Смиренный старичок

Жил-был на свете смиренный старичок, жил не то чтобы плохо, не то, чтобы хорошо, а так. Как водится, было у него двое взрослых детей и несколько внуков. Всем в жизни смиренный старичок был доволен, только вот жутко хотел спасти свою душу и страшно боялся попасть в ад, поэтому соблюдал все обряды той церкви, здание которой виднелось из окна его спальни, постился, прилежно молился, жене не изменял и вообще был паинькой.

Желание спасти свою душу было настолько сильным, что все другие желания смиренного старичка были задвинуты куда-то глубоко в район печени, тщательно утрамбованы и лишены права голоса. Смиренный старичок как закончил в лохматые годы рядовой провинциальный институт, получил распределение, так и работал в той же должности до самой пенсии, на которую его провожали всем коллективом. Главная идея, которую он пронес через всю свою жизнь - не высовываться, быть как все, следовать за большинством и вообще как бы чего не вышло. В советские годы смиренный старичок строил коммунизм и прятал свою религиозность из тех же соображений – быть в толпе и быть толпой, поэтому очень обрадовался, когда стало можно не бояться и верить в Господа Бога в открытую.

Одежду смиренный старичок носил неброскую, практичную, донашивал её до порванных швов и треснувших подошв. Квартиру его семья получила по очереди, повезло, в квартире до сих пор стояла наборная мебель производства бывших стран соцлагеря, к стенам были прилеплены засаленные обои, на полу лежал затертый до дыр линолеум. Ел смиренный старичок, как правило, гречневую кашу, постный борщ, чай с плюшками и всякое такое прочее. Надо ли говорить, что с таким образом жизни он умудрялся почти что сводить концы с концами, ну разве что дети иногда помогали, в основном по большим праздникам. Жена его стала уже толстой, седой и морщинистой бабушкой в полинявшем цветастом халате, вечно гундосившей себе под нос причитания о несправедливом устройстве мира и своей несчастной судьбе. Но это всё было ничего, поскольку смиренный старичок долгими зимними вечерами уже представлял себя в раю в окружении пахучих цветов, белых облаков, божественной музыки и приятных собеседников в белых одеждах. И так ему нравились эти мечты, что смиренный старичок, прихлебывая чай с карамельками вприкуску, расплывался в блаженной улыбке, закрывал глаза и начинал мурлыкать себе под нос как заправская довольная и ленивая кошка.

Мысли о том, что его в рай не возьмут, у смиренного старичка не возникало, поскольку при таком образе его жизни это было бы, понятное дело, ужасной несправедливостью. Смиренный старичок и вовсе не представлял себе, что он будет делать, если его отправят в ад. Он не хотел признаваться даже самому себе в одной весьма неприятной и, несомненно, бесовской мысли, что в таком случае он пожелал бы истребить этот самый рай со всеми его обитателями, поскольку если сам смиренный старичок будет мучиться, то какой толк и смысл в этом рае?

Парадоксально, но за свое здоровье смиренный старичок тоже очень боялся, не курил, почти не пил, читал статьи в разных газетенках о всяких полезных для здоровья штуках. При этом смиренный старичок очень расстраивался, когда видел в разных газетах противоположные мнения, например, о полезности ежедневного употребления в пищу картошки с постным маслом, это ввергало его в ступор, из которого он выходил долго и мучительно. Каждый чих, каждый укол в боку заставлял его бледнеть, хвататься за термометр или фонендоскоп и ходить за женой, скуля и подвывая. Потом, понятное дело, всё проходило, и смиренный старичок вновь приходил в хорошее настроение до очередного головокружения или слабости в ногах.

Зима прошла, и, поскольку год был високосный, пришло время летней Олимпиады. Смиренный старичок от нечего делать смотрел, конечно, всякие там соревнования, но без особого интереса. Более того, ему были неприятны эти зазнавшиеся спортсмены, эти гордецы, которые перед выходом на площадку или на поле крестились и поднимали глаза к небу.
Чего они просили? Чтобы им дали ещё немного тщеславия? А когда им что-то удавалось, за что они благодарили? За ниспосланную им гордыню? Глупцы. Эти выскочки с перекошенными лицами, с горящими глазами наверняка попадут в ад, другого мнения и быть не может. Что там говорил преподобный Серафим Саровский: "Однако опасайтесь, ваше Боголюбие, чтобы не просить у Господа, в чем не будете иметь крайней нужды".

