Артур и Диана. Роман в письмах

                Артур и Диана. Роман в письмах

фантазия по сюжетным мотивам бразильской теленовеллы Corpo Dourado (в России название перевели как «Лето нашей тайны»)

                Артур, я, пожалуй, начну…

Как писать тебе – «Здравствуй!», «Привет!»? Кто мы друг другу? Могли бы стать, пожалуй, коллегами, может, друзьями, возможно, любовниками… Но вот возлюбленными в серьезнейшем смысле этого слова? Не знаю. Фантазии этого рода меня развлекают. Они доставляют мне удовольствие. А со мной такое впервые. Знаешь, серьезность все портит. С тобой я всегда могла посмеяться – прежде всего, над собой. И мне становилось чуть легче. Когда я уехала из Маримбы, ты сказал, что не прочь переписываться – как в старинных романах. Так почему бы нам не поиграть? Это невиннейшее развлечение. Ты женат на Арлетти, я живу с Билли, какой им может быть вред от этого? Мы оба знаем, что можно жить с кем-то и быть одиноким, поэтому нам и нужны эти письма. Как необходимое дополнение или соль существования – взаимопонимание это куда более важно, чем самая сильная любовь.
Знаешь, какую музыку я люблю слушать, когда вспоминаю о тебе? Мендельсон, «Песня без слов № 2».  Сначала ничего не чувствуешь, это не та музыка, которая сразу же ошеломляет, пленяет или отталкивает. Слишком тонкая работа. Ювелирное мастерство. Нежнейшая звуковая акварель. Очень грустная и очень спокойная, пронзительная и сдержанная, и вместе с тем строгость звуковых линий, логика построения чуть ли не баховская. Есть люди, в которых нужно долго вглядываться, чтобы увидеть их во всей полноте. Есть музыка, в которую нужно вникать и вникать, чтобы прочувствовать. И каждый раз эти нюансы, эти тончайшие линии воспринимаешь как будто впервые. И видишь их больше и больше и больше…  Даже Шопен куда прямолинейнее при всей своей изысканности, он понятнее людям. Мендельсон не так эмоционально открыт.
Мне бы не захотелось делиться этими наблюдениями с Билли. В начале знакомства мне показалось, что с ним возможны веселые легкие отношения беззаботного товарищества. И я убедила себя, что он мне подходит. Потом… чем больше сближаешься с людьми, тем лучше их узнаешь. У него такое количество тараканов в голове… он умеет играть роли, научился подыгрывать мне, изображать такого Билли, который меня вполне устраивает, но я теперь знаю, что это игра, так что она потеряла всякую прелесть. Но я привыкла к нему. Нет в нем ни легкости, ни подлинного веселья и жизнерадостности, с ним всегда надо быть начеку и ожидать подвоха. Зачем я живу с ним? В какой-то момент мне даже казалось, что я влюбилась. А вместе с тем и тогда я знала, что нужна ему еще меньше, чем он мне. Он тяжелый человек, ему и самому с собой бывает так тошно…  и я это знаю.
С тобой я чувствую, что могу не бояться быть откровенной, открытой. У тебя были свои поражения и неудачи – а у кого их не было? Но ты не озлобился. Бывают легкие вспышки раздражения, но быстро гаснут. Ты даже если захочешь, не станешь по-настоящему злым. Я раньше очень жалела таких людей, но они – разрушители, за все обиды, которые им причинили другие, хотят кому-нибудь отомстить, вымещают накопленную досаду, ищут жертву… Может быть, они и сами не отдают себе в этом отчет. Не планируют это специально: вот сейчас-то я себя покажу… А, может, планируют… Кто может знать? Мне казалось, что Билли изменится, он ведь не глуп, но это уж слишком запущенный случай. Его не любили в семье, дразнили и называли уродом в школе, он вырос тайным женоненавистником. Изучал психологию, научился манипулировать разными красотками и убедил себя, что теперь-то у него будет Великий Реванш за все унижения детства и отрочества. В тот момент, когда я перестала жалеть его, поняла, что любовь прошла. В огромнейшей мере это была любовь-жалость.
Казалось бы, я должна чувствовать опустошение, но все не так. Я свободна. Наверное, мы с ним расстанемся навсегда. Но пока этого не случилось. Я знаю, что он время от времени волочится за разными девушками, ищет все моложе и глупее, надеюсь, он не докатится до Лолиты двенадцати или тринадцати лет, хотя ничему уже не удивлюсь. Что пока еще удерживает его рядом со мной? Тоже привычка. Я возвращаюсь в Рио. Он остается в Штатах. Когда он стал мне совсем безразличен, мне стало куда легче жить. Есть люди, которых нельзя жалеть, да они в этом и не нуждаются.
Жду ответа. Пока!
Диана

                Диана!
Ну, наконец-то.  Два года я все гадал – позвонишь ты когда-нибудь или напишешь? И вот. Написала. Я не знаю, как сложится моя жизнь, но мне всегда хотелось бы удерживать в мыслях твой образ, это что-то настолько светлое, цельное, ясное, мудрое и гармоничное… Что у нас было? Один поцелуй. Но это значило для меня больше, чем все влюбленности. О такой сестре, матери или подруге мечтаешь всю жизнь. Считай, ты мой идеал женщины. Женщины вообще. Я серьезно. И знаю при этом, что сам я слишком далек от чьего бы то ни было идеала мужчины. Я не слишком ожесточился (хотя, признаюсь, что очень старался!), наверное, стало смешно…
Да, я женат.
Ты уехала. Аманду похоронили. Что это было? Наверное, все-таки страх одиночества… а она была рядом. Видит бог, я не хочу ее обидеть и надеюсь, что это не покажется предательством по отношению к жене, но на месте Арлетти могла оказаться и другая  девушка. Просто совпало. Время, место, мое настроение. Так все сошлось.
Надавили родственники – им хочется, чтобы я остепенился. Арлетти показалась мне какой-то неприкаянной – у нее вообще никого здесь нет. Только подруга, Ноэмия. Но и та уехала. Она хотела вернуться в Рио, но мы с ней стали встречаться – сначала это была просто шутка, потом мы привыкли друг к другу… нет, я не сразу решился, долго все взвешивал и в какой-то момент подумал: так можно колебаться всю жизнь. Надо попробовать, что это за штука такая – законный брак. Не получится – разбежимся. Я никому не говорил о таком настрое, мама пришла бы в ужас. Ты знаешь, я очень люблю донну Изабел, но она чересчур старомодна в таких вопросах. Хотя вы с ней в чем-то похожи, но ты веселее. И современнее.
Я вовсе не собирался разбить сердце Арлетти, ты знаешь, я не такого мнения о себе, чтобы поверить, будто кто-то способен настолько серьезно ко мне отнестись. Может быть, уход Аманды так повлиял… но я утратил веру в то, что кто бы то ни было может меня полюбить. Развлечься или провести время… а почему бы и нет? Даже увидеть во мне кандидата в мужья, за неимением других кандидатур – это тоже возможно. Арлетти влюбчивая, до того, как обратить на меня внимание, она и на других поглядывала и флиртовала вовсю. Вот я и пришел к выводу, что если мы с ней когда-нибудь разведемся, это не станет для нас обоих трагедией.
Лаис, моя сестрица, Арлетт невзлюбила.
- Артур, мне даже твоя Алисинья нравилась больше. А эта… ну совершенно пустая девица, которая готова броситься на шею первому встречному.
Я отмахнулся от этой характеристики будущей супруги. Можно подумать, я сам – такой уж подарок судьбы… Ветреный ленивый капризный избалованный барин. Я знаю, что не силен ни физически, ни морально. Но никогда и не пытался играть в супермена. Я – совершенно немодный типаж. В кино или сериалах таких стало мало… Почему-то я никогда не переживал по поводу своих недостатков или несовершенств, легко и с готовностью признавал их. И даже не думал комплексовать. Допускаю, что это и привлекло твое внимание. Ты слишком устала от чересчур обидчивых, не выносящих критики представителей моего пола. Я – не нарцисс, мне не нужно всеобщее или даже только твое восхищение. В восхищении я вообще не нуждаюсь, льщу себе мыслью, что я достаточно скромен для этого. Комплименты меня скорее развеселят, чем заставят надуться от важности.
Может, лень – мое самое выдающееся качество, и мне проще жить так, как я живу, чем напрягаться, стараясь что-то доказывать окружающим? Единственным человеком, который мог всерьез заставить меня обидеться, была Аманда. В ЕЕ глазах мне, пожалуй, хотелось быть если не сказочным принцем, то… Но ты, наверное, рассмеешься. Это что-то настолько ребяческое… и вместе с тем чистое. Только раз в жизни такое бывает.
Тогда я ее ревновал, а сейчас думаю: встреться мы уже взрослыми, я бы сумел полюбить в ней все – ее увлечения, страсть к другому мужчине… Понять и принять всю ее. Когда кого-то по-настоящему любишь, не стараешься заменить ему весь мир. А по молодости, по глупости люди пытаются это делать. Я перерос это и, слава богу. Но Аманда была чересчур изломанной, исковерканной изнутри. И вместе с тем я знаю, что не хочу разлюбить ее. Во мне это останется. Я легкомыслен, но не легковесен.  Видишь? Такое бывает.
«Песню без слов» №2 я послушал. Пока не пишу о своих впечатлениях. Буду вслушиваться и вслушиваться и когда-нибудь я найду нужные слова. Лучше промолчать до поры до времени, чем сморозить очередную глупость и заставить тебя пожалеть о таком чистосердечии и такой откровенности. Но ты другой быть не можешь. Чем я заслужил такой подарок? Дорогая Диана, сумею ли я найти этому хоть какое-то объяснение? Мимолетные впечатления от наших нескольких встреч и пространных бесед – и такое море образных ассоциаций…
Хочешь – зови меня так, как и все (а то я уже слишком привык)?
Артурзинью

                Артур!
Артурзинью – мне так тоже нравится, это нежно, забавно и мило звучит. Бразильцы делают трогательными и смешными традиционные европейские имена – ох уж эти приставки «инью» и «инья». Но уж я буду так, как привыкла сама…
Хотя… тебя это делает серьезней, взрослей и солидней. Есть то, что не имеет ничего общего с легкомыслием или легковесностью, - это легкость. Возможность полной открытости с другим человеком, когда ты не взвешиваешь свои слова и не стараешься произвести на него выигрышное впечатление. Для этого ты мне и нужен. Чтобы очистить свою душу от скверны. И это не громкие слова, я так чувствую. Правда.
Знаешь, я всегда считала, что хитрость – ум дураков. И презирала все эти убогие пошлые житейские уловки. Я чувствую, ты не исказишь мои слова или мысли, твоя душа – не кривое зеркало воинствующего мещанина или озлобленного обывателя. А таким в глубине души, за маской современного человека, является Билли. Наверное, он предположил бы, что я, желая расстаться с ним, ищу «запасной вариант», хитрю, намекая, что я подхожу тебе больше, чем женщины из твоего окружения или законная жена. Думаю, мне не стоит тебя уверять, что я прямолинейна, и это – не мой образ мыслей и стиль поведения… Видишь, я так привыкла ко всякому искривлению своих невиннейших слов, поступков и побуждений, что сразу же начала оправдываться.
Думая о тебе, я настраиваюсь на светлую счастливую волну. Мне нужна твоя здоровая энергетика. Хочу ли я, чтобы ты пожалел меня? Наверное, да, отчасти. Есть люди, воображением которых овладевает романтическая идея исцелить кого-то своей любовью. Вылечить очерствевшую душу. Выпрямить искривленную. В любви они проявляют себя как врачи. Ищут нравственно или душевно больного. И в результате заболевают сами, потому что наталкиваются на упорное сопротивление этих людей, их враждебную энергетику, а она разрушает... «Больной» должен хотеть исцелиться. А часто бывает, что люди такого типа к этому и не стремятся. Если твое желание помочь совпадает с его желанием нравственно выздороветь, что-то из этого выйти и может, но если он сам и не хочет…
Ты помнишь, как князь Мышкин, желая «исправить» ожесточившуюся Настасью Филипповну, признал свое бессилие. Любовь его прошла, хотя жалость осталась... Он вспомнил об Аглае как о каком-то «свете» и стал ей писать. Примерно это со мной происходит. И ты – мое лекарство.
Если бы я полюбила тебя, полюбила бы и твою любовь к Аманде, бывает, что чувства такого рода обогащают людей, делают их интереснее и сложнее. Если б вы с ней поженились и были счастливы, кем бы ты стал? Была бы в тебе эта пленительная грустная нотка – в каждом слове, каждом эмоциональном оттенке? Ведь это – главное в твоем обаянии. Это был бы не ты, а какой-то более благополучный и самодовольный человек, который ставит себя в пример окружающим. Может быть, ты это понимаешь, потому так сроднился и сжился со своей раной, не хочешь, чтобы она зажила. В этом я тебя понимаю.
Я никогда не была ревнива, но не встречала еще не ревнивых мужчин. Естественно, ты ревновал ее к Шику. Аманда тоже – больная душа. В чем-то – менее, в чем-то и более, чем мой Билли. Садомазохистские игры заменяют им полную искренность и настоящую глубину. Они способны только на вспышки нездорового возбуждения, как наркоманы. И свою кратковременную эйфорию воспринимают как проявление некой «любви» в их понимании или «страсти». Но чем больше этот игровой процесс длится, тем менее интересным и менее возбуждающим он становится. Один из ста тысяч бросает наркотики. Даже при условии, что он сам этого захотел и все «осознал».
Люди такого типа неисправимы. Но слишком долгое общение с ними корежит картину твоего собственного внутреннего мира, искажает от природы здоровую душу. Оно надломило мою… То, что сейчас Аманда превратилась только в воспоминание, - может быть, и хорошо. Для тебя. С воспоминанием можно жить, не выясняя отношений, это вещь относительно безобидная, сглаженная милостью собственного воображения.
Я не собираюсь читать тебе мораль по поводу Арлетти и внушать чувство ответственности по отношению к жене, чтобы выглядеть красиво в твоих  или своих собственных глазах. И не собираюсь ее критиковать – зачем? Я ее совершенно не знаю. Моцарт, пережив разочарование в любви, женился на сестре своей бывшей возлюбленной Алоизии, Констанце Вебер. Причем без особой на тот момент любви. Все окружающие твердили, что Констанца простовата, не серьезна, но он был с ней счастлив. У этой девушки оказался покладистый добродушный веселый нрав, это гармонировало со светлой ясной легкой натурой Вольфганга.
«Гуляка праздный» - так полупрезрительно называл Сальери Моцарта в драме Пушкина. Помнишь, как он возмущался, слушая плохую игру скрипача? А Моцарт смеялся. Людям, лишенным чувства юмора, не понять, что это – непременный атрибут дарования. Сальери Пушкина при всей его учености не мог постичь, чего же ему не хватает. А не хватало ему как раз этого – божественной искорки юмора… он был слишком зануден. И, как все зануды, боялся смеха, видя в нем величайшее зло…
Говорят, смеха боится даже тот, кто ничего не боится. Имеется в виду, конечно, смех над собой… над другими-то посмеяться люди горазды.

