Батюшка Дон кн. 3 гл. 1

Бесхозный деревенский кот прибился к воинской части, где воевал Сергей Косиков, неизвестно откуда. Все окрестные деревни были давно сожжены артиллерийским огнём немцев, оттуда пришёл худой и злой от голода пожилой кот. Шерсть «тигровой раскраски» была местами с подпалами, грязная и в крови. Но зелёные глаза горели, словно два уголька.
- Киса, киса! - позвал пришельца Серёжка, двадцатилетний парень родом с Дона. - Иди ко мне...
- Зачем он тебе нужен? - строго спросил его старшина Лобанов.
- Хоть какая живность будет…
Ошалевший кот повернулся в его сторону, но не сдвинулся на зов. Представители семейства кошачьих не умеют поворачивать голову, поэтому разворачивают весь гуттаперчевый корпус. Косиков выдал козырь:
- Я тебя покормлю.
- Мяу! - согласился кот на заманчивое предложение и мягко спрыгнул в окоп с замёрзшего надолба бруствера.
- Ах ты, обормот! - Серёжка, который с детства любил животных и сильно страдал от их отсутствия на передовой, обрадовался. - Товарищ лейтенант, дозвольте покормить кота?
- Иди уже, - разрешил командир взвода. - Только мигом.
- Спасибочки! - совершенно не по Уставу ответил молодой солдат и, схватив на руки кота, бросился во взводную землянку.
Сидевший в траншее рядом с Косиковым пожилой боец Симоненко горько улыбнулся в седые усы, он вдруг вспомнил дом, жинку и такого кота.
- Як воны там? - подумал он и от того нахмурился. - Бисовы нимцы, мабудь спалилы село и хату!
Фронт недавно стабилизировался. Стальные клинья немецких армий, бившие сразу в трёх направлениях, наконец, упёрлись в живую стойкость советских бойцов. Почти вся Украина и Белоруссия оказались в нежданной оккупации. Надменные немецкие офицеры наблюдали в «цейссовские» бинокли златоглавую Москву. Под бессмертным Ленинградом, там, где случайно оказался кот, противоборствующие дивизии встали по реке Волхов.
- Прёт немец, как чумной! - судачили ошалелые обыватели.
- Вот тебе и непобедимая Красная Армия!
17 декабря 1941 года был создан Волховский фронт, в состав которого вошла дивизия, куда недавно попал с молодым пополнением Косиков.
- У вас здесь не так, как у нас, - часто говорил местным сослуживцам Сергей. - Сыро, кисло и серо…
- А мы не замечаем.
- Всё одно, как не у русских.
Их 3-я танковая дивизия, отличившаяся в финской войне, к тому времени потеряла боевую технику и восемьдесят процентов личного состава. Они отошли с боями от Прибалтики. Командиры, встречая новичков, первым делом с сожалением смотрели на красные петлицы - ждали они танкистов.
- Опять пехтуру прислали! - констатировали с обидой бывшие танкисты.
Ставка Верховного Главнокомандующего поставила на танковой дивизии крест, танков не хватило. Начальство решило сделать из неё 225-ю стрелковую дивизию. Воинская часть с таким номером до единого человека полегла под Киевом. В таком смешанном по составу полку воевал Сергей. Дивизия заняла участок фронта под Новгородом, в районе деревни Лелявино.
- Будем отныне в окопах грязь месить, - сетовали бойцы, хлебнувшие «германской», - не война, а сплошное мучение...
- Всё ж лучше, чем от немца бегать!
Кот быстро освоился на окопной войне. Серёжка назвал его «Васька», и тот стал настоящим «пулемётчиком», шатался по землянкам, выпрашивал еду. Хозяин на него надышаться не мог, ревновал, когда уходил к другим.
- Попрошайка ты несчастный, - укорял он. - Мало что ли я тебя кормлю?
«Васька» благоразумно молчал и хитро отводил в сторону наглые глаза. Оно и понятно, кто откажется от дармового угощения? А, так «Васька» везде свой, каждый старается его угостить.
- Считай он, как сыр в масле катается, - с завистью говорил старшина роты Лобанов. - На то он и кот!
Однажды кота ранило пулей на излёте в переднюю ногу, и Косиков отнёс его в медсанвзвод к лейтенанту Герасимову. Тот охотно принял необычного пациента, до войны он учился на ветеринара. «Васька» сбежал к хозяину на второй день, надоели перевязки.
- Долечиться не мог? - ругал дезертира отходчивый паренёк. - Вон другие себе специально «самострел» делают, только чтобы с передовой смыться… А ты раньше срока смотался.
