Древо познания

               

Часть 1

Я стоял на балконе двенадцатого этажа и смотрел на Полярную звезду. Рядом стоял давний приятель и об ступеньку железной лестницы открывал бутылку пива.
- По этой лестнице можно забраться на крышу, она проходит через балконы нашего стояка,- сказал Гордей,- в следующий раз устроим пивной день под небом.
Я не слушал его.
- Разорви молчание отшельницы,- просил я у Полярной звезды, и она отвечала,- сними меня с неба, не могу прибывать в одиночестве.
- Я не сделаю этого. Два одиночества невыносимее одного.
В ответ на мои слова далёкое дыхание звезды в объятиях вечерней грусти долетело до меня. Наш диалог оборвал Гордей. Он протянул мне открытую бутылку, на её горлышке возвышалась белая шапочка пены. Сделав несколько глотков, я вернул бутылку обратно.
- И это всё на что ты способен,- упрекнул кореш. Он плеснул через край балкона живительную горечь ячменного хмеля, обтёр ладонью мокрое горлышко и присосался к посудине. Острый кадык над расстёгнутым воротником рубашки, словно запущенный механизм, равномерно поднимался и опускался. Через минуту рядом с батареей пустых бутылок на бетонный пол балкона встала ещё одна.
- Последнюю посудину я осушил за четыре глотка,- гордо произнёс приятель,- правда она была не полная, но всё равно это победа.
- «Самая большая победа — это признание собственного поражения»,- процитировал я кого-то из классиков.
- Опять ты с философией лезешь,- заворчал Гордей,- она сужает горизонты блаженного неведения.
Через стеклянную дверь общего балкона до нас доносился слабый гул снующего по этажам лифта. На площадке послышался шум открывающихся створок. Из кабины лифта вышла женщина и направилась к нам.
- Я не поняла, кто из вас поливает меня сверху как цветок? - раздался воинственный голос. Перед нами стояла особа средних лет. Откидывая тяжёлую прядь волос на затылок, она смотрела то на Гордея, то на меня. Её глаза сверкали как ночное небо в грозу.
- Это не мы. Это не я,- промямлил приятель.
- Это ты,- сказала женщина, обращаясь ко мне. От неожиданного вывода я сделал шаг назад и упёрся спиною в высокие перила балкона, за которыми начиналась пустота. Видя, что громы и молнии, обрушенные на меня, оказали устрашающее воздействие, незнакомка продолжила,- сейчас ты идёшь со мной, и я вручу тебе испорченную кофту. А завтра, постиранную и отглаженную, ты вернёшь её мне.
Женщина настолько была уверенна в себе, что спускаясь по ступенькам, она не оборачиваясь. Она не сомневалась, что я иду следом.
Испорченную кофту я принёс домой и бросил в угол. Свернувшись комочком, она, подобно обиженному котёнку, легла у дверей на полу.
- Дура,- подумал я,- отдала незнакомому человеку вещь и решила, что я её постираю и верну.
Наскоро, как Господь Землю, я сотворил себе бутерброды и сел ужинать у экрана телевизора. Голодный желудок неразборчив, поэтому хлеб с колбасой исчезал в моей утробе вместе кока-колой.
Следующий вечер прошёл без приключений. И тот вечер, который следует за ним — тоже. Проходя мимо кофты, превратившейся в пыльную тряпку, я с каждым разом был ближе и ближе к мысли, что надо спустить её в мусоропровод. Подойдя вплотную к моменту исполнения родившегося в глубине сознания предложения, я снял трубку зазвонившего телефона.
- Привет, это Гордей.
- Да, привет.
- Ты постирал кофту полоумной бабы?
Мне было стыдно, что я шёл за женщиной как ослик на поводке, я хотелось взять реванш над минутной трусостью.
- Я что похож на больного,- сказал я.
- Ты молодец,- похвалил меня приятель,- я сейчас возьму пиво и к тебе.
Через полчаса зазвонила дверь. Захлёбываясь в соловьиных трелях, она настаивала, чтобы её открыли. Откликаясь на требования, я повернул язычок замка и распахнул деревянную конструкцию, разделяющую меня и гостя. Передо мной стояла она, «полоумная баба». Не дожидаясь приглашения, она переступила порог и замерла, уперев руки в бока.
- Я чего-то не поняла, прошло два дня, а свою вещь я не получила?
На этот раз метательница молний не была столь грозной, она лишь хотела такой казаться. Об этом сообщал её голос. В проёме двери полутьма прихожей стёрла черты лица, оставив только стройное очертание силуэта.