Диана

                Диана!
Вода камень точит. Я представляю, как долго это тянулось и разъедало тебя изнутри. Разновидностей любви столько... если кому-то стало лучше на душе, он скажет, что это любовь-спасение, если стало хуже – любовь-гибель… Для тебя отношения с Билли – это любовь-разрушение. Хотя ты скрывала свои переживания и изо всех сил изображала жизнерадостность.
 Ты должна сейчас полюбить себя. И если я помогаю тебе вернуть внутреннее ощущение гармонии, которое у тебя всегда было, ощущение, так созвучное моему… что ж пользуйся мной, и я не шучу, я готов хоть сто лет писать тебе эти письма. Для меня это тоже – своего рода терапия.
Сил у тебя много, не то, что у меня. Я всегда любил сильных женщин, тянулся к ним. Но способен ли был я сам их заинтересовать? С теми, кто казался мне еще слабее, чем я, я лишь развлекался. Но никогда не старался обидеть, дать понять, что они не в моем вкусе, и мне не подходят… Ни одна из моих подружек не услышала от меня обидного слова. А если и срывался сгоряча, я всегда извинялся. У меня полно недостатков, но не в моем характере внушать людям какие-то комплексы, так, чтобы это потом мешало им жить дальше. Кем угодно я был, но не злорадным садистом. Аманда в свое время мне много чего наговорила, но у меня и мысли не возникло выместить свое раздражение на жизнь на какой-нибудь совершенно ни в чем не повинной девушке. А многие так и делают…
Знаешь, Лаис права в том, что Алисинья была мне ближе, чем Арлетти. Есть разные виды ума, не всегда ты можешь найти общий язык даже с суперинтеллектуалами. Но у нее был ум зверька. Природная интуиция. Она очень тонко все чувствовала. К тому же была очень доброй.  Знала меня как облупленного. Иногда я жалею, что все-таки не женился на ней, хотя мы так долго прожили вместе… Но маме казалось, она слишком уж комична со своими ужимками и детским лепетом (хотя я в ней это любил и теперь вспоминаю с какой-то тоской, ностальгией…). Нам было уютно вдвоем. Но неопределенность в отношениях не может длиться вечно, а Алисинье нужны были гарантии. Может, я и поступил как «маменькин сынок», но все же не сделал ей предложение, которого она так ждала. В идеале донна Изабел хотела бы, чтобы я связал свою жизнь с женщиной с характером, которая положительно бы на меня повлияла, а не с той, кто «смотрит мне в рот».
Арлетти тоже никак повлиять на меня не может. Это не идеал невестки с точки зрения моей матери. Но она ближе к среднеарифметическому варианту. Ничто в ней никого из моих домашних не «напрягает». Пока. С виду мы с ней – счастливая молодая пара, у которой все есть. Не думаю, что ты когда-либо стремилась к тому же, что и такие девушки, как Арлетти и Алисинья. Тебе хотелось себя реализовать…
Я понимаю, ты из тех женщин, кто вовсе не грезит о семейном очаге, тебя бы вполне устроили так называемые «свободные отношения» или «гостевой брак» или еще что-то в этом роде. Я и сам думаю, что так лучше – люди не устают друг от друга. Самый счастливый союз из всех, о которых я знаю, - муж и жена месяцами отсутствуют дома. Они гастролируют. И успевают соскучиться. Не доходя до пресыщения, скуки, взаимного раздражения и бесконечных претензий… Они и сами говорят, что если бы не гастроли, давно развелись бы. А, может, и возненавидели бы друг друга. Не всем нужно круглосуточное общение, думаю, что тебя бы оно в какой-то момент начало выводить из себя… и ты бы сбежала. От самого идеального спутника жизни.
Но ты не росла в консервативной семье, тебя не воспитывали патриархальные родители с понятиями «как надо». А большинство, хотя и изображает из себя современных модных и продвинутых, все равно не готовы к свободе, они ее боятся, не знают, что с ней делать, и не верят в свободолюбие и самодостаточность других, подозревая в этом банальную хитрость. Если бы не влияние моей матери, донны Изабел, я и сам, может,  жил бы иначе. Но ей очень нужно, чтобы я «остепенился». Ведь, как ни крути, теперь я – судья Маримбы. К тому же я все-таки очень привязчив.
Мама довольна. Я выучился на юриста, но столько лет болтался, ничего толком не делая… А теперь получилось что-то вроде «карьеры». И жена вроде бы соответствует «статусу». Это смешно. Мы теперь – очень важные люди.
Если меня кто-нибудь спросит, что нас с тобой связывает, у меня теперь есть на редкость солидный предлог: мы коллеги. Диана – прокурор Рио, она сотрудничала с полицией Маримбы и спецслужбами, я – местная «шишка». Мне есть чему у тебя поучиться… и я не шучу.
Так уж вышло, что мои родственники всегда были мной недовольны, хотя моя мама была все-таки снисходительнее, чем отец. Как ни странно, мне порой казалось, что я ее любимый сынок, потому что чем-то напоминаю Зе Пауло. Тот был тоже гуляка и бабник. Есть женщины, предпочитающие именно такой тип мужчин. Но у отца была деловая хватка, харизма, невероятная энергетика… Я – скорей меланхолик, вялый, аморфный… Таким я вижу себя будто со стороны. Всю мою «страстность» или «порывистость» поглотила юношеская любовь к Аманде. Мне еще нет тридцати, а я уже как старик. И это совсем не кокетство. Я вспоминаю «Сагу о Форсайтах» - молодого Джона, который расстался с Флер из-за семейной вражды, он себя чувствовал «до странности старым»… В какой-то мере это и наша история.
Внутреннее равновесие – очень хрупкая вещь. Тебе сейчас именно это и нужно – восстановиться, почувствовать себя прежней Дианой… спокойной и жизнелюбивой. То, что ты написала о моем имени, забавно. Знаешь, я никогда не обращал внимания на имя «Диана», не задумывался над тем, какая у него энергетика, оно мне представлялось слишком многозначительным, пафосным. Но в сочетании с твоим умным и проницательным взглядом больших черных глаз, насмешливой и снисходительной улыбкой имя «Диана» вдруг стало мне нравиться. Такое бывает – человек красит имя, а не наоборот. И знаешь? Оно тебе очень подходит. Теперь это имя я уже не могу воспринимать отдельно от тебя, само по себе, оно наполнилось для меня остроумной и волевой энергетикой. Кажется самым что ни на есть современным.
Мне самому не нужна сейчас никакая «испепеляющая страсть», я рад своему покою и желанию больше наблюдать за жизнью, чем в ней активно участвовать. Нет во мне этой активности сеньора Зе Пауло, его желания и способности бурно функционировать, фонтанировать и бурлить. Я – созерцатель. Мне кажется, ты мне сродни.
Не понимаю тех, кто постоянно выискивает недостатки во внешности женщин, мне нравятся все. Абсолютно. Не припоминаю ни одной, которая бы показалась мне откровенно отталкивающей. Даже если у нее были явные изъяны, такие, как горб, например. Была ли Аманда классической красавицей? Все скажут, что нет. Ее мать, донна Илда, - женщина скандинавского типа, у нее красота северянки, а взгляд согревает…
Но теперь уже все знают: Аманда – приемная дочь. Ничего удивительного, что она ничем не напоминала донну Илду. Хотя мне казалось, у них с полковником Тинокку очень похожие лица. Но и он ей не отец. Аманда не была куклой, но кукольные лица – это скучно и банально, я никогда не был поклонником Барби. Это, мне кажется,  примитивный слащавый усредненный вкус. Из всех моделей я выбрал Алисинью – фигурка точеная, но лицо, что называется, с перчинкой, ничего общего с «куколкой». Барбиобразные девушки неотличимы друг от друга, Алисинью вовек не забудешь. А какая у нее была мимика – как улыбалась, как хмурилась! Знаешь, как она называла меня? Тутука или Тутукинью!
Но не подумай, что я имею что-то против блондинок с правильными чертами вообще, ничего подобного: Мэрилин Монро и Эмма Бантон меня очаровывают. Но есть тьма похожих на них и копирующих их и при этом менее  обаятельных. Опять же – на мой взгляд.
Нет понятия «абсолютный вкус», как «абсолютный слух», например. И никто не может претендовать на это. Это не научная истина, а чистый субъективизм. Однако большинство людей, как правило, претендуют… и спорят, и спорят, и спорят. О вкусах.
Физическое влечение – вещь капризная, прихотливая и непредсказуемая. Никто не может в точности сказать, почему оно в одних случаях возникает, а в других…  особенно в том, что касается самих женщин (их физиология тоньше, сложнее). 
У моего отца, сеньора Зе Пауло, был такой темперамент, что он никаких исключений не делал. И, можно подумать, он был красавцем! Хотя мне была по душе его «тигриная» физиономия…  Нет, здесь другое – тестостерон. То,  что намного важнее в мужчине.  Яркое ощущение «половой принадлежности». И никаких тайных или явных комплексов… в отличие от твоего Билли.
Лижия, младшая дочь донны Илды, лучше выглядит без косметики. Если накрасится, в лице проступает резкость, черты заостряются, глаза кажутся чересчур маленькими. Многие женщины этого не понимают – что макияж их лишь портит. У нее жесткий характер. Она из тех, кто «мягко стелет». Личико школьницы – может сойти за ангельское, белокурые пряди волос, вежливая правильная и разумная, но очень самоуверенная и себе на уме. Не удивлюсь, если когда-нибудь этот «ребенок» со смешными веснушками на круглых щеках возглавит семейное предприятие и станет всеми командовать. Не будь у меня любимого младшего брата Гуту, я обратил бы внимание на эту «малышку». Я не из тех, кого отталкивает жесткость в женщинах. Такие мне кажутся интересней. Может быть, потому что я сам слишком мягок…  Или чувствую: мне нужны девушки или женщины с внутренним стержнем.
Но не волнуйся, я не разрушу счастье брата. К тому же мне кажется, Лижия не способна любить в самозабвенном смысле этого слова… больше, чем саму себя. А ты – увы! – ты способна.
Селену, как ни странно, украшала несчастливая любовь. Выйдя замуж за Шику, она перестала быть интересной… Страдания делают иные лица одухотворенными, даже прекрасными. А, глядя на него, она преображалась. Люди должны расширять свои представления о красоте, не довольствуясь глянцевыми журналами и примитивной рекламой. Бизнесменам надо продать товар и навязать обывателям свои стереотипы. В природе прекрасно все – любой цветок, любое дерево, любой камень, любая стихия. Но надо уметь это видеть. Селена – это стихия дикой природы. Ураган. Буря. Скала. Утес. Такие она во мне рождает ассоциации.  Понятия «красивая» или «некрасивая» в глянцевом понимании по отношению к ней неуместны.
Но мир не состоит из свободомыслящих людей, он состоит из обывателей с заштампованным и замусоренным восприятием жизни. Ты с этим сама столкнулась. Впрочем, Бразилия – не страна любителей кукольной внешности, здесь ценят изюминку, отличительные особенности,  возможность выделить лицо из толпы, достаточно взглянуть на наших любимых актрис и актеров… После Бразилии любая страна кажется пресной и однообразной. А уж эта голливудская продукция – в особенности. Ты видишь? Я патриот! Забавно… И какая смесь культур! От африканских народов до индейских племен, от славян до скандинавов. Сам я, глядя на себя в зеркало, думаю, что мог бы сойти за поляка или чеха.
Что я видел в Арлетти? Сначала – шатенку средней миловидности, каких много, не замечал в ней какой-то особой изюминки, которую я ищу в женщинах.  Казалось, в ней нет индивидуальности.  Аманда казалась оригинальной – надменные зеленые глаза, этот озорной «змеиный» взгляд, заставляющий забывать обо всем, он меня буквально гипнотизировал...  и я не думал о неправильных чертах ее бледного искаженного гримасой высокомерия отчаявшегося лица. А «ядовитая» улыбка? Мне она нравилась…
Иногда мне казалось, она могла бы сыграть какую-нибудь революционерку – в ней был этакий фанатизм… Лицо нервное, круги под глазами.  То, что это натура не совсем здоровая, «считывалось» и физиономистически. (Как, кстати, и в отношении Билли.) Она сама была так несчастна – за это ей многое можно было простить. О Настасье Филипповне говорили то же самое – помнишь? Князь не мог вынести ее лица, настолько сильна была жалость…
Арлетти обыкновенна. Из тех девушек, которые очень зависят от того, с кем общаются. (Внешне – от макияжа и освещения.) Могут «набраться» и плохого, и хорошего. И вместе с тем мне иногда кажется, что она неустойчива, склонна к депрессии, комплексам, и тогда мне становится ее жаль. Потребность опекать – вот что было у меня на тот момент, когда мы с ней сблизились. Она чуть было не вляпалась в дурную историю, связавшись с каким-то бандитом. 
Раньше Арлетти любила изображать из себя «бывалую крутую столичную журналистку», на самом деле она боязлива, неуверенна в себе, ее кажущаяся бойкость – лишь маска, скрывающая растерянность. Моя легкомысленная маска повесы ведь тоже скрывает многое, и ты одна это поняла.  Арлетти нужна защита, опора – но подхожу ли для этого я? Время покажет.
Пока это все. На сегодня прощаюсь.