«Васька» сидел тихо, пристыжено и тщательно умывал мордочку после поедания американской тушёнки.
- Ладно, уж сиди в землянке, только на передовую не ходи…
Немцы больше не атаковали, как бешенные, только густо стреляли из пушек и пулемётов. Противники синхронно врылись по уши в заболоченную землю, так и перезимовали.
- Жить будем, «Васька», - радовался Сергей, за короткое время превратившийся в лихого вояку. - Нас отсюда не турнёшь, корнями вросли!
Весной своенравный Волхов разлился по правобережью на несколько километров. Перевозка людей и грузов осуществлялась только лодками.
- Мы с тобой оказались отрезанными водой, будто на сезонном острове, - втолковывал внимательно слушающему коту наставник.
На «пятак» полка навалились полчища мышей-людоедов. Стоило бойцу в блиндаже задремать, как эта гадость старалась отгрызть ему ухо.
- Всю зиму грызуны отъедалась на убитых, усеявших телами всё вокруг! - понял причину нашествия солдат.
- Наводнение оттаявшие трупы смыло в реку, - подтвердил Лобанов, - куда же теперь податься расплодившейся нечисти?
В блиндажах бойцы спали по очереди, один обязательно дежурил, чтобы спящих не покусали мелкие хвостатые враги. 
- Твою мать! - раздался густой мат. - Как я теперь невесте покажусь?
- Нос не главное… - шутили бойцы. - Главное, без штанов не спать...
Подлые крысы ухитрились во сне источить тонкими зубами кончик носа сержанта Петрова, писаного красавца из Орла. Впрочем, нос ему больше не понадобился. Немецкий снайпер вскоре снял его точным выстрелом, а покойным красивое лицо не требуется...
- В слюне грызунов есть специальный обезболивающий фермент, боли совершенно не чувствуешь, - объяснил бойцам медик Герасимов. - Поэтому спящие люди не просыпаются.
- Ты смотри, какие подлюки!
Вездесущих грызунов отстреливали из револьверов и пистолетов, травили, но всё впустую. «Васька» старался, как мог, но разве справишься в одиночку с хлынувшей лавиной злобных зубастых тварей? Кот похудел до безобразия, трофеи принципиально не ел, просто душил врагов молниеносным движением челюстей и складывал в приличные кучи.
- Дурной кот, - ругался старшина роты. - Хотя бы оттаскивал подальше!
- У него сил на то не осталось… - заступился за того Сергей.
В апреле 1942 года к «Ваське» подошло неожиданное подкрепление. Десятки огромных лесных ежей, которых привлекали мыши, как халявная добыча. Теперь по глубоким ходам сообщения красноармейцы передвигались аккуратно. Внимательно смотрели под ноги, ведь кругом ежи.
- Никогда столько ежей не видел! - покрутил головой Косиков.
- В таком количестве их никто не видел, - поддерживали его местные.
В мае совместные усилия увенчались победой, но «Ваську», как назло, опять ранило. Скользящий осколок снаряда проделал у кота в горбинке носа небольшую дырку. Он самостоятельно побежал к Герасимову лечиться, правда, потом стал во сне сильно сопеть.
- Умница, а не кот, - хвалился питомцем рядовой. - Услышит звук летящего снаряда и шмыг в блиндаж...
- Самолёты летят, - согласился Лобанов, - он заранее нам сигнал тревоги подаёт. - Слух у «Васьки» нечета человеческому.
В июне зарядили сильные дожди. Стало сыро и холодно, «Ваську» на улицу не выгонишь. В окопах грязь по колено, а он стал чистюлей. К тому же всё пространство от леса до реки заполнили новые пришельцы - голубые лягушки. «Васька» их боялся, их ведь оказалось тысячи.
- Бросишь жабу вверх, а она на фоне голубого неба исчезает, - изумлялся Косиков, который таких земноводных на Дону отродясь не видел.
- Чего только на свете не бывает… - вздохнул старшина.
Когда окончательно спала вода, то на десятки километров в волховских лесах и лужах стоял лягушачий «стон». Лобанов постоянно возмущался:
- Вишь, как разоряются! Не к добру их столько расплодилось…
- Да что будет? - вяло спросил Сергей.
- У нас старики раньше говорили: - пояснил он, - «к большой крови».