В этот вечер вместо аритмии и головной боли на смиренного старичка напала бессонница. Он ворочался с боку на бок на скрипучем диване, вздыхал, охал, пил валокордин, вспоминал молитвы, которые помогают заснуть, молитвы не вспоминались, а вспоминались лица буйно отмечающих победу спортсменов. Что-то было в них завораживающее, что-то не дающее заснуть, дьявольское, одним словом. Отчаяние на лицах проигравших, и, тем не менее, они находили в себе мужество подходить к победителям и пожимать им руки. Два часа ночи, если так пойдет и дальше, смиренный старичок не выспится, будет утром иметь бледный вид и плохое пищеварение. Но что делать? На все воля Господня, раз не получается заснуть, можно посмотреть телевизор. По телевизору шёл фильм «Андрей Рублёв», смиренный старичок включил его на сцене, когда Феофан Грек говорит Андрею:

«Чего мне каяться, ты и сам грешник великий поболе меня. Да, да, поболе. Я что, я червь ничтожный, с меня и спроса нет, а вот ты, ты что, за святые дела какие свой талант от Бога получил? В чем заслуга твоя? Я ведь знаю, Никон те третьего гонца прислал, просит тебя вернуться Троицу расписывать, а ты всех отослал, даже говорить не стал. Только Бог с ним с Никоном, ступай в Троицу, пиши, пиши и пиши. Ступай, не бери греха на душу, это грех искру божью отвергать. Ты что, в могилу хочешь свой талант забрать?»

Что-то после этих слов перевернулось внутри смиренного старичка. Внезапно он представил, что нет никаких футболистов и теннисистов,  это просто куклы на веревочках, которыми Господь Бог сам с собой играет в футбол или теннис. А Господь Бог не любит плохой футбол. И плохих футболистов тоже, как тех, например, которым болельщики до лампочки. Или тренеров, которые приезжают в другие страны бабло зашибать. Как говорил известный комментатор – «Такой хоккей нам не нужен». А хороший нужен. И вообще нужно всё яркое и неординарное. Нечто запоминающееся. Смиренный старичок может что-то предложить? Нет? А что ж так? Нет таланта? А он хотя бы пробовал? Тоже нет? А почему? Боялся? Чего боялся? Жить. Жить боялся, вот чего. Какая нелепость – так боялся умереть, что панически боялся жить.

Смиренный старичок задумался и понял, что великим футболистом он уже не станет. И первооткрывателем бозона Хиггса тоже. Даже великая любовь ему теперь не светит (хотя, конечно, ей все возраста покорны, но не в данном конкретном случае). Что же остается? Да ничего. Смиренный старичок встал, неспешно оделся и вышел на улицу. В промозглом ночном воздухе на столбах горели желтые фонари, их свет отражался бледными пятнами на сером асфальте. Смиренный старичок медленно полез вверх по самому высокому фонарю, удивляясь, откуда у него взялись на это силы. На самом верху он достал из кармана веревку (и откуда она там взялась?), завязал петлю, сунул туда свою голову и прыгнул вниз.

На следующее утро снующие мимо прохожие не спешили снимать со столба смиренного старичка, так как он болтал ногами где-то вверху и совсем им не мешал. Но на третий день смиренный старичок раздулся и стал плохо пахнуть. Прохожие стали возмущаться, вызвали наряд МЧС, приехала машина, и два человека в противогазах, страхуя друг друга, полезли наверх.

Среди зевак стояли двое солидных мужчин, внешним видом и одеждами напоминавших древних греков – на них были белые туники. Один из них спросил другого:
 - Бедон, можешь ли ты что-нибудь сказать по этому поводу?
- Да, Кедр, могу. Мы с тобой являемся свидетелями наставления – тот, кто прожил тухлую жизнь, в награду получит тухлую смерть.
- Ты, Бедон, как всегда, краток и лаконичен.
В этот самый момент верёвку перерезали, тело смиренного старичка шлепнулось на мостовую, лопнуло, и из него вылетели большие зелёные мухи.

…

Смиренный старичок вскрикнул, вскочил с дивана, несколько секунд ошалело озирался вокруг и неистово крестился. В комнате никого не было, за окном было темно, только телевизор продолжал работать. Чёрт побери этот кошмар. Смиренный старичок взял себя в руки, три раза чинно осенил себя крестным знамением, выключил телевизор, зачем-то три раза сплюнул через левое плечо, после чего лег обратно на диван досыпать остаток ночи.