- Где у тебя свет?- спросила женщина. Не дожидаясь ответа, она нащупала шнурок выключателя и с силой дёрнула его. Незваную гостью облила светом лампочка Ильича. Её окружали облупленная на потолке штукатурка, пузырящиеся на стенах обои. Под яркие лучи лампочки попала и скукожившаяся в пыльном углу кофта. Не задавая вопросов, женщина взяла своё сокровище.
- Идём,- сказала она и, словно ослик на верёвочке, я пошёл за нею.
В прошлый раз я стоял в коридоре и ждал, когда женщина переоденется и вынесет испорченную вещь. В этот раз всё было иначе. Пройдя два десятка ступенек вниз, я попал в другое измерение. Широкий коридор в стиле деревянного зодчества заканчивался ванной комнатой. Оставив меня один на один с тазиком и стиральным порошком, женщина ушла.
Ссутулившись над стиральной доской с мыльной водою и облокотившись на стиральную машину с электронной начинкой, я начал вспоминать тайны ремесла прачки.
- Какие успехи?- спросила хозяйка спустя час.
Провожая до обитых кожей дверей, и отпуская с Богом, эксплуататор сказала:- Завтра жду на глажку.
На следующий день под женским конвоем я снова был доставлен в хоромы. Со словами:- Гладь!- я получил утюг и гладильную доску. Осваивая игрушку с яркими лампочками и компьютером на ручке, мне казалось, что я быстрее разобрался бы в пульте управления космического корабля или летающей тарелки, чем в этом приспособление для глажки белья. Прожжённая на рукаве дыра стала результатом всех стараний.
- Прощай беззаботная жизнь,- думал я,- мне отсюда не выйти.
Достав из столешницы ножницы, я начал резать кофту. Я растягивал удовольствие, вырезая птичек и бабочек. Одну бабочку я посадил на кухонный шкаф, другую на пенал. На холодильник я посадил соловья.
За стараниями я не заметил, как на кухню вошла незнакомка. Она прижимала к себе два огромных бумажных пакета. Из одного торчала французская булку, бутылка рома, батон сервелата. Второй пакет казалось, сейчас лопнет, он был надут продуктами как резиновый шар воздухом.
Ник,- сказала она,- тебя так зовут друзья?- убирай свои рукоделия и накрывай на стол.
Голос, этот голос я уже слышал? Я хотел, что бы незнакомка сказала ещё несколько слов. Но женщина, положив на стол пакеты, вышла. Пробираясь на цыпочках, я открыл кухонную дверь и стал красться к уличной. Сложная комбинация дверных замков не поддавалась привычной логики.
- Меня зовут Лена, но мне больше нравится, когда зовут Элен,- прозвучало за спиной. Я узнал этот голос. Я повернулся и оказался в замешательстве: знакомый голос принадлежал другой женщине.
- Ты на стол накрыл,- спросила она.
- Накрыл,- соврал я, не соображая, что буду уличён.
- Приглашаю,- сказала Элен.
Доставая содержимое, раздутых щедростью Элен пакетов, я пытался понять, что происходит. В данном уравнении для начального класса что-то не состыковывалось. Женщина вела себя так, словно мы были закадычные приятели. Через полчаса я отдался полностью на волю обстоятельств. Я вливал в себя обжигающий горло ром и закусывал тонким ломтиком хлеба, утяжелённым внушительной горкой чёрной икры.
- Сейчас мы пойдём гулять по крышам,- на полном серьёзе сказала женщина.
- Не могу,- ответил я, посмотрев в окна, завешенные с улицы темнотой ночи.
- Почему?
- Потому, что у меня в глазах прыгают предметы. Потолок и пол поменялись местами. Холодильник, так вообще постоянно падает на меня. Я, кажется, пьян.
- А я?
- Что я?
- Я не прыгаю в твоих глазах?
Я протянул руку. Расставленные пальцы прошли рядом, не касаясь Элен.
Элен вскочила с места и потянула меня за собой:- Ничего страшного, пошли, для меня это важно.
