасшедшие или с прекрасными душами?
- Так вот, - продолжало мое второе я. – Мне пришлось стать пациентом, чтобы понаблюдать эту жизнь изнутри. Доктора с большой радостью завели на меня историю болезни – и задали сотни две идиотских вопросов. Я им сказал, что я - дитя космоса, что почти бестелесный и мой дух вечен. Эти типы все как один  материалисты – и мои слова посчитали за бредни. Положили в надзирательную палату и посадили  санитара в двух метрах от моей кровати. «Смотрите, мол, этот способен вам устроить космическую бурю». Каково! Иметь вселенскую душу и в то же время числиться сумасшедшим у этой недоразвитой цивилизации. Я стал замечать у этих людей в белых халатах – скрытое самодовольство, особенно у молодого  врача с улыбкой, которая меня мучила своей загадкой, высокомерностью. Я чувствовал  в нем какую-ту свободу, которая была неизвестна мне. Мне хотелось быть на его месте, на его лице играла унизительная усмешка: «Я здесь, а вы там!» В нем играет торжествующая мысль, и он следит, чтобы этой мысли не было у нас. Человек  человеку рознь. Ваша социальная роль быть сумасшедшим, а наша – держать вас в повиновении. Со мной на соседней кровати лежал, кто бы думал? – Христос. Совершенно натуральный. Во-первых:  ему было тридцать три года – и лицо, и борода, и взгляд – совершенно с иконы. А во-вторых: он прожил всю свою жизнь по собственным заповедям: у него не было дома и кормился как птицы небесные. В-третьих: он и вправду любил ближнего как самого себя. А чувство Бога, Альбион, просто поразительное. Он слышал божье дыхание, как мы ощущаем ветер. Никто не знал, где он родился и куда шел. Но его схватили генераловы люди и доставили в больницу.
- Признавайся, ты тащил на себе крест?
- Да, я, - ответил он какому-то чиновнику с портфелем.
- Ты знал, что этот сад – запретная зона?
-То был Гефсиманский сад.
- Какой? – не понял чиновник.
- Сад, после которого я взошел на Голгофу.
- Куда взошел?
- Я был распят во спасение людей.
- Кем? – спросил чиновник, пытаясь что-то вразумительное занести в протокол.      
- Понтием Пилатом.
- Когда это было?
- Много веков назад.
- А зачем вы опять потащили крест? Зачем вы заволокли в нашу реальность, да еще в генеральские сады?
- На то была воля Бога, ибо не знаю, куда несу свой крест во спасение людей.
Зачем и от чего спасать людей, да еще таская крест, - чиновник этого не понимал. Затем тот пошел  к доктору, и там за закрытыми дверями долгот обсуждали вопрос: преступник это или сумасшедший. Доктор решил его в свою пользу. Чиновник, получив медзаключение, равнодушно подшил его к делу, отчего-то пошел, напился, и кричал, что Бога нет, а есть только сумасшествие.
« Я лежал в палате абсолютно не замечаемый, - продолжала вторая половина Альбиона. Но видел все, что там творится. И больше  всего меня интересовал свободолюбец Гриша. Нос у него был острый, как у птицы клюв, - и чиновники явно опасались за свои глаза, когда Гриша приближался к их  столам.
-Позвольте, вы по какому делу?
Гриша наклонил голову то налево, то направо, словно решался в какой глаз чиновника лучше клюнуть.
Чиновник на всякий случай надевал очки.
- Так что же вам надо?
- Духа божьего. Он не залетал в ваш кабинет?
- Кто не залетал?
- Дух.
- Чей?
- Божий.
Это сумасшедший. Чиновник жал на кнопку что есть силы. В кабинет влетали секретари и хватали Гришу, связывали по рукам и ногам, и отправляли куда следует.
Рядом с Гришей лежал Жалейкин Андрей. Лицо детское, но доброе. Попал сюда он явно за то, что не хотел расставаться с детством. А надо  бы – к его трем годикам время приписало еще насколько десятков. Андрей Жалейкин все время кивал головой и повторял:
- Ай-я-яй! Почему все так получилось? Ведь могло быть совсем по-другому. Зачем случаются несчастья с людьми, ведь без несчастья всем было быт лучше.
   Поглаживая Гришину руку, он бормотал:
- Гриша, безобидный Гриша. Вот, кто мог бы во все поверить. Вот, кто мог бы прийти ко всему с чистой душой.
- Гриша поверил в чистую мечту осчастливить все человечество, и на ней потерял чувство реальности, - вставил свое слово усатый санитар.
- А я пьяница. Я проснусь и снова стану здоровым, - говорил пациент с багровым лицом.
- Гриша, но  скажи, что у тебя в душе? - спрашивал Андрей.
- Язва. Это у меня язва, - отвечал Гриша.
- И отчего это она у тебя?
- От безбожия в кабинетах.
- Так ведь то не храмы…
- И не пивная, - добавил пьяница.
- Оттуда, как из гробниц дух плохой на весь народ идет.
- Гриша, ты покончить жизнь самоубийством собираешься? Опять вставил слово пьяница.
-Бога нет и в коридорах, - вздохнул Гриша.
- Черти вы, черти уйдите, - замахал руками Андрей на невидимых чертей. – Гриша, бедненький Гриша. Это вы все обидели моего бедного Гришу. Это вы родили в нем это. Бог  есть, Гриша. Это Христа нету.
Гриша заливается слезами:
- Христос есть. Его уже придумали, а бога нет - один Христос.  Андрей, ты добрый, скажи им всем,  что никого еще так не придумали, как Христа.
- Гриша, да ведь Христос  с нами, в нашей палате, - утешал Андрей.
- Пусть в палате, пусть мы его видим. А кабинеты - все равно гробницы. И людям плохо без Бога. Там нет  божьей любви.
И Гриша понял, что любовь - это: куда идешь - туда ведут. Он хотел раньше высшей любви, и это была высокая любовь. Более того: с идеей. Теперь он хотел смиренной любви, и получил любовь безразличную к жизни.
- Если Христос был в палате, тогда мир обезумел. Тогда кабинеты рухнут, и наступит второе пришествие.
- Жалко людей. Не надо развалин. Не надо разрушений.
- Ты скажи, божий сын, - повернул Гриша голову к Христу, - правда, все кабинеты рухнут, и камня на камне не останется.
- Та говоришь, - ответил тихо и задумчиво Спаситель.
- Что я говорю?
- Говоришь, рухнут, значит рухнут.
- Как? В натуральном виде? – оторвал от подушки голову пьяница, и забыл ее положить обратно – да еще открыл свой рол с последним зубом.
- Мир спасут притчи, - сказал уверенно Христос, рассматривая сказочную картину на стене.
Там на печи, сидел Иванушка - дурачок, и загадочно улыбался. Дурачок как две капли воды был похож на Петра Болванкина.
- Вот так притча! – воскликнул пьяница, неужто Иванушкам – дурачкам спасать этот мир?


Саталин сидел за столом и вертел одним пальцем глобус Земли, в то время, когда в кабинет ворвалась его дочь.
- Папа, я свободная женщина. Я могу любить того, кого хочу.
Саталин завертел его в противоположную сторону.
- Конечно, доченька, это твое полное право.
- Тогда, тогда зачем ты послал этого Ищейкина следить за мной?
- Я, как и всякий отец должен быть уверен, что моей дочери ничего не угрожает.
- Да ведь твои люди и так из-за каждого    угла подглядывают за мной.
- Когда ты имеешь дело с обычными земными людьми – мы всегда успеем тебя защитить. Но этот тип с несуществующего созвездия – обладает сверх возможностями. Мало того, он раздваивается.
- Как раздваивается? – не поняла дочь.
- Один Альбион может сидеть в гостиницах, в то время как другой появляется в самых разных местах. Мы не знаем, ни кто он на самом деле, ни кем он заслан. Не знаем его целей! Мало того, он проходит сквозь стены, и способен совершенно разматериализовываться. Если он инопланетный шпион, то и здесь мы не способны его поймать и допросить. Ты одна нам можешь помочь и спасти нашу землю.
Эра громко засмеялась.
- Не знаю, что у тебя там, в голове, папа, но сделать из меня сексота у тебя не получится.
- Я и это понимаю, - вздохнул отец. – Ты слишком свободна – как никакая женщина на земле. Но я тебе все это сказал для ясности.
Дочь сидела в кресле, - красивая, стройная, - серебристая одежда подчеркивала ее неземную красоту. Она красивее матери, а улыбку она взяла от отца.
На стене монитора шел какой-то фильм. И Эра глазами следила за сюжетом. Звук был тихо включен. Мелькали высотные дома, и камера оператора с высоты небес спустилась на землю. Улицы были знакомые – но расползались и погружались в голубоватый туман.
Происходило что-то ужасное. Мужчины проваливались в бездну. Оставленные Богом, она шли по извилистым дорожкам Зеленого Змея. Остановившись у его зеленых горящих глаз – она стучали кулаками, что есть мочи.
- Кабак закрыт! – отвечал им равнодушный голос.
- Как это закрыт? Ведь идти нам некуда. Мы шли и пришли! Открой, лабух, спой нам свою задушевную песню! Я плачу!
- Лабух спит! На улице святая ночь! И тогда мужчины подползали к самой пасти Змея, откуда струились мутные струйки как из фонтана. Они раскрывали рты, чтобы жидкость попадала им в рот. А затем падали как мертвые и катились куда-то вниз по зеленому склону.  И вдруг появляются лица красивых женщин.
- Что творят эти мужчины? - спросила одна, в царском одеянии.
- Они потеряли разум, но сохранили душу, - ответила другая женщина, сильная и стройная с открытой грудью.
- Их душа умрет от Змея, - произнесла царица. Вы должны спуститься и спасти их.
- Мы спасем их, государыня, даже, если это будет стоить нам жизни.
- Ступай, Глория. И помни заповедь: мир спасет женщина.
И на мониторе появились новые кадры. Армия Амазонок наполняла города. Сильные женщины с обнаженной грудью шли по городу. В руках у них  были блестящие мечи – острые как лезвие бритвы. Один взмах – многолетние клены падали к их ногам. 
«Что сейчас они натворят? – подумала Эра. – Не мечом спасешь этот мир, а любовью!»
И вдруг в душу Эры запала блестящая мысль. Она поднялась с кресла и сказала:
- Папа, я знаю, что делать.
- Что ты задумала?
- Ты не вмешивайся, все равно все будет так, как я хочу.
Отец сверлил Эру глазами. Как жаль, что у него родилась дочь, а не сын. Я бы сделал его своим заместителем. В дочери были явно черты характера отца: настойчивость и решительность. Но что может сделать женщина в этом сложном мире?
- хорошо, я не буду тебе мешать, - ответил Саталин. – Но в случае опасности, ты уж извини.
- Отец, я не маленькая. Мне кажется, что одной своей душой я способна закружить Землю в другую сторону, как ты поступаешь с этим глобусом.
Дочь вышла, а Саталин остался в глубокой задумчивости. И только один вопрос его теперь мучил: «что же замыслила моя сумасшедшая дочь?»
 
Эра притормозила машину возле какого-то ресторанчика. Сам шеф заведения выскочил на улицу и широко раскрыл перед ней дверь.
- Какая честь! Какая честь! Можно ли об этом мечтать, - кланялся он.
- Всегда мечтайте, любезный! Только мечта способна превратить ваши рестораны в райские уголки.
«О чем говорит эта сумасшедшая женщина? – про себя подумал толстячок в строгом костюме и под бабочкой.
- Дайте мне почтовую бумагу и ручку с голубыми чернилами.
- Слушаюсь.
- Перед гостей разослали золотую скатерть и поставили на  середину   стола подсвечник с благоухающим фимиамом.
«Что это они выдумали!»
- Что еще желает высочайшая гостя?
Шеф на серебристом подносе подал бумагу. По обе стороны  стояли два официанта.
- Графин прохладительного и два воздушных пирожных.
Официанты, точно ангелы в белых рубашках медленно уплыли в райский буфет выполнять заказ.
- И вот еще что. Включите монитор, я хочу досмотреть фильм про амазонок.
Завсегдатаи ресторанчика сидели с раскрытыми ртами и не смели шелохнуться. Лица у них были пьяненькие. И Эра казалась им видением. Они видели ее крылатую машину, и тысячи плакатов, развешанных по городу с ее портретами. Жизнь коротка, и право, стоит родиться на этой земле, чтобы хоть минуту созерцать эту женщину.
Фильм подходил к концу. Амазонки усмирили мужчин. Они, закованные в цепи, брели по пустыне навстречу к солнцу, мечтая  не о бутылке водки, а глотке воды. А женщины с открытой грудью ехали возле них на белых конях. Они явно нанесли победу Зеленому Змию. И теперь все мужское стадо направилось к солнцу, чтобы утонуть в лучах огненного света.
-Самонадеянный пол! И это он взялся вести человечество к идеалу! –  раздался голос царицы.
Трон ее опустился с небес, синхронно с заходящим солнцем – и еще не протрезвевшие лица мужчин продирали глаза, чтобы разглядеть царицу небесную.
Кандалы зазвенели. Люди упали на землю, чтобы покаяться.
Царица велела с небесных колесниц изливать на них воду. Они открывали рты. И чистая родниковая вода попадала в их глотки. Они впервые почувствовали вкус воды и поняли ее цену.
«Царица! Мы хотим пить! Еще! Еще! Мы пьем – а жажда остается!»
Мужчины все были как мокрые курицы, а жажда не проходила. Они задирали высоко головы, широко раскрывали рты, надеясь, что,  наконец, на них хлынет та вода, которой они так хотели.
- Что за чушь! – воскликнула Эра. Выключите монитор, он мне мешает! Пусть тот мальчишка с гитарой споет что-нибудь для души!
Молодой лабух, сидевший на краю сцены и тихонько перебиравший струны, поднял голову и пострел на Эру.
- Играй, красивый юноша, я жду от тебя песни! - сказала Эра уже более нежным голосом.
Лабух подошел к микрофону, и тихо запел:
«Я простой кабацкий музыкант.
А мог играть и на шикарной сцене.
Никто не знает, что пропал талант:
Не отставал – пил наравне со всеми.
Для вас я просто играю и пою.
А что в душе, увы? Никто не знает.
Пойду в антракт, сам себе налью.
Ведь все равно задаром пропадаю».

Эра погрузилась в свои мысли и начала писать.

             Дорогой гений души!
Я вдруг поняла, что ты пришел на землю для очень высоких целей.
Я сознаю, что я земная женщина и не способна дотянуться до тебя. Но я способна помочь тебе. Во мне огромная энергия. И если тебе будет угодно, я направлю ее на то доброе дело, которое творишь ты. 
А что касается моей души, то ты не думай, что она пустая и сумасбродная. Нельзя о человеке судить только по внешним качествам.
Да, я земная женщина, но во мне живет неземная душа. Я знаю – ты не один. Тебя поддерживает вся вселенная.
И я обращаюсь не к тебе, а ко всему вашему миру. Ваш идеальный мир – мое сильное желание.
Вы давно научились жить прекрасным, вы это умеете и цените. Цените каждое прекрасное движение души. Наш мир еще не сознает ценность души.
У нас люди  не топчутся по огороду, которому  засеяли –  поняли ценность пищи. Но они топчутся по душам своей  и чужой, считая эту боль неважной.
У меня тонкая душа, не земная. Я здесь не могу жить и общаться с людьми: это ужасно больно, когда каблуками наступают ежеминутно на кончики души.
Поэтому я всегда искала такого супермена, как ты. Но я имела в виду не твои сверх возможности, а то, что составляет суть твоей чуткой души.
Я сознаю, что поступила слишком прямолинейно. Но у меня совсем не было времени, чтобы раскрыть перед тобой свою душу.
Ты – гений, и намного выше меня. Но душа вселенская нас считает равными. И именно душою я все могу понять и помочь тебе.
Буду ждать твоего ответа.
                Твой близкий друг.

Она запечатала письмо и велела гарсону тут же доставить в "Англетер".
Она присмотрелась к юноше, который продолжал петь свою заунывную песню, не желая с ней расставаться, и думала: «Человек  - кузнец своего счастья. Кто придумал этого глупого кузнеца, который на наковальню положил свою душу?»
Смысл жизни не в карьере. И  не в этой ресторанной грусти. Он в  чем-то другом, и Альбион знает этот смысл. У него есть душа – и он ответит на мое письмо. И тогда я пойму, что следует понять земной, сильной женщине.
Эра сняла свою брошь и пристегнула лабуху на лацкан пиджака.
- У тебя все впереди, мой мальчик, не пой такие грустные песни! Твоя душа способна спасти мир.
Лабух, раскрасневшийся, поцеловал покровительнице руку.
Эра вышла из ресторанчика, села в свою крылатую  машину и помчалась - ее душа окрылилась и взметнулась до  самых облаков.
Вера в душу, и сильная надежда озарили ее сердце.

Врачи тоже писатели. Они сочиняют историю болезни больных. Придумать болезнь человеку нелегко, для этого тоже нужен талант.
Врач Бородкин был в этот день охвачен вдохновением. Он вызвал к себе Гришу, разложил чистые листки бумаги на столе: на одном надписал «бредни», на другом «существенное», на третьем «для анализов», и на последнем « опиум для народа».
 Гришу он заставил сесть под лампу – как фотографы садят клиентов, чтобы не упустить одного движения на лице: моргания глаз, подергивания век, дрожания рук или усмешек, отражающих явное безумие.
- Итак, слушаю вас, - проговорил доктор, поглядывая на листики, как шахматист на пустую доску.
От первого слова Гриши зависело, с какого листка писать.
Но на этот раз Гриша заговорил про религию и листок с названием «опиум для народа» стал заполняться.
- Так-так, очень хорошо, очень хорошо! – повторял доктор Бородкин, чувствуя, как в нем просыпается Бальзак.
 Он мечтал издать свою книгу «Бредни сумасшедшего», которая потрясет весь мир. И такие Гриши явно способствовали успеху. И каждый раз по пятницам, чтобы в уикенд, сидя на даче, можно было досочинить, он вызывал к себе пациентов и наслаждался их фантазиями.
«Что за чудо человеческий мозг! Какие россыпи безумия! Какие галлюцинации веры блуждают по извилинам их мозга!»
- Я был не верующим, но с очень доброй душой, - рассказывал Гриша, ерзая на жёстком стуле. – А Бог то все равно был.   Я могу сто раз подумать: Бога нет! А он между тем, смотрит на меня и думает: вот какое неблагоразумное мое создание.
Мне было 15 лет, когда из райских Соловков появился Даник и поселился у своего дедушки.
- Ты, правда, был в раю? – с любопытством приставал я к нему, так как наши дворы разделял всего лишь невысокий забор.  Даник   всегда так загадочно улыбался.
- А ты разве слышал про рай человеческий?
- Нет, так мне моя мама говорит. Но и она ничего про соловецкий Рай не знает.
- О, это место, где Бог возлюбил людей! он их приласкал и посадил в чудесные сады. С утра до вечера ешь яблоки и ни о чём не думай.
- Я тоже хочу туда!
- Не спеши, в Рай  всегда успеешь.
Даник наклонился в своем огороде и с какой-то особой радостью выдрал из земли красную морковку.
У нас тогда стали  ходить по дворам верующие и все больше приставали к Данику:
- Покайся! Да покайся!
Когда он начинал говорить про соловецкий рай, они отвечали ему:
- Это тебя Бог наказал за твое неверие.
- Да, я все-таки побывал в раю, а вы нет.
- Твой рай хуже ада, - отвечали они.
- Какой ни есть. А сам Бог возлюбил меня как Иисуса на кресте.
Я чувствовал, что больше люблю и адвентистов, и баптистов.
Но меня тянуло к Данику. С ним душе моей становилось легко, я вслушивался в эту легкость.
Мне казалось, что я живу естественно, что меня ничто не мучает. На душе просто, легко. Я был юношей, а у юношей свои секретные трудности. Я перестал мучить, терзать свою душу. И тяжести, и трудности меня оставили. Ведь я в раю земном!
И в то же время мне страшно было за Даника. После ночи, когда случилось с ним  что-то страшное, я пришел в больницу. Мне сказали, что он у врача. Я слышал  их разговор. 
Даник говорил о том, что у него легкая рука, но в то же время тяжелая, выстраданная. Там, в соловецком раю их кто-то заставил рубить деревья райского сада! И пронзительный скрип падающего дерева не дает ему покоя.
Я не понимал, зачем надо было вырубать райский сад? И спросил об этом у Даника.
 Он лежал на кровати, прижимая руку к сердцу.
 - Знать, такой рай земной, мой мальчик, самому Богу угоден.
- Да ведь так и все сады исчезнут.
- Соловецкие исчезнут. А вот человеческие останутся.
Месяц спустя он мне рассказал всю правду о райских лагерях, и я плакал хуже девчонки.
Двор Даника был большой. Недавно его братья построили новый дом, а старый хотели приспособить под баньку. Но дед отказался из него выселиться: так и получилось, что все семейство жило в двух домах. Даник жил вместе с дедом. Братья его были пятидесятники, и разговаривали с богом на разных языках. Их души были покорны и смиренны. «Пусть верят, - Даник пожимал плечами. – Что истинно, что ложно, не нам об этом судить. Всякий слушает те песни, которые считает истинными для своей души. Человек сам радуется, и сам страдает. Я выбрал тихую радость, многим может она не по душе. Но только так я могу сохранить нормальное состояние в самом себе. То состояние, в котором нет злых неприятных эмоций. Я всегда и всем говорю, что я был в райских садах».
Я любил Даника за открытость и чистоту. Он улыбался грустно, задумчиво и с болью. Это был единственный человек, который никого не судил. И я тянулся к нему.   И у меня исчезали многие отрицательные эмоции. Я переставал судить многое, и благодаря Данику, я принимал этот мир так, как он есть.
И его вера-мечта без проповедей вселилась в мою душу. Только благодаря его вздохам я понял, что Государство Христово - это мечта. У него не было мысли увидеть его в действительности, но оно было реальностью в его душе. Даник был единственным представителем этого государства, он был его создателем.
Он всегда ложился рано. Ложился, чтобы снова увидеть это государство, снова оказаться в том мире. Если бы он записал, это была бы прекрасная книга утопии... Но, пожалуй, я был один, кому он это рассказал, кому он доверил свою мечту.
После смерти дедушки я стал его единственным другом. Он идеализировал своего дедушку, а возможно и правда, дедушка этот  был святой. Почему? Да потом что, дедушка был немой и всю жизнь мочал.
Даник же был обыкновенным живым человеком. Пожалуй, он даже и не любил людей, а может, мы все в какой-то степени их не любим. И не можем им простить, что из-за них мир не идеален.
Хотя я верил, что Даник был виновен в этом меньше всего. Его душа не была способна на малейшую ложь, а это было очень много.
И может, самое важное, он не врал себе. А верил в то, что веришь. Ибо, если веришь в то, чего может не быть, здесь всегда можно разочароваться. Он верил в Христа-образ, правителя города, быть может, нашего города. Потому что по описаниям тот город его мечты был очень похож на наш город.  Такая же церковь, такие же люди, только как бы жили они лет сто назад. Ибо не было там ни автомобилей,  ни телевизоров, ни кабаков. Не было ничего,  что могло бы испортить их души.
Христос правил - но это был невидимый правитель. Этот правитель был общая Совесть, говорил Даник. И лицо его обоготворялось, словно его чистая совесть озаряла его лицо.
В любые времена были такие Души, как Даник. Трудно решить современному миру, что с ними делать: делай они хоть какое-то зло, их было бы  легче осудить . Однажды, идя по парку, услышал крик девочки.
Даник спас девочку и погиб от рук насильника. Убийцу нашли. Про Даника забыли. Как он спас, если погиб? Но убийца, испугавшись крови, бросился бежать. Погиб Даник так погиб, а девочка жива. Вот и все. Логика людей всегда очень проста.
После смерти Даника я еще больше задумался о Государстве Христовом. Даник прожил 30 лет – в час гибели лежал, широко раскинув руки, ка на кресте, а на его мертвое лицо падали слезы несчастной девочки. А глаза смотрели в небо, все такие же мечтательные, как и при жизни.
Парк был в десяти шагах от моего дома. Вся улица успела сбежаться, потому что, Даник успел вскрикнуть: «О боже, прости его!» и сколько боли в  этих его последних словах: не за себя, а за все человечество.
Я сохранил в душе мечту Даника. Но мир мне этот показался слишком робким, слишком боязливым. Все равно все умрем: отчего не смотреть прямо в глаза своему идеалу.  Я создал свою веру, самую свободолюбивую на земле – веру в божественность своей души! И пусть кто посмеет к ней прикоснуться, он погибнет от руки Господа.
Но первым посягнут на мою душу военкомат! Он требовал от меня взять ружье и учиться убивать врагов.
Это мою-то, Гришину душу, они хотели к этому принудить. Да во мне жила Даникова мечта! Все христово Государство! Я отказывался учиться убивать, но меня схватила милиция и отвезла в кабинет к военкому.
-   Ты должен исполнить свой долг!
- Какой долг? Перед кем? – не понимал я.
- Перед идеальным государством.
- Да, конечно, я увижу врага, брошу автомат, и стану его целовать. Ведь я люблю так сильно людей.
- Ты симулянт! Я таких насквозь вижу! – вскричал военком.
И все же вместо армии меня отправили в лечебницу и признали невменяемым.
Бред про Христово Государство в моей душе как-то особо раздражал врачей. Душевность они страшно не любили. Но что было со мной делать?
Узнав, что я не на Соловках, военком буквально грозился разбомбить психиатрическую лечебницу. А меня стереть в порошок. И когда мама пошла получать за меня волчий военный билет, он говорил:
- Я бы его посадил. Симулянт настоящий!
Настолько меня всегда окружающие люди принимали за разумного. И причем все, кто со мной хоть немного общался.
Как-то встретив старика на улице, уже без погон, я объяснил бывшему военкому тогда, что все решает бог.  И против него они бессильны что-то сделать.
И он тогда бы выстрелил и в бога, только цель обнаружить не мог. Да и пистолет у него отобрали.
- Симулянт! Из-за таких как ты наше государство разваливается.
Он был с тростью. Он замахнулся ей и ударил бы меня, если бы я оказался поближе.
Такова психология военных, она ничего не имеет общего с христианством. И эти миры не должны пересекаться. Для всех нужна отдельная планета, и пусть себе воюют.
Гриша, пережив трагедию, не мог ходить по городу спокойно. Он всегда вглядывался в лица юношей, как бы отыскивая в них идеал, и вздыхал: «Боже мой, что с ними будет через несколько лет!»
По улицам ходили парни до пивного и после пивного призыва. Этих мальчиков 18 лет по головке ласкали, а потом вдруг обухом по голове: «Мол, не привыкайте к ласке».
Гриша, вглядываясь в них, сказал не покидавшему его душу военкому:
- Я уверен, что если бы женщин забирали в армию, то они пили бы не меньше, чем мужчины. Любое насилие оставляет слишком сильный след на душах людей.
- Да что ты, - возразил тот, - все они идут в армию совершенно добровольно. Для них это романтика. Ты, симулянт, никогда не поймешь радости армейской жизни.
- Слишком много рома пьют после такой романтики!
Проговорив эти слова, Гриша присмотрелся к небу – ложь летала в поднебесье, и все к ней привыкли. Но душа – божье создание, она ко лжи никогда не приспособится. Оттого - то и ноет душа, что не выдерживает этой поднебесной лжи.
- Что вы смотрите в потолок, Гриша? Почему ничего не рассказываете?
- А разве вам этого не достаточно для вашего романа?
- Да ведь я, Грише, пишу историю болезни всех людей! своей книгой я надеюсь вылечить всех людей от всякого бреда! Ведь люди так мало знают о сумасшедших.
- Вы там все подробно записали про мою веру?
- Все слово в слово.
- А теперь добавьте, что  я ни в какого Бога не верю!
Доктор согласно кивнул головой и дописал Гришины слова.
Доктора, наглядевшиеся внутренностей человека и пощупав его мозг пальцами – всегда уверены, что человек
 Это особая порода обезьян. Иначе бы они с духом его не поступили так фривольно.
Гриша знал, что это великое кощунство – лечить душу человека. Но сознание людей не перестроишь. Шесть лет в институтах их учили по теории Дарвина – и ни слова про дух Божий.
Гриша с состраданием поглядывая на врача, проговорил:
- Я даже не знаю, был ли Христос, но я верю в то, что в нем самое лучшее для души. Я просто христианин-мечтатель. Из-за армии попал в больницу. Мою душу лечат за мою веру. Я не баптист, не адвентист, не католик, не православный. Я просто с душой! Разве не в том смысл слов Христа, чтобы иметь просто добрую душу! Если хоть капельку иной смысл иметь – значит все разрушится. Зачем столько еще придумывают, отводят от этого ясного как солнца состояния души.
- Так ты христианин, который не знает даже, есть ли Христос? – удивился врач. – Ты веруешь, сильно веруешь, и в то же время тебе не важно, был ли Христос?
- По  закону совести я выбираю для себя все самое ценное. Я выбираю то, что меня делает добрей.   
 Врач Бородкин записал и эти слова Гриши и отпустил его в палату.
Андрей Жалейкин встретил его у входа в коридор:
- Ну что, не обидел он тебя там?
- Этот Бородкин сам себя обижает своей близорукостью. Он задумал посмеяться в своей книге над человеческим духом.
- Ай я- яй. Как его Бог накажет, как накажет, - кивал Андрей головой.
- Ты ведь, Жалейкин, умный человек,  неужели тебе и Бородкина жалко?
Андрей сделал серьезное лицо. Похлопал коридорную стену ладонью и приложил к ней ухо.
- Что ты там слышишь?
- Это я к гробнице ухо приложил. Тело покойника там неподвижно лежит, и душа, освободившись. Крылышками машет.
- Чего это ты вдруг о смерти, - спросил Гриша.
- Мы все уйдем… с обидами и убеждениями. Все уйдем, и где-то помиримся в ясном сознании и ясном чувстве. - Андрей постучал в стену, и опять прислушался, а затем продолжал. – Мы спросим, почему мы не были счастливы: и вдруг откроем – нас обманывали отцы, учителя, писатели, одним словом, все люди – далекие и близкие, чью мысль мы услышали и доверились ей: а в ней не оказалось того тепла и той любви…
- Ах, Андрей, ты такой жалостливый философ.
- А как не жалеть человека, когда он один как перст в этом мире живет.
- Отчего же он так одинок?
- Отца не видит. Сироты мы все без него, Гриша. А сиротам так плохо, так плохо.
- А как же нам, Андрей, отца-то увидеть?
- Мы все без отцов росли и ты, и я, и доктор Бородкин, и даже Христос и тот без отца рос. Жалей всех, Гриша, ибо люди сироты большие без Бога – и до самой смерти маленькими детьми остаются, а потому не знают, что творят.
Говоря это, Гриша стучал в стену, словно она была виновата в том, что человеческая душа осталась круглой сиротой.