***
Неподалёку от трудового лагеря, где содержалась Александра Шелехова, располагался немецкий концлагерь для военнопленных. Там виднелись чёрные прокопчённые трубы, которые без устали дымили днём и ночью. Рано утром грохот деревянных башмаков-колодок, шагающих в нутро сталелитейного завода советских пленных, разбудил спавшую наверху Александру.
- Который час? - спросила она соседку.
- Пора вставать... - ответила Катя Киркина.
Девчата, прибывшие раньше них, начали просыпаться на двухъярусных нарах. На матрасе, набитом стружкой и под вытертым тонюсеньким одеялом особо не разоспишься. К тому же во дворе трудового лагеря орала дикая сирена.
- Ага, вот и полицай заспешил, - сказала соседка справа. - Он из охраны, всегда ходит в грязной форме.
- Он постоянно в нашем бараке?
- Сидит, как пень на входе, с телефоном в обнимку.
Каждое утро педантичный охранник будил работниц. Вот и сейчас надрывался, старый чертяка:
- Ауфштеен! Вставать!
Первой вскочила шустрая подружка Танька Солодовникова, она была постарше Сашки. Не продрав спросонья глаза, она как всегда начала весело припевать:
- «И пить будем, и гулять будем, а смерть придёт, помирать будем!»
Девчата уныло потянулись в барак для умывания и постирушек. Туда были подведены медные водопроводные трубы, вода текла в двадцать кранов. Постиранное бельё развешивали сушиться на колючей проволоке.
- Так и будем жить, пока война не закончится, - задумалась Шелехова.
- А у нас есть выбор? - зло ответила Катя.
Постепенно Александра притерпелась в лагере. В бараке было терпимо, почти не мёрзли. Сами дежурили и отапливали его двумя прожорливыми печками-буржуйками, таскали втихаря с завода мелкие куски угольных брикетов. На печурках варили суп-кашу из привезённого с собой из Украины пшена, пока его не истратили. Процесс варки превращался в обмен жизненными историями.
- Училась я в Стоматологическом мединституте, что в Москве на Делегатской улице... - однажды вечером начала Марина Зуева.
- А как на Украину попала? - поинтересовалась Саша.
- На каникулы к бабушке приехала, - погрустнела Марина, - да так и осталась… Потом забрали сюда. Однажды в институте на химии, заливая криостат, я осталась с полным ковшиком азота в руках. А ковшик был не маленький, литра на два. В это мгновение вошла в лабораторию уборщица с ведром, в котором было немного воды. Я спросила её разрешения вылить в ведро содержимое черпака. Она просмотрела на ковш, из которого валит пар, и с удовольствием согласилась. Через минуту, когда извержение вулкана в ведре, наконец, закончилось, округлившиеся от ужаса глаза уборщицы упёрлись в ледышку на дне ведра.
Товарки захихикали и поделились своими историями. Такие посиделки продолжались недолго, вскоре у них не оставалось сил на разговоры. Сашу с первых дней вместе с другими подругами «запрягли» в лесопильный цех, таскать доски на пилораме.
- Тяжеленные какие! - жаловались хрупкие девчушки.
- Вот тебе и «лёгкий хлеб»…
Одна хваталась с одного конца, вторая с другого и так они «пёрли» доски одну за другой. Липкие опилки летели в глаза, ноги как нарочно путались в предательской стружке…
- И так целый день, - с дрожью в голосе сказала Солодовникова.
- И кто знает, сколько времени придётся таскать? - откликнулась Ольга.
Они просто волокли неподъёмные сырые доски по бетонному полу.
- Ух, девки, невмоготу вкалывать, - призналась Киркина и прослезилась. - Аж глаза на лоб вылазят!
- А ты их широко не раскрывай…
Многие украинки работали в цеху завода, где делали деревянные ручки к гранатам и сами гранаты. Другие грузили, пыжились, ящики с боеприпасами на высокие вагонные площадки.
- Этими гранатами наших отцов и братьев рвать будут... - сказала одной из них Санька. - Не стыдно вам их делать?
- Это наша работа, - удивилась чернобровая дивчина. - Или ты хочешь, чтобы нас поубивали?
На день каждой работнице выдавали батон, безо всяких добавок и опилок, с сахарином. Первый раз в жизни многие попробовали здесь белый пшеничный хлеб. Некоторые взаправду думали, что немцы их облагодетельствовали.
- Вас используют как рабов, а вы и рады! - корила особо рьяных Александра.
Женские и мужские бараки стояли раздельно.
- Не приведи. Господи, чтобы кто-то из хлопцев зайдёт в гости к девушкам! - знала она.
За порядком строго следила надзирательница, молодая, крикливая немка.