Мы вышли на лестничную площадку. Лифт, уставший рыскать по этажам, дремал в бетонном колодце. Тёплый весенний ветерок, страдая от статуса невидимки, хлопал стеклянной дверью, ведущей на балкон. На улице, украшая звёздное небо приплюснутым профилем, за нами следил месяц. Ухватившись за железные перила, я взобрался на лестницу, ведущую на крышу. Элен подала руку, и я без труда притянул женщину к себе. Напарница в юбке и туфлях не сделала и шага, как тонкие шпильки каблуков провалились в металлические пластины ступеньки. Элен дёрнула ногой и высокий каблук, отскочив от подошвы, полетел вниз, ударяясь о металлическую конструкцию. Второй каблук мы отломали сами. Медленно поднимаясь по ступеням и держась за круглые перила, мы оказались на крыше. Плоская площадка многоэтажного дома ещё отдавала тепло, накопленное за день. Поднявшийся ветер гудел в ушах. Где-то рядом мяукали кошки. Элен сняла туфли и подошла к краю. Маленький бордюрчик отделял её от тёмного колодца двора.
- Тебе не страшно,- спросил я.
- Мне прекрасно,- сказала она и швырнула в темноту туфли.- Иди ко мне,- добавила женщина.
- Не могу, у меня крыша едет под ногами.
- Пустяки,- Элен схватила меня за рукав и потащила.
- Ты хочешь моей смерти,- сопротивлялся я.
- Если понадобится, то и смерти,- засмеялась Элен.
Подойдя к бордюру, я закрыл глаза. Мне казалось, что я лечу вниз вместе с домом. Я хотел взять за руку Элен, но она отошла в сторону, чтобы я не мог до неё дотянуться.
- Пойдём прыгать с крыши на крышу,- сказала она, входя в азарт мартовской ночи.
- Только под страхом расстрела,- сопротивлялся я.
- На, прогони страх,- сказала Элен и сунула в руку недопитую бутылку рома.
Обжигая горло, я осушил остатки огненной воды. Голова закружилась сильнее, а по венам побежал кураж.
- Идём прыгать,- согласился я,- только показывай где земля, где небо. Входя в тень чердачной надстройки, я наступил кому-то на хвост. С истеричным мяуканьем из-под ноги выскочил кот и пропал в узкой щели приколоченных к надстройке досок. Следом за ним в кромешную тьму чердака сиганула его подружка, затащенная на крышу зовом природы.
- Спаси и сохрани,- застряло в груди.
Угол соседнего дома упирался в угол нашей многоэтажки, но был на целый этаж ниже. «Раздумья делают нас трусами»,- я процитировал Шекспира и, сгруппировавшись, прыгнул.
- Теперь я,- крикнула Элен,- лови.
- Сумасшедшая,- крикнул я и расставил руки.
Всем телом она ударила мне в грудь и, свалившись на рубероид, мы покатились, пока не ударились о бордюр. Элен расшибла коленку, а я подвернул ногу и забил глаза пылью.
- Что случилось?- спросила Элен, останавливая платком на коленке кровь.
- Весенняя звезда, падая с неба, угодила в глаз.
- Не обманывай себя, это не звезда, это обычная соринка. Идти можешь?
Я попытался встать. Острая боль прошла по ноге. Элен села на рубероид, положила мою голову себе на колени.
Приплюснутый профиль месяца скрылся за дальним небоскрёбом. Огоньки ярких звёзд задул не стихающий ветер.
- Элен, зачем ты устроила эту прогулку?- спросил я, упираясь головой в её тёплый живот.
- Это нужно не мне, это нужно повести, которую я пишу.
- А причём тут я?
- Твой друг Гордей сказал, что ты пишешь рассказы. Ты должен мне помочь. Ты согласен?
- Согласен!
Элен, забыв, что моя голова лежит на её коленях, босиком, в разорванной юбке и с перевязанным коленом вскочила. На освещённой первыми лучами солнца крыше она, пританцовывая, закружила вокруг меня.
- Так это твою кофту я изрезал на птиц и бабочек?
- Мою.
- Но ведь...- не успел я задать вопрос, как Элен ответила:- Если женщина захочет, она за один день помолодеет на двадцать лет.