Пока второй Альбион лечил душу вместе с Гришей, первый Альбион получил послание от своего лучшего друга. Отправь Эра письмо только из одних многоточий, он все равно бы понял, от кого это послание. Ему не надо читать письмо глазами. Достаточно положить раскрытый лист перед собой на столе – и мертвая буква превратится живые чувства.
Душа, душа  в каждой строчке. На земляке это очень затасканное слово: ее выкачивали в сахарной пудре поэты, просеивали сквозь решето прозаики, благословляли на вечную благодать священники. Но Эра искала внеземного идеала, и была готова спуститься на землю ради того, чтобы помочь Альбиону.
«Мне помогать? - улыбнулся пришелец. – А может Эра права. Что может сделать для земли призрак без плоти? Как может изменить мир голая иллюзия! Все, что  мне дано – это слышать и запоминать.  Я собираю звучания земных душ, чтобы представить на вселенском совете. Вселенная должна узнать о земле. На планете-пылинке живут божьи существа. Мало ли космической пыли в космосе!? Не ловить же Совету ее с пылесосом! Да и не на каждой пылинке жизнь! И где только не обнаружили нанобактерии!
Вселенная, поверь мне, на пылинке-бактерии, живут души абсолютно похожие на наши!
Но Совету это надо было доказать. Но способна ли помочь Эра? Какой мир, какие души она может мне показать? И будут ли это те факты, которые  заставят Вселенский Совет обратить внимание на Землю?
В дверь постучали щеткой. Она раскрылась, и появился Клин с набором тряпок в руке.
- Позвольте произвести у вас влажную уборку?
- Пожалуйста, Клин.
И увидев, как Клин не спеша стал орудовать белой тряпкой на его столе, спросил:
- Ты, должно быть, каждую пылинку вытираешь с особой бережливостью?
- Ах, пылинка пылинке рознь, - вздохнул Клин. Одни блистают и кружатся на солнышке, точно детки во дворе, а другие как прилипнут к  столам, так и отодрать трудно.
Клин бережно поднял листок Эры и вытер под ним пыль.
- Женщина, по всему видно, вам пишет.
- Какой ты догадливый.
- А чего ж тут не догадаться. Ходите по номеру и вздыхаете, да вдаль куда-то смотрите – точно разглядеть кого-то хотите. Только женщина с ваших высот – и пылинки-то в тысячу раз меньше. Пылинку то вы разглядеть можете. А ее разве разглядите.
- Что же ты Клин, сегодня, такой мрачный?
- Не ждите искренности то женщины.
- Это ты такой закон вывел?
- У нас тут и Пандоры Райские были, и Евы Райские, которые со змеями заигрывали! Всех их Бог наказал!
- Чем же тебя женщина обидела, Клин?
- Не в обиде дело. А в искренности! Не умеют земные женщины любить.
- Ты это из своего опыта заключил?
- Из опыта, из его родимого.
- Ты был женат?
- А как без этого философом станешь? Разве без супружеского опыта поймешь, для чего дети рождаются?
-  И для чего, Клин?
- Как для чего? Для  того, чтобы жениться. А откуда детей брать, как не в постели?
- И у тебя были дети?
- Сын.
- И где он теперь?
- Умер.
- И сколько ему было?
- Пять лет.
- И почему, Клин, так получается?
- Грешил, вот и получается.
Клин взял тряпку побольше, и начал ею тереть пол – с какой-то геркулесовой силой, так, что на коричневом полу появилась паутина из белых полос. 
- Была моя жена простой и маленькой, как Дюймовочка.  Вот только любила петь. Каждый день пела у окна. И не просто так, а по нотам научилась. И все спрашивала: «НУ как у меня получается Аве Мария»? У нее просто как у птички получалось.
Бегала она каждый день в любительский театр – всякий раз ее голоском заслушивались старушки. Среди них она то и имела наибольший успех.
А вот вся молодежь столицы любила Микрофонова. Повернется этот субъект к публике задом, повертится и молодежь без ума от него. А тут приехал в столицу какой-то русский итальянец Плачидо Бездонный. И вся молодежь быстро переменила вкусы.
Что этот Микрофонов, он разве умеет петь? Стоит себе спиной к публике, да и кланяется кулисам. Да и подпевает всякому, кто в него дунет. Нет, Микрофонов – жалкий подражатель! А во Плачидо Бездонный! Вот это певец! Но такой известный певец! Но такой известный певец! Рот раскроет, да так широко (и не одна муха не посмеет влететь), и так затянет: «А-мо-ре-ми-я».
И море тут, и амуры, и нота «ми» в чистом виде. И пальцем тычет на свое «я».
Все заслушивались. Все рты раскрывали, все себя Плачидо Бездонными чувствовали. А он руки разведет в стороны – глаза закатит: «О- соле-ми-я» и зажмурится, и вся публика зажмурится, только с этого соле-солнца не лучи сыплются, а подорванная соль, добываемая в Солигорске.
Поет – и Китай слушает, и Америка слушает, и Италия рукоплещет, и Россия подпивает.
- Вы хотели сказать – запевает?
- Вот именно, запивает. После водки на следующий   день рассолом запивать – знаете, этакое облегчение.  Одним словом, весь старый мир в восторге от Плачидо Бездонного. Всю свою собственную жизнь в его песнях узрели. Все плачут, и все себя бездонными ощутили.
И вот подносит моя жена ему букет белых роз. Плачидо поднимает мою жену как ребенка на руки и целует  прямо в губы. А та краснеет. А он еще раз целует. А то еще больше  краснеет.
- Какая сладкая женщина! А море миа! – восклицает он на весь зал. А затем он шепчет ей что-то на ушко.
После этого моя Дюймовочка приходит домой, становится у раскрытого окна, и с таким вдохновением поет какую-то итальянскую песенку. Поет, да только голос ее как-то странно и глухо звучит.
«НУ как я пою?» - спрашивает она.
- У тебя сегодня необычный подъем!
- Вот видишь, что значит встретить настоящий талант.
Вечером она ушла опять слушать его концерт и не вернулась.
Сын в это время был у бабушки. Мальчик живой, здоровый, ни один врач не находил в ребенке хоть малейшей болезни. И вдруг через месяц письмо: «Ваш сын умер!»  Я приехал на похороны в небольшой городок. Боже, как состарилась за месяц Дюймовочка! Что с ней сделал Плачидо Бездонный! Потом я понял, что это так ее Бог наказал. А тогда я только жалел ее и обнимал за плечи. А сам заливался слезами, ребенка было жалко. Души светлой и непорочной! За что он пострадал за наши грехи?

Альбион знал гений Клина. Бог не только любящая, но и карающая сила. Клин это хорошо уразумел. Он не говорил людям:  убойтесь Бога. Он просто боялся согрешить.
- Хорошо, Клин, оставь эту земную пыль в покое. Она была и будет. Ответь только, отчего она на души людские оседает?  И какою нежною тряпочкой надо протирать эти хрупкие души?
- Оттого то и оседает, что нам хочется петь, как птичка небесная, а боль в душе ближнего не замечать.
- А можешь ты своей земной интуицией определить – искреннее это письмо или нет?
Альбион кружил пальцами по гладкому столу чисток, на котором душа великой женщины отпечаталась в чернильных строчках.
Клин покивал головой:
- Вы лучше у Бальзака спросите. Он большой мастер по этой части.
- Это тот, кто на 50-меня этаже застрял?
- Этот бедолага со всей столицы письма получает. И нюхом чует, какое читать, а какое нет.
Клин, открыв дверь ногой, вышел в коридор, там несколько раз кашлянул, и затем все стихло.
- Как же мне поступить, - Альбион опустился глубокое в кресло, ощущая его мягкость и пушистость. – В таких делах без Бальзака, должно быть, не обойдешься.
Всюду пестрели афиши о съезде писателей в ресторане «Англетер». Альбион решил, что Бальзак сейчас заседает в ресторанном салоне вместе с другими гениями. Но проглядев списки – крайне удивился. Никто Бальзака в писатели не принимал. Мало того, ни Нобелевской, ни Саталинской премией его не наградили. И никакой литературный институт он не кончал. Мало того, он самозванец, крестьянский сынок Бальзака, совершил подделку документов, дописав себе дворянский титул в виде предлога «де».
Альбион почесал свой неземной затылок, и все же решил заглянуть в ресторан.
Писатели сидели за столиком, все пили и восхваляли друг друга.
А со сцены читали какую-то непонятную прозу, восхваляли гения земли, его леса, его поля, его армию и его вырубленные леса.  У всех были возвышенно обиженные лица.
Альбион присел в уголок, затканный паутиной – и чисто поземному стал зевать, ему не хватало вселенского воздуха.
Он подумал о том: неужели Бальзак сейчас войдет – и никто его не заметит, так же как и Альбиона. Эти пустые завистливые глазки писателей так сильно залгались. Хотя их здесь так много, а гениев пересчитаешь по пальцам.
Он ждал Бальзака, а вошел некто иной, очень похожий на Клина, только переодетый в строгий костюм. Оказывается, все писатели искали народный образ, но сидя в своих номерах, они кроме Клина, никого не видели. Бородатый мужик со шваброй – разве это не образ! Мало того, Клин никогда не мыл полы молча, а все время ворчал – и каждое его ворчливое слово обрастало крылом.
«О, народный философ! Ты сам до всего додумался или из книг вычитал?» - восхищались писатели народным мужиком.
Появление Клина заметно оживило собрание. Жить без философии народа в нашем заколдованном мире никак нельзя. Кто-то должен этот мир расколдовывать!
А кому это под силу? Кудесника Сократа отравили, идеалиста Платона продали в рабство. Диоген свою бочку в болото закатил, и там по сей день в ней сидит.  Душа – это сон, а капитал – благоухающая реальность, хоть ты в парфюмерный магазин   не заходи! А нам живые цветы надо, живые звезды, и чтобы Млечный путь прямо в гостиницу «Англетер» втекал! Водопровод, газопровод, а если надо, - и нефтепровод к гостинице подведут. А Млечный путь? – жалуются, что труб не хватает! Давай, Клин, объясни, кто и в каком месте душу не потерял. Скучна твоя философия, зато спать под нее сладко!
И творческие люди готовы были погрузиться в сладкую дремоту в своих мягких креслах, положив головы на плечи своих подруг.
Клин поднялся к микрофону, и как певец расставил ноги: вот сейчас запоет!
«Гм-гм, - откашлялся микрофон.
 Галстук сжимал Клину горло, он его снял и положил на тарелки ударника, и галстук соскользнул на пол. Затем Клин избавился от мешавшего ему пиджака – тот тоже, побывав на тарелке, соскользнул на пол, закрыв собой галстук. Расстегнув манжеты на рукавах рубашки и добрую половину пуговиц на груди, Клин, наконец, спросил:
- Признайтесь, кто читал «Мир моей совести?»
Никто не признался. И вдруг из угла послышался вселенский голос:
- Я читал.
Все головы повернулись в правый угол ресторана. Франтоватый атлет, то есть Альбион, поднялся из-за столика, и поклонился недоуменной публике.
«А это кто такой? Кто его сюда приглашал?
- Я друг Клина!
«Ах, вот что чем дело! На народ этот франт никак не походил. Откуда у Клина такой друг? В бане он его, что ли выкопал?»
- Я что хочу сказать! – эти слова произнес, наконец, Клин, заставив все головы опять повернуться  к эстраде.  – На днях я ходил  в гости на болото к Диогену. Генераловы люди   закатили, как всем известно, туда его бочку. Надоело там ему, да и комаров много. Но никак нам с Диогеном эту треклятую бочку в столицу не прикатить. Тут надо всем писательским съездом. Так сказать, единой творческой силой. Клин  сжал кулак и сам к нему пригляделся.
«Дурно все это, - подумал он, - зачем я взобрался на эту сцену?»
Писатели стали поспешно разливать по рюмкам вино. Клин - народный герой, а Диоген кто такой, чтобы выкатывать его бочку из болота?
Клин сошел со сцены, взял швабру и стал мыть проход между столиками, кивал головой и простодушно улыбался. Вон как наследили эти писатели в мировой литературе – Клин тер проход, но было безнадежно. Кто-то в фойе разлил серую краску, и она никак не оттиралась.
На сцене тихо заиграли музыканты. Альбион прокручивал в уме мелодичные строки из Клиновой философии. «Идеал начинается с меня. Души отказывались от низших радостей. Я и вечность. Моя душа и высшая правда. Истина через познание души. Идеальное всегда в себе. Скромно для себя и для своего мира. Пусть этого никто не видит. Но видит  Бог. И награда – радость в душе».
Получался какой-то псалом. Жаль, что Клин не умел писать как поэт – ему рукоплескала бы вся вселенная.
Когда швабра философа уже орудовала возле ног Альбиона, тот спросил:
- А когда придет Бальзак?
 Клин провел рукой по своему лицу, словно сбросил с себя какие-то мысли, и ответил:
- Разве он придет? Он уже никогда не придёт. Застрял бедняга на 50-м этаже. И даже женщины не могут его вытянуть из его каморки.
- Какие женщины?
- А все пишут, пишут ему письма. А он все эти листки складывает, и толстые романы получаются.
- Придется тогда опять потревожить  в его каморке.
Клин посмотрел на ресторанные часы:
 - В это время он сидит у окна и уплетает свое куриное яйцо.
- А когда он закончит завтрак?
 - Через две-три минуты.
- Тогда надо спешить.
И поднявшись со стула, Альбион направился к выходу.
Бальзак был точен как часы. Гений выгребал из скорлупы чайной ложечкой последней белок из яйца и посматривал на рукописи. Вдруг его взгляд резко метнулся к двери, увидев застывшего в ней Альбиона, он воскликнул:
- А, это опять вы, сударь.
Заметив в руках пришельца листок бумаги, романист не сводил с него  глаз, его бурная фантазия на ходу рождала сюжеты на новую тему. Даже сам растворился в вихре набегающих образов.
Наконец, Бальзак, не выдержав какого-то нового порыва, вскочил со стула и в несколько несуществующих мгновений, он уже опять сидел на том же стуле, в той же позе, с той же скорлупой в руках и жадно вчитывался в письмо. Альбион, застывший в дверном косяке, тоже не ясно сознавал, как письмо оказалось в руках у гения. Должно быть, между гением и пришельцем возникла черная дыра и съела несколько мгновений.
- Я знал, чувствовал, что это она, бормотал писатель. – Она опять решила написать графу де Бальзаку. О, какая это огненная это огненная женщина. Она пролетает каждый день на солнечной колеснице. Как она пишет про душу! И какие утонченные стали ее чувства, как у настоящей парижанки. Так вы ее лакей?
Он покопался в кармане сюртука, чтобы отыскать там 5 франков на чай. Но не нашел и ржавой копейки.
«Она мне написала! Несмотря на то, что замужем».
«Это не вам, это она мне написала». –телепатировал Альбион.
Но не только слова, он никакая телепатия бы не дошла до писателя. Реальный мир стоял перед Бальзаком: балы, приемы. Полная зала щебечущих дам. А он маленький, толстенький, обняв императрицу чуть ниже талии, танцует с ней Парижский вальс.
Бальзак, прижав ладонь к щеке, стал мечтательно вспоминать.
- О, вы не знаете, каким таинственным было ее первое письмо. Тогда она еще  не вышла замуж за этого бездаря Идеалова и верила в мое творчество, как монашка в Библию.
Обнюхивая ароматный листок с подписью Эры  Саталиной – я еще часа два не доверял своим природным чувствам. Мои глаза созерцали явную фантазию, а нос ощущал запах несуществующих духов. А затем разум вдруг стал шевелить мои извилины: присмотрись хорошенько, разве этот листок - фантазия, разве эти строки – обрывки из твоих романов? Поверь, Бальзак, в реальность – и проснись! Я подергал себя за волосы, ощупал свои пальцы. Нет, это был не вылетевший листок из моих рукописей. Эра, светлейшая из женщин, писала мне. Такая стройная, высокая до небес – мне, маленькому пухлому колобку.
Вы не верите! Вы думаете, что это фантазия!
Быстрым движением Бальзак вынул из ящика стола письмо, обнюхав его и пробежав глазами по строчкам, он убедился, что это то самое.
- Вы послушайте, послушайте это место!


И с блаженной улыбкой на лице гений прочитал:
«Я поселилась в гостинице Эльдорадо на седьмом этаже. Я зажгу в окнах три свечи и буду ждать вашего прихода в полночь. Это будет такая романтическая встреча».
- Вы слышите! На седьмом небе… и свечи! Ах, эти свечи!
Я ждал этого Эльдорадо – как пират Золотого острова.  Потемнело небо, закружились гладкие как стекло звезды. И в каждой по одной свечке! За тысячу франков я купил себе новый фрак и приколол к груди цветок лилии. Походкой юноши я пересек площадь с неоновыми фонарями и подошел к земле обетованной.
Эльдорадо   светилось всеми огнями романтической любви. Я пригляделся к седьмому небу, и вдруг в одном из окон появились долгожданные свечки.
О, через три с половиной минуты я был у ее ног. Эра усадила меня, и я был в мягком как пух кресле.
- А что потом было?
- Потом… Потом она поблагодарила меня за визит. Дала поцеловать мне руку, и я ушел.
-  И все эти годы она вам не писала?
- Ни разу.
Альбион оставил письмо гению и исчез.  Бальзак этого не заметил. Он мечтал о новых свечах и о новом Эльдорадо. Ведь так редко реальная жизнь посещала его.