- Ordnung! - часто повторяла она. - Порядок.
Она никого не била и не наказывала. Просто требовала повиновения, чистоты в бараке, даже среди младших заморышей. Детвора, напуганная слухами-страхами, что за кражу немцы отрубают пальцы, а за серьёзные проступки ставят к стенке, боялась совершить что-то плохое. Свою беззащитность подростки чувствовали очень остро.
- Слыхали про крематории, где сжигают людей? - спрашивали друг друга запуганные подростки.
- Говорят и живых…
Мытарства Шелеховой закончились, когда её и человек пять девчат, перевели чернорабочими в столовую, которая находилась на территории завода. В ней питались гражданские вольнонаемные работяги: люксембуржцы и голландцы...
- Так жить можно! - успокоилась обрадованная Сашка.
- Везёт тебе, - с видимой завистью произнесла Катька, которую оставили работать на лесопилке, - а нам продолжать надрываться.
Александра видели, как военнопленных водят строем на завод и обратно немцы в аккуратной форме с автоматами в руках. На робах пленных, на спине каждого были выведены красной краской крупные буквы «SU» - Советский Союз.
- Может, где-то здесь работает отец? - задумалась девушка и загадала: - Вот бы его увидеть.
Еду для советских военнопленных готовили в этой же столовой. Из бачков наливали в термосы и вывозили работникам в цеха. Девчата издали видели их, вроде крепкие, молодые мужчины.
- Гляньте девчонки, даже симпатичные есть, - делились наблюдениями молоденькие подружки.
- Тебе Сашка лишь бы на парней смотреть…
Русских было двести человек. Они по рельсам катали туда-сюда вагонетки с дымящимся шлаком, вывозили горы едкой, пыльной извести. Завод работал беспрерывно, дымил из труб днём и ночью.
- Может среди них есть наши земляки? - спросила Танька.
- Все бывшие советские здесь земляки… - сухо сказала Ольга.
… Заведующая столовой была черноволосая «мадам Штарк», так её звали между собой работницы. На втором этаже столовой жил разный персонал и семья заведующей. Они с мужем уже пожилые, он хромоногий, поэтому работал в бухгалтерии.
- Эльза приехала, - сообщили друг другу работницы.
- Пошли, посмотрим!
Дочь заведующей, как обычно на выходные привезла в коляске хорошенького малыша. К нему подбежали прокопчённые дымом русские девушки, но мадам наигранно нахмурилась:
- Не целуйте моего внука.
- Он такой хорошенький! - воскликнула Солодовникова.
- Скоро у вас свои дети будут.
Правда выходные выпадали редко, работа была очень тяжёлая. Приходилось очищать тонны картофеля, брюквы, свеклы и моркови.
- Сколько мною уже перемыто окон, дверей, посуды, котлов и плит! - удивлялась результатам Саша. - Сколько перестирано белья и прочего.
К концу трудового дня кожа на руках трескалась, а за короткую ночь и отдохнуть не успевали по-настоящему. Единственная отдушина случалась, когда её забирала убирать свой дом требовательная заведующая.
 
***
В очередной раз чудом избежав неминуемой смерти Григорий Шелехов оврагами пробирался в северном направлении, в верховья Дона, где по его прикидкам могли остаться советские войска.
- Из окружения небольшой группой солдат выходить легче… - рассчитывал он.
Двое суток он шёл по родной степи, наслаждаясь свободой и видом знакомых с детства мест.
- Как хорошо ранним летом на тихом Дону! - думал казак. - Весело зеленеют бескрайние поля, среди ярких садов скрываются уцелевшие после боёв хутора, кое-где в небо вонзаются колокольни полуразрушенных церквей.
Хутора Григорий видел только издалека, заходить в них остерегался. Там могли быть немцы.
- Много южного солнца и степного воздуха… - он вдохнул пьянящий воздух. - Приволье… Вот только есть хочется!
Шелехов питался подножным кормом, как старый конь, находя по дороге то щавель, то молодые побеги цветка Гусиная лапка. 
- На душе хорошо, и войны будто нет, - радовался Григорий. - А небо синее-синее! Но хлеба хочется, сил нет терпеть…
Он заметил очередной попутный хутор и решил осторожно зайти туда за харчами. Подойдя к крайнему дому, казак осмотрелся.
- Вроде никого нет… - решился он.