Часть 2

«Меланхолик примет за трагедию то, в чём сангвиник увидит лишь интересный инцидент, а флегматик — нечто, не заслуживающее внимание» - вспоминая выводы философа, я хотел изменить природу сущности. Но сангвиник из меня получался сомнительный, а флегматик — никудышный. Поэтому, лёжа с вывихнутой ногою на диване, меланхолик изучал облупленную штукатурку на потолке и висящую на одной петле дверцу платяного шкафа. Об Элен я старался не думать. После ночи проведённой на крыше я больше не видел её. Конечно, я был зол, но признаться в этом не решался. В открытое окно проникали чувственные оттенки майского вечера. Залетавший с улицы ветер поднимал параллельно полу шторы из грубой мешковины. В маленькую комнату постепенно начинали проникать тени от предметов. Читать надоело, мечтать наскучило, строить планы не было желания. Неожиданно ураганный ветер, влетев в окно, оборвал мысли. Неся первые капли дождя, он смёл со стола рукописи. Открыл толстую книгу и начал листать страницы. Потом опрокинул деревянный стул, раскорячившейся посередине комнаты. Вскочив с дивана, я допрыгал на одной ноге до окна. На улице уже отстукивая барабанную дробь по опустевшим мостовым, шёл весенний дождь. Казалось, что земля слилась с небом и только редкие зигзаги молний, отрываясь от чёрных туч, говорили о ложности гипотезы.
Подставляя лицо дождевым брызгам, я соединил створки окна и, упёршись лбом в крест оконной рамы, стал разглядывать залитый дождём двор.
Зазвонил телефон. Мембрана трубки виноватым голосом сказала:
- Это Элен. Ты ждал моего звонка?
Я готовился к запоздалому звонку и заранее знал ответ, но услышав знакомый голос, голова забыла выученный текст.
- Наше соглашение остаётся в силе? - продолжила она.
- Какое соглашение?
- Заключённое на крыше.
Хотелось сказать что-нибудь обидное и бросить трубку.
- Я иду к тебе,- сказала Элен.
Глядя на пластинку засохшей штукатурки, упавшей с потолка на диван и разлетевшейся на мелкие кусочки, я придумывал ей наказание:
- Я открою дверь, если ты будешь в туфлях на шпильке, в короткой юбке и без нижнего белья,- сказал и положил трубку.
Через пять минут тёмную комнату наполнили трели звонка. Перевернув ручкой вниз швабру и опираясь на неё, я допрыгал до прихожей и открыл дверь.
- Привет Ник,- в дверях стоял Гордей,- я принёс молоко и хлеб,- сказал он, потом добавил,- и ещё пиво.
- Заходи,- сказал я.
Поставив на место перевёрнутый стул, Гордей сел и открыл две бутылки пива. Одну протянул мне, другую, прижал к губам и поднял над головой, словно горнист собирающийся дудеть в горн. Содержимое бутылки, булькая в стеклянной ёмкости, Ниагарским водопадом залетело, в распахнутое настежь горло приятеля.
- К тебе полоумная не заходила,- ставя пустую посудину на пол, спросил Гордей.
- Какая полоумная?
- Ну та, которая заставила тебя свои шмотки стирать.
- Нет.
- Она на следующий день меня на улице встретила, о тебе расспрашивала: «где живёшь, как зовут, чем занимаешься».
- И ты ей сказал?- спросил я.
- Я был безмолвен как покойник в гробу.
Я посмотрел на приятеля. Темнота, опустившаяся на улицу и проникающая в закрытые стёкла окна, коснулась его лица и придала Гордею вид покойника.
- Ты кого-то ждёшь?- отреагировал приятель на звонок в дверь.
- Нет, не жду.
- Лежи, я открою,- Гордей вскочил со стула и побежал на звонок. По дороге он дёрнул за шнурок выключателя, и трех рожковая люстра скупо осветила пятачок комнаты одним уцелевшим в пьянках рожком. Из прихожей долетела короткая не разборчивая беседа. Уличная дверь захлопнулась и в комнату вошла блондинка с голубыми глазами. На ней были черные туфли на высокой шпильке, чёрная блуза и белая, до неприличия короткая, юбка.
- А вот и я,- сказала Элен.
На любителя живописи Джоконда не смогла бы произвести такого впечатления, какое на меня произвела вошедшая гостья.
- Ты меняешь возраст, цвет глаз и цвет волос как фея в сказке,- вырвалось из меня.
- Это принимать как комплимент или как упрёк?
- Как хочешь так принимай.
- Да не сердись, Ник,- Элен села рядом. Увидев швабру, перевёрнутую кверху ногами и подпирающую подоконник, гостья аккуратно одним пальчиком столкнула её на пол, - я работала над повестью. Я - рабыня. Её воля - закон.
- Элен, ты говоришь о повести как о живом человеке.
- Она и есть живой человек.
Я посмотрел Элен в глаза. Они были глубокой синевы моря. Казалось, что не хватает воздуха, чтобы вынырнуть из этой глубины, и она тащит на дно, не давая шансов на спасение.