Селену было 8 лет, когда он однажды сидел у открытого окна, смотрел в поле и на сиреневые кусты, примерявшие свои белые наряды, точно готовившиеся к приходу Христа. Но никто дома не говорил, что он вот-вот придет. Ни сегодня, ни завтра, а когда-то потом. Еще даже первый ангел не вострубил. Но природа была такая радостная, такая нарядная. Кто же тогда должен пройти по этому полю? Но сколько Селен не приглядывался, никого кроме птиц небесных вдали не видел.
И вдруг из-за кустов появился какой-то невысокий человек в синей, выпущенной на штаны рубахе. Глаза его были маленькие, нос острый.
«Должно быть, это пророк Илия», - подумал Селен. Он выскочил из окна и приблизился к забору.
Илия шел по протоптанной меже прямо в его сторону.
Мальчик от охватившей его радости помахал ему рукой: «Илия, иди сюда! Я здесь!»
Он высовывал свою голову над зубчатым забором, боясь, что Илия его не заметит.
Но Илия, широко усмехнувшись, помахал мальчику рукой. В другой руке у него был кривой посох с рогами на конце. Он поднял этот посох и протянул в сторону мальчика.
«А может, это не Илия», - вдруг испугался Селен и присел возле забора.
Но человек приблизился и сказал:
- Не меня ли ты здесь ждешь, дитя светлого мира?
- А вы хороший или плохой? – спросил на всякий случай мальчик.
Глаза незнакомца добродушно смеялись, посох с рогами он отбросил в кусты.
- Я не Илия. Но добрый друг его.
Мальчику понравился ответ – но больше всего понравилась улыбка Гриши – открытая, смешная и добрая. Дядя Гриша стал проходить мимо его забора часто – уж очень Гриша любил лес и  тишину. Лежал там часто среди цветов и думал о правде Божьей. Как он ни вглядывался в небо – бог всегда ходил в чистых облачных одеждах. Земная пыль до облаков не долетала. Она оседала на земле. И все ходили по пыльным дорогам.
Но отчего бы не созерцать людям чистое небо – всякий раз к душе что-то добавится.
Неправда  на земле одна – все хотели идеала – и начинают с того, что подметают свои дворы. Чисто вокруг, уютненько, а чистота небесная как-то забывается.
Гриша часто сядет на камень и болтает. А мальчик гладил прибившегося котенка и слушает. И все понимает.
Про чистое небо – это хорошо. Про грязную землю это плохо.
- А теперь отправляйся домой, а то кончится лето. Скоро дожди пойдут. И Гриша исчезал надолго – до самой весны и всегда появлялся вместе с цветами.
Учение Гриши оказалось понятным даже ребенку: «Небо чистое, а земля пыльная. Люди, почаще всматривайтесь в небо!»
Предки Селена, братья и сестры – веками всматривались в Библию. Мальчик тоже туда заглядывал и в 8, и в 12, и в 16 лет. Библейские люди страдали так же, как и небиблейские. А Гришино небо всегда оставалось правдивым.
Селен начал рисовать облака, облака превращалось в ангелочков, но на бумаге его ангелочки были такие же туманные, как и мечты.
Неподалеку находился кирпичный завод. Селен таскал оттуда глину, лепил ангелочков, красил их в белый цвет. У каждого было радостное, неземное лицо. Все библейские святые поселились на небесах. Там вся святость. И Селен черпал вдохновение из ясного, неоспоримого источника. Гриша наблюдал, как душа Селена обретает крылья, сказал ему:
«Сколько девочек будут мечтать встретить душу как твоя. Но только та, которая станет созерцать небеса, станет твоей судьбой!»
Эти слова оказались пророческими. Все девочки с соседних улиц поглядывали на Селена: следили за его медленной задумчивой походкой. Только его голова была приподнята, а взгляд устремлялся к верхушкам деревьев, а может и выше.
Настоящая любовь приходит с небес. И только та девочка, которая способна это постичь, только она   смогла бы разгадать неземную душу Селена.
Альбион не знал, почему девушка Селена оказалась в монастыре, и ему хотелось как можно скорее этот вопрос выяснить.
Можно жить в этом  же самом мире и даже без монастырей, но только с богом. Делать ту же самую работу, но только совсем с другой душой.
Людей изменить нельзя, но духовность должна пробиваться, как трава сквозь асфальт.
Стены в монастыре сделаны очень толстые – должно быть, считали, что дьяволу сквозь них труднее проникнуть. Но Альбион проходил сквозь них, словно они были сотканы из белого тумана.
Был вечерний час. В кельях перед сном, молились девушки в белых ночных рубашках. Все они были молоды и красивы. Они оставили жизнь для святости. Святость была в их глазах, застыла на бледных щеках, и в их белоснежно сложенных вместе ладонях. Их руки освещала луна. И в широких просторных рубахах девушки казались прилетевшими на землю ангелами.
Альбион добрался до комнаты Кристины.
Девушка молилась, как и все, стоя возле своей кровати и посматривая в полутьме на очертание какой-то картинки с розовой луной.
 Разве в монастыре молятся на луну? Здесь была какая-то тайна, и Альбион быстро ее разгадал, проникнув в душу девушки.
Чтобы обратить на себя внимание, Альбион взял со стола свечку и зажег ее. Кристина повернула голову и широко  раскрыла глаза.
Как проник сквозь широкие стены и запертую дверь в ее келью этот широкоплечий мужчина?
Она не могла даже вскрикнуть, только смотрела на незнакомца широко раскрытыми глазами, приложив свои руки к груди.
- Так вот ты какая, милое дитя идеального века, - сказал незнакомец. – Там, издалека, когда я думал о тебе, все казалось совсем проще. Тебя считают самой чистой и доброй девушкой на планете. У тебя тихий и добрый папа. Твоя мама пела тебе светлые песни. Ты не знала забот и зла, не знала болезней. И теперь так ясно смотришь на мир.
Кто это был: бог  или дьявол? Девушка затаила дыхание, она боялась даже моргнуть.
- Не думай о том, кто я. Я не приближусь к тебе ни на шаг и не причиню тебе вреда. Прими меня за пророка Илию. Так будет спокойнее твоему сердцу. Я добро, а не зло. Я хочу счастья тебе и Селену.
Услышав имя возлюбленного, девушка вышла из оцепенения, ее глаза ожили, а губы шевельнулись.
- Я небесный добрый дух, - продолжал Альбион. – Я вижу всю вашу душу. И вся ваша недолгая жизнь у меня на ладони. Ноя хочу начать с этой луны, которая вам светит с картины. С нее начинается история вашей с Селена любви.
Картина, как монитор засветилась, и девушка увидела нечто очень знакомое из  своего прошлого.
Был воскресный день. На рынке царила суматоха. Девочка пробиралась сквозь ряды, искала мать.
Сегодня Кристине исполнилось двенадцать. Она должна была выбрать себе подарок. Вокруг было много различных товаров: компьютеры, видеокассеты, духи, рубашки, обувь. Все это заполнило железные прилавки. И вокруг этого было столько суеты. Каждый искал что-то нужное для себя.
И вдруг она увидела  в конце торгового ряда старика с длинными и белыми как снег волосами.  Он держал в руках картину и слепо смотрел вдаль в бескрайнее пустое светлое небо. Взгляд девочки притянула нарисованная  розовая луна, которая будто птичка парила над прозрачным, чистым городом. 
Минуту она стояла и зачарованно смотрела на этот чудесный рисунок, и вдруг почувствовала какой-то необычный свет, прозрачность, легкость, которые будто струились из  какой-то другой  жизни, из чьей-то светлой души и остались на этом полотне.
Наконец, девочка перевела взгляд с картины, чтобы спросить, сколько она стоит, но, сколько она не озиралась, нигде не могла увидеть удивительного старика. Так и оставалась  стоять полчаса возле картины, пока не подошла мать.
- Что это? – спросила она.
- Подарок, - сказала нехотя она. – Может самый лучший, который я когда-нибудь получала.
Дома Кристина повесила картину в   своей комнатке и весь день не сводила с нее глаз. Какая-то тайна, удивительный таинственный свет исходили от нее. Розовая луна… Почему она так притягивала ее, и что это за фантастический город видится в картине? Почему? Почему она так притягивает ее?
По вечерам она сидела одна у окошка  и наблюдала заход солнца. Когда начинало темнеть, она всматривалась в синеющую даль, и, ей казалось, что оттуда вот-вот кто-то придет. Ведь она верила: если долго и сильно ждать, то однажды загаданное ею, исполнится. В ней просыпались неизвестные ей до этого чувства, желания. Ей хотелось увидеть очень доброго мальчика, которому можно было бы поведать все свои тайны. И чтобы все эти тайны он хранил как свои. И неужели, когда столько звезд на свете, ни на одной из них нет того, кого желала ее чистая душа?
Каждый вечер, сидя у окошка, она думала: «Что со мною происходит? Девчонки бы рассмеялись, когда б узнали, что я люблю мальчика с какой-нибудь одной яркой звезды. Люблю, чувствую, что он где-то рядом, а на самом деле – жду того, кто никогда не придет».
Ночь была очень синяя. Девочка прислушалась, звезды пели какую-то жалостную песню. «У нас на земле очень скучно, - сказала девочка. На ней ничего не происходит. А если случается, то только плохое».
И вдруг она увидела на небе звездочку, которая была намного больше других. Вскоре она стала такой большой как месяц. С каждой секундой она увеличивалась и приближалась. Сердце Кристины радостно забилось, она не сомневалась – эта звезда летит за ней. Только никому ничего не сказав. Она попрощается с этим миром и улетит. «Сон это или реальность?» - подумала она.
Шар приблизился, застыл перед ее окном. И вдруг она увидела, как светловолосый мальчик оказался в ее комнате. Она не могла даже вскрикнуть, только смотрел на него  с удивлением.
- Так вот ты какая. Ты очень красивая. Я видел твой образ на своей далекой планете. Художник сказал, что он писал про самую чистую и добрую девочку на всей планете.
 Здесь Кристина проснулась. В монастыре ей часто  снились подобные сны. Засыпая, она ждала их. Но этот широкоплечий мужчина , в ее келье приснился впервые. Кто он был? Она перебирала всех библейских героев, но ни с кем не могла сравнить.
Одно было  ясно, глаза были его добрые и он приходил для чего-то очень хорошего. Быть может, он хотел в чем-то помочь мне, что-то изменить в моей судьбе?  Подумав об этом, она нежно улыбнулась и вспомнила о Селене.


Эра остановилась возле ресторанчике и просигналила. Официант в белых перчатках вынес на серебряном подносе письмо. Женщина бросила ему на поднос какую-то звонкую монету и нажала на полный газ. В минуту все столичное движение е было парализовано, все светофоры смотрели на город зеленым глазом. Любви – главную дорогу!
 А Эра задыхалась. Ей хотелось побыстрее за город – на вселенский простор. Хотелось остаться одной, чтобы ни один глаз не посматривал за ней. Жаль, что ее крылатая машина не умеет летать. Но вот отодвинулись назад небоскребы. Замелькали невзрачные коттеджи, и, наконец, потянулась липовая аллея.
Эра нажала на тормоза. Машина, летевшая в бесконечный простор, вдруг завизжала, подняла облако пыли и остановилась. Нетерпеливым движением, эра оборвала край конверта, извлекла листок, который от горящего взгляда женщины готов был воспламениться.
Солнце сильно пекло, не помогал и кондиционер. Эра раскрыла обе дверки машины. Она пыталась читать, а строчки лишь бессмысленно мелькали перед глазами. Она искала нежных  слов, а их не было, искала слов утешения – но и они спрятаны между строчками.
«Что же все-таки Альбион мне пишет, в  чем смысл его послания?»
Эре пришлось откинуться на спинку сидения, закрыть глаза и сконцентрироваться.
Где-то неспешно подметали улицу. Эра открыла глаза и присмотрелась. Старуха, похожая на бабу Ягу, под  липой сметала в кучу одинокую листву.
Вот она сидит молодая, в рассвете сил, - а там в пятидесяти метрах от нее копошится старость.
«Надо спешить, надо жить бесконечной вселенской любовью, - подумала Эра и вновь сконцентрировалась на письме.
«Замечательная земная женщина! Твое письмо глубоко прочитано мной. Я не сомневаюсь, что в тебе безграничная душа – и такой женщине как ты нужен великий герой. И такой обязательно найдется. Я же должен раскрыть тебе свою тай ну: я совсем не человек. Во мне нет ничего материального. Я не в силах женщине подарит ребенка. Моя плоть – лишь иллюзия. Мало того, я могу принять любой облик: ребенка, старика и даже небесного облака. Для того, чтобы стать человеком, я должен родиться от женщины. Какой         смысл обнимать и любить иллюзию, несбыточную мечту.
Моя задача на Земле – возрождать в сознании людей прекрасное. Нужно, чтобы люди поверили в свой идеал, а для этого надо уметь вслушиваться в свои души. Ты великая мечтательница и оптимистка, Эра! Ты сумела поверить в свой неземной идеал. Но это только мечта. Потому что меня нет на земле. Через мгновение я могу оказаться на другом конце вселенной. Но это не значит, что тебя ждет безнадёжность. На земле много прекрасных людей, только их надо  не среди министров, на среди суперменов, а среди обычных людей, часто отвергнутых тщеславным обществом. Оглядись вокруг. Твоя истинная судьба где-то рядом. Бог все решает. Он единственный хозяин нашей судьбы. А от нас зависит  только одно – сберечь прекрасную душу.
Бог через тебя помогает понять мне земную жизнь. Я  и впредь надеюсь на твою помощь.   
                Твой искренний друг Альбион».

       Эра сидела неподвижно и смотрела на старуху, которая все ближе и ближе орудовала своей метлой.
     «Вот так незаметно ко мне подкрадывается старость», - вздохнула она.
       Старуха приблизилась к машине и присмотрелась к грустной госте.
«Ну что, принцесса, сидишь как каменная, - проскрипела она  своим ослабшим голосом. – Небось, принц тебя оставил! Да плюнь ты три раза себе под ноги – и загадай желание. Все сбудется - коли сердце живое».
Эра грустно улыбнулась:
- Такое чувство, бабуля, что я попала в какую-то заколдованную сказку.
- В сказку не всякий теперь способен попасть. Слишком обыденными стали люди. А ты проедь дальше по аллее и присмотрись к избушке. Скажи Петру, что это я тебя туда прислала. Дурак мой Петр, а любую душу успокоить может.
Машина медленно покатила по аллее. «Петр… Петр…» Что-то смутное шевелилось в ее мозгу, и непонятной далекой грустью щемило душу. Был на земле апостол Петр. Но ведь он жил так давно, за тысячи лет до ее рождения. Был, кажется, Петр Первый.
Эра попыталась вспомнить урок истории. Был какой-то знаменитый плотник. Он, кажется окно в Европу прорубил.
Женщина вспомнила, как отвечала урок своему учителю. Смотрела прямо в его глаза и говорила: «Этот плотник по совместительству работал русским  царем. Он обнаружил, что в избе с западной стороны нет окна, и стал его рубить, а бояре на него рассердились: «Зачем нам еще одно окно, когда в избе и так много окон!» А Петр им за это, когда они на своих топчанах ночью заснули, подкрался и пообрезал бороды. Вот была потеха!»
- Эра, да ведь не было такой истории, ты все выдумываешь! – ответил учитель Пётр Иванович.
- Нет, была!
- А я говорю, что не была!
- Нет, была!
- Ну что за глупые девочки в тринадцать лет.
А Эра вдруг взяла и поцеловала его прямо в губы, чтобы он замолчал.
А тот не только замолчал, но и остолбенел. Ни глазом моргнуть не может, ни рукой пошевелить. Только в эти минуты до него дошло, как его ученица его сильно любит.
Эра занималась индивидуально, и никого не видела перед собой, кроме своих учителей.
Петр Иванович ей нравился за то, что он мог превратить историю в сказку. Кроме того, учитель был по сказочному красив: длинные как у Христа волосы, большие голубые глаза – и обаятельная улыбка.
Он редко смотрел на свою ученицу, а она не отрывала от него глаз, и все злилась: когда же он на   меня посмотрит!
Но после этого поцелуя, он, действительно, стал всматриваться в Эру. Что он о ней думал? Что глупая, вздорная девчонка влюбится в старика? И что такая любовь совсем нереальна, и развеется как утренний туман?
Однажды, когда Петр Иванович прогуливался с Эрой по саду, учитель сломал вишневую ветку, всю белую от цветения, и сказал:
- В твоей жизни, девочка, еще будет много прекрасных рыцарей. Ради тебя они будут совершать великие подвиги. А я всего лишь одинокий учитель-сказочник. Ты услышала в моей душе тихое и нежное звучание. Но это оттого, что я очень одинок. Я никогда не имел жены, и никогда на встречу той, которая бы утешила мою душу.
Какое удивление было в глазах девочки! Учитель оказался таким маленьким беспомощным ребенком.
 Они присели на скамейку , и девочка, погладила его по голове:
- Вы хороший. И совсем маленький. Меньше меня! Вы подрастете, станете большим и все поймете.
У Петра  Ивановича ее слова вызвали улыбку.
-Пройдет 10 лет, Эра, и ты станешь великой независимой женщиной! Ведь твой отец уже теперь важный министр. А я достиг своего потолка, Эра. Сегодня я твой учитель, а завтра меня могут погнать в три шеи.
- Ах, я бы назначила вас министром просвещения.
- Да ведь наука, моя девочка, не любит сказок. Ей подавай только бездушные факты.
- Не понимаю я ничего в вашей науке. Всех этих учёных я бы сослала на необитаемый остров. Оставила бы только вашу душу – одну для всех детей.
Петр Иванович взял руку девочки и перебирал ее пальчики:
- Спасибо, моя девочка. Ты родилась богиней. Твою чуткость оценят олимпийские боги.
- Не рассказывайте мне больше сказок, - вскочила девочка.
Оказавшись рядом с девочкой, она прижалась к дереву щекой: в белом платье на фоне цветущего сада. Светлые волосы распущены и развеваются на ветру.
- Петр Иванович! Я вас буду всю жизнь любить! Вот увидите – всю жизнь!
Проговорив эти слова, девочка упорхнула вглубь сада, и ее облик слился с белоснежным белым морем  весенней любви.

Машина подкатила к     самому крыльцу избушки. Остановилась. Эра прислушалась к тишине. Ей      сильно захотелось долгого земного счастья. Она вышла из машины и присмотрелась к высокой одинокой сосне. На ее верхушки она различила кукушку.
«Бесплатная гадалка, что же ты молчишь? Я хочу быть счастливой: сегодня, теперь и на много лет. Тебе решать мою судьбу».
И кукушка ответила!
Вначале Эра считала годы своего счастья,  а потом сбилась со счета. Она так и до вечера не умолкнет, - усмехнулась женщина, и открыла ворчливую дверь.
«Не злись на меня, - сказала Эра, - я всего-навсего хочу побывать в сказке».
Оказавшись возле печки, Эра как девочка, выглянула из-за нее и увидела старика, сидевшего спиной к ней. Виден был только краешек книги и белый котенок, прилегший на столе и лизавший свои мягкие лапки.
«Слушай, мой милый и запоминай, - слышался голос старика. – Написал Мор утопию. Не Мур-Мур. А Мор. Томас Мор. И все, что он там написал, все котята должны знать наизусть».
Котенок привстал, потянулся, приблизился к руке старика и стал гладить об нее свою пушистую спину.
Опять подлизываешься! Так никогда не поймешь, чем Мор-Мор отличался от Мур-Мура.
У Эры чуть не остановилось сердце. Даже через сто веко она бы узнала этот голос.
- Петр Иванович! – воскликнула она, время вдруг  сорвалось со стены, как старые ходики,  полетело вниз и распласталось у ног ушедшего десятилетия.
Тринадцатилетняя девочка и школьный учитель вновь рядом. Только кот-то побелил ему волосы. Да и морщинок на лице стало больше.
А Петр Иванович, повернув голову, смотрел на важную даму со спокойной отчужденностью.
Многие приходят сказки послушать. Любят люди, чтобы все по щучьему веленью было. После того как попёрли Петра из образования, поселился он у своей тетки-старухи и спрятал в сарай их общее разбитое корыто.
Гадала старая и по руке, и на картах, а кукушка на сосне помогала: «Ку-ку, ку-ку. Покажите правую руку».
Петр же заводил свою старую сказку:
«Был человек несчастным и в одну минуту счастливым стал».
Петр себе счастье пророчит, старуха себе, а кукушка себе.
Послушает человек, сколько этой радости на земле его ждет и опьяненный выйдет из избы и прямо по вымощенной дорожке к идеальному городу зашагает.
- Садись, богиня. Хочешь, я тебе историю про летучего голландца расскажу, - проговорил Петр, указывая на скамейку возле деревянной стены.
- Петр Иванович, - повторила Эра, -разве вы меня не узнаете?
- Слеповатый я стал.   
Эра приблизилась, взяла учителя за руку, и заставила его подняться.
Тот всматривался в ее лицо.
- Девочка моя, из какого тумана ты выплыла?
- Из столичного.
- Какой ты стала прекрасной. Я и так плохо вижу, а теперь совсем ослепну. 
- Петр Иванович. У вас такие же, такие же красивые глаза.
- Ах, девочка моя. Такое чувство, что в этой избе расцвели все вишневые сады Земли.
- Вы помните. Вы помните нашу последнюю встречу в саду?
- Девочка моя, это была самая последняя минута в моей жизни.
- Но вас, Петр Иванович, на следующий день прогнали, прогнали, потому что весь  сад слышал, как я призналась вам в любви.
- Деревце ты мое весеннее, я был тогда так счастлив, что никакие грубости не могли меня огорчить. Ведь один-единственный человек полюбил меня за душу. А это было так много! Ведь твой юный чистый порыв до сих пор заставляет сладко биться мое сердце.
Эра не знала, что с ней происходило. Учитель держал ее руки, а она чувствовала неземную нежность.
Но вдруг странная догадка кольнула ее сердце: «А если это не реальность? Если это все проделки Альбиона?» Она вдруг освободила свои руки из рук Петра Ивановича и стала ощупывать его лицо, его плечи, грудь. Ущипнула учителя за бок.
- Что с тобой, Эра?
- Петр Иванович, вы настоящий или сотканы из воздуха?
- Ты что же, девочка, утратила  разум?
- Нет, нет. Если вы настоящий, то поцелуйте меня.
Учитель обнял ученицу, ее гладко-атласную талию, провел рукою по ее изваянию, остановился на упругой груди. Женщина прижалась к старику и словно растопила его старость своей грудью. Она почувствовала сильное мужское тело. Петр Иванович никуда не исчезал на все эти годы.  Морщинки на его лице разгладились, глаза стали такими же молодыми, как десять лет назад.
- Я всегда, всегда помнила вашу душу, - прошептала она.
Петр заглушил последние  слова поцелуем. И Эра уже не сомневалась, что перед ней ее живой учитель, созданный из плоти и крови. Такой же  реальный,  как и десять лет назад.
Старуха вошла в избу и застыла со своей метлой на пороге. Никогда она не видела, чтобы Петр таким образом утешал женщин. Видя, что женщина приклеилась к его племяннику, она постучала метлой по печи и спросила:
- Ты какую это, Петя, ей сказку рассказал?
- Самую реальную, бабуля. Про нашу жизнь.
Старуха ничего не поняла.
- Она что ж, такая липучая? Чего ж это она тебя целует? И глаза смотри как горят! Да ведь я ее под липой в машине нашла. Сидит ни живая, мертвая. Пожалела девку, думала, ты ей сказку расскажешь, а она вон какая.
 - Это моя ученица, бабуля, - ответил Петр. Десять лет мы не виделись.
Старуха положила метлу в угол и заглянула зачем-то в печь.
- А целоваться чего вздумала? Что же это вы как любовники стоите?
- Ах, бабуля, - ответил Петр. – Ведь ты не знаешь, какая у нее прекрасная душа! Ведь она меня все эти годы любила! Совсем безнадежно, как любят сладкие грезы.
Старуха поняла, что они уже не отлипнут друг от друга, и вышла из избы.
- Спасибо, Петр Иванович, это вы вселили ведь  меня настоящую душу.
- И тебе спасибо, моя девочка! Как тяжело мне было без тебя. И все казалось безнадежным.
Эра прильнула к губам учителя, но уже не как школьница – быстро и пугливо, - нежно, страстно, разжигая в  своем учителе мужчину.
- Не торопись, Эра! Не спеши! У нас еще впереди целая жизнь.
- Целая жизнь, - повторила Эра, и опять прильнула к губам учителя.
А кукушка, точно электронная, все куковала и куковала. И сто лет счастья, и двести. Щедрая оказалась кукушка, добрая. Дай бог ей здоровья!