твой друг (надеюсь!)  и исповедник
Артур Морейра ди Баррус

               
                Артур!
Ну, конечно, ты друг. Даже не сомневайся. Не буду употреблять слово «лучший», не люблю, когда громкими словами слишком бросаются… а я не пафосна. Но именно в друге я и нуждаюсь. И ты меня понял.
 Прочла твое описание жителей городка, рассуждения и подумала: а ведь мы совпадаем во мнениях, взглядах и вкусах… и это «внутреннее совпадение», некая наша созвучность – явление редкое. И бесценное. Конечно, не на все сто процентов – но так было бы не интересно. И не о чем спорить, ведь правда? А спорить мы будем. Не проявляй излишнюю уступчивость, а то нам с тобой станет скучно… Возможно, ты мягче меня, но и я – не диктатор…
Я подумала о том, что люди воспринимают только крайние проявления чувств: обожание («слепую любовь», когда или не видишь в человеке никаких недостатков или упорно закрываешь на это глаза, не желая их замечать) или отвращение. Если человек не нуждается в восхищении (как ты мне признался), это не значит, что он позволит топтать себя ногами. Мы с тобой – не люди крайностей.
 С большинством людей лучше не сближаться, они слишком быстро становятся бесцеремонными, чем больше их узнаешь, тем меньше они тебе нравятся. Дистанция – вот идеальные отношения. На расстоянии.
Я начала понимать тех, кто уходит в монастырь или становится отшельником…  Все мы в какой-то момент устаем от людей… от их чуждой нам энергетики, суммы взглядов, условностей, желания нас перекроить или переделать в угоду собственным представлениям… От всего этого хочется отдохнуть, найти свою внутреннюю настройку и зазвучать так, как раньше. Знаешь? Ты – мой камертон.
Любовь у иных натур – отнюдь  не  потребность в восхищении.  И не желание на кого-то молиться. Бывает влечение к мерзавцам и стервам, об этом столько написано... Причем совершенно осознанное. Недостатки – и внутренние, и внешние – могут привлекать больше, чем все мыслимые и немыслимые достоинства.
Но, если мы и попробовали в своей жизни садомазохизм, то настало время покончить с этим. Поможем друг другу вылечиться? Очиститься изнутри? Ведь это противно нашей эмоциональной природе.
Для меня полнейшее одиночество в пустыне лучше, чем такая любовь, как в фильме «Ночной портье», где садист из концлагеря и мазохистка-заключенная нашли друг друга и обрели идеальную гармонию.  Хотя фильм – прекрасный, но речь не его художественных достоинствах… а о нас с тобой. Этим «переболевших». Только не в примитивно физическом смысле.  В психологическом. Сколько же тайных извращенцев и игроманов скрывается за масками обывателей, представителей интеллигенции или богемы… и имя им – легион. Билли говорил об Аманде: «Уродливая душонка». Интересно, что он думал о своей собственной? Сейчас он засел в интернете и переписывается с разными женщинами, мороча им голову и получая от этого удовольствие.
Хорошо еще с твоей сестрой Жуди все обошлось. Она забывает Билли?  Мне трудно поверить, что она сможет собрать себя заново и когда-нибудь… Я была слишком высокого мнения о себе. Считала – с такой многоопытной женщиной это произойти не может. Билли очарует легковерную и наивную девушку, но не меня… как вышло так, что и я «попалась»?
Он ни в чем не виноват передо мной, мы никогда ничего не обещали друг другу. Я сама задавала тон нашим отношениям – изображала безмятежную уверенность и неуязвимость, хотела казаться сильнее, чем я есть на самом деле. На него это не производило ни малейшего впечатления – я вообще была ему не нужна. Ни в каком качестве. Если он хоть к кому-то что-то испытывал, то это была Селена. Билли, кстати, вообще не любитель красавиц, ему по душе своеобразные лица.
Мне эта девушка нравилась. И я знаю, почему она произвела на него впечатление. Не такая, как все… Билли слишком привык к цивилизации. Потому и воспринял Селену как вызов. Он вовсе не глуп, но патологически подозрителен и в каждой женщине видит потенциальную «жертву», думая, можно ли ее сломать как игрушку. Я, кстати, была исключением. Он мне зла не желал.
- Диана, я был с тобой абсолютно честен. С первых минут знакомства. Всегда, - сказал он вчера, когда мы прощались.
- Я знаю.
- Так в чем ты меня упрекаешь?
- А я упрекаю?
То-то и оно, что мне хочется пожаловаться, а жаловаться не на что. И не на кого. Он ничего мне не сделал. Если бы он начал оправдываться и изображать из себя жертву обстоятельств, я перестала бы его уважать, и мне сразу стало бы скучно – слишком предсказуемая реакция. Но… по крайней мере на это у него хватает мужества – он способен быть честным.
Все-таки есть в нем то, что может привлечь.  Иногда мне кажется, я болезненно переживаю свое ПОРАЖЕНИЕ  –  думала, мне удастся выиграть этот поединок и влюбить Билли в себя. Но этого не то, что не случилось… наши отношения даже близко не подошли к тому, что можно назвать подобием какого-то увлечения. С его стороны. Просто вымученный секс со скучающей миной. И желание тут же от меня отделаться.
В моей жизни это впервые – не скрою. Ты скажешь, что это танталовы муки уязвленного самолюбия? И будешь, наверное, прав…

Диана


                Диана, моя дорогая!

Хочешь спорить? А я тут как тут. Давай поспорим. Я это люблю и умею.
Иначе наше согласие покажется странным – как будто не два человека переписываются, а один беседует с самим собой. Иной раз мне кажется, что я сам же себе пишу и потом отвечаю. Такая игра с собственным воображением.
Зачем ты на себя наговариваешь? Все мы «задним умом» крепки. Разве несколько лет назад ты могла знать, что из этого выйдет? И насколько все это окажется энергозатратным, отнимающим силы, высасывающим душу… Не думаю, что ты когда бы то ни было была излишне самонадеянной, ты для этого слишком умна. Просто в начале все кажется игрой, и ты не знаешь, что этот процесс затягивает и становится бесконечным… Ты пребываешь в состоянии постоянного напряжения и неуверенности, мучаешься, это длится, длится и длится, и в какой-то момент понимаешь: все это стало смыслом твоей жизни. И ужасаешься.
Если бы хотя бы это общение было приятным, дающим заряд положительной энергии, это время нельзя было бы назвать потерянным попусту… а душевные и интеллектуальные силы потраченными зря. Но, как ты сама признаешься, оно таким не было.
У нас с Амандой иначе – мы знали друг друга с детства (Билли мало ее наблюдал). Влюбленность с ее стороны когда-то была. Она и сама это подтверждала – хотя, казалось бы, потом, разозлившись на нашу семью, могла с раздражением все отрицать, но… воспоминания о раннем юношестве, нашей помолвке, назначенном дне свадьбы, на которую она не явилась, в определенной мере и ей были небезразличны. Я видел. И это не самообман.
Я понимаю, что привлекает женщин в Билли. Во всяком случае, мне так кажется. Его равнодушие. Причем оно может быть подлинным – никакой не игрой. В равнодушие часто играют, а он, возможно, и нет. Темперамент не тот, натура не та… на самом деле он действительно ни в ком не нуждается. Даже чисто физически.
Но ни одной женщине не хочется верить в то, что бывают такие люди. Каждая, натыкаясь на стену равнодушия, считает: со мной все будет иначе. Я «растоплю этот лед», заставлю его полюбить… и так далее. Ладно – те, кто запоем читают любовные романы, в которых все именно так и происходит: равнодушный герой влюбляется. Но ты-то… ты-то, Диана!
Допускаю, что он играет в психологические игры с такими, как моя сестра Жуди, надеясь испытать хоть какое-то возбуждение, потому что иначе вообще не чувствует к женщинам ничего.  С Селеной понятно – это экзотика, что-то совсем-совсем новенькое… диковинный зверь. Но, как ты и сама заметила, женщин он не особенно любит. Не любуется ими, не восхищается, не испытывает потребности в естественном и нормальном, «не игровом», общении… И это не значит, что его тянет к мужчинам. Его вообще ни к кому не тянет. Не стоит уж слишком демонизировать Билли, он, конечно, не ангел, но…
С другой стороны – я с ним меньше общался и хуже, чем ты, его знаю. Меня не затянуло в воронку его детских воспоминаний – источника вечных обид и неистребляемых комплексов. И, слава богу. Мы с ним даже ладили… только не смейся. Думаю, что твоя нынешняя реакция – это просто безмерная усталость, копившаяся годами. Ты надорвалась.
Сестрица моя приходит в себя. Ей уже куда лучше. Спасибо.

Твой друг Артурзинью

               
                Артур, привет!
От души посмеялась. Ты прав, я устала. Есть люди, которые не умеют отдыхать, не умеют расслабляться. Для них все – работа. И отношения, пусть даже самые что ни на есть свободные и не серьезные – тоже работа. Они ежесекундно что-то обдумывают и обдумывают… мыслемания. Беззаботности, умению ни о чем не думать, оказывается, тоже надо учиться. Об этом пишет известный психотерапевт. Не знаю, какой здесь выход – йога, медитация? Мне нужны способы расслабляться, сбрасывать напряжение. А я это совсем не умею. Думаю даже во сне. Трудоголизм – причем это во всем, даже в приятельских отношениях… Я слишком много и долго думала, это пошло мне во вред. Привело к истощению нервной системы… Кроме того, моя память… в работе-то это помогает, а в жизни… не могу забыть ни одного слова, ни одного жеста, ни одного события, все храню внутри себя, в результате копилка памяти переполнена, как будто это мусорница. Или компьютер, настолько забитый файлами, что перестает справляться… и ему нужна перезагрузка или увеличение объема памяти. Моя природная устает, дает сбой, кричит, сигнализирует: стоп, так нельзя дальше жить. Не перегружай меня больше!
Закрой глаза, отдохни, наконец, расслабься, не думай, не думай, не думай… Доходит до того, что я отчасти завидую людям с амнезией – вот у кого есть реальная возможность начать действительно новую жизнь. И ничто их не мучит наплывами, возвращая назад, назад и назад… А я не хочу, не хочу, не хочу.
Я не собираюсь «окунаться с головой» в работу, сегодня вернулась в Рио, оформлю отпуск. Буду читать Франсуазу Саган «Немного солнца в холодной воде» - причем вовсе не все произведение, а только первые страницы, на которых так ясно, так хорошо описана нервная депрессия Жиля. Стоит мне это почитать, становится лучше. Сразу же. И безо всяких лекарств. Его отвращение к жизни и нежелание жить – это все так понятно… Снова и снова – первые несколько страниц, для меня они там самые лучшие и самые важные. Отвращение, отвращение, отвращение. Неприязнь к людям. Ко всем абсолютно. Оказалось, Саган можно лечиться, она умеет врачевать истерзанные души… А я – умею ли? Как я могла считать, что в силах кому-то помочь, если мне самой нужна помощь? Ее слова, ее фразы, сравнения как-то настраивают изнутри, и легче дышится. «Певец беззаботности» - вот как можно ее охарактеризовать, может быть, для меня такой человек – идеальное дополнение, которого я подсознательно ищу? Кому-то нужен тот, кто заставил бы его думать, а кому-то – тот, кто научил бы расслабляться и гнать всякие мысли прочь, давая голове отдых, оберегая мозг от перевозбуждения.
Иначе я загоню себя в гроб. Мне тридцать четыре, и это не шутка – я полностью выбита из колеи. Врач мне сказал, что возраст от тридцати до сорока – это возраст серьезнейших личностных расстройств. И болезней.
Мне надо научиться описывать простые действия, обычные предметы, уйти от глобальности… отдохнуть от нее, переключить внимание на детали, которыми раньше я пренебрегала. Писать тебе бессодержательные, но милые письма. Читать и перечитывать твои – они мне помогают.