Тихо отворив крашенную жёлтой глиной входную дверь, Шелехов протиснулся в низенький, бедно обставленный курень. Побродив по тесной горнице в поисках еды, он интуитивно обернулся к окну и, к своему ужасу, увидел очкастого немца, который стоял во дворе с автоматом наизготовку и в упор смотрел через мутное стекло на советского солдата.
- Твою мать! - тихо выругался Григорий и замер, как вкопанный.
Шелехов почувствовал, как у него приподнялись волосы на голове, а по спине начал стекать холодный пот. Прошла минута, но немец не выстрелил, а отвернулся и зашёл за угол сарая, где кудахтали возмущённые куры.
- Почему он не стрелял?! - сильно удивился красноармеец. - Мабудь, принял меня за мирного жителя, аль зрение изменило ему...
В этот момент дверь со скрипом отворилась и в узком проёме показалась низкорослая пожилая женщина. Хозяйка испуганно уставилась на незнакомца, не зная, чего же ей ждать: милости или погибели?
- Кто вы сами будете? - робко спросила она, стоя возле входа.
- Мы идём к своим, - ответил взволнованный Шелехов. - Мне бы, мать, кусок хлеба, ежели у тебя есть.
- Вы, голубчик, схоронитесь пока, а я вам харчей приготовлю, - проговорила скороговоркой женщина. - Сховайтесь в балке за хутором.
Григорий подождал пока подслеповатый немец окончательно уйдёт со двора и направился к прятавшимся в балке товарищам. Пробираясь через поле с высокими подсолнухами, он всё время думал:
- Выдаст она нас, аль нет? - гадал он, - а ежели она приведёт патруль?
Случайным спутникам, которых встретил после побега из плена, он ничего не сказал. Минуты текли мучительно долго, сердце, как барабанщик на казни, отбивало чёткую дробь. Шелехов отчего-то вспомнил, как совсем недавно он и Захаров вместе сидели в засаде.
- Эх, Толик! - пожалел он погибшего друга. - Зачем так глупо погиб?
Где-то далеко, за пределами видимости, грохотали сердитые пушки, в перерывах между залпами слышалась отрывистая речь немецких пулемётов.
- Держи ухо востро, Илья, - шепнул он, - ежели што, будем уходить.
- Куда?
- На кудыкину гору… - хмыкнул бывший казак.
Они увидели седую женщину, которая, озираясь по сторонам, вышла за хутор и направилась в их сторону. В руках она несла узелок с продуктами.
- Хлопцы, хлопцы, где вы? - тихо позвала она.
- Мы здесь, - хором ответили красноармейцы. - Немцев не видно?
- Бог, миловал!
Пока оголодавшие окруженцы жадно ели хлеб и яйца, запивая снедь сытным козьим молоком, женщина внимательно разглядывала их измождённые, перемазанные грязью лица, и в уголках её глаз блестели слёзы.
- Мой муж тоже воевал в «гражданскую» за Советы, - прошептала жалостливо хуторянка, теребя платочек, - его убили, а я осталась вдовой.
- Судьба такая…
- Вы такие молодые, а идёте под пули, как агнцы на заклание.
Она ещё что-то говорила, часто вытирая глаза, но солдаты не слышали её, поскольку очень уж увлеклись едой.
- Прощай, мать, - сказал Григорий, когда насытились. - Нам пора иттить.
- Христос с вами! - прошептала женщина и перекрестилась.
- Что ты, бабушка, мы неверующие…, - улыбнулся Илья Гайнутдинов.
- Христос, с вами, - повторила она с тоской и, вспомнив, крикнула вслед. - Ваши здесь ночью были и пошли дальше.
Красноармейцы побежали в направлении, которое она показала. Вдали показалась, поблескивая широкой гладью, серебристая лента реки Чир. На берегу безмятежно сидел старый человек и спокойно удил рыбу. Пара лещей лежала в его плетёной корзине.
- Кругом люди погибают, - тихо сказал Илья, - а этот рыбу ловит.
- От чего же мне рыбу не ловить?! - вдруг ответил старик.
- Так война же… - удивился Шелехов.
- И в войну людям рыбки хочется! - спокойно произнёс рыбак.
Беглецы сели с ним рядом и попытались отдышаться.
- Я всю жизнь так делаю, - монотонно излагал старик. - Куда бы ни занесла судьбинушка - первым делом шёл на речку.
- Друг, перевези нас на тот берег, - попросил старика Григорий.
- Чего ж не перевезти, - ответил бородатый рыбак, лукаво подмигнув, и усадил товарищей в лодку, - я всех перевожу…

 
 
Продолжение http://proza.ru/2011/12/05/40