- Докладывает Ищейкин.
- Слушаю тебя, - ответил  Саталин.
-Эра застряла на 7-м километре восточной дороги.
- Что она там делает?
- Гадает у старухи-гадалки.
- Что-то на нее это не похоже, - пожал плечами Саталин. – А Альбион где?
- Ушел в монастырь.
-Что-о?
- Не знаю, чего он туда проник. Возможно, девственницами любуется. 
- Какое письмо Эра получила из ресторана?
- От Альбиона. Мы его просканировали.
- Что в нем существенного?
- Да ничего. Альбион сообщил, что он не человек, а облако.
- Следите, чтобы это облако не наделало много дождя.
- Работаем, каждый шаг фиксируем. В каком месте исчезает, в каком появляется.
Саталин подумал одну-две минуты, поглядывая на мониторы. На одном из них светилась избушка. Старуха с обвислым  носом копошилась возле сарая, подзывала кудахтающих кур и подносила им зерно.
- Ищейкин! Ты слышишь, Ищейкин!
- Жду приказаний, первый!
- Перестань следить за дочерью. Мы, кажется, перегнули палку. Все свои силы переключите на Альбиона.  Каждый его шаг я должен проследить на мониторе.
- Приказано – сделано, - ответил Ищейкин.
Саталин в этом не сомневался.
Однажды генерал во время охоты потерял свою запонку от правого манжета.
Сто десантных рот прочесывали лес, отыскали даже перстень Петра-апостола, но запонка как в воду канула.
Генерал в отчаянии обратился к Саталину.
- Ты моя правая рука. Плохой знак. Я боюсь тебя потерять.
Саталин понял. Из-за этой черствой запонки вся его карьера рухнет в одночасье. Он созвал всех своих агентов.
«Ребята, гибнет идеал! – сказал он им. – Не найдете запонку, погрузимся в средневековье».
Лес, где охотился генерал, так прочистили, что на осинах не осталось ни одного дрожащего листика, а на елях: ни одной иголочки. Даже в муравейниках каждого муравья пересчитали.
 И, несмотря на это, Ищейкин на следующий день приходит с генеральской запонкой.
- Где ты ее нашел?
- Как где? В генеральском кармане.
- Где? – не понял Саталин.
- В том самом кармане, который пришит к мундиру вождя.
- Так значит, запонка слетела в его собственный карман. Но кто тебе позволил в карманах у вождя шарить?
- Виноват, товарищ первый министр.
Саталин понимал, что без Ищейкина он как без рук.
 Трудно сказать, где и когда генерал потеряет свою любимую булавку, которая сияет на его галстуке. Но Ищейкин ее не только на дне моря откопает, но и заглянет в пасть каждой акуле. «С такими людьми идеал только и строить, - вздохнул Саталин.
Люди массово могли ошибаться, сразу миллиарды человек – большая часть земли; проповедовать светлые идеи, писать иероглифами, повторять все то, что им навязывает массовая печать, - и в то же время чувствовать свою великую правоту. Ведь земля почти едина, ведь теперь все люди согласились с разумом, живут по науке, нас учат умнейшие учителя и лечат разумнейшие врачи.
Народ не мог жить без светлой радости, без светлой веры. Но чтобы еще сильнее поверить в эту радость – народ пил.
Сильная вера – это сильное пьянство! Так как вера была эта не в Бога, не в его высшую благость, а все в того же библейского идола, изменившего свои одежды.
Однажды Эра сказала отцу:
- Папа, дай людям свободу. Пусть люди думают, как хотят, главное, чтобы зла не было.
- А люди и так думают как хотят. Священник остался священником, космополит космополитом, националист националистом. Мы только отвлекаем их мысли от зла. Если человеку хочется сделать зло – автоматически компьютер отвлекает его на что-то  другое. Пьяницам мы позволяем выпить не больше сто грамм в день. Курильщики курят только на улице подальше от некурящих. Это мелкие пороки. Мы    могли бы и их лишить, но  не лишили.
Их дети уже не закурят и не будут пить. Они не смогут своровать, обмануть. Люди всегда спокойны. Мы контролируем общую чистоту их души. Это поколение, доченька, вымрет, другое будет лучше.
- А если ты, папа, станешь вождем, ты не закроешь все церкви?
- Это пробовал сделать и до меня, к примеру, такой вождь, как Сталин.
- Папа, а мне учитель истории рассказывал, что он уничтожил много людей.
- Историю не перепишешь, доченька. Что  было, то было.
- А Сталин не был младшим братом сатаны?
-выбрось эту мифологию из головы. Сталин хотел построить идеал. Но не имел опыта. Это был первый вождь, которому дано было самой природой построить идеал.
- А люди? Миллионы погубленных людей.
- У меня, Эра, всестороннее философское образование. Я ценю и Сократа, и Платона, и Декарта, и Ницше. Я даже почитывал книжки некого Клина. Когда я стану вождем, я создам светлый идеал, учитывающий человеческую душу.
Саталин старался не забирать в армию юношей с особой душой. Он поселял их в психиатрические больницы.
Людям надо жить, не обижая друг друга. К человеку надо очень аккуратно подходить. Не





мешать человеку. Ведь всякий стук, всякое волнение   может принести ему долгую боль. Ведь ходить надо тихо, говорить надо тихо, и смотреть надо тихо.
- Папа, а как ты относишься к Диогену?
- С такими как он, общество рухнет.
- Но ведь он просто в бочке живет.
- Нет, он не просто живет. Он всю систему нашу подрывает, весь строй. Его поведение опасней всякой публичной проповеди.
- Папа, а знаешь, почему мы все стадные люди?
- Почему?
- Для нас еще чистота сердец неестественна. Мы не умеем жить в обществе со святой душой. Для нас естественно, что человек должен как-то мешать другому человеку. Неспокойные лица, неприветливость, срывы душ и пьянство. Пьянство  то имеет свои закономерности.
Что-то изменилось  в дочери. Повлиял Альбион? Но вряд ли этот пришелец понимает все эти тонкости земного бытия. Должно быть, дочь взрослеет и сама начинает понимать многое.
В это время на правом мониторе показывали Альбиона № 2.
«Чего он сует нос в эту психушку?» - подумал Саталин.
Альбион, сидя на кровати возле Гриши, спросил:
- Отчего люди пьют, Гриша?
- Люди пьют от несправедливости всей системы.
- Разве это действует на душу?
- Самым сильнейшим образом. Любая система давит на душу. Но, а когда появился вождь…
Гриша остановился. И только странной кривизны улыбка осталась на его губах.
Альбион никогда не испытывал боль в душе. Что же это такое? Как и где болит? Где-то в клетках мозга?! И отдает ли эта боль в груди?   Чем эта боль отличается от других болей? И сама боль – зачем она нужна миру?
99% душ, созданных Богом, совершенно не знают этого ноющего, разрывающего ткани тела и души чувства.  А Земля – страшный рассадник боли. И боль знают только те, кто ее испытывают. А вокруг есть сострадающие, и есть безразличные.
На Земле Бога чувствуют очень слабо. Порой играют в страшный идеал. Не боятся делать карьеру и не боятся погибать. Безумная планета!
Альбион видел, что за ним наблюдает Саталин. Видел рядом с ним Эру. Но он не имел права совершать ничего неестественного. Его миссия – только наблюдать.
- Папа, а почему бы тебе не пригласить Альбиона и не поговорить с ним?
- Я думал об этом. Но как-то не решался. Слишком разные у нас миры. Для нас Земля по-прежнему останется центром вселенной. Людям как-то легче жить своей жизнью и не просить помощи у инопланетян.
- А ты все-таки вызови его и поговори с ним. Ведь мы все равно уже вплотную приблизились к космосу.


- Я тогда была маленькой мечтательной девочкой. Порой застыну у окна с книгой, смотря вдаль на темнеющий лесок и думаю, какой мир – великий. Сколько в нем тайн. И там дальше за горизонтом все люди и люди.
Темнело, появлялись звезды. А я все всматривалась в этот далекий мир и думала, что  и там, в бесконечности тоже есть какая-то тайна. И что может когда-нибудь моя душа взлетит, и я все увижу. Загляну в каждый уголок всего-всего, что только существует.
Я любила сидеть в темной комнате. И дни, когда мама уходила в ночную смену, были очень тихие. Однажды ты ко мне прилетел на воздушном шаре. Другой раз я тебя разглядела среди плывущих облаков. Помню ту ночь, когда на небе были очень низкие серебристые облака. Они светились, и, казалось, проплывали почти надо мной. Я в них всматривалась и воображала, на что они похожи. Передо  мной проплывали речки, дома, горы, люди, таинственный прозрачный хоровод.
Я так долго смотрела на небо, и это меня занимало. И вдруг мне показалось, что с облака на облако прыгает серебристый   мальчик, белый, прозрачный плащ развевается за ним, и я вижу его легкие движения. Мне теперь кажется, что этот мальчик был так сильно похож на тебя, Селен.
- А в другой день ты грустила у своего окошка и приглядывалась к звездочке, которая летит к тебе, еще не зная, что это приближается   твоя любовь. Я вспомнил все, чему нас учили про вечную планету. И вдруг подумал о том, что ты совсем ни про что не знаешь. Однако, когда я был в твоей комнате и увидел твои глаза, то понял, что это глаза маленькой женщины. Может, ты еще ничего не знала про мир любви, но все же в твоих глазах жило желание все открыть. Мне кажется, в тебе жили все образы самой близкой и самой горячей любви.
Девушка покраснела. Ей уже было 16 лет, но сказка продолжалась. Они встретились с Селеном в парке. Кристина сидела на лавочке и читала книгу. Юноша подсел к ней и, заглянув на обложку, спросил:
- Ты любишь фантастику?
- Не очень.
- А зачем читаешь?
Девушка не ответила. Вся жизнь и теперешний момент казался сказочной фантастикой. И юность это очень хорошо понимает. Жизнь никогда не была сухим процессом. Она всегда рождалась в любви.
Мужчина и женщина, те единственные существа, которые рождают высокодуховную жизнь. Она начинается с пола, но содержит много тончайших проявлений, связанных с  полом. Эта жизнь не животная, эта жизнь творческая.
Любя, люди творят жизнь, - фантастично новую и неописуемо красивую.
Глаза Кристины смотрели на звездного принца с такой надеждой!
«Возьми меня! Возьми на свою звездную планету».
Но Селен смотрел как бог, спустившийся на землю, таким далеким-далеким взглядом.
- Ты хочешь со мной улететь? Бедная девочка. Но куда я тебя возьму?! Тебе нужно возвращаться в тот мир, который есть для тебя обыденная реальность. И может быть, когда ты вырастешь, он станет намного прекраснее. Ведь человечество умнеет. Оно меняется. И впереди нас ждет великий человек, сверхчеловек. Это будет существо сверхсовершенное. Оно не будет больше обезьяной. Милая Кристина, я не говорил тебе этих слов.
- Значит, сверхсовершенное существо - это твой небесный дух.
Ничего не было более фантастичного, чем их вечерние встречи. Она шла рядом с Селеном, закрывала глаза, и ей казалось, что все это продолжение сна. Она уже не девочка, нет, не девочка. Что-то в душе всколыхнулось, проснулось. Неизвестное таинственное желание обжигало ее тело, тихо звало куда-то.
 «Куда, куда меня несет, куда я лечу? - думала она. – Что со мной происходит? А может  мне это совсем и не снится, может, все это происходит на самом деле? Нужно только открыть глаза».
 Она увидела яркую розовую луну, и ей показалось, будто в ней что-то отразилось - маленькая светлая точка опять летела к ней. 
- Селен, ты веришь, что мы скоро улетим? – спросила она.
- Я верю, что каждая звезда радуется нашей с тобой встрече.
- А ты видишь в небе нашу общую звездочку, летящую среди звезд?
- Должно быть, это наш с тобой шар. Наша с тобой общая оболочка.
Они остановились. Селен обнял и поцеловал Кристину. Как хорошо, что в идеальном мире осталась только чистая любовь – а планета взрослых кружилась все дальше и дальше от них. Он не был призраком, не был соткан из воздуха, и не был фантазией. Он пришел потому, что им управляла сила, которая была сильнее смерти, и имя этой силе – Любовь. 
 Почувствуйте! Пусть вас пронзит сущность любви, и может, вы поверите в свои лучшие чувства.
Любовь приходит рано, очень рано. У двенадцатилетней девочки уже возникают первые порывы к чему-то неведомому и тайному. Вы не поймете, не поймете девочку, пока вам не откроются ее сны.
Кристина и Селен смотрели зачарованно на небо, словно пытались разгадать его. Затем она спросила:
- А вообще – откуда появилось все. Ты, я, они. Все животные, птицы, деревья. Не то меня интересует, как они растут из-под земли – а как они становятся реальностью.
- Какой-то небесный творец решил изваять всю нашу планету. Есть много планет, которые творцы начали лепить и оставили за неимением терпения. Так оказались недолепленными Марс, Венера, Меркурий. А нашу Землю ваяет самый искусный ваятель.
Он слепил всех людей, всех девушек планеты. Я смотрю на тебя и удивляюсь, каким прекрасным он изваял твое тело, твою улыбку, твои горящие глаза. Наконец, он вдохнул в нас душу и создал любовь.
Любовь… Как много написано про нее. А кто почувствовал, понял, что она – жизнь.
Потом… потом  с нами что-то происходит, что-то случается. 
Где та точка, в которой сосредоточивается вся сила любви, та радость, что охватывает все тело? Отбрось любовь – и мы все, какие смешные мы все сразу станем!
Селен говорил вдохновенно. И у него получались стихи в прозе. Он держал девушку в объятиях и не сводил с девушки горящих глаз. Их лица и тела были так близко, что ее глубокое дыхание и вздымающая грудь волновали Селена, и у него начинала кружиться голова.
В один миг все изменилось. В юноше и девушке родилась какая-то чудесная сила. Они стали другими. И во всем городе распустились цветы нежности. Теперь, вглядываясь в девочку-ангела, его сердце тревожно и сладко билось. Казалось, под ее прозрачной туникой созревали нежные плоды. И все время тянуло притронуться к ним, целовать их.
До этого Селен был очень застенчив и очень робок. Ему казалось, что девушка совсем не смотрела в его сторону. Может потому, что он был мечтатель. А теперь все стремились к любви, словно небесные учителя открыли школу, где раскрывали юношам многие тайны. Теперь эта школа стала самая многолюдная. Мы все стремились узнать это чувство, испить его блаженную чашу.
Селен тихо шептал, прижимая девушку к себе:
- Я не раз засматривался на какую-нибудь девушку-ангела с прелестными милыми очертаниями тела, горящими глазами и нежной улыбкой, и все же мое внутреннее чувство подсказывало, что не с ней я должен разделить свою любовь. Наконец, мне захотелось удалиться куда-нибудь далеко-далеко. В эту ночь на небе была розовая луна. И я почувствовал ее притяжение и полетел.  Мы были в  разных мирах, но меня тянуло к тебе. Твое темное окошко я видел за миллион километров. На такое чудо способна только любовь.
История Селена была самая обыденная. Юноша хотел пожениться  на девушке. Восемнадцать лет – самый прекрасный возраст, начало чистой любви, которая должна была продлиться всю жизнь. Но родители Селена были баптисты, а Кристины – католики. Два мира, два сознания, которые соединить невозможно.
- Сынок! Она должна покаяться, креститься,  принять нашу веру, - говорил отец Селена, пресвитер местной церкви.
- Папа, да ведь она крещеная, да и каяться ей не в чем. Ведь она ангел.
- И тебе надо покаяться, и ей! Только через покаяние бог вас соединит.
- Папа, я всегда был послушен тебе, но ты требуешь невозможного. Мать Кристины каждый день в костел ходит. Она сильно верит в бога. Но она ни за что не хочет, чтобы ее дочь ходила к баптистам.
- Сынок, дьявол тебя искушает. Он делает все, чтобы удалить тебя от евангельского учения Христа.
- Папа, я от Бога не удалюсь, вот увидишь, никогда не удалюсь. Я тебе очень благодарен, что ты с детства привил веру в него.
- Тогда слушай, что тебе говорит Дух Святой. Стань на колени, молись и слушай.
Всю ночь простоял перед невидимым богом Селен. Он искал чудесного выхода из этого трудного положения. Он вслушивался в небеса, вглядывался в самую яркую звездочку на небе: но ничего не произошло. Пришло утро, и наступил обыденный серый день.
Ему хотелось поговорить с Гришей, но и Гриша куда-то исчез. «Правда, истина только в душе!»   Ведь этот мудрый человек часто повторял эти слова.
«В душе? Значит, я должен поступать по своей собственной совести. А что, что она мне говорит? Я не должен обижать своих родителей, всегда оставаться им благодарным. Но я никогда не смогу расстаться с Кристиной. Нет, я так думаю не душой, а разумом. А душой? Душа должна  довериться только чистоте неба, значит, отбросить все земное, придуманное. Но если я отброшу? Если обращусь только к небесно чистой душе? Тогда…тогда… вовсе нет истины среди людей. Тогда ни мой отец, ни даже сам папа римский ее не знает. И тогда надо все решать самому, своей собственной душой».
Нет, так просто, в одну секунду, Селен не мог отречься от святых вещей. Нужно было срочно отыскать Гришу, хоть из-под земли достать.
Селен провожал иногда Гришу до одной старенькой – точно из 19 века улочке. Прощались они на перекрестке, и Гриша исчезал за извилистым поворотом.
Теперь Селен шагал среди этих допотопных домиков и всматривался в маленькие крестообразные окна. Душа ничего ему не подсказывала. Скорее всего, что Гриша живет не здесь.
Он обратился к старухе, вытаскивавшей воду из колодца. Из почерневшего серого ведра брызги попадали на светлые брюки юноши, оставляя темные пятна.
- Что, не слышу? – откликнулась старуха, когда Селен спросил: не знает ли она Гришу. Селен повторил вопрос.
- Какую крышу?
- Дядю, дядю Гришу.
- А…а… этого… - старуха повертела своим скрюченным дрожащим пальцем возле своего уха. – Неси мое ведро, я тебе покажу.
Ведро было дырявое, и Селену показалось, что половина воды вытечет, пока он донесет.
- Ах ты, черт нездешний! Чего же это из моего ведра струйка воды бежит?
Старуха плелась позади, не прошли они и ста метров, как та заорала:
- Стой, стой, окаянный! Куда тебя нечистая сила понесла! Тута я живу! Вот тута!
И она махала рукой на хату с полуразрушенной крышей.
- Гриша где? – опять спросил Селен.
- Крыша? Потекла крыша! Ты, молодчик, может мне и крышу починишь?
- Бабуля, мне Гришу, Гришу, срочно Гришу надо! – вскричал Селен, ставя у ног старой ведро.
- Ишь ты какой неблагодарный! – помахала головой старая. – Возле самого колодца твой Гриша и живет. Хата его белая, на окнах синие занавески.
Селен бросился бежать назад. Увидев белый, невзрачный домик без забора, он вскочил на крыльцо и постучал в дверь.
Не открывали долго. Казалось, за стенами ни одной живой души.
Но наконец, растворилось окно. И из-за занавески высунулась женская голова. Лицо ее было так испито, а рот так кривился, словно она только что выпила стакан спирта.
- Тебе это чего? – проворчала она, щуря глаза.
Селен сошел с крыльца. Вид у него был растерянный. Нет, Гриша не может жить в этом домике с такой женщиной. Старуха с ведром, должно быть, сыграла с ним глупую шутку.
- Простите, я, кажется, не сюда попал.
- Гришу тут ищешь? Небо тут ищешь? Так в свином корыте ищи его небо! – вдруг вскрикнула пьяная женщина.
Селен застыл как вкопанный, не веря своим ушам.
- А кто вы ему будете?
- Дураку этому? Жена я ему! Всю жизнь жена! Дурак последний, он мне всю жизнь сломал своим небом. Другие бабы в замках живут, а он засадил меня в курятник.  Молись, мол, небу, и жди, когда оно тебе на голову упадет. Во, кукиш ему с соленым огурцом! Гляди на небо и раскрывай рот – жди, когда тебе бог похмелиться нальет.
Селену и так было муторно на душе, а тут эта пьяная женщина. Юноша был застенчив, и не любил стучать в чужие двери. Но это был самый решительный день в его судьбе. Вечером он должен был встретиться с Кристиной. Ее мать была не против их брака! Повенчайтесь в костеле! Живите отдельно, и пан Бог вам поможет! Все молодые начинают свою жизнь со счастливой неизвестности.
Мать Кристины была воспитательницей, а отец строителем. Хоть и пил, но всегда был веселым. Узнав, что дочь собирается замуж, обхватил голову дочери своими широкими ладонями и поцеловал в обе щеки и в лоб – так сказать, по-свойски перекрестил и благословил. Вчера Селен весело смеялся, когда Кристина ему это рассказала. Их счастье казалось таким близким. А теперь точно черное небо обрушилось на него.
Женщина еще продолжала поливать Гришу грязью, выискивала слова, которых юноша никогда в жизни не слышал.
«Неужели эта ужасная блудница – его жена?» Он не нашел другого эпитета. Попросту не знал. Такое чувство, что он попал в Содом и Гоморру. Где-то на окраину этого ужасного грешного города. И неужели его прекрасный учитель живет среди такого зла?
- А Гриша, Гриша теперь где? – спросил он у женщины.
- В дурдоме твой Гриша. Ему только там и сидеть – твоему праведнику.
Селен ничего не понял. С опущенной головой он отправился на свидание с Кристиной. Свет погас в его глазах. Девушка ждала его в том же райском парке. Юность, счастье и те же ангельские взгляды отражались от влюбленных парочек. Теперь все были счастливы, кроме него.
Кристина как мотылек летела ему навстречу.
Приблизилась, обняла за шею и поцеловала его в губы.
      - Давай сядем возле черемухи, она так прекрасно пахнет.
      Она потащила возлюбленного за руки и усадила на белую скамейку. С крыши аттракционов слетели два белых воркующих голубка. Кристина, созерцая их, восхищалась:
      - Неужели они так же красиво любят как мы?
      - Наверное, намного, намного красивее.
Девушка почувствовала странную грусть в голосе Селена, взглянула в его глаза, на которые навернулись слезы, и райская безмятежность тут же сошла с ее лица.
-Что случилось, Селен? Почему ты плачешь?
- Я люблю тебя.
- Тогда зачем слезы?
- Я тебя сильно люблю.
- Тогда…
Она вынула из сумочки платок.
- Тогда я буду вытирать каждую твою слезинку.
И девушка тоже начинала плакать. Потому что для нее это счастье было таким невероятным.
Но Селен нашел в себе силы, и выдавил из себя те слова, которые хотел сказать девушке.
- Кристина, любимая, нашей свадьбы не будет.
Платок выпал из рук девушки и напугал голубей. Они резко взметнулись в небо и закружились над парком. Кристина не хотела слушать объяснений. Она повернулась спиной к райскому парку; упершись локтями в спинку лавки,  она созерцала колючий чертополох и тихо плакала. Селен молча гладил ее по голове. Впервые в жизни он обидел ангела. Но что ему было делать? И отец, и Гриша, и весь его небесный идеал рухнули в одночасье. У него не было больше авторитетов, а только разорванная, как тонкая бумага, душа.
Селен был в тяжелейшем состоянии. А тут еще повестки с военкомата стали приходить. Иногда он не выдерживал, и звонил Кристине домой. Но всегда отвечала на звонки мать.
- Не тревожь ее. Она готовится посвятить жизнь пану богу.
- Какому богу?
- Тот, кто придет судить живых и мертвых.
Больше он ничего узнать не мог. Его душа попала в заколдованный круг. Побывав в военкомате и узнав, что его будут судить, если он срочно не пройдет призывную комиссию, Селен дошел до крайнего отчаяния.
Он поплелся за  город к известному Озеру Забвения, где многие юноши до него покончили жизнь. Государство с пониманием смотрело на это Озеро. Будущему не нужны те юноши, в чьи души закралось отчаяние. Поэтому возле прозрачного берега были выставлены плакаты: «Возродись  до идеала или погибни!»
Селен знал: возродиться в угоду приказному призыву – значит погубить свою невинную душу. Оставалось погибнуть – и пусть Бог будет ему судьей.
Прямо в брюках он вошел в воду, которая тут же помутнела – и не стало видно золотистых рыбок, которые только что доверчиво подплыли к нему. Переплыть озеро ничего не стоило. Другой берег был недалеко. Но посередине он заметил сверкающую сеть. В нее и попадали все отчаявшиеся. Выпутаться из нее вряд ли кто-то бы смог.
Селен стоял в глубокой задумчивости, когда кто-то тронул его за плечо. Он оглянулся. Это был высокий человек с черной бородой и длинными волосами. Внешне – живой Христос. В его одеждах, босой, и улыбка загадочно-добрая.
- Следуй за мной! - сказал человек.
И Селен послушно последовал за ним. Они прошли через редкий лесок и оказались в поле, усеянном белыми палатками. Когда они приближались, к христоподобному человеку подбежал другой его собрат, тоже черноволосый, с кучерявой бородой, в руках перебирая четки, он глянул на юношу.
- Вот что, Иуда, посели его в тринадцатую палатку. Ему требуется духотерпение.
Селен еще ничего не понимал и на все смотрел с интересом. Под вечер ему принесли листы капусты и морковь.
- Ешь, отрок, пищу безгрешную, да запивай водой из банки. Воды пей много, так как вода очищает. А, главное, молись, падай лицом в землю, целуй ее и благодари бога, что он тебе не пожалел этого клочка земли, на котором ты лежишь.
Селен не понимал, зачем это нужно, и молчал. Уснул он в палатке на песке. Всю ночь над его ухом звенели комары – и он видел какие-то кошмары.
С небес спустился Христос, и сказал всем людям есть землю. Люди брали ее горстями и впихивали в свой рот черный грунт. Они были рады оттого, что были земным прахом, и в этот прах теперь превращаются. Их лица стали земляными, руки стали рассыпаться. С людей все сыпался и сыпался песок – и вместо них остались только желтые песочные кучки.
Но это был сон, а утром наступила реальность. Множество людей вышло из палаток, вышло и тут же распласталось, сделав руки крестом. Их лица погрузились в рыхлую почву поля. Так продолжалось десять минут. А затем все вскочили на ноги, построились в колонну по четыре и собирались куда-то идти.
- А ты почему не со всеми? – спросил Иуда у Селена.
- А куда они собираются?
- Как куда? На божью ниву! Собирать морковь и капусту.
- Это  трудовой лагерь?
- Это божья организация.
- Как она называется?
- Вифлеемская звезда.
- И кто ей управляет?
- Христос, сошедший с этой звезды.
 Только неделю пробыл Селен в этом лагере. Он стал делать все как все остальные. Ел немытую капусту и морковь. Запивал водой. Молился, уткнувшись головой в землю.
«Зачем нужно это безумие?» - думал он.
Вокруг него было много страшных лиц – алкоголиков, наркоманов. Все они спасались таким странным образом. Но он, Селен, разве  он сотворил что-то безумное в этом мире? Зачем ему этот лагерь? Он любит искусство, скульптуру, он хочет ваять, сочинять стихи.
Чистой юношеской душе жизнь в этом лагере казалась умопомрачительным абсурдом.
И Селен прямо с капустного поля решил бежать. Но за ним погнались. Как Селен не бежал быстро, но Иуда оказался быстрее.
- От бога, от бога решил убежать! Бесы в твои ноги вселились!
Он схватил за шиворот Селена и начал тащить его назад на поле. Но Селен стал упираться.
- Вы, вы все бесы! Ты Христа предал! А ваш Христос – переодетый сатана! У него там хвост, хвост торчит из-за штанов. Делайте, делайте со мной, что хотите, но я ненавижу ваше поле и ваш лагерь.
Ничто не могло успокоить Селена. Пришлось вызвать скорую, и отправить  его в больницу. 