Диана

                Диана!
Береги себя. И не вздумай переутомляться. Сколько перезагрузок в течение жизни может выдержать человек? Мы все – не железные, и если в какой-то момент настраиваем себя на то, что все не всерьез, это отчасти – самозащита. Иначе мы и до тридцати бы не дотянули.
Предпоследнее твое письмо меня расстроило. Люди противоположного пола склонны к демонизации друг друга. Мужчины видят в женщинах негодяек, те видят в мужчинах монстров…  А не стоит, честное слово. Я понимаю, ты не имела в виду Билли и Аманду, просто привела пример. Ее вы с Билли не знали, об этом я когда-нибудь напишу. Конечно, убийство двух человек – это не «шалости» Билли с разными женщинами, но… Я знал ее практически с самого рождения, а вы с ним встретились с ней уже тогда, когда она была безнадежно больна. Для вас она – преступница, одна из многих, чьи деяния вам предстояло расследовать. Для меня же – единственная…
Я могу лучше понять твоего приятеля, потому что я не женщина. Это так просто. Он в моих глазах лишен даже намека на демонизм, обычный мужик, каких много. Есть же разряд мужчин, которые никогда не взрослеют, на всю жизнь остаются мальчишками. Сопляками. Я сам такой, только я безобиден, беззлобен. А у них и злоба-то подростковая, глупая. И жестокость какая-то детская… все дети балуются, отрывая лапки насекомым, не ведая, что творят. Взрослым и в голову не придет таким образом развлекаться. Вот ты и смотришь на взрослого человека, думая: он уже перерос такие забавы, не может же он… Это-то и травмирует женщин  -  что взрослый так может. А представь себе, что ему пять или шесть лет, или еще лучше – два или три года, он познает мир, лезет везде, все хватает, ломает, бросает, ищет все новое, новое, новое… тебе самой станет смешно, что ты так долго его принимала всерьез. И размышляла на разные глобальные темы, изводя себя и заводя в полнейший тупик.
Не будешь же ты убиваться из-за такого, как я? Но я отрыт и прозрачен. И жалостлив. Может быть, в этом все дело… Не думай, что все это из-за моего ангельского нрава, просто я слишком ленив для того, чтобы притворяться. Во всяком случае, надолго меня не хватает, если я даже когда-то пытался так делать. Притворяться мне просто банально лень. Возможно, кстати, и Билли – тоже. Поэтому всего его отношения быстро исчерпываются, ведь игра – это притворство. Притворство – работа, надо обдумывать свои слова и поступки. Охота больно? Это тоже ведь надоедает…

    Артур

                Артур, как дела?
Мне получше. Все – транквилизаторы. Вот до чего я дошла. Надеюсь, что это останется между нами. Я тебе полностью доверяю. Каждому нужен в жизни человек, которому можно верить как самому себе… или даже больше.
Неужели расслабление и улучшение будет у меня происходить только, если я буду глотать таблетки? Организм перестал самонастраиваться, и это плохо. Ни сна, ни аппетита, ни желания что-либо делать. Я знаю, ты пережил это, когда Аманда бросила тебя у алтаря и сбежала с Шику. Это длилось три года. Расскажешь?
Я понимаю тебя в отношении бывшей невесты, которая могла стать женой и матерью твоих детей (может, к лучшему, что не стала – биологическая дочь проститутки и бандита с такой наследственностью?)... но в наше время слишком модно стало снимать всякую ответственность с преступников, называя их больными. А они далеко не всегда больны с медицинской точки зрения. Их признают совершенно вменяемыми. Жестокость может быть проявлением болезни, а может быть просто чертой характера. Бывают же злые люди. Но это не значит, что эти люди больны.
Мода на психологию, психоанализ и психиатрию может завести науку в тупик – я читала исследования о личностях разных политиков. В эпоху коммунизма было принято считать диссидентов и противников режима больными, а сейчас больными стали называть самих коммунистов.
И это доходит уже до смешного.
Ладно Гитлер – больной, может, оно так и есть объективно.  Теперь Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин – больные. Когда в «холодной войне» страны социалистического лагеря проиграли, на Западе возникла модная теория объяснять желание построения социализма болезнью или патологией.
Читаю о Вагнере: он хотел жить в роскоши, не любил бедность. Казалось бы – таких людей пруд пруди, их абсолютное большинство! Так нет – психиатры придумали, что и это – болезнь. Какое-то «расстройство личности». Это другая крайность – каждый чих объяснять болезнью, выдумывать все новые и новые «синдромы», «расстройства» и прочее.
Хотя я по опыту знаю: больной человек может выглядеть так, как все, рассуждать нормально, ничто в его поведении не покажется странным. Но «в голову не залезешь». Ты не знаешь, о чем он в этот момент думает… И такие болезни тяжелее лечить – загнанные глубоко внутрь, когда человек молчит как партизан о том, что его мучает и не дает жить спокойно. И у него превосходное самообладание.
Таким был один мой коллега. И это как раз мой собственный случай. Люди, подобные мне, «запускают» болезни, доводят себя до полного изнеможения. Не обращаясь за помощью. Считая работу лучшим лекарством.
Ну ладно, вернемся к Аманде. Всепоглощающее чувство к приемному отцу, любовь фанатическая, нерассуждающая. Для нее он был всем. А ты и Шику – игрушками? Я знаю, что ты не обидишься… Но именно с вами – тобой и Шику – она становилась нормальной, обретала здоровые черты, улыбалась, смеялась, дурачилась. И естественно, эти воспоминания вам дороги. Каждому – свои собственные. Но он забыл ее раньше, чем ты. Потому что его чувство к ней было реализовано, он успел охладеть. А для тебя Аманда осталась мечтой.
Влияние отца превратило ее в преступницу или в ней все же были эти черты?  Я мало к кому из преступников испытываю жалость – может быть, потому что такая работа.
В нравственном отношении такие люди, конечно, больные, об этом я тебе и писала. Но сейчас не модно говорить о «заболевании нравственности». Время такое. Прагматичное. Функциональное. И приземленное.
Я – прокурор и не могу не иметь долю строгости в характере. Сколько преступников мечтают снять с себя ответственность, симулируя психические расстройства? Какой процент людей хочет получить инвалидность, чтобы не работать, и болезни они себе просто выдумывают? 
Жду ответа (не на конкретные вопросы – упаси боже, ответа ВООБЩЕ, твоего письма, в котором напишешь, что хочешь). Ты не на допросе.

 Диана

                Дорогая подруга!
Не старайся меня щадить, это не идет мне на пользу. Меня воспитала строгая принципиальная мать, и в глубине души я нуждаюсь в попреках. Не глупых и вздорных истериках, а именно – внятных нравоучениях.
Мне нравятся все женщины подряд. Абсолютно. Нет ни одной, о которой бы я не фантазировал втайне… Вот Клара, к примеру, бывшая девушка Гуту. Красавица неземная. Ей бы Русалочку Андерсена играть, а я в роли принца… Но это «не мой тип». А знаешь, почему? Она мягкотелая. Мне в женщинах нужен Характер. Может быть, это следствие собственного безволия… Девушка должна уметь дать мне отпор, устроить хорошую взбучку, дать сдачи и точно рассчитать удар. А не молча терпеть от меня все что угодно, как, скорее всего, это делала бы Кларинья…  Я с ней смертельно соскучился бы.
Я и Аманде-то изменял. Гулял… да и как! И она это знала. На тот момент она оказалась самой сильной из всех – заметь, не самой неотразимой внешне… Меня как магнитом тянет к Воле. Безвольные лица, даже самые прекрасные из них, не вызывают особенного влечения. А лицо Аманды представлялось на тот момент концентратом воли.
Помнишь в романе «Идиот» Варвару, сестру Гани Иволгина? Ее лицо было из тех, которые без красоты привлекают к себе до страсти…  Об Аманде я могу сказать то же самое. Кстати, изо всех женских персонажей романа я выбрал бы Варю. Вот тебе и садомазохизм…
Варя при этом лишена желания специально мучить тех, кого любит, как это делают Настасья Филипповна и Аглая, она не станет никого изводить. Не всегда же сильные люди «садо», что, видимо, все-таки дорого сердцу самого Достоевского.  А в Аманде это было.
Но до определенного момента, пока не появился этот ее «приемный отец», который на самом деле мечтал ее соблазнить. Тоже мне Гумберт… комедия – этот надменный бурдюк Силвейра (или Тинокку)… меня всегда смешила его мания величия.
Думаю, что она поняла это… представляешь, что значит начать догадываться о том, почему твой любящий папочка старался всячески настроить тебя против окружающего мира, создать эмоциональное пространство, в котором существуете только вы вдвоем. И смотрите на всех свысока, считая себя исключительными. Она почти три десятка лет искренне верила каждому его слову, а потом поняла, какую безобразную комедию играл этот селадон… мечтающий об одном – уложить ее в свою постель.
Он ее искалечил. Душа Аманды не столько уродлива сама по себе, сколько изуродована… Когда отец появился в городе, сделав пластическую операцию, и поменяв имя, в надежде обманом добиться любви своей «дочери», выдав себя за другого человека, она растерялась. Чувствовала – незнакомец очень похож на отца, но кто это? Что ему нужно?
Не мог Тинокку открыто сказать: «Я люблю тебя, дочка, совсем не отцовской любовью». Аманда бы отшатнулась, если вообще ее рассудок бы выдержал это… Крушение своего идола. Идеала. Кумира. И божества.
Для этого надо было инсценировать собственную смерть, сыграть роль старого друга Тинокку и посмотреть на ее реакцию. Что-то внутри нее вот тогда и сломалось.
Она сказала перед смертью, что стала любовницей этого человека из ненависти, это был акт уничтожения былой любви и былого доверия… Он ей не признался, кто он такой. Но, чем дольше эта связь длилась… в общем, у нее постепенно открывались глаза на прошлое и настоящее. Но уже было поздно.  Аманда такого наворотила…
Пути назад – в нормальность, естественность, законопослушание, душевное и, как ты говоришь, нравственное здоровье – просто не было. Шику тогда окончательно от нее отвернулся.
В тюрьме к ней пришло смирение, она стала жалеть заключенных, просила мать, чтобы та приносила ей старые нарядные платья и дарила их новым подругам, которые воспринимали все это как сказку. Смерть от туберкулеза Аманда восприняла как избавление, она была этому рада. Монахиня, навещавшая ее в тюрьме, говорит, что она поверила в полнейшее раскаяние этой женщины.
Я помню выпускной вечер в школе, ее черное вечернее платье – каким оно казалось красивым в сочетании с ее белоснежной кожей… Красный цвет ей тоже шел. Я не любитель «роковых» женщин, есть в них что-то искусственное, но Аманда любила играть такую… у нее это немного смешно получалось. Куда больше мне импонировал ее строгий деловой стиль. Но, видно, когда люди знают друг друга с детства, они не могут не смешить друг друга в ином, «взрослом» качестве.
Тинокку обожал серьезность и не любил комедии, не понимая, как все прирожденные зануды, что комедия – это самый сложный жанр. Есть люди в театральной среде, которые считают: комедии Шекспира в целом уступают по мастерству его трагедиям, хотя есть отдельные великолепные комедийные образы – Меркуцио, например. Такие люди, как Тинокку и Аманда не понимают, увы, что они сами комичны… и как комичны!
О депрессии после ее ухода я рассказать попытаюсь, хотя эта рана сейчас затянулась. Тогда я был ошеломлен, не мог поверить: как же так, мне двадцать три года, а моя жизнь закончилась. Это был шок. Все равно, что клиническая смерть. Смерть эмоциональная.
 Люди,  пережившие настоящую депрессию, скептически относятся к «красивой» и «романтичной» депрессии в книгах, кино. Ничего в настоящем отчаянии нет красивого. Это чудовищно. Может, поэтому я несколько месяцев никому не показывался на глаза. Помнишь песню Шуберта «Весенний сон»? Это страшно. Человек засыпает и видит сон, он чувствует себя счастливым, потом просыпается и понимает: реальность ужасна. А ему надо открыть глаза, встать, умыться, начать что-то делать… Желание не просыпаться. Вообще никогда. Так и угаснуть во сне потихоньку.
Помнишь у Шуберта крик петуха? И оголенные нервы? Реакция неврастеника. Эта песня о нервном истощении, об отвращении к реальному миру и желании укрыться от него в мире фантазии. Он точно отразил в музыке каждое слово текста, каждый нюанс. Родоначальник романтизма в музыке… Романтизм, о чем многие в наше время забыли, - это уход в мир грез и фантазий. Невозможность существования в реальности, вызывающей раздражение, неприятие, гнев… разрушение своего «я». Это страшные песни.
Тогда я заставил себя посмотреться в зеркало – неужели мое лицо настолько бесхарактерно? Я до такой степени мямля? И знаешь… мне показалось, что воля в моих чертах проступает, угадывается, скрытая до поры до времени… Тогда и возникло желание доказать: я не хлюпик, не нытик.
Почему-то вспомнился актер Маркус Винтер, который, несмотря на роль слабака, был крепким, накачанным, хотя это в глаза не бросалось – внимание зрителей отвлекали его театральные стоны и вздохи.
Так началась моя новая жизнь.