- Тогда чем я обязан визиту.
- Нужна помощь.
- В чём?
- Я сама не знаю. Знаю только одно, что очень нужна.
Я посмотрел на загорелые ноги Элен, открытые почти до греховного места.
- А зачем этот фасон?
- Ты заказывал короткую юбку без нижнего белья.
- И как ты собираешься транспортировать калеку.
- Я куплю тебе костыли.
- Заманчиво. А со шваброй допрыгать не разрешается? Я к ней прирос.
Не отводя глаз от красивого лица, я видел внутреннюю борьбу. Недописанная повесть требовала от избалованной роскошью красавицы опуститься на ступеньку моей неустроенности. Чистый лист бумаги, подобно океану, может нести воображение творца, словно караблик, раздувая паруса. Но так же он превращается в мёртвую гладь. И тогда паруса на мачте безжизненно провисают, и ты сходишь с ума от собственного бессилия. Это произошло и с Элен.
- Прыгай со шваброй,- сказала Элен.
Вспомнив о приятеле, я начал звать Гордея.
- Не зови, он ушёл.
Я посмотрел на Элен и поймал за хвост ускользающую мысль:
- Эта женщина не остановится ни перед чем.


Часть 3

Я сидел в кожаном кресле, тянул через соломинку пьяный коктейль и слушал Элен. Она читала написанную главу. Читала она великолепно. Моё внимание отвлекли дубовый паркет, на котором лежала шкура гепарда, кирпичная кладка стены не закрытая обоями, кожаный диван, белее снега в горах, приглушённый свет резной люстры, журнальный столик и низкие стулья с мягкими подушками, потом камин с чугунною решёткой, и, конечно, огонь, засыпающий в камине.
- Тебе не интересно?- спросила Элен, отрываясь от чтения.
Я снова заставил себя слушать красивый голос. Видя двигающиеся губы писательницы, я думал:- почему мне не интересно то, о чём она пишет.- И вдруг открыл тайну известную всем, кроме Элен,- грех, а не добродетель движет миром. Добродетель скучна, не скучны дороги к добродетели. Мои запретные мысли оборвала Элен. Она стояла, нависая надо мной как скала.
- Тебе не интересно?- спросила она.
Я понял, что посягнул на святое. Я не слушал исповедь души, евангелие раскаявшейся Магдалины. Такое не прощается. Элен была в ярости. Опираясь на подлокотники кресла, я вскочил и, стоя на одной ноге, положил ладони на плечи сердитой блондинки. Сильным движением я притянул её к себе и начал покрывать загорелое тело поцелуями. Женщина не сопротивлялась, она подставляла шею и щёки. Удивлённые губы открыли ряд белоснежных зубов. Но через несколько мгновений ущемлённый писатель взял верх над женщиной. Я почувствовал удар. Резкая боль со скоростью света побежала от паха к голове и тут же исчезла вместе с Элен, и журнальным столиком, и шкурой гепарда, и камином с засыпающим огнём...
Открыв глаза, я пытался понять, что произошло. Подо мною скрипел кожаный диван, рядом, рассыпав по подушке пряди волос, лежала женщина. Постепенно в темноте ночи, как на фотобумаге, стали проявляться предметы: журнальный столик с низкими стульями, камин, кресло. На полу, от проникающего в окно тусклого света, горели два огонька. Это были стеклянные глаза гепарда. Вспоминая, что случилось, я собрался одеться и уйти. В обозримой взгляду дали одежды не было видно и только у окна стояли два новеньких костыля. Женщина проснулась и крепко обняла меня. Это была Элен.
За завтраком Элен рассказала сон:- Мне снилось, что мир вернулся к началу времён и я ношу имя не Элен, а Ева. Я подхожу к древу познания и рву, но не один плод, а много плодов. Я ненасытно их кусаю, и мне открываются истины, границы добра и зла,- Элен замолчала, потом обдала меня взглядом синих глаз и добавила,- я решила, нам необходимо обокрасть квартиру.
- Какую квартиру?- заикаясь, спросил я.
- Я всё продумала, осталось подождать, когда ты сможешь ходить.
- Зачем тебе?
- Для познания новых ощущений, этого требует повесть.
«Вы, любите познания! Что вы сделали из любви к познаниям? Совершили ли вы кражу или убийство, чтобы узнать, каково на душе у вора и убийцы?»,- процитировал я Ницше. Но Элен так глубоко ушла в свои мысли, что меня уже не слышала.


                КОНЕЦ