Клин знал, что пьянство и наркомания зависит от состояния души. Плохо ей – будет пить, хорошо – будет жить своим прекрасным состоянием. Душа и двух часов не выдержит, если ей плохо, и человек будет искать способ чем-то увлечь ее.
А если людей уничтожают каждый день? Если у них нет надежды на радость, на хоть какой-нибудь свет? Тогда люди ищут Бога или черта.
Клин с большим уважением относился к верующим. Большинство протестантов не пили и не курили. Значит, Бог услышал их молитвы. Правдивые и честные были и католики, и православные. Спасались своими олимпийскими богами и люди искусства. Но основная масса поверила в англо-китайский атеизм.
Мор первым открыл безбожную утопию. Мао Цзэдун стал   ее символом. Коммунистический Китай не рухнул, как ожидали многие в 21 веке, а сотворил почти идеальное государство. Сильной коллективной экономикой он обогатил Европу и Америку. Дешевые товары Китая завалили весь мир. И человечество поняло: настала новая эра.
Но люди оставались людьми, и жили по законам совести.
Клин, как столичный народный философ, вдумывался и в эти вопросы. Из всех великих учений, ему ближе было учение Христа о всепрощении.
«Христианство – это дух всепрощения. Высшая Суть предлагает его нам всем. Может, наедине с собой мы и можем быть настоящими христианами, но только мы соберёмся, пусть даже три человека, и начнём говорить о боге, и тут же станем не понимать друг друга. Может, людям не говорить надо, а записывать свои мысли, чтобы каждый, взяв дневник ближнего, наедине с собой мог бы глубже посмотреть в душу собрата своего по духу?!
А в жизни получалось часто так, что там, где трое сговаривались, на каких условиях им поддерживать дух Христа, они уже не про дух говорили, а про то, как бы им троим вместе быть, да троим вместе со всем соглашаться.
Быть может, для дела сходились, чтобы дело делать хорошо. Но сказать, что в эти мгновения они высоту духа чувствуют, я не могу. Не чувствую я  этой высоты духа, а врать не умею. Но если они и чувствуют, то что-то нехорошее: есть у них самоуверенность, что они-то  одни правильно Христа и понимают. А скажу, что всякий, кто свою секту лучше другой считает – уже грешит».
Эти мысли из последней книги Клина тоже понравились Альбиону. Пришелец уже достаточно хорошо познакомился с психологией землян. Он знал, что приближаются какие-то особые события. И каждый человек в этой жизненной драме принимает свое  личное участие.
Но есть вещи, которые напрямую согласованы с богом -  это мудрость философа и пытливость юноши. Если юноша не успел прочитать две-три мудрые книги, то он останется без высшего чувства навсегда.
Библия  мудрая книга. И она дает человеку великое чувство. Главное понять, открывая в себе свой высший дух, что не только в тебе живет истина, а в миллионах добрых людей. Библия для христиан – высшая философия. Но как прожить единым духом всем деноминациям, не противореча друг другу?
Клин как-то узнал, что есть церковь Христа в Америке, где учат быть просто христианином и креститься духом. И собираются они просто как обыкновенные люди, люди духа, по интересам, и молитвы у них словесной нет. Где трое собираются, там и церковь. И не вчитываются они в Новый Завет, не пустые они подражатели обычаев, слова. Ничто неважно. Только дух важно! Такая вера показалась Клину самой человечной.
Однажды Клин получил письмо от Селена. Прочитав его книгу о высшей вере, юноша написал: «Что человек может, как не быть чистым душой? Что ему еще дано? Ваш идеал – это когда у человека нет ни одной злой эмоции. Почему существует испорченный, нетерпеливый человек? Всякая злая душа терпит муки, даже если она скрывает недовольства. Зло вокруг меня. Все злятся, ворчат, чем-то недовольны, все что-то плохое мне хотят сделать. Ведь не знают, что творят. Ведь их разум затемнен. Как бы в одном направлении течет. Мне-то они зла не сделали: записали на бумаге, что я душевнобольной. И все привели в порядок. Ни у кого совесть не шевельнулась, что это может быть и не так. Останься я баптистом и отстаивай веру, так меня бы могли посадить за уклонение от армии. Тем более, баптисты не уклоняются. А тут несу крест Христа, хоть больше и не верю, что он был».
Клин сразу все понял. Юноша ни слова не написал о своей любви к искусству,  а Клин увидел в нем гения. Этот юноша будет творить для духа, а не для собственной карьеры.
Живая творческая боль за людей – разве это не самое главное? Ведь с этого и должна начинаться прекрасная жизнь. Юноша мыслил абсолютно чисто и ясно. И нельзя, чтобы он потерял веру в свой идеал.
Клин ответил юноше: «Дорогой Селен! Люди обращают внимание на действие, образ, но пропускают мысль. А бог он именно заключается в мысли, он связан с мыслью. Кто не слушает мысль, никогда не слышит суть Бога. Пока ты чист душой, - ты такой же Сократ, Эпиктет, Фихте. Они все начинали именно с такой же чистой души. Многие им говорили: бросьте свою чистоту души, посмотрите, какой мир. Зачем ваша чистота, когда мир так испорчен? Ты сберег свою душу до восемнадцати лет, а это уже немало. Если ты ее сбережешь еще столько же лет, то твой гений засияет над землей. Верь просто в Бога. Он не христианский, не мусульманский, не буддистский, - он Бог каждой души, каждого чистого создания. Скоро тебя выпустят из больницы, и начнется совершенно новая, взрослая жизнь. Не спорь с людьми, а живи по истине души. В этом - вся философия. Слушай душу. Слушай в чистоте помыслов. Да будет светлое состояние души твоим лучшим маяком!
                Народный философ Клин».


Ни сам Петр, ни сама Эра не знали, куда ведет эта песчаная дорога. По обе ее стороны золотилась рожь, голубые васильки так и просились в руки, и Эра уже собрала их целую охапку.
- Петя, ты не знаешь, как женщина хочет любить. Ты просто этого не представляешь, Петя.
Петр Иванович шел задумчиво, заложив руки за спину, и следил за этой счастливой женщиной.
- Я готова была полюбить даже небесного духа!
- Ты говоришь про Альбиона?
- Да, Петя, он образ земного супермена, о котором так много пишут в книгах.
- Девочка моя, Альбион захватил все телевидение. А это все потому, что люди ищут спасения в неземной силе.
- Петя, а как тебе удалось спасти душу?
- Просто я всегда верил, что наша земля должна быть красивой.
Девушка подбежала к Петру Ивановичу, поцеловала его в обе щеки, а затем устремилась в высокое ржаное поле и оттуда стала звать своего возлюбленного учителя к себе.
Но тот продолжал все так же медленно, степенно идти по золотистой дорожке.
Эра догнала учителя, взяла его под руку и прижалась головой к его плечу.
- Петя, мне кажется, что у тебя была ангельская мама.
- Да, у меня была ангельская мама, - согласился Петр с глубокой грустью.
Закончив десять классов, Петр вновь оказался у матери.
Трагедия женщины оказалась в том, что она не хотела этого ребенка еще до того момента, когда он должен был появиться на свет. Затем она собиралась уничтожить его в зародыше - да была пьяна, и в назначенный день не пошла в больницу. Она хотела попробовать отказаться от него в больнице, но не решилась: женщины в ее палате завели разговор как раз  перед тем, как она хотела высказать свое решение. В разговоре они выражали большое отвращение к тем матерям, которые поступают подобным образом.
И, в конце концов, маленькое существо появилось в ее комнатке, всегда требуя от нее чего-то, отбирая особую радость, надежду, которые   у нее были до его рождения.
Когда ребенок подрос, ее стали мучить его умные глаза, они следили за ней из угла комнаты, молчаливо, никогда ничего не требуя. Облегчением было для нее, когда ребенок не смог учиться в нормальной школе и появилась причина отправить его во вспомогательную школу-интернат.
В это же время у нее зачался другой ребенок. Измученная, она теперь не сознавала, что творила, нелюбовь к первому ребенку стала самоцелью, стала больным местом для нее. Она привыкла его не любить, вовсе не сознавая, что это чувство развилось от нежелания иметь ребенка вообще. Сознание – в одно время бывшее таким ясным, что она поступает неверно, стало бессознательной мукой, которая         все усиливалась.
Когда родился второй ребенок, она приняла его, как все матери принимают своих детей. Она измучилась отрицанием первого ребенка, и второму мальчику отдавала всю свою любовь. Но боль не проходила. Она превратилась в чувство некого грядущего наказания. Вначале она не задумывалась, кто ее накажет. Но потом яснее сознавала силу  неба, и все больше задумывалась о боге.
Когда второму сыну Андрею было семь лет, она постучалась в дом, где жили баптисты, и излила свою душу. Ее нечто мучило, она боялась наказания: но уже не видела связи между нежеланием первого ребенка и чувством своего греха. И баптисты ей чувство греха развили еще больше, оно стало бесконечным. Просто все согрешили, и лишены славы божьей по вине Евы.
Мать не призналась, что у нее есть еще один ребенок в интернате, и что она его никогда не посещала. Главное то, что она грешница. Ева согрешила, и она теперь страдает и подвержена грехам. И выход из этого есть – покаяние, бог оказался всепрощающим – и она напрасно так сильно мучилась.
Бедный Христос пострадал за них всех – и ей не нужно было так сильно мучиться – ибо наказания, которого она так боялась, не будет. Надо только покаяться, очиститься через крещение – молиться, в каждый удобный момент молиться богу. Она жила с одним человеком, от которого родился Андрей. И к моменту, когда нужно было принимать крещение, пить совсем перестала. Но оказалось, что для крещения необходимо согласие всей общины. Она стала перед людьми, и они задавали ей вопросы. Женщина выражала полную готовность идти к богу, желала очищения. И неожиданно в крещении ей отказали. Слезы навернулись ей на глаза, и она ушла оттуда.
Закончив десять классов, первый ребенок вернулся к ней. И боль тихая, глухая стала невыносимой.
Петр не соглашался с ней выпить. Он больше лежал на кровати, отвернувшись от нее спиной.
Врачи объяснили это душевной болезнью. И она решила отдать его на лечение. Однажды приехала машина скорой помощи и забрала нелюбимого ребенка в больницу. Тихая тупая боль осталась в женщине. Но она с ней смирилась, и почти не замечала. Пить! Главное побольше пить, и ни о чем не думать! Пить так, чтобы ни на один час не увидеть эту реальную жизнь трезвыми глазами! Дьявол создал эту землю. Да сгорит она в спиртовом огне!
 Так сгубила себя мать двоих детей. Ее нашли однажды в канаве мертвую, и похоронили в углу заброшенного кладбища. Кто-то вместо креста воткнул в ее могилу пустую бутылку.
Эра этого никогда не узнает. Ведь она дитя совсем другого мира.
 «Прекрасное рождается от прекрасного!» Эра верила в звезду человека. Он родился, чтобы ярко засиять на земле! Каждая душа прячет свой сильнейший свет! Так раскрой же человек свой гений! Покажи людям свой дух! Ведь ее Петя, простой учитель Петя, оказался таким великим человеком! Он сумел превратить историю в прекрасную сказку. Пусть историки ищут в истории зло. Петя верил, что жили целые поколения счастливейших людей. Они довольствовались малым. Им не было дела ни до царей, ни до вельмож. Он стал историком, чтобы вдуматься в судьбы простого человека. Сказки детства, любви, юности, долгая счастливая семейная жизнь. Разве мало в истории было таких судеб? Но кто их опишет? Кто создаст новые страницы совсем иной истории? Она верила, что это может сделать только ее учитель Петр Иванович. Она предчувствовала, что Петю ждет великое. Иванушки-дурачки, Петры Болванкины лежали долго на печи. И глубочайшие мысли посещали их. Все богатство их душ должно дойти до людей. И происходило всегда нечто невероятное. Иванушки-дурачки становились царями – и это был важнейший исторический факт.
 Неожиданно они оказались у белой церквушки, одинокой среди поля.
 У Эры загорелись глаза.
- Петя, родненький, давай зайдем! Видишь, дверь открыта! Я никогда не видела сельских церквей.
И Эра втянула учителя за руку в темное пространство церкви, увешанное иконами, которые освещала одна-единственная свечка.
- Смотри, Петя, сколько тут крохотных глиняных ангелочков возле Алтаря. Они как малые детки, и все такие радостные. Интересно, какой мечтательный скульптор их вылепил?
 Вдруг скрипнула боковая дверь, появилась темная фигура священника.
- Этих ангелов изваял Селен, - послышался мягкий набожный голос. Священник подошел к алтарю и начал зажигать свечи.
- Венчаться пришли? – спросил через несколько неземных мгновений священник.
 У Эры кружилась голова. Ей казалось, что они попали в другой мир.
- А почему вы решили, что венчаться? – спросила Эра, всматриваясь в седовласого священника – такого же старого, как и сама эта церквушка.
- Бог на небесах видит ваши души.
- Ах, вы подсмотрели, как мы целовались среди поля. Ведь вам с колокольни далеко видно.
- Тебя, женщина, ждет еще большая слава. А на плечи твоему мужу возляжет весь мир. Но тяжел этот созданный Богом шар. В этой церкви не заключаются случайные браки. Сам благой Бог призвал меня повенчать вас. Возьмите в руки свечки и станьте поближе к алтарю.
Петр и Эра не знали, что творили. 
- Ты, Петр, - скала, которая защитит мир от бури. Я дам тебе ключи от неба. Ты пришел, чтобы проповедовать истину всемирной заботы о человеке. Наступает время, где каждый человек будет божественно велик. Я венчаю тебя на новой Эре. Бог сказал женщине: «Дари людям жизнь, и дари новое Время».
Священник стал кропить новобрачных божественной водой.
- Эра, ты обязуешься перед господом Богом быть верной апостолу Петру?
- Да.
- Петр! Ты имеешь в себе смелость открыть перед новой Эрой божественные ворота?
- Да.
- Соедините ваши руки вместе. Да прилепится жена к мужу и муж к жене, и будут они одно целое!
Так закончилось венчание. Эра вышла в чистое поле и почувствовала себя самой счастливой женщиной на планете. Нет ничего более надежного, когда сам Бог венчает любовь.


Диоген жил одиноко, никого в свою бочку не впускал. Да и до бочки добраться была целая проблема: его окружало топкое болото.
Все знали, что Диоген есть, но  и все знали в то же время, что он слишком далеко от людей.
Когда Альбион появился на его островке, Диоген, сидевший на горячем камне, вдруг вскочил с него, точно со сковороды, и вскрикнул:
- Ах, это он! Что же это с моими глазами: я впервые вижу человека, которого столько лет искал!
- Я не человек, а призрак.
- Если видишь призрака, не верь глазам своим.
Это был настоящий Робинзон, прикрывший свои бедра листвой лопухов. И ходил он не как человек, а скакал точно саранча.
- Я вижу человека! Я вижу в твоих глазах ум. Я столько тебя ждал!
- И что же теперь?
- Как что? Ты пришел.
- И что с этого?
- Я доказал всему миру, что человек придет!
- А остальные десять миллиардов?
 - Ах, да ведь это хитрая порода обезьян. Она играет в ум. А ума у них нету.
- Но, а как ты понял, что он есть у меня? Ведь ты не успел даже со мною поговорить.
- Ты прошел по болоту, и к тебе ни единой пиявки не присосалось.
- Да ведь я вовсе не шел по нему. Я просто появился здесь, и исчезну.
Диоген громко рассмеялся.
- Да ты, брат, меня за этих обезьян принимаешь. Они научно все свое обезьянство доказали и гордятся этим. Человек  может быть обнаженным, как сама природа, но он все равно остается человеком. А они всех животных поубивали, чтобы их шкурами прикрываться. Я человек, и, будь добр, говори со мною на равных.
- Хорошо, Диоген. Ты долго искал человека. Но скажи, отчего те, кому человеком быть полагается, не хочет им быть?
- Правде в глаза никто посмотреть не желает. Гения гуманности в чистейших людях разглядеть не умеют.
- А ты знаешь такого гения?
- А чего ж не знать! Во-первых, я сам. Во –вторых, ты. В-третьих, Клин. В-четвертых, Петр Болванкин. В-пятых, Селен.
- Да ведь он еще слишком молод.
- В душе дело. И в пятнадцать, и в шестнадцать такой гений может родиться. Тем, кто из рода обезьян, этого не понять. Гении по
законам души развиваются.
- Так значит, Клин, Петр, Селен  - все это человек?
- Ты все проверяешь мою логику, - ответил Диоген. – Я говорю, что они гуманны, предельно добры. А у человека должен быть абсолютно ясный ум. У тебя он есть, и ты – человек.
Простая логика поразила Альбиона. Диоген не верил ни во что, только в ясную логику, и очень ценил гениев гуманности. Будь такая логика у всех, земля бы стала идеальной.
Диоген сидел как солнце, спустившееся на землю.  Однажды Александр Македонский стал между солнцем Диогена и солнцем неба.
- Глупый завоеватель, ты облучаешь свою грудь и свою спину! От такой радиации ты долго не проживешь. Умные люди сидят в тени и не высовываются!
Македонскому слова философа понравились.
- Если бы я не был завоевателем, я бы стал солнцем, - ответил тот, взнуздал коня, и помчался завоевывать Индию.
Альбион, наблюдая, как искрится ум философа, проговорил:
- Диоген! Ты нужен людям!
- Я нужен комарам! - послышался ответ философа.
- Твоя философия дойдет даже до последнего алкоголика. Ведь каждый хочет стать таким свободным, как ты!
- Им нужна моя бочка. В нее можно влить много вина.
- Да, - вздохнул Альбион. – Истина всегда за тобой, Диоген.  Но народ тебя помнит. Ему стыдно, что бочку гражданина мира закатил в болото.
- Мне все равно, куда закатят мою бочку. Я всюду остаюсь человеком.
Альбион был рад, что познакомился с Диогеном. Люди без конца, и без края придумывали то, чего нет. Диоген же посадил свой вечный дух во вселенскую бочку. Пусть все глупцы мира ищут свое место под солнцем, до бочки Диогена они все равно никогда не дорастут.


Кто-то бесшумно открыл дверь и вошел в кабинет. Саталин спиной почувствовал дух другого человека в кабинете и обернулся.
- Ищейкин, я тебя не вызывал. Ты почему здесь?
Тот держал сверток бумаги в руках, и переминаясь с ноги на ногу, думал, с чего начать.
Саталин понял, что нечто произошло, выключил монитор, где мелькали голые женские спины, и развернулся на кресле-вертелке на 180 градусов.
 - Ваша дочь обвенчалась.
Саталин услышал эти слова, но они еще не показались реальностью.
- Что? Что ты сказал?
Ищейкин повторил.
- С кем повенчалась?
- С Петром Болванкиным.
Эта фамилия ничего ему не говорила.
- Ищейкин, ты, должно быть, перегрелся на солнце.
- Но это факт. Мы схватили священника, хотели его доставить к вам, но старик скончался в дороге.
Саталин начал понимать, что произошло неизбежное.
- Кто такой, этот Болванкин?
- Гадатель, сказочник.
- А кем он раньше был?
- Учителем вашей дочери.
Саталин, облокотясь на спинку кресла, прижал ладонь ко лбу.
- А что у тебя там в руках?
- Мы произвели обыск у Болванкина и нашли важный документ.
- Давай его сюда!
Саталин читал быстро даже самые неразборчивые почерка.
«Ты знаешь, моя девочка, я сочиняю исторические сказки про королей и дурачков. Мне так хорошо пишется, ты вдохновила, родила любовь. Так легко текут строчки, и все потому, что у нас нет тайн. Что ты готова быть вся открыта для меня. Это правда? О, сколько чувства в каждом твоем взгляде. Ты будешь думать обо мне, и это чувство поможет тебе пережить все трудности этого года. Играй на пианино. И  думай об этом чувстве, во время учебы думай, и когда засыпаешь, думай. От этого появляется сила, энергия. И мне, мне пишется так легко, так просто. Все так ясно видится. Все мои образы стали совершенно живыми. С каждым годом это чувство будет охватывать все сильнее и сильнее. Но ты не бойся его и иди навстречу. Получай радость и благодаря этому чувству учись многому и многому. Я попробую использовать это чувство, чтобы твое обучение было еще эффективнее, чтобы на этом чувстве ты могла запомнить многое и многое.
Это письмо я не стану тебе посылать. Ты прочтешь его в своих снах. Любовь – великая тайна! И звучание ее подобно радиоволнам, всегда слышится в эфире. Даже время не способно погасить это великое чувство. Ты будешь очень прекрасной женщиной, и многие мужчины будут хотеть твое тело, ведь они любят глазами. Твои золотистые волосы, карие глаза, розовые губки. Твое тело… Уже теперь в нем появляются прекрасные очертания. Я всегда буду слышать твой тихий-тихий голос:
- Давай вернемся в наш весенний сад. Ведь ты не такой старый. Ты прекрасный. Я вырасту очень скоро. Тебе будет 40, а мне 18. И мы будем вместе и будем счастливы.
Когда я последний раз уходил, ты не отпускала мою руку, и хотела что-то сказать. Долго молчала, а затем проговорила:
- Ты всегда будешь моим учителем. Будешь приходить, и я буду видеть тебя каждый день.
- В нашем мире не поймут наших чувств и нашей любви, - ответил я.
И чтобы тебя утешить, я погладил на прощание тебя по твоей золотистой голове. Ты прекрасна. Ты – цветок, который вот-вот распустится. Я смотрю на тебя и любуюсь. И мою душу охватывает сладость. Здесь, на земле, ты будешь прятать все самое прелестное в себе. И только потому, что здесь многие потеряли веру в чистую любовь».
Саталин вспомнил, что его жена прогнала какого-то учителя. Так значит, это и был тот Болванкин. Это ему Эра вскрикнула в саду свои слова любви! Все прояснилось. У первого министра задрожали губы, глаза потемнели, а пальцы сжали листки.
- Так вот, в чем дело! – воскликнул Саталин, бросив бумаги в ящик    стола. – Схватите этого Болванкина и посадите в  Красную Башню. А мою дочь заприте в монастырь. Пусть приостынет!
Саталин махнул рукой, и Ищейкин растворился за дверью. Теперь надо собраться с мыслями, и принять точное решение. Жену Саталин не видел много лет, выписав ей путевки на все курорты мира. Женщина не должна влиять на политику. Но Эра явно ведет какие-то глупые игры. Народу нельзя подавать ни малейшего повода для сплетен. А кто такой Болванкин? Историк-недоучка! Народный сказочник! Это моя жена выбирала когда-то учителей для дочери! Ничего никому не доверишь! Жены делают невинные ошибки, а может пострадать вся политическая система мира.
Саталин не знал, как окончательно поступит с дочерью, и какого приговора заслуживает Болванкин.
Было ясно одно: этой церквушки в поле не было, и не должно было существовать.
Саталин позвонил министру сельского хозяйства.
- Все церквушки, которые стоят среди поля в радиусе ста километров от столицы, сравнять с землей. И все церковные книги сжечь на костре, чтобы и осьмушки листа не сохранилось!