Артурзинью

                Артур, дорогой…

Читаю – и на душе становится ясно и просто. Как будто внутри появляется луч солнечного света и все освещает.
Я как-то «прониклась» к Аманде. Во всяком случае, кажется, начинаю ее понимать. Шику – не интеллектуал, но в нем можно обрести отца. В тебе – скорее сына.
Думаю, что она поверхностно тебя оценила. За шутовской маской (по-моему, на редкость милой) глубоко скрыт и потенциал такого рода – ты можешь быть заботливым, понимающим, преданным. Просто в том возрасте это еще не предполагалось.
Есть женщины, которым не нужен «роковой мужчина». Они ищут отца. Я сама осталась без отца, когда мне было восемь. И не то, чтобы пыталась его кем-нибудь потом заменить… но мне было комфортней всего, если мужчина был старше меня лет на десять, двадцать, а то и тридцать… Моим первым любовником был преподаватель университета, ему было около шестидесяти, а мне - девятнадцать. Не скажу, что это было что-то очень важное для нас обоих, у меня и мысли не было о серьезном продолжении этих отношений, но все-таки я к нему привязалась. Мы даже потом переписывались. Ровесники не так дорожат друг другом.
Мне нравились те отношения – ни грубости, ни хамства, только нежность и уважение.  Азеведа, который сотрудничал с полицией вашего города,  мне его чем-то напомнил. Воспитанный, церемонный, слегка ироничный  –  у него очень умные глаза. Люди того поколения все-таки отличаются…
Были мужчины, которые значили для меня больше, чем тот, самый первый, но ни в ком из них я не находила зрелости, мудрости… Помню, как я читала роман Жаклин Сьюзан «Долина кукол» и недоумевала: почему все эти женщины без ума от Лайона Берка, когда есть такой великодушный зрелый по-настоящему добрый, по отечески заботливый, как Генри Бэллами. И что мне до «роковой» внешности? Я не это искала… Сама бы я никогда не променяла Генри на Лайона. И не могла понять Анну. Мне с Лайоном – эгоистичным холодным - было бы скучно. Образы роковых мужчин или женщин редко бывают такими уж интересными – даже в литературе, не то, что в жизни.
Но тех, кому ИСКРЕННЕ нравятся разные женщины, и они не стремятся причинить им боль, - очень мало. Дон Жуаны в реальной жизни бывают страшно закомплексованными типами, они самоутверждаются, заводя интрижки.  Их самолюбию льстит, что они так «востребованы» и «нужны» (особенно это распространено в странах, где мужчин просто-напросто меньше, чем женщин). В душе  они могут быть женоненавистниками – вот как Билли. Которые в детстве натерпелись – насмешек по поводу внешности. Во взрослом возрасте такие хотят реванша – теперь они сами будут устанавливать правила игры и внушать уже женщинам комплекс неполноценности.
Но ты-то уж точно вряд ли страдал от каких-то насмешек…
Мне жаль, что я сблизилась с Билли и хорошо узнала его характер. Лучше бы мы остались коллегами. У меня сохранились бы иллюзии на его счет… ощущение спокойного и приятного человека, с которым можно дружить.
Тогда я верила в дружбу между мужчиной и женщиной и стремилась к этому – любви-дружбе. Приключению. Чему-то веселому, искрометному, без обязательств, но все же уютному…
А осталась такая тяжесть на душе. Неподъемная. Сколько таких «докторов Джеккилов», из которых «вылезают» потом «мистеры Хайды»… Но в случае Билли это с формальной точки зрения не социально опасно.
Я и тебя боюсь узнавать ближе – теперь этот страх распространился у меня абсолютно на всех. Стала более замкнутой, говорю с людьми только по делу. Ни одного лишнего слова. Иногда мне кажется наивностью или безрассудством желание переписки с тобой, но она меня «согревает». Пусть я делаю глупость, доверившись тебе. Я дошла до такого состояния, когда мне становится безразлично, что будет дальше…
В молодости разочарования в людях переносятся легче, кажется, еще вся жизнь впереди, в зрелые годы возникает ощущение окончательности, того, что это – уже некий эмоциональный итог. И надо просто как-то дожить свою жизнь… доползти до конечной станции.

Диана

                Привет, дорогая!

Я все понимаю. Если хочешь, дистанция между нами сохранится… да хоть на вечные времена. Пожалуй, для нас обоих так будет лучше. У тебя еще и работа такая – постоянные разоблачения преступников, снятие масок с людей. Негативные впечатления накапливаются и разъедают душу. А уж в борцах с преступностью, своих коллегах, находить тайный асоциальный потенциал и вовсе тяжко.
С тем, что о бабниках написала ты, я согласен. Но сейчас уже я – скорее фантазер, нежели человек, который пытается что-то реализовать.  Смогли бы мы с тобой пережить новое потрясение, разочарование? (При том, что сам я, как видишь, не идеален, но и не играю роль ангела.) У меня и в мыслях нет изменить Арлетти, а если на это решится она сама, отнесусь к этому философски.
Ей скучно в Маримбе. Она привыкла к тусовкам, сплетням из редакции. Иногда я сомневаюсь, подходит ли ее характер для журналистики, тем более – для желтой прессы? Она любопытна. И вместе с тем робка. Нелегкое сочетание. Надо быть более толстокожей, пробивной, а она… Ей, с одной стороны, комфортно здесь и спокойно. Но не хватает «адреналина». Арлетти сама себя не понимает, не знает, что ей нужно от жизни. Но это все-таки амбициозная натура, ее ли – домашний уют?
Пожалуй, что я созрел для отцовства. Во всяком случае, возиться с малышкой Изабел, дочерью Жуди и Билли, люблю, а признаться, еще несколько лет назад дети Лаис меня раздражали, и я на них даже покрикивал. Но одно дело – мальчишки, а это все-таки девочка…
У меня полно недостатков, но мало кто может сказать, что я их не признаю и не соглашаюсь с критикой в свой адрес. И это, пожалуй, мое самое достойное качество. Если серьезно…
Не знаю, как будет чувствовать себя Арлетт в роли матери, но мы с ней уже говорили на эту тему.
- Только обещай, что у нас будет няня.
- Естественно.
- Ну, тогда… Артурзинью, мне надо подумать.
У нее бывает довольно забавный глубокомысленный вид. Возможно, когда-нибудь мы привыкнем друг к другу настолько, что это нам станет казаться самой что ни на есть любовью… и такое бывает.  А создан ли я вообще для любви? Или не судьба?
На работе я не так плохо справляюсь – учитывая несколько лет безделья, это прогресс. Я помню, как было тошно возвращаться в Маримбу после того, как Аманда сбежала из-под венца. Все прятали сочувствующие гримасы, разглядывали меня…   Я заикался – на нервной почве. С трудом говорил. Сейчас, слава богу, прошел этот тик. В маленьком городе оказаться брошенным женихом – означает стать посмешищем, местной достопримечательностью. Поэтому я уехал в Рио и вернулся только после того, как отец был убит.
Она могла расстаться со мной иначе – не так, как она это сделала. Вот чего я до сих пор не сумел ей простить. Не могу забыть, как я стоял в церкви и ждал ее. Гости смотрели на меня. Время шло, я нервничал, был на грани срыва, думал: с ней что-то случилось… Поверить не мог: это правда, она не пришла. Передумала. Именно в этот день. В эту минуту. Секунду.
Правда всплыла потом: отец Аманды настроил ее против нашей семьи. Плевать она хотела на мои мимолетные измены до свадьбы (видимо, понимая, что потом бы их не было). Но Тинокку внушил ей, что мы хотим породниться с ними, потому что нам это выгодно, и собираемся прибрать к рукам бизнес этой семьи.
Аманда потом подозревала моего брата Гуту в том, что он из соображений выгоды встречается с ее сестренкой Лижией. В нас она видела только врагов. А уж когда исчез Тинокку, обвинила в этом Зе Пауло. Для нее Морейра ди Баррус – это семья проходимцев, мечтающих обобрать Фегейра дус Кампус.
Впрочем, ладно об этом… я жил, не зная, что такое, когда на тебя все показывают пальцем, до дня своей свадьбы с Амандой. Поняв, что она никогда не воспринимала меня всерьез, мне захотелось что-то ей доказать. Так и началась наша интеллектуальная или психологическая война. Мы искали союзников друг против друга… Я подружился с внебрачной дочерью Тинокку, Селеной. Стал заниматься делами семейного предприятия, привлек Лижию к совместной работе.
Мне захотелось тогда, чтобы женщина, внушающая всем уважение, меня полюбила – так я поднялся бы в глазах Аманды. Или собственных глазах. В глубине души я хотел одного: ее ревности, желания вернуть меня… вот для этой цели мне и нужна была такая, как Селена, например. Храбрая наездница, безукоризненно порядочная, цельная натура, трудолюбивая, не образованная, но умная, с природной смекалкой. Я подумывал о том, чтобы ее обмануть, изобразив чувства, которых у меня не было, и жениться, но оказалось, эта девушка видит только Шику. А может, догадывалась, какую игру я веду.
Ты скажешь, что это ужасно – использовать наивную бесхитростную деревенскую девушку, верящую в бога, желая «утереть нос» Аманде.  Селена – не дитя сексуальной революции, она не признает поцелуев без любви, отношений без обязательств, экспериментов… Ей нужно все или ничего.
А «всего» я никому дать бы не смог. Только одной-единственной…
Мне казалось, Аманда отняла у меня самого себя, прежнего. Забрала все. И внутри у меня ничего не осталось. Теперь я могу только изображать любовь…
Отец говорил мне в своих видеопосланиях: «Какое лекарство от несчастной любви? Другая любовь!» И предлагал мне завоевать Селену. Назло Аманде. Ее этот брак бы взбесил.
Она даже приехала ко мне отговаривать от этой идеи – так не хотелось законной дочери Тинокку признавать свою сестру как полноправную наследницу и объединять бизнес с нами… И тут-то я высказал ей все, что накопилось у меня за долгие годы, на протяжении которых я спал и видел эту сцену: как я ее ставлю на место. И отвергаю ее предложение о сотрудничестве.
Так плавно я подошел к мысли о том, какое значение имеешь ты в моей жизни. Да-да, ты, Диана. Я думаю, ты и сама уже поняла…
Ну, как? Ты разочаровалась?
Аманды нет, а я все пытаюсь до нее достучаться, сказать ей: «Пойми же, во мне было большее, чем ты увидела, вот гляди-ка, другие женщины (не такие, как Алисинья или Арлетти) серьезные умные и глубокие относились ко мне как к равному, так почему же ты смотрела на меня свысока?»
Или ты скажешь, что это не худший стимул для роста – профессионального, например? Ведь так и случилось в итоге… теперь я – судья.
Как она сказала бы: «Этот клоун… Доктор Артурзинью!»
Я сам решил вывернуться наизнанку. Теперь о моих комплексах ты знаешь больше, чем кто бы то ни было. Да, мне казалось, они и так очевидны…

твой друг Артурзинью

                Привет, Артур!

В общем, я это предполагала, но и представить себе не могла, что ты так капитально изводишь себя из-за поведения Аманды. Мы с тобой познакомились уже в тот момент, когда ты обрел душевный покой. Ты мне показался уверенным в себе остроумным красавцем – этаким героем салонных пьес Оскара Уайльда об аристократах. Такие у меня возникли ассоциации.
Реакция этой девушки на тебя – скорее, ее проблема. У многих в наше время (да и не только) – штампы восприятия. У них есть свои стереотипы насчет того, как должен выглядеть и вести себя «умный человек», «серьезный человек», «глубокий человек», «деловой человек». А ты эти стереотипы опровергаешь. И ставишь их в тупик. Нужна незашоренность, свежесть взгляда для того, чтобы воспринять такую личность, как, к примеру, Ганс в романе Генриха Белля «Глазами клоуна».
Но, естественно, он не так избалован и бросает вызов своей среде, католической церкви, уходит из дома, совершает поступки… вы в чем-то с ним абсолютно разные. Похожесть в том, что и его тоже не знали, как воспринимать, вешая на этого парня один ярлык за другим.
Ты, видимо, намекаешь на мое желание помогать людям решать их внутренние проблемы, говоря о «комплексах». Но ты сформулировал их и признал – а это уже начало пути к выздоровлению.
К прекращению бессмысленного диалога с умершей Амандой и доказыванию ей своей ценности, того, что ты достоин настоящей любви. Жить дальше. Смотреть вперед. Но это по большому счету. И в идеале.
Если же тебе хочется продолжать с ней дискутировать и в чем-то ее убеждать, так делай это. На страницах своих же писем ко мне. А я с удовольствием почитаю.