Альбион, прогуливаясь по полю, недалеко от столичного кольца, наблюдал, как на полях вовсю гудит техника – трактора, экскаваторы, камнебойные машины.
- Что же они такое задумали? - спросил сам себя пришелец.
Но тут же его мысль отвлекло пение птиц в ближайшей роще. «Как легко построить на земле город-сад! Думая идеально, счастье людей можно создать в одну минуту. Но люди еще не обрели душу богов. Они воображают, что по происхождению своему близки к животным. Это дурная фантазия. С ней они останутся вечными рабами.
Приближаясь к роще, Альбион заметил высокий черный крест на перекрестке двух песчаных дорог. Под крестом он увидел человека, лежавшего головой к распятию и раскинутыми в стороны руками. Глаза его неподвижно смотрел в небо. Человек был жив, и ждал чего-то беспрецедентного, так как в его глазах была и радость, и испуг. Это был древний старик в клетчатой рубахе, морщинистый, сухой – на его голове вместо волос росли пепельные одуванчики.
- Ждете, что разверзнутся небеса? - проговорил полушутливо Альбион.
Старик приподнял голову и спросил:
- А ты кто такой? – зрачки у него были расширены, и видел он Альбиона, должно быть, как в тумане.
- Я праздный наблюдатель, - признался Альбион.
- Ну и иди своей дорогой!
 И старик снова принял свое крестообразное неподвижное положение.
Жил в этом иссушенном долгой жизнью старике какой-то сильный дух. Альбиону достаточно было взглянуть на человека – вся его душа как на ладони.
- Вы лежите прямо на солнце, и это может повредить вам.
- Ступай! Ступай! Тоже мне доктор нашелся.
- Вам бы лучше в самой роще отдохнуть. Там и тень густая, и птицы звонче поют.
 Старик поднялся и присел:
- Ишь какой сострадательный. А ты знаешь, что ни тебя, ни меня завтра к вечеру на этой земле уже не будет.
- И что же со мною станется?
- Заберет нас всех бог на небеса.
- А зачем это ему нужно?
- Зачем? Ты слышишь трактора? Это сатана по полям разъезжает. Все церкви рушит, все церковные книги сжигает. Пришла его власть!
- Да ведь это обыкновенные полевые работы.
- Сатана, все Сатана! Церковь мою утром разрушили! Священника в темной машине увезли! Костры… Костры из святых писаний всюду горят. Все, все сам своими глазами видел. Это последний день Сатаны! А завтра к вечеру – ничего здесь  не будет. Все исчезнет! И придет долгожданный конец света.
Старик возвел руки к небу и воскликнул:
- Завтра я буду у истины. Как я хочу ее узнать! Это стало моей главной мечтой после долгой земной жизни. Я ничего не понял, не понял ее смысла. Быть может, она откроется вместе с самим господом богом.
 Отчего он решил, что конец света наступит именно завтра – то была тайна его души. Но верил он в это абсолютно, и ни малейшего сомнения не было, что завтра ближе к вечеру от мира ничего не останется.
Альбион подумал, что этот старик жил еще в те времена, когда люди безумно стремились построить идеал в считанные годы. Женщины ходили в красных платках, а мужчины в черных сапогах и широком галифе.
Какое это было время? Какие счастливые воспоминания остались от него у людей?
- Старик, скажи, разве был плох идеал без бога?
- Это было безумное время, где человек верил в силу своей воли.
Этот старик еще помнил идеальный коммунизм, и Альбион попросил его рассказать, как он жил при идеале.
- Ну что такое идеал! – воскликнул старик, сверкнув потухшими глазами.  – Едет полный автобус, и все без билетов. И жить хорошо, и жизнь хороша! Хотя тесновато всем  в одном автобусе. А тут контролеры! Едут все по своим делам к коммунизму, а эти пристают: покажите талончики! Мы хотим убедиться, имеете ли вы право по  идеальному миру в автобусе разъезжать! И никто не заимел такого права! Ни один! Так как талончиков, отправляясь в коммунизм никто покупать даже и не думал. И что ж, автобус останавливается возле какой-то стоянки, раскрывает дверь и всех высаживает.
 Затем, совершенно пустой, катит себе по привычному маршруту. И представьте себе – весь 20-й век продолжалось одно и то же. А ведь люди коммунизм построили! Где построили? Где-то за городом. Осушили болт и построили. В газетах написано! Сам вождь с первой страницы им рукой машет: «Ну что засиделись?! Хватит травить легкие на заводах! Идеальные города построены, садитесь в автобусы и езжайте!» автобусов хоть и мало, но если теснее сплотить ряды! И если всякий мужчина прижмется к женщине, и если всякий старик спиной к старухе, а детей усадить на плечи – то и для мышей где-то в уголках автобуса место останется. Мыши ведь тоже в коммунизм хотят!
 Все едут. Все счастливы! Часок-другой потерпеть, и ты уже в коммунизме – и вдруг среди леса останавливается автобус, и его окружают контролеры! И тут оказывается, что все мы враги народа.
Старик умолк.
- Как враги народа? – не понял Альбион.
- Но как нам не быть врагами народа, когда весь народ в автобус сел, и коммунизму поехал! Только, если ты врал сам себе – только тогда ты в этот автобус и полезешь.
- А зачем вам было ехать? А нельзя ли было как-нибудь пешком дойти?
- До вождя вся лапотная братия пешком ходила с котомками за спиной, шла в свое будущее.
- И что?
- Далековато идти оказалось.
- И вы пошли за вождем?
- Пошли, - вздохнул старик.
- А потом поехали?
- Поехали.
- И что же с вами в том лесу сделали контролеры?
- Велели яму рыть.
- Как яму? Для всего народа?
- Для его родимого. Только для него и рыли.
- А что потом было?
- А потом-то и было: что не рой для другого яму, сам в нее упадешь.
- И кто в нее упал?
- Сам вождь и упал! И похоронили его в народной  яме.
- А дальше что было?
- Как что? Новые автобусы и вожди! Без них разве возможно?
- Да, без автобусов невозможно, - согласился Альбион.
Он запомнил эту историю 20-говори века в кратком изложении, чтобы доложить о ней на Вселенском совете. Собираясь уходить, Альбион вспомнил про конец света и сказал:
- Старик, я сам знаю, что завтра что-то произойдет. И все же не стоит тебе лежать всю ночь у распятия! Лучше навести ближних. Твоя старуха умерла?
- Да, умерла.
- А дети?
- И дети умерли.
- А внуки?
 - И внуки.
- Тогда сходи к ним на могилу. Так будет разумнее. А завтра вновь приходи к этому кресту и жди конца света.
- Добрый ты какой-то человек, - проговорил  старик.
- Да я вовсе не человек, - ответил Альбион. – А дух.
- Как дух? – не понял старик.
- Одним словом, посланник небес, - вздохнул Альбион.
- Ты, правда, дух или шутишь? – переспросил старик.
- Смотри, я пойду по этой дороге и скоро исчезну.
Сказав эти слова, Альбион стал удаляться, и становился все прозрачнее, пока не растворился в светлых лучах солнца.
- Господи, - проговорил старик. – Так то был ангел небесный!
И старик, упав перед распятием, стал целовать горячую землю. Значит, бог простил все грехи его долгой жизни.  И теперь он предстанет перед Создателем чистым как младенец!

Альбион стал  замечать, что его второе я стал жить своей жизнью.
«У него появились от меня тайны. Думаю, что он разочаровался в земной жизни. Я все больше и больше заинтересовывался этим своим вторым духом. Его психология была крайне интересна и уникальна. Он  как-то быстро впитал в себя земную атмосферу, и потерял вселенское чувство. Большее время он пролеживал в номере, не отрываясь, просматривал все телепрограммы, в которых рассказывалось о гибели миров, трагедии людей, и для него было важно, кто спасся, а кто погиб. Однажды он спросил: «Не могу понять, кто здесь на Земле злой, а кто плохой. За кого переживать, а кому желать зла. Странно, сам этот мир делится на хороших и злых, тогда зачем они обыгрывают самих себя в фильмах, зачем ни них смотреть в кино?»
Он объяснил, что злые подавляют добрых, мешают им жить. Но отличить их не очень просто. Что добрые и хорошие одинаково улыбаются, у них нет никаких отличий. Они могут занимать как хорошие, так и плохие посты. Плохие берут все себе, подкупают других, живут для себя, и никто их в этом  разоблачить не могут, так как плохие связаны друг с другом, поддерживают. И там у них почти все плохие, даже те, кто притворяется хорошим».
- Ты думаешь, дело в народе? - спросил я. – Скорее всего в тех, кто его всегда унижает.
- Кто же это? – спросил мой полуземной дух.
- Это некая честолюбивая сила, которая постоянно создает себе карьеру. Эта сила смотрит на народ как на стаю послушных дворняг. Каждому человеку находит работу. Садит его на цепь, дают конуру, обглоданную кость. Эта сила считает себя хозяином народа. А обиженный народ пьет, и живет своими иллюзиями.
- О ком ты говоришь?
- Я говорю, о неком Безликом, но всевластном. Никто не знает, откуда его власть идет, из чего она слагается. Оно всегда куда-то ползет, и расползается по своим норам, самоуверенно, честолюбиво. С тюрьмами, милицией, преступниками и войнами. В нем застряло тысячи мыслей, заблуждений. То оно верит в  мифы, то извлекает выгоду, то призывает к войне. Оно подкупает писателей, философов. И те фальшиво размышляют. Как умерить этот живосущий народ? Как сделать его красивым, умным, чистым,  добрым? И надо усмирять? И оказывается, что усмирять всегда надо. И начинается подавление интеллигенции. Факт один: лучших сынов, которые больше всего думают о народе и наиболее искренне – всех их сделали нищими, бедными. Они ходили в таких же поношенных одеждах, как и пьяницы, хотя никогда не пили. Одна куртка на всю жизнь. Одни стоптанные башмаки и корка хлеба для того, чтобы заморить в животе червячка.
- Ты больше общаешься, тебе лучше знать про эту темную силу. А мне уже надоело, хочется вернуться во вселенную.
- Потерпи. Нам уже совсем мало осталось. Денек-другой, и мы вернемся в свой вечный мир. А теперь мне надо спешить.
- Куда?
- Меня пригласила молодежь. Просто хочет увидеть меня. Думаю, что ей сказать.
- Скажи, что все безнадежно.
- Молодежь в это не поверит, у нее вся жизнь впереди.
- Тогда ей скажи, чтобы она никогда не старела.
- Дельная мысль, но слишком прямолинейная.
- Ладно, - махнул рукой мой приземленный дух. – Я еще немного потерплю.
 Он включил сразу несколько телевизоров, и стал следить за безумием землян.
Подавалась обыкновенная пропаганда. Счастливые молодые лица, полные оптимизма. В глазах у всех звездился идеал, а в душах… движение за единство.
- Господи, куда стремится эта молодежь? Придумали единого красного бога. Все церкви красные. Учат все какой-то единый язык англо-китайский, - вздохнул мой второй дух.
Где-то в школе учитель крикнет на ученика. Сенсация! Ученик не пойдет в школу! Дети-неженки! В мире перестали быть конфликты. Армии превратились в армии помощи бедным и больным. Как все поменялось! А всего сто лет была лишь одна диктатура.
Я вспомнил сегодняшнего старика. Да, в его время, хоть и всюду стояли памятники идолу. Люди еще верили в святое писание. Ходили в свои церкви, и верили, что они на правильном пути.
Теперь все едино: чувства, жизнь, люди, язык, наконец. А Бог отвернулся от Земли. Почему?
Войдя в молодежное общежитие, Альбион прямо в фойе попал под яркие вспышки неоновых огней.
Молодежь танцевала под музыку. На стенах голубым высвечивала надпись: «Не учите нас жить».
- Вы по абсолютному вопросу… Подождите!              У-а – у-а - у-а - у-а.
Вот моя дочь Эра.
У-а-у-а-у-а…
Идеал - главное, главное.
А это наша молодежь…
У-а – у-а - у-а…
Вы по абсолютному вопросу…
Подождите!
Молодежь любила песни, в которых есть абсолютная правда. И это звучал хит последней недели. Альбион задумчиво смотрел на танцующих. Почему в молодых столько света и жизни? Младенцы несут абсолютную истину, но у них нет опыта, дети до школы уже знают, как можно жить на земле: надо все делать так, чтобы получить конфеты и мороженое. А тем, кому 18 – уже нашли истину. Жизнь – это кайф. А в 30 – жизнь – это тьма.
Вечность посылает на Землю чистейшие души. Земные страсти их губят.  Откуда же они берутся? Страсти – это протест. Протест против всякого насилия. Не мучайте молодежь в школах, не забирайте ее в армию. Не учите ее жить. Она всегда найдет свой путь. А любой дух насилия ужасно сжимает душу. И что молодежи делать? Только кайф – и все земные страсти утишат эту боль. Таков был этот век. Молодежь будущего умнее. Пропаганда пролетает мимо их ушей. Мозг их отключается. Она перестала слышать всякие поучения.
Альбион шел по коридору. Двери кое-где были открыты. Комнаты были тесные. Кровати с крышками – так теплее спать, и клопы не доберутся. Тут всюду как и в гостинице ползают красные клопы. Юноши и девушки жили в небольших комнатах. Одно лишь правило было абсолютно строгим:
«Комната – для отдыха, покоя, сна, глубоких мыслей наедине с собой. И никто не должен заходить в комнату другого».
В былые времена комнату не могли предоставить всем, и люди часто напрягались. Не знали всю жизнь покоя. Отдыха. Теперь они встречались в залах или в комнатах отдыха. Их было много. Разговаривали, играли, пили напитки.
Пищепроводы были в каждой комнате. И слово «столовая» стало таким же устаревшим, как в двадцатом веке «харчевня».
В одной из  комнат отдыхали девушки, говорили о языке. Альбион прислушался.
- Правило Лингуо многое изменило, - говорила одна. Ведь оно было принято в 2009 году.
- Нет, оно было принято в 2065. А в том году ученый его обновил. Но   по закону эволюции  - нельзя слишком новое притворять в жизнь скачками. Все должно быть осознано большей частью людей, - пояснила другая.
- Правило Лингуо интересно вот чем: оно признает естественность языков. Отдает приоритет логике и  принципу: экономия сил и времени посредством языка, - прочитала первая на дисплее.
- Да, язык нужное, но не самое интересное для многих, - вставила вторая.
- Правило Лингуо просто: как слышится, так и  пишется. Только все двойные согласные не писать. На мертво-русском языке стали писать раздельно.
- Нет, наоборот, вместе.
- Тут разные истолкования. Главное, что всегда надо или вместе, или раздельно. Где слышится «А» писать «А», где слышится «О» - писать «О».
Это были студентки-лингвистки.
Альбион шел по коридору, и думал: сколько сил забирало у детей запоминание многих нелогичных правил, слов-исключений. А могли бы глубже понять шахматы, математику, ту же литературу.
В другой комнате отдыха юноши говорили на философские темы.
- Николай Кузанский повлиял на Декарта, - говорил студент-философ.
- А сам Кузанский был близок к братству, - добавил другой.
- Как дух одних поколений влияет на дух других поколений.
- Люди всегда искали. Им всегда хотелось жить лучше. Но строгая опора на разум и доброту души – не скоро к ним пришла. 
- А мне кажется, людей прошлого не было. Ни в 15-м, ни в 19-м, ни в 20-м веке. Все это что-то другое. Не связанное с теми людьми, которые сейчас живут. Ведь мы совсем другие. Мы живем без малейших бед, несчастий. У нас все разумно. У нас нет разногласий, вражды, случайных смертей. У нас нет ни малейшей зависти или непонимания. Мы все живем совершенствованием. И как в шахматах, люди научились делать точнейшие ходы в жизни. Мы поняли человека, поняли все его проблемы.
В эту минуту говоривший увидел Альбиона и замолчал.
- Извините,  я проходил мимо и заслушался вашей речью.
Альбион пошел дальше, чтобы им не мешать.
«Деликатность – главнейшая черта этого века», - грустно улыбнулся Альбион сам себе. Эти двое студентов его явно узнали. Ведь Альбион стал героем многих ширпотребовских книг.
 Но сами писатели относились к его образу отрицательно. Быстро, в считанные дни Альбион обрел мировую славу. И писателей охватила ревность. Кто он такой? К какой национальной культуре принадлежит? Зачем из бесполого духа делать героя?
Мы классики! Мы пишем правду о земле! Долой всяких самозванцев! Да здравствует обыкновенный человек!
 А молодежь мечтала быть таким, как Альбион. Она занималась культуризмом, качала мускулы, рядилась в его костюмы. Перескакивало через самые высокие стены. Влюблялась в монашек. Гоняла на всей скорости на автомобилях. Селилась на последних этажах небоскребов и пускала фейерверки.
Одним словом: все как в фильмах об Альбионе.
Молодёжь ждала меня в большом зале. И мое появление вызвало взрывы восторга. Стены должны были рухнуть, но каким-то чудом устояли. Все ждали от меня каких-то сверхкосмических трюков. Все надеялись, что я буду  летать по залу, исчезать, вновь появляться, всем жать руки, целовать девушек, буду греметь в барабаны и исполнять хиты.
Но я явился перед ними в скромном костюмчике,  и точно секретарь комсомола, начал свою блистательную речь тихим голосом – и микрофон стал разносить мои хрипы по всему залу.
Молодежь притихла, и сделала усилие, чтобы сосредоточиться. Я начал свою речь, не подозревая, что через минуту-другую я потеряю свой ореол.
- Бог пытается сделать все, чтобы вернуть сознание людей к  чувству вечности. Все фильмы, вся музыка, все книги должны содержать чувство вечности. До людей это далеко не сразу дойдет. Но многие будут к этому постоянно подходить. Сейчас информация в основном  развлекательная или пропагандистская: философии,  возвращения к извечным источникам  - в ней нет.
 Зал зашумел. Неужели они что-то поняли? Это же юноши, студенты. Хотя кому как не им первым открывать новый духовный уровень.
Альбион почувствовал, что его душа близка молодежи. Именно в ней заложена огромная духовная энергия. Но тем, кому под сорок, не понять тех, кому под двадцать. Альбион не понял, что молодежь вдруг разгадала его. И шум в зале – это был всего лишь глубокий  вздох разочарования.
Общество стремится со всех сторон молодежь оставить у разбитого корыта: с одной стороны – мертвый мир чиновников, с другой – развлекательный бизнес. Церковь предлагает смирение и веру. Альбион же – всю вселенную. Человек все равно придет  к сверхчеловеку. Только очень мирным путем: через разум и душу. Он перестанет быть обывателем. Искусство и наука откроется перед ним в новом, совершенно свободном свете. Карьеризм и низкие качества души останутся в прошлом. И молодежь этого больше всего хочет. И пока они студенты. Пока они все вместе - у них  живая душа.  Но скоро их разбросают по всем уголкам земли. Дадут рутинную работу, которая быстро убьет в человеке высшее. И превратится студент в чиновника! И выбросит он свой идеал на свалку великих чувств и стремлений – будет жить, как живется, с убитой, погибшей душой.
Молодежь – это огромная сила. Это энергия, не имеющая опыта. Она может все. Если восстает молодежь, ее энергия неукротима. Требования молодежи праведны, ибо полны жизни.
 Чего они хотят? Музыки, любви и радостей. Все это будущее у них забрало. И она, неудержимая потоком хлынула в прошлое. Кто остановит эту могучую реку. Кто осмелится переделывать молодежь? Тем, кому нет 25-ти – вот возраст, который знает истину.
Классический мир, как ты тяжел, как много груза ты взвалил на плечи молодых. Теперь миром будут управлять те, кому 25. Те, кому 36 – уходят на вечный отдых! Теперь не только спорт, но и искусство, и наука принадлежат только молодым.
Альбион выступал перед ними. И они слушали. И ему казалось, что его слушали внимательно, внимая каждому его слову, и верили ему. Но какое это было заблуждение! Нет, они думали о своем. И их мысль была свежее и интереснее.
 Все они были гениями, знающими тонкости души, а Альбион был ископаемым экспонатом. Они с любопытством смотрели, как оживший космический субъект открывает рот и издает звуки. Как много скучного мы произносим с трибун. И сколько самоуверенности в наших словах! Но у Альбиона – одно оправдание: он не из 21 века. А там, какими только словами не кормили молодежь с утра до вечера.
- Не учите меня жить, парниша, - отвечала Альбиону Элочка-людоедочка из первых рядов будущего.
 Горе нам всем от ума. Люди, любите молодежь и естественность, и не учите ее жить!
На всех  лицах было написано: «Мы, Альбион, теперь тебя разгадали! Ты подделка! Ты реклама! Нас этими идеальными речами не проведешь. Мы не хотим никакой пропаганды, никаких новостей. Мы не признаем тот уродливый мир официальной праведности. Мы хотим нежной музыки и песен  о любви. Кто уродует наши души – теперь, когда нам хочется свободы и любви? Официальный авторитет. Долой Абсолют! Долой идеалы! Мы издадим свои рок-легенды, свои рок-мифы. Мир стариков закатился в пустые залы пропаганды. Они не поймут будущего. Мы – будущее! Они живут для себя! Они хотят нам навязать свои старые чувства. Но мы пришли в мир. Мы хотим жить! Наши стремления – это высокий полет. У нас есть крылья! Мы не позволим их обрезать! Мы их сохраним навсегда. Главное, любовь, вдохновение и сильная вера в себя! Мы все гении! Мы не хотим превратиться в серых стариков».
Молодежь стала покидать зал. Они были слишком серьезными. Но проходили мимо Альбиона с высокоподнятой головой.  Для них Альбион был древнее космическое ископаемое. Им не нужна была пропаганда. Мои плакаты на следующий день будут изгажены тухлыми яйцами и гнилыми помидорами.
Они знали, что делали. Впервые в истории молодёжь оказала свою силу и независимость.  Она не терпела никаких нравоучений. Всю планету они собирались превратить в парки. Они хотят жить в шалашах. Только молодежь умеет жить чисто и навсегда. Это предки разбивали их любовь. Внушали, что они полюбили не того и не ту! Они вмешивались и порождали множество разводов и трагедий. Да здравствует Ромео и Джульетта! Да здравствует чистая любовь до последнего дыхания!


Все писатели заседали в ресторане и распивали напитки богов. Один лишь Бальзак оказался за дверью – слишком старомодный на нем был сюртук. И швейцар, который признавал только все современное и модное – схватил самозванца за рукав и усадил на свободный стул возле себя.
- Куда лезешь без корочки!
- Какой корочки?
- Тебя в Союз писателей принимали?
- Нет, не до этого было.
- А до чего тебе было?
- Романы спешил писать.
- Поспешил, да и сам себя насмешил. Без Союза кто тебя опубликует! Будь ты хоть трижды Бальзаком! Голова твоя французская! К новому времени надо уметь подлизаться. Китай хвалить! Министров в идеальном свете выписывать! Счастливый народ показать, тянущий руки в сторону вождя. Социдеализм это направление называется. Слышал такой?  Бальзак сидел на слишком высоком для него стуле, сложив руки на своем круглом животе и помахивал, как нетерпеливый мальчишка ногами в лакированных щиблетках.
Завидев Альбиона, он соскочил со стула и засеменил к пришельцу.
- Возьмите меня с собой! Я дописывал вторую эпопею человеческой комедии. И сильно проголодался. А этот цербер меня в ресторан не пускает.
Лицо у него было обиженное, словно к Альбиону прилип мальчишка лет шести. Альбион провел Бальзака в ресторан и усадил за угловой столик. Бальзак уплетал цыпленка и болтал без умолку.
- Вы не писатель. Вам не понять, что такое остаться без издателя! А они все из старого благородного прошлого перебрались  бездарную  столицу мира. Писал я, писал, а опубликовать-то некому. Сидел у меня на парижской улице один китайский мудрец и всем ботинки чистил. Говорю ему: «Продолжении комедии публиковать негде. А он мне: «Разверни коммунистическую деятельность». Вы слышали? Мудрец сказал «деятельность».  Что  за осел! Бальзак и коммунистическая деятельность! И Виктор Гюго, которому тоже чистили сапоги, пожал плечами: «Что там за мир, где добрые мысли никому не нужны?!» 
Я подмигивал Гюго:
- Ведь там за всякий твой труд и действие тебе отплатят унижением: и все же ты должен для них творить, творить для них неблагодарных, сознавая, что это и осмеют, и найдет множество причин отвернуться от тебя. С какой бы открытой душой ты  к ним не шел. И все равно «деятельность»! И  надежда, что кто-то в каком-то поколении будет тебе благодарен. И я решил, что не отвернусь ни от своих мыслей, ни от чувства идеала. И со всем своим прекрасным, что во мне было, я оставался в нищете и одиночестве.
По-французски он говорил так быстро, что проглатывал все окончания слов. Но Альбион слушал внимательно, хоть и не все понимал.
- Я написал много прекрасных мыслей, все и они остались в том мире. И наверное, давно уже выброшены. Я отдавал им сердце, пока из-за бедности у меня не оказалось ни дома, ни крова. И тогда я решил идти, пока не дойду к Великой стене. Сколько лет я шел и как добрался: это то темное, о чем не следует вспоминать. Пожалуй, это самое тяжелое, когда человека, как пушинку несет по миру. Но теперь уже все позади. И уже совершенно новая жизнь, и она мне кажется фантастикой, сказкой.
- Простите, а Гюго с вами не пошел? – спросил Альбион.
- Так он же с каторжником Вальжаном подружился. Куда ему в идеальный коммунизм!
К нам подсел тридцатилетний поэт с фингалом под глазом.
- Сока не пьете? Уж лучше  японскую водку пить, чем быть китайским трезвенником.
Присмотревшись к  Бальзаку, он спросил:
- Я вас где-то видел. Вы случайно в сборниках Идеалова не печатались?
- Сударь, я не поэт. Я прозаик.
- Ах, прозаик! О, сколько обмана в современных романах! Люди себя обманывали. Обманывали, что живут хорошо, что все занимаются музыкой и математикой. Обманывают себя тем, что никогда не пили, не курили. Все у них идеально. А должен быть другой, испорченный трагедией мир. Но его не было. Средь нас гениев был только один поэт Идеалов. Он писал:
           Люблю прекрасное, живое.
           И чистый дух – струну души.
Где трагедия? Где  трагические поэты?  Где всхлипы души? Сотни раз я посылал стихи в редакцию. И они появлялись всегда в сборниках Идеалова. Я им пишу:
               «Безумен мир, безумные сердца!»
А они пишут:
                «И миру мир, и шарики летят!»
       Иногда я думаю, как хорошо, что у нас нет имен. Словно все творит один человек. Мы все на одно лицо. И нам хоть не так стыдно за наши собственные  коллективные стихи, ведь коллектив – это не личность, у него нет обыкновенного человеческого лица, которое способно краснеть от стыда за свои сочинительства.
 Альбион заметил, что бывший министр Идеалов сидит в двух метрах от него и все время его крестит, надеясь, что призрак вновь исчезнет.
Пьяный он был в норму. Вместо японской саке распил только полбутылки «столичной». А в глазах у него была почти вселенская грусть. Жалко министра. Но что поделаешь! Искусство требует жертв. Вот и вышвырнули Идеалова из министерства, как перепившую пташку.
Писатели тянулись к трибуне и толкали свои возвышенные речи.
- Писать! Писать как Есенин!
- Нет, писать лучше Есенина! – восклицали другие.
- О, муза, пронзай наши сердца, и мы упадем перед тобой на колени.
- О, ангелы! Летите, летите в наш идеальный мир.
- Мы сделаем вас вечными, мы сделаем ваш мертвый мир живым!
 Вдруг встал  пьяный биолог-поэт из-за стола, влил в свое горло бренди, и сказал:
- Какая может быть любовь, какие ангелы, какие стихи, какой Есенин, когда детей создают биомашины. Техника достигла высочайшего прогресса - 2-3 секунды, и ребенок готов! Тело любого живого или мертвого человека в переработку – и новый человечек будет радоваться жизни! Наука – это все. Слепые чувства ушли в прошлое!
Поэты засвистели, прозаики затопали ногами.
- Воздуха подавай! Чистой поэзии! Есенина подавай!
Но тут кто-то маленький, невзрачный, серый вскочил на сцену и закричал:
- Есенин покончил с жизнью!
 И зал, охваченный новостью, зашумел в ответ:
- Как, уже покончил?
- Не дождался нас?!
Завизжали женщины-поэтессы:
- Сережа! Ты – чудо! Мы восхищены твоим поступком! Твоя поэзия написана кровью!
- Я отолью ему памятник из бронзы! - вскрикнул один ваятель.
-  А я из серебра!
- А я из золота!
 Всех сразу поразило одно чувство: они все живы, дышат, наслаждаются жизнью, а Есенина уже нет, и никогда не будет. Мы напишем тысячи стихов, а он больше ни одного. О, провидение! Как хорошо, что мы живы, что мы не мертвы! Бог поэзии умер! Теперь стихи будем творить мы – земные поэты.


Клин ходил среди пыльных полок, и выбирал книги на продажу. Шекспир и Сервантес весь распродан. Оставался Гете и Шиллер.
Он предчувствовал, что библиотеку рано или поздно все равно уничтожат – слишком много невежд появилось на этом свете.  Клин протянул руку к Дидро, но в это время шмыгнул носом и прислушался: чувствовался запах бензина, и слышались шаги в соседнем зале.
- Что все это значит?
Спотыкаясь об упавшие книги, Клин поспешил к двери. Он заметил на полу главной залы темные лужи бензина.
- Неужели бог может такое допустить! – ужаснулся Клин. – Кому это вздумалось сжигать богатейшую библиотеку мира!?
Чья-то тень промелькнула между книжными стойками. И Клин устремился в ее сторону.
Он заглянул в широкий проход между полками: человек, одетый во все черное, с капюшоном на голове, бегал с канистрой в руке и поливал пол.
Подталкиваемый благой силой, Клин бросился в его сторону, отобрал канистру и стянул с человека капюшон.
- Павел? Это ты? Что же ты окаянный творишь?
- Пусти, отдай! Конец света! Все равно конец света!
- Да какая тебя муха укусила?
- Все церкви уничтожили.
- Уничтожили, построят новые. А зачем же сжигать великий опыт человечества.
- Это опыт дьявола. Если я сожгу, бог помилует нас. Не будет этих книг, власть сатаны кончится. Бог дал нам только одну Библию, а сатана миллионы искусительных томов – только, чтобы отвлечь от бога.
Клин взял Павла за рукав и потащил его вниз. Втолкнув в какую-ту каморку, он усадил поджигателя на стул, порылся в его карманах, и отобрал спички.
- Ты, брат, остынь! – сказал он ему. – До конца света есть еще время. Можно спокойно поговорить.
- Ты, Клин, давно, давно дьяволу служишь.
- Бог мне судья!
- О, как страшно схватит он тебя в свои огненные руки.
- Я не про себя думаю, Павел. Люди и без того во тьме бродят, а если уж и все книги сжечь…
- Восстать! Восстать против дьявола, против всех его трудов, всех книг, всех искушений!
- Дьявола революцией не пересилишь. Его пересилишь великим смирением, - сказал Клин.
Он говорил о красных дьяволах. Павел не слышал про таких.  И все же, как выяснилось, они оказались самой большой реальностью. У дьяволов красные звезды и на груди, и на плечах, и на хвостах. Их цель – насилие. Они не пожалеют ни одного человека, который оказался на их пути. Миллионы детских смертей для них благо. Вот кого сжигать надо.
- Бери все те красные книги, неси во двор и сжигай, - проговорил Клин, - а я тебе помогу.
Павел не шевелился, и все смотрел на свои пожелтевшие руки. Почувствовав свое бессилие перед дьяволом, Павел пробормотал:
- Христос все сказал, и добавить нечего!  Вот в чем страшное рабство человека перед духом зла. Святой человек не только не добавит, но за грех великий посчитает. Прикоснуться нельзя! Свято! Свято! Свято! А ваш Достоевский, Толстой – взяли и добавили. И многие другие прибавили. Как они посмели своей мыслью до святых писаний дотрагиваться, Христом все так свято сказано. Кто из героев какого романа мог так сказать!?  А дьявол знает, что сказать и что добавить. Тысячи продажных ему писателей комментируют Евангелия. И так уже безбожно, так богохульно. Они это делали. Весь святой дух искажая и перечеркивая. И это на каждом шагу!
- Бог им судья, Павел, а не мы  с тобой. Ты не учел другого: здесь, в этом здании, много библий хранится! И канонических, и для детей, и для подростков. И на всех языках мира! Святое зачем губить!
Павел бросил испуганный взгляд на Клина.
- В кого ты веришь, Клин, в бога или в дьявола?
Клин ответил на этот вопрос спокойно и философски:
- Забота наша – делать все лучше, а Бог позаботится, как это все сохранить. Я говорю Бог, а подразумеваю Вечность.  Идеальный мир, который неравнодушно следит за жизнью на земле, мир, из которого мы приходим и уходим. Все в нашем мире - это божье творение. Камень, дерево, муравей и человек со своей вечной божественной душой. Только бы не забыть о ней, не потерять! Мы сами божественны, когда возвращаемся к высшим вечным божьим истинам. Когда думаем о них, чувствуем их - Бог всегда с нами. Даже, если забыли о нем, он рядом. Но Бог в нас, когда мы живем высшими, чистыми чувствами. Только в эти минуты мы можем сказать: Бог и я – одно целое. Но от всякой суетливой мысли это единение распадается. И мы уже земные и страстные. И надо найти, вспомнить главную мысль, мысль о единении, о слиянии всех людей в любви. Глубоко, глубоко ею проникнуться. И тогда душа опять приблизится к божественному чувству.
Павел ничего не понял из этих слов, и только пробормотал:
- Все, все лишены славы божьей.
- Где, покажите мне человека, который бы сомневался, что Бог есть, - продолжал Клин. - Он его называет или природой, или сатаной, или случайностью. Веры, настоящей веры – вот этого нет. И я с тобой, Павел полностью согласен.
Павел закивал головой, хотел что-то говорить, но вдруг закашлялся и закрыл руками рот.
А Клин спокойно продолжал:
- Бог в нашей душе, Павел. Никто этого не улавливает – прямого контакта души с Богом. Люди берут чувство бога от священника, от книг – но никто из своей души. В чем причина? Почти вся окружающая среда, почти все книги убивают бога в себе. И получается, что только очень сильные личности, которые могут отказаться от всех влияний, способны услышать свою душу и бога в ней. И увидеть свой ясный и разумный путь в мире. Я не знаю, почему так устроена наша жизнь, почему так высока эта планка – и так трудно сохранить бога в душе? Любое желание, любая слабость – человек уже не может взять эту планку, - тогда он не находит бога в себе. Ищет его в церкви, в книгах, где угодно. Разочаровывается, и перестает искать.
Любой бог, которого нет в душе, не помогает людям, ибо, самое главное - душа не видит ясного света. Неясно поступает, неясно живет и удаляется от всего разумного.
У Павла задрожали губы, навернулись слезы. Он не был философ, чтобы понимать речь Клина, но Клин говорил так, словно читал проповедь: от бога она была или  от дьявола – это было теперь неважно. Слишком душевно и слишком мягко говорил Клин.
- Евангелие…Евангелие, - повторял Павел, - правдивая история об Иисусе Христе.
Здесь Павел сложил перед собой руки:
- Верьте! Вера – главное. Верьте всей силой и до умиления и поднятия души.
«Вот человек, который плачет и страдает за веру, - подумал Клин. – Красные бесы, не трогайте церкви! Не трогайте совесть людей! Человек рождается безгрешным, как Адам в раю! Со своей собственной совестью! Не трогайте его совести! Даже не прикасайтесь! Иначе фанатично верующий человек сожжет себя со всем дьявольским миром».
Клин понял, что  Павел усмирен. Он не станет поджигать библиотеку. И все же его ужасающе мучил приближающий конец света.
- Павел, ты спас мир! Бог увидел твою решительную душу. Конца света не будет.
- Ты в этом уверен?
 - Я в это свято верю.
Павел присматривался к Клину:
- Не могу я тебя понять. Вроде бы ты, Клин, и сострадательный человек, всех деток жалеешь, только зачем и для кого ты сочиняешь свои светские книги? Ты лучше бы людям про Армагеддон что-нибудь написал.
- Пишу я для того, чтобы каждый день жить высшим. Вам нужно каждый день быть в церкви и не отводить глаз от псалмов, чтобы не забыть о боге. Я же настраиваю душу своей высокой мыслью. А всякая мысль или принимает, или отрицает Бога. Я ищу ту, которая принимает.
- Если ты пророк, Клин, и конца света не будет, приходи ко мне, мы начнем с тобой отстраивать нашу разрушенную церковь.
- Приду, Павел. Пусть наступит новая эра – единение всех верующих.
- Во Христе, - добавил Павел.
- Аминь! – в один голос произнесли два старых приятеля и крепко обнялись.



Саталин ждал появления Альбиона каждый день, каждую минуту. Боялся этой встречи и не хотел ее. Гость пришел вечером на заходе солнца. Саталин был в своей спальне в халате и, лежа на кровати, читал журнал.
- Я пришел с вами проститься, - сказал Альбион.
Саталин   бросил хладнокровный взгляд на призрака, который уселся в его кресле.
- Мы с вами вовсе не приятели, чтобы прощаться.
- Напротив. Мы хорошо подружились за это время.
- Какое время? - не понял Саталин.
- То, которое мы вместе провели на земле.
- Но вы здесь без году неделя.
- Тем более будьте внимательнее к своему гостю, - душевно проговорил Альбион.
- И что  же такое важное вы хотите мне сообщить? – спросил нетерпеливо первый министр.
- Только то, что земля вертится не в ту сторону.
- Этот закон не я устанавливал.
- Все в воле человека. Хотя я ни во что не вмешиваюсь. На земле - люди, и они все будут решать. Народ знает истину. Только жаль, что нет другого способа, кроме стихийного, чтобы ее отстоять.
Альбион грустно усмехнулся и исчез. Разговор получился коротким.
"Да и так лучше, - подумал Саталин. - Пусть отправляется в свой вечный мир".
У него камень упал с плеч. Духи не должны вмешиваться в дела Земли. Историю призваны творить те, кто появился из чрева матери и вскормлен соками земных растений.

Эра в своей келье стояла перед серебряным зеркалом и расчесывала волосы. Она была в длинной белой рубашке до самого пола, как грешница перед покаянием. Тихо приблизившись к женщине, Альбион сказал:
- Прощай Эра, я отправляюсь в вечность.
- Ты оставляешь меня в самое тяжелое время.
- Я отправляюсь к Создателю. Ведь он сотворил эту землю. Он единственный, кто имеет право вмешиваться в судьбы землян.
- Ты думаешь, он вернет мне свободу?
- Я верю в высшую справедливость.
Эра повернулась и поцеловала Альбиона в лоб.
- Я очень благодарна тебе, Альбион.
- За что?
- Ты свел меня с Петром.
- Да ведь ты с ним целую вечность знакома.
- Я знаю, ты сделал это в глубокой тайне. Но все равно, ты сделал меня самой счастливой.
Альбион засмеялся:
- Да, заключить себя в монастырь - это безмерное счастье!
- Ты все понимаешь, Альбион. Как жалко, что на земле люди еще долго будут доходить до твоего вселенского сознания.
- Я сейчас исчезну, а ты останешься здесь одна. Разве тебе не тяжело переносить заключение?
- Я верю в тебя, Альбион, больше, чем в бога. Ты сделаешь все, чтобы освободить меня.
- Если бы это было в моей воле.
Альбион погладил Эру по голове, как маленькую девочку.
- Я сейчас отправлюсь к Петру. Ты хочешь что-нибудь передать ему.
- Скажи Пете, что я думаю о нем каждую минуту.
- Я не знаю, что такое земная любовь, но должно быть, это очень красиво.
Поцеловав Эре на прощание руку, Альбион растворился.
В следующее мгновение он уже был в Красной башне. Только при великих вождях народа людей оставляли среди голых стен. Ни кровати, ни стола - одно только маленькое окошечко высоко под потолком. Петр сидел в углу, отверженный всем миром.
- Ты меня видишь? - спросил его Альбион.
- Ты сияешь, словно фосфорный, - ответил Петр.
- Плохо все получилось, - опять взял слово пришелец. - Не нужно было превращать жизнь в сказку.
- Ты, Альбион, сделал все как нужно. История все поставит на свои места. На земле много людей страдает по прихоти тиранов. Но они себя таковыми не считают. Власть над людьми - это такая одержимая болезнь.
- А если тебя сделают правителем Земли?
- Я дам всем свободу. Распущу министров. И впредь тем, кто стремиться к власти, я назначу самую мизерную зарплату. А простому народу я потребую самую огромную компенсацию за твой труд.
- Я передам, Петр, твои слова, вселенскому совету.
Альбион созерцал человека лишенного свободы в темном углу камеры, и ему казалось это непостижимым. Неужели Саталин сейчас совершенно спокойно спит, отправив своего ближнего на мучения?! Ведь это же ужасная совесть. Такой совести не должно быть ни у кого и никогда.
С этой мыслью Альбион уже кружил во вселенной. Ему хотелось только одного понять, какая сила рождает такое духовное уродство в душе человека? Неужели Сатана не равнодушен ко всякой планете-пылинке, на которой зародилась жизнь?

Начиналось первенство мира по футболу. Стотысячный стадион не мог вместить всех желающих.
Все министры, и даже сам вождь присутствовали во время этого главного зрелища десятилетия. Играла сборная мира против великого Китая.
 Игра шла на равных. У сборной мира лучшие игроки, а у сборной Китая – непробиваемые ворота. Невидимая китайская стена защищала их. Игроку, вошедшему во вратарскую зону, тут же показывалась красная карточка. Стену никому не разрешалось трогать руками. Китайцы играли без вратаря. Их желтые игроки толпились в центре поля. После ударов по воротам китайцев, мяч отскакивал от невидимой стены и летел в зону соперников. Народные игроки идеального мира с иероглифами на майках устремились к воротам всего мира и пытались забивать гол, но играли они так плохо, что их мячи летели куда угодно, только не в цель.
Счет оставался ноль-ноль. Как и полагается в идеальном мире. И вот за одну минуту до окончания матча, китаец грубо схватил за руку нападающего сборной мира и помешал ему нанести решающий удар. Китайские судьи сделали вид, что ничего не произошло. Разгневанные болельщики начали свистеть. Затем поднялся невообразимый вой толпы. Вождь и министр поспешили ретироваться со стадиона подземными ходами. 
Надвигалась буря, гром и молния. Толпа ревела и ломала ногами сиденья!
- Китай на мыло! Китай на мыло!
Казалось, что вот-вот идеальный мир рухнет, и ничего от него не останется.
И вдруг до будки комментатора добрался бывший министр культуры Идеалов и закричал:
- Диогена сюда! Пусть Диоген рассудит!
- Бочку его сюда! – подхватил народ. – Заполним бочку красным вином. Да здравствует мудрость!
Толпа, обретя цель, перестала ломать сиденья стадиона и бурным морем ринулась к болоту. Все лягушки и все пиявки были растоптаны. Самого бедного Диогена, как пушинку подхватили на руки и понесли в столицу. А его бочку катил весь народ. Свергнув памятник Мао Цзэдуну, на его место водрузили бочку.
Следующим шагом было опустошение всех винно-водочных магазинов. Народ добрался до своего желанного лекарства. Душа народа, получив свою заветную микстуру, повеселела.
Всюду слышались песни и великое братание:
- Ты меня любишь? Ну, тогда пей! Пей за меня! Пей за нашу землю! И за всех святых!
 И все пили! Пили за великое единение! Ничем не усмиришь народ – только Благим зеленым Змием. Змий был единственным спасителем народа!

Саталин не на шутку растерялся. Таких беспорядков не было уже больше века.
Что было делать? Собирать министров? Но с ними кашу не сваришь. Хусян и Сянху – министры промышленности взаимно поддерживают друг друга. Ты – мне, я – тебе! Из всего, даже из беспорядков, они извлекут себе выгоду. Обратиться к всенародному писателю Хехеюмину? Но он уже 20 лет как закрылся на даче и живет своей жизнью. Его книги «Слава вождю», «Гений Саталина», «Идеал для народа» известны всему миру. Они включены в обязательную программу каждой школы, но теперь Саталин сомневался, что народ читает своих писателей. Но люди даже не помнили имя своего вождя.
Dingtianlidi–Исполинский управлял всем миром. Был его символом. Золотыми иероглифами на всех важных зданиях было написано имя вождя. Но кто теперь умеет читать иероглифами? Да и сам вождь сильно постарел. А остальные министры? Они сидят в своих кабинетах и учат подчиненных.
- Надо делать  shi.
- Что делать? – переспрашивали подчиненные.
- Ах, вы, желторотики. Вам непонятны цели великих людей. Shi – это вся жизнь ради карьеры. На правой руке у всех крупных чиновников был выгравирован иероглиф shi, означавший: « я один хочу править землей».
 В отчаянии Саталин уже подумывал вызвать министра обороны Пинпона, но слишком уставший за ночь, задремал в кресле. И ему снился странный сон. Что же это такое, гибнут тысячи людей. На краю света мрут от голода жители идеального мира. Миллионы поселяют в специальные лагеря. Идет война, в которой сыновья убивают отцов.
Саталин задрожал и проснулся. Сон был таким явным, словно он видел его на экране.
«Что это такое? Где мой идеал? Где мой прекрасный мир?» - Саталин шагал по кабинету и пытался понять, что с ним происходит.
Все его великие стремления теперь казались безнадежными. Но все же какая-то смутная надежда жила. В чем она? На что можно опереться человеку в трудную минуту? На нечто доброе. Но как найти добро, когда в душе буря? Я ведь тоже человек. Я тоже могу ошибаться. Но во мне всегда было великое чувство, а где оно у простого народа? Люди живут, как живут. Кто им судья? Кто их научит жить? И мне одному приходилось оберегать от войн, глобальных экономических катастроф весь мир.
И что же народ так безумно, так стихийно начинает восставать?
Кабинет Саталина закружился. Первый министр почувствовал, что он сейчас потеряет равновесие и грохнется на ковер. Но к его удивлению стены исчезли, и засверкали звезды. Вокруг только одни звезды – и нигде во всем космическом пространстве ни одной планеты, на которой могли бы жить люди.
Что это – продолжение сна? Но дух Саталина не кружил на месте, он куда-то летел. Он уже видел впереди черный дым и огромную раскрытую пасть какого-то гигантского чудовища. Неужели я сейчас окажусь в его глотке? Неужели это и есть ад? Когда он приближался, все сильнее становился слышен страшный вой – точно миллиарды грешников тянули какую-то заунывную песню. Огонь, к которому Саталин приблизился, не тронул его. Оказавшись в пасти небесного чудовища, Саталин увидел, что он находится в огромном фойе. Стены его были изрисованы сценами из кругов ада Данте. Куда ни брось взгляд, всюду мучения грешников.
Саталин подошел к широко раскрытым черным воротам – и увидел, что находится на какой-то сцене, возле широкого стола. Кто-то в черном костюме подбежал и пододвинул ему стул.
- Присаживайтесь, присаживайтесь. В ногах правды нет.
Саталин присел и увидел себя в огромном зеркале. Справа от него сидел Сатана, а по другую руку Сатаны – Сталин.
Заиграл гимн Идеального Ада. Все встали. Сатана высокий, с лысиной, с огромными рогами выпятил грудь вперед. Он  был в черном смокинге, вместо пуговиц золотые черепа. Наконец, все утихло, и заседание началось. Саталин видел, что в зале сидели все какие-то важные люди. Он там разглядел в первых рядах и Гитлера, и Наполеона, в ложах - много распутных женщин в окружении Маркиза де Сада, Нострадамуса в окружении цыганок, чуть дальше Нерона в объятиях жриц.
«Что же это за такое собрание?» - не понимал Саталин. Но через несколько минут все выяснилось.
- Мои поздравления! – проговорил Сатана в микрофон,  и его голос разнесся по всем уголкам вселенной. – Жизненные страсти всегда торжествуют. Сейчас на земле царит Хаос. Мы надеялись, что прольется много крови, и наш гениально завывающий хор грешников пополнят новые ряды. Нас никогда не будет мало, нас большинство.
Сатана кончил. Слово предоставлялось Сталину.
- Я предлагаю товарищи переименовать Землю, и назвать ее Соловки, - точно гимн прозвучал  его грузинский акцент. - Народ будет трудиться в лагерях на благо великих идей.
Зал громко зааплодировал.
- Ваше слово, Саталин, - повернул Сатана голову в его сторону.
Саталин встал. Он знал, что на него сейчас все смотрят. И от его слов зависит судьба Земли.
- Простите, я, кажется, схожу с ума,  - проговорил он, чувствуя, как дрожат его губы.
- Что - о-о-о?
Весь зал зашевелился и зашипел. Отовсюду слышались голоса.
- Сильные люди  с ума не сходят!
- Вы – правитель Земли! Старый вождь только что отдал концы! Завтра вы его с почестями отправите в наш великий Ад.
- Помните! Помните, что такое сила дьявольского духа. Она может все!
Какие-то голые девицы в ложах кричали:
- Саталин! Мы тебя любим! Ты сегодня наш   кумир!
И посылали ему воздушные поцелуи.
«Ах, какой я здесь уважаемый в Аду», - подумал Саталин. – Вождь умер. Теперь пришло мое время. И все, что мне нужно сделать, это переименовать Землю. Назвать ее по-другому. А Соловки ведь красивее. Венера, Юпитер, Сатурн и Соловки! Превратить планету в ад, и создать идеал для избранных. Ведь все, все во власти одного великого человека.
Зал ликовал. Все кричали:
- Ура Сталин, Саталин, Сатана! Да здравствует великое да погибнет низкое!
И вдруг гигантские пушки начали выстреливать звезды в пустое небо. Звезды загорались и победоносно сверкали во вселенной. «Салют всему высшему, и долой все низкое», - таков был девиз всемогущего Ада.
Саталин открыл глаза и увидел, что он находится в своем кабинете – в своем любимом кресле.
«Болен ли я что ли? Не позвать ли мне врача? Что это за адские фантасмагории вертятся вокруг меня?»
 Сталин, Саталин, Сатана, Соловки… Кто все это выдумал? Неужели все это история? И что же эта судьбоносная госпожа хочет от меня? Неужели сам Сатана вручает мне ключи от Земли? Осталось протянуть руку и взять.
Вошел Ищейкин. Губы его криво улыбались. В бегающих глазах какая-то надежда.
- Чего тебе?
- Назначьте меня министром юстиции.
- Какая тебя муха укусила? Я таких назначений не даю.
- Сегодня не даете. А завтра вся власть перейдет в ваши руки.
- Что ты болтаешь!?
- Вождь умер. Теперь пришло ваше время.
- Вождь умер? Так он и вправду умер?
- Врачи утверждают, что никакие силы земные его не воскресят.
- Значит, умер… Ступай! И закрой поплотнее дверь. Ты видишь, я отдыхаю.
«Господи, был ли это сон или не сон? А может, мне и Ищейкин сейчас привиделся? Может это был призрак?»
Саталину в эти минуты захотелось с кем-то поговорить. Был только один человек, от общения с которым на душе становилось всегда светлее, это  министр благополучия Санжен – терпеливый, молчаливый и  всегда со светящийся улыбкой.
Санжен отвечал за церкви, он отвечал за нищих, обездоленных, отверженных. Отвечал за Клина, Селена, Павла  и Петра, отвечал за искусство, за всех гениев и всякое свободомыслие.
Его ругали и порицали за все, что только было в мире. А он только улыбался лучезарной улыбкой – и с него все сходило «как с лебедя вода». Он был лебедем чистоты. Он никогда не надувался как гусак, не шипел втихомолку. Он все грехи мира брал на себя. Много карьеристов подкапывалось под его удобное кресло. Но его спасало только одно: беспредельная добродетель. Это был единственный человек, который ничего не хотел себе. Жил с женой и двумя детьми в трехкомнатной квартире. Ни золота, ни хрустальной посуды, ни шумных пиров. Так жили теперь миллиарды простых людей. Он их был ни на грош богаче. Его туго набитый министерский кошелек всегда был открыт страждущим. И потому ему и его семье к концу месяца слегка приходилось голодать.
- Мы терпим три дня – а они всю жизнь, - говорил он, улыбаясь жене.
Добродетель творилась в тайне. А коллеги-министры, видя его скромную жизнь, считали Санженя полнейшим жмотом. Какой теперь министр живет в трехкомнатной квартире! Зачем он собирает деньги и кладет в чулок! Ведь жизнь одна! Надо жить, радоваться, получать от жизни удовольствие.
Санжен получал удовольствие, наблюдая, как голодный человек, выходил из магазина с полной корзиной еды. Разве есть большая радость, чем осчастливить голодного? Даже если сам бог закрыл бы глаза на бедного человека, Санжен смотрел на радость бедняка широко открытыми глазами.
Все эти сведения о Санжене и многие другие сведения, Саталин получал от своих секретных служб.
«Все-таки  есть в этом человеке нечто идеальное», - подумал Саталин, вызвал Санженя и спросил:
- Что творится с народом? Ты министр благополучия. Ты должен знать!
Санжен, ослепив кабинет своей улыбкой, присев напротив Саталина в белое кресло, проговорил:
- Народ пирует. Вливает в бочку Диогена вино, а затем черпает из нее и по-христиански делятся друг с другом.
- Народ оповещен о смерти вождя?
- Вождя?
- Да, вождя.
Санжен сложил руки перед собой, словно хотел помолиться.
- Ах, царствие ему небесное! Народ решили не беспокоить. Но народ всегда все знает.
- Санжен! - Саталин вдруг наклонился к министру благополучия поближе. - Скажи мне, Санжен, как поведет себя народ, если я завтра объявлю себя вождем?
Санжен смотрел прямо в глаза. Взгляд чистый, полный участия.
- Народу нужен вождь.
- Ну, говори, говори же дальше!
- Люди сильно портятся, когда ни во что не верят. Им нужен идеал.
- Так значит, я им нужен?
- Идеал, который бы их спас. У вас в психушке сидит человек с таким же сильным духом, как у Христа. Его надо освободить. И вернуть ему крест, который теперь валяется в канаве того шоссе, что проходит между больницей и монастырем.
- Где находится? - не понял Саталин.
- В канаве… Крест в канаве. По одну сторону монастырь, а по другую – больница, - спокойно пояснил Санжен.
- Санжен, скажи, а Бог есть?
- Есть.
- А Сатана?
- И Сатана есть! - ответил Санжен и улыбнулся.
- Чего вы улыбаетесь! Ведь это не смешно.
- Да я так, вспомнил что-то.
«Неужели он через какую-то высшую силу знает про мой сон?» - мелькнула лихорадочная мысль у Саталина. Направив свой тяжелый взгляд на министра благополучия, он проговорил:
- Санжен. Ты святой министр. Хочешь, я тебя сделаю первым? Я стану вождем, а ты моей правой рукой.
- Я на своем месте, Саталин. Ни снять меня с него невозможно, ни посадить обратно. Быть министром благополучия это призвание. Сам Бог назначает человека на этот пост.
- Санжен, а это правда, что всякая власть от Бога?
     - Добрая  от Бога, злая  от дьявола.
-  А моя?
- Мне кажется, Саталин, народ сострадательно к вам отнесется. Пройдет день-другой, и Бог все решит. Да помилует Бог людей.
Сказав эти слова, Санжен поднялся и пошел к выходу. И уже остановившись у дверей, он добавил:
- Вы утомились, Саталин. Примите снотворное. Пусть вам приснится рай и чистые глаза бога.