Диана

                Диана!
Я вижу, ты не отшатнулась. А я, пожалуй, что рассказал самое худшее. Натура у меня благодарная – кто знает, а если бы я, заметив неподдельный интерес к себе со стороны женщины, которую сам воспринимаю всерьез, полюбил бы ее? Такое могло быть. К тому же ты склонна жалеть людей. Как и я. Мне хотелось бы минимизировать боль, которую я причиняю. Наслаждаться чьими-то муками – упаси боже… Не сомневайся, что совесть у меня все-таки есть.
У Арлетти есть черты, которые могут показаться небезобидными, - повышенный интерес к жизни других людей, слухам, сплетням… Она не случайно такую себе профессию выбрала – репортер светской хроники. Но все это «сглаживается» или как-то уравновешивается ее страхом перед окружающим миром. Она и стремится к приключениям и боится их. Так она вела себя с парнями, пока не встретила меня. Могла даже показаться дерзкой, отчаянной… а потом просто, струсив, сбегала и пряталась от своих кавалеров. Может быть, эта ее черта меня и растрогала, заставила к ней приглядеться. Я – первый, с кем у нее получились полноценные отношения в физическом смысле.  А это накладывает определенную ответственность. Будь она на самом деле такой уж любительницей экспериментов, та самая совесть, о которой я говорил, мучила бы меня куда меньше. Но Арлетти хочется казаться современной, и она стыдится того, что настолько неопытна. Я знаю, что она не влюблена в меня, просто я – единственный, кого эта девушка по какой-то причине совсем не боится. Ее напускная развязность сначала ввела меня в заблуждение, но когда я узнал правду, мне стало ее жаль. А это, бывает, привязывает куда больше, чем что бы то ни было. Во всяком случае – меня. Я вовсе не льщу себе мыслью, что она без меня пропадет, но ей будет не так-то легко, как она иной раз хочет продемонстрировать.
- Учти, если мне все здесь приестся, то я уеду в Рио, - заявила мне как-то она.
Я не ответил. Только пожал плечами. Арлетти насупилась – ей хочется, чтобы я возмутился.
Помнишь Вирджинию из романа Джозефа Хеллера «Что-то случилось»? Она отчаянно кокетничала со всеми на работе, говорила только на фривольные темы, а когда кто-то пытался перейти от теории к практике, ужасалась и сбегала от мужчин. За маской эмансипированной, пропитанной модными теориями, «крутой девчонки» таился испуганный ребенок. Но Вирджиния обладала большей душевной тонкостью, чем Арлетти. Вообще образ получился на редкость обаятельным – я нередко его вспоминаю и понимаю, почему главный герой не смог забыть подружку юных лет. Виржиния покончила с собой. Она казалась на редкость веселой, а была глубоко несчастной и неуравновешенной. Время от времени меня посещают тревожные мысли в отношении Арлетти.
Ее мать живет в Америке, это феминизированная дама свободных взглядов, известная журналистка. Арлетти изо всех сил старается ей подражать. Но у нее другая натура. Она девочка хрупкая, слабенькая. Мать понимает это и относится к дочери с иронией, та обижается...
Из написанного мной раньше, у тебя могло сложиться впечатление, что Арлетти – круглая сирота. Когда я говорил, у нее никого нет, я имел в виду – нет в Маримбе. Вообще в Бразилии.
Не думай, что я выдаю интимные тайны жены. Она давно рассказала о своей жизни до замужества всем подружкам, даже напечатала статью в газете на эту тему. Можешь почитать ее блог в интернете, она ведет его под своим именем и фамилией, не скрываясь. Арлетти считает, что преуспела в жизни, выйдя замуж за богатого наследника. Теперь у нее появилась возможность быть на виду и строить свою карьеру. Но она считает, что «положение обязывает», и старается считаться с консерватизмом моей матери. Может, со временем эта бедовая девчонка смирится с домашней ролью, так для нее было бы лучше. Но ее тянет к приключениям и «крутым парням».
Вспомнился главный герой романа «Что-то случилось». Мне он казался отталкивающим – вот уж воплощение животного эгоизма, не вызывал ни малейшей симпатии, но в чем-то я его понимаю… Эти страхи – как он тревожился по любому поводу, трясся безо всяких причин, выдумывал мировые беды. Наверное, каждый из нас в той или иной мере к этому склонен. Тревожно-мнительный тип личности – так бы сказали врачи? Человек, не находящий покоя. И эти по-человечески понятные, «сенситивные» черточки позволяют понять его лучше. В наше время ему прописали бы транквилизаторы.
Может быть, я боюсь мысленно расстаться с призраком Аманды, потому что привык к этой боли, сроднился с ней, мне с ней даже уютно…
А новая боль? Я смогу ее выдержать? И какой она будет? Не знаю… Люди цепляются за болезненное прошлое из страха перед будущим, которое может быть еще хуже.

Артур


                Артур!
Я все поняла. Помню, как ты говорил мне, когда я сообщила о своем скором отъезде из города, что тебе кажется, ты меня знал в прошлой жизни.  С первого же взгляда на меня у тебя возникло ощущение некого «узнавания». Как будто мы были знакомы всегда. Вечно знаем друг друга.
Тогда я решила, что это  - не то чтобы донжуанский набор штампов, но... Я тебе не поверила. И не призналась в главном: у меня возникло такое же чувство. С первой минуты, секунды.
Верю ли я тем теперь? Думаю, да. У тебя достаточно богатое воображение, чтобы ты и в самом деле испытывал такие ощущения.
Но есть ли в них смысл? Стоит ли верить – самим себе, своим собственным представлениям о «родственной душе», тем более, когда и физический облик человека совпадает с тайными вкусовыми предпочтениями. Причем – в мелочах. Вплоть до родинки на щеке.
Сейчас у меня такая же депрессия, какая была у твоего знакомого, доктора Орланду. Мне о нем рассказал Азеведа. Когда тот принимал роды, он говорил о младенце: «Несчастный». О докторе стали говорить, что он не любит жизнь. Так он и чувствовал. Появление на свет – наказание.
Я знаю, что есть женщины, которые копируют ужимки феминисток, не являясь таковыми по своей природе. Возможно, они и несчастливы, а кто счастлив? Твоя мать, донна Изабел? Жена полковника Тинокку, донна Илда? Они материально и эмоционально зависели от мужчин, которые были их недостойны. Прости, что я так о Зе Пауло, но… ты же и сам говорил… Впрочем, твой отец, хотя и всю жизнь вплоть до последних дней гулял, все-таки уважал жену, а Тинокку демонстративно пренебрегал такой прекрасной женщиной, как донна Илда, и своей родной дочерью, Лижией.
Замужество – это тоже разновидность одиночества. Говорят, это одиночество, только зависимое. И куда более унизительное. Я бы врагу не пожелала участь донны Илды. Хорошо, она встретила доктора Орланду, человека по своей натуре гуманного, но опять же – он алкоголик…
Может быть, у меня – кризис среднего возраста, когда жизнь видится в черном цвете, но нелегко утратить все иллюзии. Моя мать внушала мне: «Не вздумай построить свою жизнь так, чтобы оказаться в чьей-то власти, тем более – самодура и деспота». Вот как Тинокку.  Я не знаю толком, каким был мой отец, плохо помню его, но, судя по тому, как неохотно мать вспоминала о своей семейной жизни… Причем это был человек высокообразованный, но деспотизм – не привилегия простолюдинов.
Мать ни за что больше не хотела выходить замуж, она ценила свою независимость, не желала подстраиваться под кого-то, прогибаться, «смотреть в рот»… Надо иметь другую натуру – как у чеховской «Душечки».  У нас в семье «душечек» не было. Женщины обладали лидерскими качествами и не желали меняться, ломаться. Ни одна из них не была счастлива в браке, потому что, шарахаясь от мужчин-лидеров, они находили себе размазней, от которых нет никакого толка и никакой помощи. Одна только видимость так называемой семьи.
Может быть, институт брака – не для таких женщин. Они для него не созданы. Раньше я верила в равенство. Разуверилась ли я в этом – или и это одна из иллюзий?
Мне вообще кажется, что счастливый человек – это исключение. Предыдущие поколения воспитывали на основе религиозных норм, а не поиска счастья, разводы были запрещены. Но как только их разрешили…
Иногда наша переписка напоминает мне диалоги героев Джейн Остен – они любили пошутить, но у этой писательницы тем не менее было очень четкое понятие долга и нравственного принципа, даже в мелочах, нюансах. И не потому, что она – дитя своей эпохи. Хотя сейчас найдутся люди, которые скажут: долг – это не модно.
«В характере мистера Беннета так затейливо сочетались живость ума и склонность к иронии, замкнутость и взбалмошность, что за двадцать три года совместной жизни жена еще не сумела к нему приноровиться», - мне это напомнило твои рассказы о семейной жизни. Не относись к Арлетти только с иронией и жалостью, она это почувствует, это все-таки не миссис Беннет. И Алисинья почувствовала – потому и ушла.
Это не лучший вариант «религиозного смирения» - уход только в книги или фантазии, относясь к реальному миру пренебрежительно и равнодушно. Для его семьи такая отстраненно-философская позиция благом не обернулась. Хотя я понимаю, на какое-то время в этом состоянии можно достичь покоя.
Я понимаю, когда Аманда предпочла тебе другого мужчину, это повлияло на самооценку, во всех женщинах ты стал подозревать неискренность и «денежный интерес». Может быть, ты не тот тип, который в идеале нравится Арлетти, но это не значит, что она вообще к тебе ничего не испытывает. Преодолела свой страх с твоей помощью – это великое дело. И вряд ли она «играла». Значит, ты ей внушил доверие, а это вовсе не ерунда. Она может сколько угодно мечтать о «крутых» хамоватых типах, но жить с такими, как этот Жулиу?  (Я, кстати, прекрасно помню его.)
Впрочем, ладно об этом – все отвлеченные рассуждения, я вряд ли написала тебе о чем-то, о чем ты и сам не знаешь или не думал.  Раньше я больше всего на свете любила работу, жила ей, но в какой-то момент почувствовала себя уставшей, вымотанной. Интерес стал угасать. Эмоционально я «перегорела». Возможно, мне надо взять паузу или подумать о смене вида деятельности.
Как Шику, Селена?

Диана


                Диана!

Я понял тогда, что ты мне не веришь, может быть, и сейчас – тоже… хотя мы уже неплохо узнали друг друга. Но знаешь, как странно бывает? Можно жить в вечных сомнениях, они только подпитывают чувство, а полное доверие приводит к скуке – во всяком случае, так считал Моруа. Но все эти рецепты хороши для людей, у которых все в порядке со здоровьем и нервной системой. Они могут искать острых ощущений. Мы с тобой побывали на краю пропасти, игрища не для нас.
Я напишу тебе о Шику и Селене, а ты пришлешь, наконец, то самое «беззаботное» письмо, в котором будет отражена попытка внутреннего выздоровления, выхода из тупика? Можно я поиграю роль твоего врача?
Ты обещала расслабиться, успокоиться, отогнать прочь все мысли, мешающие этой цели. Живи сейчас одним днем. Смотри на небо, по сторонам – любуйся природой, почувствуй, какое это счастье – дышать. Радуйся, что ничего не болит.  Сосредоточься на том, что тебя окружает. Забудь о глобальных проблемах.
Считай, что я дал тебе такое задание: написать о милых пустяках. Пускай это будет быт, который тебя, видимо, мало интересует, но все же…
Шику и Селена не кажутся очень счастливыми, хотя формально им жаловаться вроде не на что. Никаких проблем. Сын подрастает. Мечта Шику о благополучной семейной жизни сбылась: ни ссор, ни конфликтов, ни капризов, ни истерик. Селена надежна, она кремень. Не предаст, не подставит. Сначала он блаженствовал – это показалось Шику отдыхом после бесконечных бурных ссор с Амандой. Но все хорошо в меру, и «отдых» приелся. Наш комиссар полиции Маримбы заскучал…
Ты говорила, что в Шику можно найти отца, но с Селеной он совершенно другой. Аманда казалась нуждающейся в опеке, Селена же… в общем, глядя на эту женщину, никому и в голову не придет пожалеть ее. А, может быть, зря. Потому что натуры, кажущиеся непобедимыми, страдают сильнее других. И чувствуют глубже, только привыкли сдерживать себя. Селена понимает, что Шику никогда не любил ее так, как она его. Смирилась ли она с этим?
Когда речь идет о человеке дурном, логика проста – ему надо исправиться, а если герой нашего повествования исключительно положительный персонаж? Что ему делать? Стать хуже?
Если люди слишком похожи, вот как Селена и Шику, это не всегда хорошо, у них нет взаимного дополнения. Им нечего дать друг другу. Во всяком случае, так мне кажется. Пока образцовый семьянин Шику и не помышляет о других женщинах, но на донну Амалию он поглядывает. Это приезжая, сняла здесь домик. Говорят, что она художница, сам я ее картин не видел. Тот же тип внешне, что и Аманда – высокая белокожая шатенка с короткой стрижкой высокомерная нервная…
Ты говорила о равенстве – у Селены с Шику именно так и есть, но бывает, что равенство воспринимается как одинаковость. Люди боролись за равноправие перед законом, и они этого добились: черные, белые, мужчины, женщины, богатые, бедные – закон для всех одинаков. Но в эмоциональной сфере… в общем, сложный вопрос. И каждый находит на него свой вариант ответа.
Пока это все.

Артурзинью

                Артур!