Есть нечто высшее, гуманное – отчего не пострадал ни один человек. Создатель материи это еще не Бог. Дух – вот явление бесконечно благое.
 Альбион никогда не шутил с таким понятием как Бог. С духом нельзя шутить, как нельзя шутить с невинностью, с извечной чистотой и праведностью.
Но комитет создателей – явление, явно не имеющее отношение к душе. Это был скорее всего технический центр, который лепил вселенную по своему усмотрению. Управление это занимало всю огромную как солнце планету. Проектировочное здание  возвышалось на 12 километров в высоту. Здесь были те, кто следил за благополучием планет.
Но Альбиона интересовал Создатель Земли. Его тесный и пыльный кабинет Альбион с трудом разыскал. Он вошел. Создатель лежал на столе верхней половиной, и сидел на стуле - нижней. Возле перевернутой винной бутылки покоилось его лицо. Щека прижатая к столу была залита вином. Белые одежды – в красных пятнах.
Альбион приблизился и расшевелил горе-создателя.
- Ты что  здесь дрыхнешь? Ты не видишь, что на земле творится?
- Чего? Чего тебе надо? – пробурчал спящий, приподняв голову.
- Ты создал Землю или не ты?
- Ну, я.
- Тогда почему не помогаешь людям?
- Каким еще людям? Там никого кроме хвостатых обезьян нет.
- Там 20 миллиардов людей.
- Откуда? Откуда они там взялись?
Создатель поднял на минуту голову, повертел глазами.
- А ты кто?
- Исследователь.
- Ну и ступай исследовать!
Создатель лизнул языком со стола разлитое вино, улыбнулся сам себе и, опять прильнув щекой к столу, стал храпеть.
От него теперь ничего не добьешься. Альбиону пришлось обратиться во вселенскую поликлинику. Он просунул голову в окошко регистратуры.
- У вас что, нет специалиста, который бы занимался лечением людей?
- Каких?
- Землян.
Женщина в белом халатике порылась в карточках.
- Обратитесь в 666 кабинет, - сухо ответила она.
- Куда?
- К Сатане.
Альбион остолбенел. Так вот кто главный земной терапевт. Неприятная, конечно, личность. Но делать нечего, придется поговорить.
К Сатане были чертовски длинные очереди. И мало того, все, кто смиренно ожидал на стульях – имели маленькие золотистые рожки на лбу. У всех пациентов были кислые мины – точно не давал покоя зуб мудрости, или, точнее чертов клык.
Альбион вошел в кабинет. Сатана выписывал лекарство какой-то старухе, которая помахивала хвостом и строила главному доктору Земли глазки.
- Ох, я такая, такая неспокойная! Никто меня за 70 лет не успокоил. Там не мужчины – а одни мешки с фасолью. Выпишите, выпишите мне лекарство от  старости. Только мне не нужна вторая молодость! Мне нужна первая!
Старуха была накрашена до сатанинского уродства; семь пластов крема были наложены на щеки, глаза подмазаны сажей, а крючковатый нос усыпан перламутром.
- Я вам, красавица, -  сказал Сатана, - выписал путевку на Канарские острова, в поселок Очаровательные ведьмы. За два месяца вы обретете там девственную невинность.
- О, дайте, дайте расцеловать ваши ручки! Какой благородный Сатана правит бал на Земле. Нет, я просто восхищена! Просто восхищена!
Сатана перевел глаза на Альбиона.
- Вам что нужно, управление банком или золотые прииски? – спросил властитель всех сокровищ земли, осмотрев роскошный костюм посетителя.
- Мне нужно хлеба для бедных!
Сатана присмотрелся.
- Вы из Красного Креста?
- Нет, я из идеальных миров.
- Хлеб – это такой примитив.
Сатана откинулся на спинку кресла, положил обе ноги на стол, и словно исчез. Остались лишь его острые туфли.
- Я даю всем хлеба и зрелищ уже несколько тысячелетий! Ради этого я граблю вселенную! А скажите, какая мне за это благодарность? Поставлен ли памятник хоть на одной площади Сатане с рогами? Создают ли люди мои храмы, и верят ли в меня так же самозабвенно, как верят в Бога! А ведь я дарю людям массу удовольствий: тысячи сортов табака и вин! Я дарю людям иллюзию счастья каждый день! И никто, никто не сказал ясно и искренне: да здравствует Сатана!
- Я знал, какую песню вы заведете. Я ничего другого не ожидал. Но меня интересует такой вопрос: как появились люди на Земле? Какой бесовский рок их туда забросил?
- Все это очень просто – как чихнуть в пустоту. Космический ветер разносит разные сорняки по вселенной. Человек – это мыслящий сорняк! Этот паразит разросся по всей Земле, заглушив многие другие виды растений и животных. Только атомной бомбой можно его вытравить. Но скажу прямо: жалко цветов, они ни в чем не виноваты; мне до сих пор поставляют с земли крапиву, чертополох и шипы розы лучшее лечение от всякой хандры.
- Тогда ответьте мне еще на один вопрос: от чего спился Создатель?
Сатана хихикнул.
- Это не по моей части. Пьянство – это лекарство от такой заразной болезни, как человеколюбие. О, сколько натворили эти гуманисты! Сколько людей голодом  сморили! И все от мысли равенства и братства!
- Ну, вы ушли в сторону.
- Ты загляни опять к Создателю. Он проспался и пытается теперь чего-то там, на Земле, человеческого творить. Спасает всех, кого может от пьянства!
Альбион поблагодарил. Сатана дымил сигаретой как паровоз. Каблуки его туфлей загорелись красными огоньками: что означало конец приема.
- Только этот Создатель, клянусь всеми болотными заводями земли, профан безрогий. Он ничего не понимает в человеке! В его дьявольской психологии! На той неделе, на божественном совете, он потребовал, чтобы на земле не показывали триллеров и боевиков. Ха-ха-ха-ха! До чего наивное желание! А хлеба… я вам еще хоть сто по сто закромов пришлю… и зрелищ – для всех амфитеатров хватит. А для чего еще живет человек? Как не наслаждаться до светопомрачения?
- Еще раз благодарен! – кивнул Альбион, остановившись у двери. - Вы проявляете истинную заботу о людях.
И только за порогом Альбион подумал: «Только цена велика – миллионы детей гибнут оттого, что взрослые погрузились в сатанинские радости жизни. Да, цена велика, и Сатана знает, чем брать плату».
Создатель и вправду теперь был абсолютно трезв. На лице его застыла виноватая улыбка.
- Да, к стыду своему, я создал и Небо, и Землю, - говорил Создатель на следующий день, когда Альбион к нему заглянул. - Но что можно было придумать на Небе?  Небо пустым не сделаешь. Оставалось засветить на нем множество огоньков. Воображение у людей большое. Эти маленькие огоньки они приняли за гигантские звезды. А их собственную Землю, в таком случае, следует рассматривать, как пылинку среди них.
Теперь Создатель был  по-небесному красив. Длинные светлые волосы. Румяные щеки. Голубые, как небо, глаза.
- Хватит тебе сидеть в своей комнате. На дворе весна, - проговорил Альбион, обняв Создателя, точно он был его близким другом.
- Да, и вправду, что-то я слишком погрузился в собственную душу. А там бочка бездонная, да еще с вином. Я как напьюсь, то никого не узнаю, даже родную мать. вот ты не пьёшь, Альбион, всегда обо всех беспокоишься. Одни падают, а другие должны им помогать. Что такое наша Вселенная – сует сует. И все же хорошо жить вечно! Ты вечен! И я! И люди будут когда-то вечными. Разве сама жизнь не рай? Нет, ты как хочешь, а я больше всего ценю то, что мы существуем и будем существовать. Ну, а люди? Что люди?  Им еще надо умереть, чтобы вернуться в жизнь вечную.
Они прогуливались с Создателем среди леса гигантских ромашек. Он был в коротких штанах и шел среди зарослей, высоко поднимая ноги. Цветы тянулись к куполу неба и благоухали на всю вселенную. Жалко, что до Земли не доходят эти ароматы – люди бы почувствовали себя на седьмом небе от этих запахов.
- Ты не сердись на меня, Альбион. Запои у меня бывают сильные  - это истина, но ведь я человечен! Ведь от того и пью, что не могу смотреть, как люди мучаются. Сатане что: у него, куда не глянь, золотые прииски. А я что могу дать людям, кроме утешения? Ведь я не Бог. Не я создал дух. Нам создателям не дотянуться до его благости! Бог – это дух чистейшей пробы. Я говорю человеку: «Бог, - не забывай это чувство, - он все видит». И табличку на дверях каждого храма прибил. Но что же с душами людей сделаешь. Сатана всесилен. Он раздает удовольствия. А от них отказаться почти невозможно. Мне стыдно. Но даже я им время от времени подвержен.
Райские птицы пели на каждой ромашке. Бабочки порхали прямо перед носом Создателя. Блаженные белоснежные овечки щипали мягкую прозрачно-зеленую травку.
«Эх, дышать бы да дышать этим райским воздухом», - подумал Альбион.
- Правильно, - прочитал мысли Создатель. – вдыхай райские ароматы – и не опускайся на эту грешную Землю. Чего зря людей тревожить! Пусть живут, как умеют.
- Это что, повеление? – усмехнулся Альбион.
- А хоть бы и повеление! Живут они, как умеют! Им самим выбирать: дружить с Сатаной или с Идеалом.
- Потерял ты совсем свой благой вид, - вздохнул Альбион. – Ты молод еще да привлекателен. На Земле женщины бы в тебя влюблялись. Ведь ты для них как Бог. Они ведь во всяких тонкостях не разбираются.
- Ай, - махнул рукой Создатель, - мягко стелешь да жестко спать. Совесть не позволяет мне земным женщинам в глаза смотреть! Забота о детях, о доме, о пьяных мужьях. Ах, давай больше не говорить про эту Землю. Живи спокойно, вдыхай эти пьянящие ароматы рая. Что нам еще надо!

Генерал умер, но для народа он не мог умереть. И пышные похороны никто не собирался устраивать. Министры, зная тайное желание вождя, решили отправить его в космос. Пусть повелевает вселенной – а править землей будут ныне здравствующие.
Народу было объявлено: бог взял генерала на повышение, и объявили день торжественной церемонии. Народ всегда повторяет то, что слышит своими ушами. Многочисленные толпы облепили космодром кольцом в радиусе пять километров от запускаемого корабля. Никто и не мечтал увидеть, как  генерал помашет им рукой: но все своими глазами хотели увидеть чудо – летящую ракету в резиденцию самого Бога. И все ждали знамений. Но ракета взлетела, и просто скрылась в небе. Зато поздно вечером, когда потемнело небо, столица устроила красочные фейерверки. Водку продавали по одной копейке, а закуску по юаню. Под каждым кустом лежали  пьяные от счастья люди. Вагоны выпитых до дна бутылок отправляли обратно на спирто-водочные заводы. Произошло что-то великое. На следующий день прибыли цистерны с рассолом – и опохмеляющиеся, членораздельно поздравляя друг друга с наступившей новой эрой, пытались судачить о том, какой рай теперь наступит не Земле.
И вдруг рупор на площади произнес имя нового вождя: Саталин. «Кто? – спрашивали люди, у которых в головах все еще звенело. – Кто будет нашим вождем – Сталин? Нет, да говорят тебе Сатанин. Какой Сатанин? Как какой? Сатана! Не понятно, что ли?»
Все насторожились и забыли про рай. Бросились в винные магазины – но там было пусто. «Ах, братцы, что-то здесь нечисто – лепетал народ, расходясь по домам. - А то и вправду нечистая сила спустилась на нашу грешную землю».

 Начался вселенский Совет Создателей. Небесный зал был переполнен творцами. О, сколько их во вселенной! У каждой планеты свой создатель – а планет миллиарды.
Альбион занимал почетное место в первом ряду. Нет, он сам не создал ни  одной планеты, но его ценили как великого гуманиста. «Планеты – это не пылинки, а живая жизнь», - повторял он. Творцы планет  грустно улыбались: «Эта жизнь часто забывает о высших законах». Каждый знал это по опыту своей собственной планеты. У каждого создателя свои заботы, и неужели они все должны обращать внимание на какую-то Землю.
Но Альбион, когда пришло его время выступать, вышел на трибуну и  изложил все, что считал нужным. Его внимательно выслушали. Затем его информацию запустили во  вселенскую машину. И получили ясный ответ: правителем Земли должен стать Петр Болванкин. А что решено на небесах, то становится неписаным законом на Земле. А Саталин? Что делать с ним? Решение простое! Взять его душу на небо, и пусть, как и другие небожители, сам себе вылепит планету по своему вкусу. Пусть ей управляет с небес.
Быть Создателем планеты – разве это на мечта всех политических деятелей, которые правили Землей? Небесная печать была поставлена. Земля спасена! Альбиону можно было забыть о ней! И исследовать другие планеты.  Но случилось так, что душа его полюбила этот голубой шарик. И ему  захотелось опять вернуться в объятия его атмосферы. И прожить среди людей еще один век.

 Три дня и три ночи не появлялось солнце. Люди затаились в домах и ожидали конца света. Каким же он будет? Разверзнутся ли небеса, и на Землю хлынет армия ангелов. А может, сам Бог на троне спустился к людям, и будет судить и живых, и полуживых, и пьяных, и трезвых. 
Ах, это полная неизвестность. Хоть как-нибудь подсмотреть эту вечность! Хотя бы в самую узкую щелочку! Но к удивлению людей, затмение прошло, и появилось обыкновенное солнце.
Альбион тоже не верил в конец света. Он вернулся на землю в гостиницу «Англетер» и болтал со своим вторым я. А может быть, и с самим собой.
Хотя, если вглядеться в человека, то живет ли в нем одна-единственная душа или целый мир его собственной души? Ведь артисты играют множество ролей, а писатели разговаривают с сотнями своих героев. И откуда они берутся, как не из собственной души?
- Я не думаю, что высшая сила остановит процесс и скажет человечеству: « А теперь  я вас буду судить, и живые станут как мертвые, и этому последнему поколению  не дадут полной возможности исправить грехи», - говорил Альбион  второму я. – Живые смешаются с мертвыми.  А может быть, Бог убьет всех живых? В одну минуту! Убить людей просто. Не дать солнца, воды, тепла, воздуха. Но зачем?  Всевышний не изменит  своего плана,  он дождется, когда последнее поколение людей придет ко Всеобщей любви. Ведь этого он хочет? Или он испытывает души на чистоту? Отдельные души? Тогда всякий может не вправе думать о других душах, а только о своей. Пусть другие грешат. А я буду носить свои мысли о чистоте глубоко в тайне. Никто не узнает. Я один буду счастлив! Я один втайне буду чистым. Я не буду ничего делать противного Богу. Не думать о зле. Не говорить о нем. Я стану, как камень, когда ко мне пороки мира. Меня унизят, я погибну от их клеветы. Но я был чист душой! И Бог скажет: «Ты не грешил! Но ты жил только для себя, для своей души! Ах, человек, человек, неужели твоя прекрасная душа   погибнет  и уже конец света наступил?»
- Так что же это, как не конец света?
- Я думаю, в нашу жизнь вмешалась высшая воля.
- Ты думаешь, людям невидимо помогают эти люди в голубом – так называемые ангелы?
-   Нет, ангелы - это просто духи, такие как мы. Только сознание их намного яснее, чем наше – они глубже понимают суть добра и самих себя. Мы помогаем Создателям. А они самому Богу.

Сатана день и ночь всматривался в свои небесные мониторы, следя за Землей. Он связался с Альбионом по небесной связи:
- Где ты пропадаешь? – спросил он гневно в трубку.
- Да не сердись, я исследую твоих подопечных.
- Ты на Земле?
- А то где же?
- А я думаю, кто мне там продолжает всю воду мутить. Ты знаешь, что я там тайно. Там обо мне только догадываются, и никто меня не видел.
- О, тут почти все знают о тебе. Храмы Красному Сатане со звездами возвышаются в каждом городе.
- Выражайся точнее: не знают, а догадываются. Только догадываются. А это мне и надо. Они всегда должны чувствовать своего благодетеля. А ты давай, сматывай оттуда свои удочки. Не нарушай мне естественного процесса.
- Слушаюсь и повинуюсь, - улыбнулся Альбион.
- Так ты один там, или вас двое? - вдруг спросил Сатана.
- Как и полагается. Я сам с собой. То есть с Альбионом.
- Лучше бы ты был без него! Двое вы там еще  больше делов натворите.
- Ты забыл, что душа моя может не только раздваиваться, но и удесятеряться. Если надо, я могу себя растиражировать в сотнях экземплярах.
- А, душу свою копируй сколько хочешь, - махнул рукой Сатана. – Помни, на Земле телесно ты должен быть в одном-единственном экземпляре.
Альбион видел Сатану очень ясно через свой маленький монитор на руке. Он сидел в огромном кабинете за компьютером, и все время в него всматривался! Туповатое, злое лицо! С такого именно земляне и рисуют чертей.

А на Земле все происходило так, как была решено на небесах. Саталин бесследно исчез. Из тюрем выпустили всех невинных людей, из больниц – всех здоровых, из монастырей – всех, кто не потерял любовь к земной жизни. Трезвым вернули историю, а пьяным - их утешительный напиток.  И люди, едва стоящие на ногах, всей своей пьяной душой молились Богу, и звали святого Петра. Им казалось, что земля трясется, и они кричали:
- Петя, спаси нас!
 Пьяненькие всхлипывали, хватаясь за талии берез, чтобы хоть как-то удержаться на ногах. А рядом с ними на поле жизни трезвые верующие  стояли на коленях и тоже кричали:
- Святой Петр! Позови нам Спасителя! – и падали ниц в черную землю.
И Петр им кричал в ответ:
- Спасаю! Сказкой спасаю! Мифом спасаю! Благой вестью! И живым Христом! Приди!
 И все в один голос: и пьяные, и трезвые отвечали:
- Аминь! Аминь! Приди!
А Христос, выпущенный из больницы, тащился со своим крестом по бескрайнему полю.
Крест был тяжел. Но никому  из людей не пришло в голову ему помочь.
Ибо тащить крест надо одному спасителю за всех. По-другому не бывает. И как бы долог и тяжел не был путь Спасителя, он никогда не сбросит его с плеч.
Затем, когда Христос скрылся из виду, взял слово Диоген, и сказал, что надо избавиться от всего лишнего. Сколько лишних стен в домах. Один этаж, одна большая зала, одна бочка для всех - и все живут идеально. И дом дешев, и труда меньше. 
- А не рухнет этот дом? – спрашивали его.
- Рухнет? Да ведь это идеальный дом. А сколько всего лишнего: машин, продавцов, банков. Лишняя армия и милиция, лишние суды и политики.  Честным людям не нужны паспорта, справки, документы. Мир идеальный и душа – вот и все, что надо человеку, которого я искал с фонарем.
Толпа радостно загудела, ибо была пьяна, а затем стала расходиться по домам.
Все чувствовали: Бог правит Землей – и то, что случится завтра, случится по его воле.
Люди уходили в свои дома, чтобы просто жить. Им неважно, о чем болтают мудрецы, важно, чтобы на Земле было счастье.

Кто мог предсказать, что Петр Болванкин со своей сказочной душой станет великим политическим деятелем, возлюбленным народом, а Клин станет признанным философом.
 Селен вновь оказался вместе с Кристиной. Теперь на месте монастыря и больницы создан романтический Дворец Любви.
Болванкин и Эра перебрались на бывшую дачу Генерала. Оттуда он отдавал мудрые приказы. В этой сказке каждый получил свое: свободные люди остались свободными людьми и обрели творческую свободу, чиновники получали достойное жалование, а промышленники давали этому миру необходимый товар.
  Верующие верили в своего бога по совести, а Бог истинный по-прежнему оставался благой тайной.
Альбион, наблюдая за Землей из своей гостиницы «Англетер», радовался, что планета Земля обрела свой ясный идеал. Каждый получил то, что хотел. Душа получила именно свой добрый прекрасный мир.


     Селену заказали украсить фресками храм Альбиона. Это была гигантская задача. Никто не сомневался, что Альбион невидимо живет в этом Храме и наблюдает за людьми.
Кристина вдохновляла своего возлюбленного.  И любовь творила чудеса.
Сцены:
Альбион  в саду,  наблюдает как Христос вытащил свой крест на дорогу, по которой едет вождь.
Альбион в монастыре разговаривает с Кристиной.
 Альбион посещает Петра в Красной башне.
Селеном было создано еще много других сцен из жизни этого божественного духа вселенной.
Селен и Кристина повенчались в храме Альбиона. Их одновременно венчало два священника – протестантский и католический.  В храме Альбиона все религии объединились. Каждый ходил на ту проповедь, которая ему была ближе всего по душе.
- Любимый, а ты напишешь картину «Вечная любовь?» – спросила Кристина своего мужа в первую же брачную ночь.
Но не успел Селен ответить, как в их комнате вспыхнул яркий свет. И множество мелких звезд на потолке высветили золотые буквы: «Да здравствует вечная любовь!»
Конечно же, это была невинная проделка Альбиона, которого, к сожалению, с тех пор уже никто из людей не видел.
Но двое влюбленных, став на своей брачной кровати на колени,  лицами друг к другу, такие же нагие, как Адам и Ева в раю, взяв друг друга за руки, проговорили: «О, божественный Альбион! Мы благодарим тебя за наше счастье! Возлюбленные! В мире нет случайностей.  И если вы сегодня одиноки, а завтра нашли свою вечную любовь, благодарите за все вечный дух добра, имя которому  Альбион. Во веки веков. Аминь!»

Я закончил свой рассказ о землянах. Да, я стал невидим и больше не вмешиваюсь в жизнь людей. Мое второе я гордится, что мне воздвигнут храм на Земле. Но мне-то все равно. Иногда  с Создателем мы играем в этом храме в шахматы. И Создатель всегда мне проигрывает. Почему? Да просто у него не получается сосредоточиться на чем-то самом главном. Ведь все фигурки на нашей доске вылеплены Селеном в образах людей. Белых и черных.  И доска наша черно-белая, круглая, как шар земной. И фигуры-то наши передвигаются сами. Все, что он нас зависит, чтобы не пострадало нечто самое главное – благородные короли, управляющие этим миром, созданные по образу и подобию Петра Болванкина.
Я прощаюсь уже навсегда.  И если вы будете читать те строки, которые я писал от своего лица, не почитайте их за святые. Я не Бог. Я просто вечный дух вселенной, случайно открывший для себя такую живую планету, как Земля. Я отнесся к ней с глубоким  состраданием. И если про меня помнить будут в ближайшие века, то значит, моя душа и душа людей слились воедино. И это мне очень приятно. Потому что на Земле я не долго. И скоро мой дух будет далеко он нее. Так далеко, что я, может быть, и навсегда забуду эту планету-пылинку. А душа моя останется. Она навсегда останется там, где творила что-то прекрасное.
Любящий всех вас Дух из самого белого, чистого, непорочного созвездия, имя которому  - Альбион.

Строгий атеист спросит: чем же Альбион помог реальным  людям двадцать первого века? Пожалуй, ничем. Он только описал историю их далекого будущего и оставил свою рукопись на Земле, которая каким-то чудом все-таки была напечатана.
Ну, а Гриша? Что можно сказать про скромного Гришу?  Можно было бы про него забыть и никогда не вспоминать, но его светлые небеса спасли этот мир. Без небес все было бы по-другому.
Гриша создал центр для поддержки всех душевных людей и лечит их небом. Люди любуются облаками, любуются звездами и с замиранием думают, что высшая правда смотрит на них с небес.
И что может быть прекраснее для души, чем вера во всевышнего Бога, Вседержителя!

Павел Разводовский