Для меня это странно – впервые я пишу так, как попытаюсь сейчас… я делаю усилие над собой, учусь расслабляться, гнать мысли прочь – всякие мысли вообще, о чем бы то ни было…
Знаешь, меня почему-то не раздражают громкие звуки, и я не стремлюсь к тишине. Даже, бывает, боюсь тишины… это нервное, знаю. А ведь я столько лет не считала себя человеком, склонным к неврастении.
Я замечаю красоту природы, но не ощущаю внутренних изменений из-за того, что мне нравится, как выглядит небо, особенно перед грозой, когда оно кажется чернильным…  Мозг (или что там?) фиксирует: да, это прекрасно. Но настроение не улучшается. Прекрасно… а мне-то что? Пожимаю плечами…
Не всем помогает «природотерапия». И это не значит, что они не способны ей любоваться. Просто эстетическое наслаждение (наслаждение - громко сказано в моем случае!) может и не способствовать улучшению при депрессии.
Пожалуй, море – единственное, что действует на меня хорошо. Успокаивает. Дает возможность почувствовать себя и ребенком, и старухой – все сразу одновременно. Я стала приходить на пляж тогда, когда там никого нет. Бродить по берегу, разглядывать ракушки. Помню, как мне это нравилось лет в двадцать пять, а сейчас…  Казалось бы – девять лет прошло, не так уж и много, и вместе с тем это – целая жизнь.
Внешне я почти не изменилась. Только утратила жизнерадостность, взгляд, мне кажется, отяжелел. Седые пряди волос – ну, это не страшно… хотя у ярких брюнеток особенно заметно. Я перестала нравиться себе на фотографиях. А прежде думала, что я фотогенична.
Видишь ли, у меня сломалось что-то внутри… 
Говорю как героиня психологической драмы, я просто не знаю, как выразиться…  Если тебе со мной скучно, скажи, никакой обиды не будет, ты видишь, что мне самой с собой скучно?
Я описала бы тебе свою комнату, обстановку в квартире покойного отца – но лучше отложу это до следующего раза. А вот насчет быта ты оказался не прав – есть занятия, которые успокаивают, возвращают в состояние равновесия. Я люблю мыть и чистить и даже готовить – но только простые блюда. Другое дело, что для меня это развлечение – время от времени, а не то, чему я готова отдаваться всей душой.
Насчет Селены… это неопытность. Когда человек, наделенный всеми достоинствами, ждет принца и надеется, что этот принц его оценит, - хорошо это заканчивается, как правило, только в любовных романах, кино или сериалах. Опасно расти на сказках, искать идеал… Такие несгибаемые максималистки счастливыми не бывают.
И не понимают – увы! – что мужчины часто влюбляются не в «идеал». А в взбалмошных истеричных вздорных капризных и прихотливых дамочек. К чему, видимо, склонен такой простак, как Шику.
А в идеале? Как это должно быть – похожие люди находят друг друга или противоположности притягиваются? Думаю, что должно быть и то, и другое. И сходство, и взаимное дополнение. Вот тогда…
Если взять крайности: «слишком похожие» или «слишком разные»… Будут крайние ситуации. Скука. Или же абсолютное непонимание.

Диана


                Диана!

Говорят, движение при депрессии помогает: ходи пешком как можно больше. Через «не хочу». Трать на это не час и не два, а все три, а то и четыре. Понимаю: желание одно – свернуться калачиком на постели, забиться в угол, закрыть глаза, никого не видеть. В таком состоянии даже в зеркало смотреться не хочется, человек начинает выдумывать в себе недостатки, перестает себе нравиться… Все это временно, дорогая, и это пройдет.
Арлетти беременна. Срок еще совсем маленький – всего полтора месяца, у нее токсикоз. Никогда еще мне не было так жалко эту девчонку – от страха она совсем съежилась. Я как могу ее успокаиваю, думаю: повлияет ли на нее материнство? К лучшему или худшему это будет? Арлетти может стать более нервной… С трудом уговорил ее не кидаться к компьютеру, не выходить в сеть и не описывать свое состояние во всех подробностях в своем блоге. Еще не хватало! Мне ни к чему делать из нашего брака (каким бы он ни был) виртуальное реалити-шоу.
Скажи, а ты никогда не задумывалась о детях? Средства ведь позволяют тебе родить и воспитать его одной. Сейчас многие женщины делают так, в Европе – особенно, а менталитет у тебя – европейский. Некоторые матери-одиночки даже обзаводятся двумя или тремя детьми. Детей, я знаю, ты любишь. Помню, как ты возилась с сыном Билли, Зекой, вникая во все его проблемы. Но сейчас этот парень уже совсем взрослый…  Знаешь? Мне показалось, он был немного влюблен в тебя…
Ситуация с Селеной парадоксальная. Я выразился неточно в прошлом письме: конечно, нельзя сказать, что Селена состоит из одних достоинств. У нее есть свои недостатки – с точки зрения цивилизованного человека, можно сказать: она невежественная, неотесанная, грубая, манеры ее оставляют желать лучшего (это еще мягко сказано)… Но, как ни странно, это-то меня в ней и позабавило в свое время, дикость и резкость делали ее своеобразной. Тогда как «окультуренный» простолюдин Шику всегда казался мне просто занудой.
Даже могу сказать, что «культурность» ему не идет.  (Как не идет и Селене, уничтожая ее индивидуальность, делая никакой, нивелируя…)
Другое дело – что это не недостатки с точки зрения такого «принца», о котором мечтала она: о ковбое с Дикого Запада. У нее в комнате висела фотография Клинта Иствуда в ковбойской шляпе. Селена как ребенок. Она идеализирует Шику. Он вовсе не такой супергерой, как ей кажется (в моральном, а не физическом смысле). (Никто никогда не идеализировал меня, поэтому и разочаровываться не станет.) Разочарование может привести к «крушению идеала», но, с другой стороны, ведь это – взросление…

Артурзинью

                Артур!

А мне лучше. Хожу пешком, и действительно стала чувствовать внутренний подъем. Пока это еще робкое ощущение, оно ни во что не оформилось…
Мне по душе минимализм и функциональность, я не стараюсь приобретать антиквариат (а отец мой этим увлекался). Все в моей квартире в Рио – по минимуму, лаконично, как я и люблю. Ничего лишнего. Мой «эстетизм» (если его так можно назвать) не распространяется на одежду и мебель. Я люблю живопись, иногда покупаю картины, но все декоративное в плане отделки домов и квартир оставляет меня равнодушной. Так же, как и в одежде, - предпочитаю или стандартные деловые костюмы, или же майку и джинсы (как ходят многие европейцы). Вечерние платья у меня есть, но на крайний случай, когда иначе нельзя, а приходится. Хотя я знаю – они мне идут. У меня несколько старомодный тип внешности, который удачно сочетается с черным бархатом, жемчужным колье… На некоторых фотографиях я шутки ради снялась в костюмах другой эпохи – кринолин, шляпа с пером… и знаешь? Недурно.
Со мной ситуация странная. Бывает раннее умственное развитие, но позднее половое… Когда дети хорошо учатся, но долго еще чувствуют себя именно детьми, у них нет настоящей потребности в отношениях с противоположным полом. Их сверстники бегают по дискотекам, а им это не надо. Им хочется в куклы играть.
Кто-то влюбляется в шестнадцать лет, к двадцати уже – зрелая матрона с детьми и мужем. Но раннее развитие – это и раннее увядание. В южных странах такое – сплошь и рядом.
Кто-то «дозревает» до желания строить реальные отношения лишь к двадцати пяти годам, а то и позже... Как это произошло со мной.
Я с удовольствием читала любовные романы, смотрела кино, но не испытывала потребности в любовной «практике». Но, поскольку мы живем не в девятнадцатом веке, в отношения я вступала – только ради приобретения сексуального опыта. Надо же знать, что это такое. Стоит ли удивляться, что, несмотря на три ничего не значащих для меня романа, сердце мое совершенно не было задето и сохраняло безмятежный покой? Я уверовала в свою неуязвимость, решила, что такое несчастье, как влюбиться и впасть в отчаяние из-за этого, мне не грозит. Может быть, я рассудочная, а не эмоциональная? Как Одинцова из романа Тургенева «Отцы и дети». Но для прокурора или судьи это совсем не плохо – умение сохранять объективность, когда страсти тебя не захлестывают…
Но я полюбила. Мне  двадцать шесть, Марселу старше на пятнадцать лет, у него семья, дети… Он не остался ко мне равнодушен, мы оба запутались… Развод для него обозначал конец политической карьеры, а я хорошо понимала, что значит крах карьерных ожиданий для людей его типа.  Если бы я его вынудила все бросить ради меня, он меня возненавидел бы.
Вот тогда и дала знать о себе депрессия… я помню, когда впервые стала ощущать эти симптомы. Я читала о том, что испытывал  Рахманинов в таком состоянии (у него тоже была депрессия, причем очень тяжелая), и слушала его фортепианные концерты, прелюдии – это спокойствие отчаяния, скорбь, обреченность… Любовь, которая должна умереть, потому что не имеет права на существование.
Через два года умер Марселу. Самоубийство. Никто так и не знает, что произошло, записки он не оставил. На тот момент мы давно уже не поддерживали никаких отношений, даже не общались. Дело, конечно, было не в нашем коротком романе, о котором, кстати, так никто и не узнал.
Ходили слухи, что он заподозрил у себя тяжелое заболевание, испугался, запаниковал и вместо того, чтобы пройти обследование… Марселу всегда боялся врачей и больниц, так что это объяснение, пусть с некоторой натяжкой, но я принять бы могла.
О Билли я уже все, что могла, рассказала. Добавить мне нечего. И эта вторая серьезная попытка что-то создать оставила более горький след. Отношения с Марселу были нормальными… он - прям, откровенен, несмотря на свое сложное положение.
Билли же – игроман, он не может и не хочет жить по-другому. Ему нужны все новые и новые «жертвы», с которыми он будет играть в любовь, изображая то страсть, то безразличие, то раскаяние... На роль «жертвы» я не подходила  - не молода, не наивна, поэтому он и не пытался меня обмануть, понимая, насколько это бесполезно.
Но все-таки я оказалась мало опытна в том, что касается сердечных переживаний. Весь мой опыт был умозрительным или механическим, а душа… она оказалась неподготовленной к страданиям. И они застали ее врасплох. Другие переживали из-за влюбленностей даже в детстве, не говоря уже об отрочестве… а я…
Сейчас мне уже кажется, мы за любовь принимаем потребность в любви. И когда эта потребность внутри нас созревает и дает о себе знать, появляется человек, которого мы начинаем представлять себе в роли «героя своего романа»… возможно, совершенно для этого неподходящий. Как для меня – Билли. Свободный, ни с кем не связанный, но глубоко чуждый… я так долго заблуждалась, потому что хотела заблуждаться, «придумав» себе его. И не желая видеть его настоящего.
Вот такая история.
Я рада за вас с Арлетти, мне почему-то кажется, что родится девочка. Думала ли о ребенке я? Да, конечно, но все откладывала и откладывала… думала, если родится мальчик, назову его «Марселу»…  И вместе с тем возраст уже подходит к тридцати пяти, мне надо решаться.

Диана



                Привет!

Ну, вот, улучшение все-таки наступило…  Диана, я рад. Я наблюдал за тобой – ты казалась (или хотела казаться) неунывающей любительницей приключений, но взгляд – он тебя выдавал «с головой»… Попробуй сыграть депрессию – многим ли актрисам это удается? До поры до времени люди сохраняют внутреннее равновесие, но в какой-то момент жизни это перестает получаться. Их система защиты от стрессов и переживаний дает сбой. В глубине души ты мечтала бы о человеке опытном, мудром, закаленном, способном тебя защитить, – это тот Билли, каким ты хотела бы его видеть.
Люди понимают, какими их хотят видеть окружающие, и могут изобразить то, чего от них ждут, но, если это противоречит их сущности, то надолго их не хватает… Билли мог ИНОГДА казаться человеком, способным тебя услышать, понять, измениться ради тебя и т.п.  Такое у него происходит со всеми женщинами. И каждой кажется – ради нее он станет другим… А он даже ради Селены не смог бы.
Возможно, и я такой же. Знаем ли мы себя? Если Билли в детстве угнетали, сама идея «перевоспитания» для него неприемлема, он хочет чувствовать себя не ребенком, а взрослым, устанавливать правила игры, командовать, распоряжаться... «Детьми» должны быть те девушки, с которыми он играет.  Ему нужно ощущение превосходство над ними, это греет душу и льстит: они глупые, я – семи пядей. Ты же пыталась выступить в роли его матери… напоминая, что он так и не повзрослел. Возвращая опять в «ненавистное детство».
Зе Пауло было до такой степени наплевать на семью, это что-то… Он посмеивался над всеми нами (за исключением Гуту, который был примерным ребенком), не любя никого. Занимаясь своими делами. Бизнесом. Женщинами. Он никого особенно не «угнетал», не подавлял, мы для него просто не существовали. И могли делать все, что нам заблагорассудится. Он считал воспитание «женским делом». И, поскольку супругу он все-таки выбрал на редкость удачно, все, что в нас было заложено, развито – это заслуга лишь матери.
Я замечал, что к Жуди она относится строже, чем к другим детям, иногда задавался вопросом, уж не приемный ли она ребенок, но потом понял: так донна Изабел старается искоренить легкомыслие и лень дочери, не интересующейся абсолютно ничем. В этом мы с Жуди были похожи. Но мне учеба давалась на редкость легко, я любил читать книги… Она же только «глотала» глянцевые журналы. Заставить ее проявить интерес к чему-то, помимо моды…
У каждого из нас были свои интересы. У Гуту – экономика, бизнес. У Лаис – религия, философия. У меня – юриспруденция, искусство. Жуди любовалась своим отражением в зеркале – и только.
Если бы не роман с Билли, я не знаю, заставил ли бы кто-нибудь Жуди понять, как на самом деле красота мало значит…  Дуракам кажется, что это – пропускной билет в счастливую страну. А у Жуди еще и деньги есть.
Теперь она начала думать… даже что-то почитывает.
Почему Настасья Филипповна, Аглая Епанчина, Мэрилин Монро были женщинами, глубоко несчастливыми? Кто-нибудь задавался этим вопросом? Да потому что ощущать себя куклой, выставленной на продажу, или куском мяса – тошнотворно и унизительно. В других женщинах, чья привлекательность менее бросалась в глаза или была не такой явной, пытались разглядеть черты характера, особенности личности. 
В них же видели только внешнюю оболочку. И вся их жизнь – это попытка (возможно, смешная и в чем-то жалкая) доказать, что внутри у них тоже есть нечто. Отсюда – все метания, крайности, неврозы, психозы…
У таких людей – свои комплексы и свои обиды. Свои «тараканы».
 Не знаю, когда Жуди почувствует, что она готова к новой любви. Такие, как она, только ради любви и живут. Ей ничего больше не интересно.  Причем у нее потребность любить самой, а не позволять себя любить кому-то… Жуди иной раз может показаться безответственной или бессмысленно упрямой, но она совершенно не злая. Чего нет, того нет. И она способна чувствовать глубоко…
От Арлетти можно ожидать чего угодно. Она поверхностна, непоседлива, суетлива…  Я уже вижу, что даже если приложу все усилия сохранить наш брак…
Впрочем, дождемся рождения нашей малышки… Арлетти мечтает о сыне, она говорит, у них в семье из поколения в поколение рождались одни девочки, для нее мальчик – разнообразие. Я хочу дочку.

 твой друг Артурзинью

                Артур!

Я хочу поделиться с тобой чужой тайной – надеюсь, ты не подведешь. Но мне надо с кем-то все это обсудить…
Итак – я встретила друга Марселу. И вот что выяснилось. Тот покончил с собой, не выдержав, когда узнал, что жена родила и сына, и дочь от другого мужчины.  Всю жизнь жена Марселу любила другого, но тот был беден, поэтому она и цеплялась за брак с обеспеченным человеком.
Мы оба когда-то чувствовали себя виноватыми, потому что можем разрушить семью, а оказалось, семьи-то и не было…
Я представляю, каким ударом все это оказалось для Марселу. А по своему складу он – человек, который все держит в себе, не устраивая бурных сцен.
- Молчал, молчал и не выдержал… - говорит его друг. – Он ведь гордился своей семьей, считал, что никакие соблазны не заставят его разрушить то, что они с женой создавали. Столько возился с детьми. Всю душу вложил в них. Они с Лидией двадцать лет прожили вместе, и вот…
Даже не знаю, что я испытала, когда он мне все это рассказал. Теперь понятно, почему Марселу покончил с собой.
Потерю меня он бы пережил куда легче, он как раз не из тех, для кого смыслом жизни может быть любовь, тем более - на стороне… Но узнать, что семья, в которую ты веришь, и ради которой живешь, и не семья вовсе… 
Я так хорошо его понимаю, потому что и для меня любовь, хотя и имеет значение, но никогда не будет на первом месте. Есть вещи более важные – тот же ребенок (если он будет, а для этого я должна бросить пить лекарства), самореализация…
Все-таки я, как и Лев Толстой, скорее пойму таких женщин, как Долли, нежели таких, как Анна Каренина. Жить лучше ради детей, а не ради любовников. И вкладывать душу в общение с ними.
В возлюбленных в большинстве случаев (девяносто процентов из ста) мы разочаруемся. А детям нужны именно наши душевные качества, для них-то мы никогда не будем куклой или куском мяса… как раз продолжение твоей мысли о том, как многие мужчины воспринимали Настасью Филипповну или Мэрилин Монро.
Впрочем, для пустоголовых или слишком тщеславных женщин, это вовсе и не оскорбление, и не душевная травма. Им кажется, быть самой красивой куклой или самым лучшим куском мяса – даже почетно. И они этим гордятся, не понимая, что это доходит уже до смешного…
Феминизм все-таки не на пустом месте родился.
Вот видишь – ко мне вернулась способность шутить… И это при том, что я узнала о последних днях жизни Марселу.  Значит, я прихожу в себя, выздоравливаю?
Хотелось бы верить…

твоя подруга Диана

               
                Диана!

Я видел страшный сон. Ты умерла при родах. Остался ребенок. Я приехал и забрал его.
Среди ночи проснулся и больше уже не решился даже закрыть глаза.  Я так испугался тебя потерять… даже в детстве страх, что с мамой что-то случится, был менее сильным.
Какая-то часть меня умерла и похоронена вместе с Амандой, и это не красивая фраза. Но осталось все-таки что-то живое…  И это я вдруг ощутил.
Ведь думал-то, не осталось уже ничего!
 Прости за глупое письмо. Я даже не знаю, что сказать по поводу Марселу – все время меня изводят страхи, мне кажется: твое доверие ко мне и потребность все говорить свидетельствуют о таком глубоком душевном надломе… когда человеку становится все безразлично, он будто бы напоследок хочет выговориться…
Я стал представлять себе твое лицо с темными кругами под глазами, «отсутствующим» выражением… такой ты была перед отъездом из Маримбы, но еще пыталась «держаться» и тоже шутила…
Тогда я тебя мало знал.
Твой сдержанный повествовательный тон меня перестал успокаивать. Может, нервы расходятся… Когда ты пишешь об улучшении своего состояния, я почему-то не верю…
Что за мысли? Что за фантазии? И в своем я уме?
 У меня странный порыв – приехать в Рио и обнять тебя, пока не стало совсем уже поздно, и ничего нельзя будет вернуть… вот как с Амандой.
Я люблю тебя. Не могу не любить.
Ну, хоть это успел написать.

Артурзинью

                Артур!

Знаешь, я на твоем месте… наверное, я не смогла бы быть столь откровенной. Я никогда никому еще не признавалась в любви. Этих слов от меня ни один человек не слышал. Даже мать… А почему, я не знаю. Мне трудно это сказать – даже внутри себя. Письменно я хоть как-то приоткрываюсь, а устно…
Наверное, есть люди, которые боятся быть смешными, им кажется, что такого рода признания – это смешно. Неужели и я из таких? Мне бы толику твоей эмоциональной храбрости… Возможно, и, правда, став матерью, я изменюсь. Невозможно сохранять сдержанность, непринужденность с крошечным существом.
У меня всегда было опасение, что ты заподозришь во мне желание настолько завладеть твоими мыслями и чувствами, что никакая духовная близость с женой станет уже невозможна. Мелькали ли у тебя такие догадки? Думал ли ты об этом вообще? Что с самого начала все это была какая-то хитрость с моей стороны?
Самое смешное, что я и сама не знаю ответ на этот вопрос: думала ли я об этом… А, может, и думала?
Нам лучше сейчас прекратить переписку и разобраться в себе. Я не бессовестная. Не волнуйся по поводу моего здоровья, мне действительно лучше. Дело может быть даже не в неприятностях на работе или личных отношениях, это все может быть провоцирующим фактором для заболевания. Депрессия – это не плохое настроение, это болезнь. Для нее есть предрасположенность, наследственность…
Возможно, что врач мне скажет: теперь надо жить на таблетках. А это уже исключает беременность. К тому же… я говорила тебе, как умер мой отец? Самоубийство. Так что сам видишь, какие у меня гены… может, мне лучше взять приемного ребенка. Да и вообще… хорошо ли будет ребенку с неуравновешенной матерью?
У меня могут быть какие угодно недостатки, но безответственность и неумение, нежелание думать о последствиях к ним не относится. В этом смысле я, может быть, слишком «просчитанный» человек. Пусть даже в ущерб себе и своим желаниям. Авантюры – не для меня.
Давай так: я постараюсь достичь хорошего самочувствия, найти тот образ жизни и идеальный режим для себя… Удалось же Дарвину практически излечиться от своих заболеваний, помог щадящий режим. И он спокойно прожил до глубокой старости.
А ты… думай обо мне, как ты думаешь об Аманде… пусть это будет некий образ. Вполне возможно, что реализация привела бы к разочарованию. Не пиши мне, пока не родится ребенок, тогда я поздравлю вас с Арлетти.

Диана
                Диана, привет!

Моей дочери сегодня исполнился месяц. Знаешь, на кого она похожа? На деда. Сеньора Зе Пауло. Просто одно лицо. Он был бы очень доволен. Девочка кажется энергичной, своевольной, при этом, возможно, она окажется столь же смешливой, как дед. Физиономия у нее очень забавная. Я назвал ее «Флавия». Арлетти была не против, хотя предлагала что-то американизированное типа «Нэнси». Но мы все же в Бразилии живем. Меня всегда забавляло, когда бразильцы называли своих детей «Вагнер», «Валтер»… в сочетании с такой фамилией, как «Лопес», к примеру. Вагнер Лопес… как-то уж чересчур эклектично.
Мать Арлетти приехала навестить внучку. И моя жена решила уехать в Америку с мамой на пару недель. Отдохнуть после беременности. Прийти в себя и развлечься. Кормить грудью она не может – практически не было молока.
Я ее понимаю – после семимесячного заточения хочется вырваться на свободу. Мне-то не приходилось сидеть дома, будучи не в состоянии ничего съесть, и изводить себя страхами перед родами. Арлетти сделали кесарево сечение, операция прошла без осложнений. Она воспрянула духом и повеселела.
Оставим пока мое признание, я тебя понял. И не думай, что все то, о чем ты говоришь, не приходило мне в голову. Я и сам не так прост… Но я думаю, ты излишне себя изводишь, устраивая самой себе допрос с пристрастием – прокурорская привычка? Диана, дорогая, медицина не стоит на месте, ты это прекрасно знаешь. Раньше считали, что туберкулез – это приговор, кто сейчас так уж боится туберкулеза? Это касается многих болезней. Ни у кого нет идеальной наследственности, если люди будут так рассуждать, детей никто не заведет.
Наркоманки и алкоголички вообще не задают себе никаких вопросов, не думая изводить себя мыслями об ответственности перед человечеством, плодя детей… и не всегда таких уж больных.
С Арлетти мы много общались на протяжении всей ее беременности  – практически провели время, беседуя на все возможные темы, и я сделал выводы, о которых пока помолчу. Сейчас она рвется наверстать упущенное – хочет начать писать заметки о светской жизни, стать модной персоной. Да ради бога – я ей желаю всего наилучшего и во всем помогу.
- Я должна найти себя, Артурзинью. Доказать обществу, что я – самодостаточная личность, а не просто твоя жена или мать Флавии, - заявила она. – Биологической реализации мне недостаточно. Я мыслящее существо.
Надо было видеть ее в этот момент! Ну, от излишне ехидных комментариев я по понятной причине пока воздержусь, хотя она очень напомнила мне Евдоксию из романа «Отцы и дети» - комический персонаж, копирующий внешние ужимки «эмансипе».  Арлетти не всегда бывает такой, но я давно перестал с ней спорить и пытаться в чем-то ее убедить.
- А я мешаю? Ищи…
Пока это все. Напиши, как дела.

счастливый отец
Артурзинью

                Артур, дорогой!

Я бросила практику и занялась наукой. Это вещь относительно более безобидная, чем то, что приходится наблюдать на моей прежней должности: желание засадить в тюрьму людей без доказательств, потому что надо закрыть дело… и какой процент невинно осужденных, это же страшно!  В молодости я была или казалась себе куда более энергичной, жаждущей приключений и острых ощущений, теперь мне нужен покой. Буду заниматься научными исследованиями и преподавать.
Счастье и покой – это редкое сочетание, о том же самом пишет Франсуаза Саган… Когда я думаю о тебе, перечитываю твои письма, я это и чувствую: счастье и покой. Даже самые грустные места кажутся мне умиротворяющими…
Болезнь под названием «Билли» точно прошла. Он приехал недавно из Штатов. Навестить свою дочь, Изабел, и заодно поговорить со мной. Оказалось, нам совершенно нечего сказать друг другу.
- Мне все это надоело… ну… ты понимаешь… игры… - признался он. Со мной он был всегда откровенен.
- Я понимаю. И что?
- Я подумал… ведь мы с тобой…
- Ты хочешь сказать, что мы еще не наигрались?
- Диана, я просто… не знаю, как жить. В процессе игры я чувствую себя молодым, а при мысли о том, чтобы остепениться… при одной мысли… мне кажется, я превращаюсь в скучного старика. Да и родные мои говорили: мужчина с такой внешностью должен быть тихим семьянином,  Дона Жуана из него точно не получится… А я всей своей жизнью хотел доказать, что они ошибаются.
- А… ну и как? Доказал?
Вид у него был как у потерянного ребенка. Но мне надоело с ним нянчиться.  Не возникло никакого желания его выслушать, попытаться в очередной раз понять, оправдать…  У нас была девочка в классе, которая, как только поссорится с кем-нибудь, говорила: «У тебя руки кривые, ноги кривые».  Никто из бывших одноклассников не живет обидами на нее всю жизнь. Это даже не школярство, а уже детский сад какой-то.
Но я предоставила ему возможность произнести заранее подготовленный монолог.
- Понимаешь, во всех этих женщинах, девушках… я не вижу в них жертв. Не жалею их, как это делаешь ты. Ты понятия не имеешь, как они жили до встречи со мной, как вели себя с разными мужиками…  Вот та же Жуди – она плевать хотела на чувства Тадеу, а ведь парень искренне к ней относился. 
- Тадеу – вор. Ты сам говорил, что он много лет обкрадывал эту семью.
- Я не отношусь хорошо к этому увальню и вовсе не защищаю его. Дело в другом. Жуди понятия не имела о том, что он вор. Еще до того, как у нее появилась эта информация, она им пренебрегала, обманывала, начав встречаться со мной… А Тадеу был ее официальным женихом.  Не делай из нее растоптанного ангела.
- Ты вообще не видишь ангелов в женщинах, верно? Считаешь – они это заслужили?
- В какой-то степени – да.
Я всегда подозревала, что у него какая-то своя извращенная логика. Ложное понимание «мужской солидарности» и желание «наказывать» противоположный пол, потому что в детстве какие-то тетки к нему плохо относились, а одноклассницы пренебрегали. Это уже даже не смешно. Просто скучно.
Ему скоро сорок пять лет… это что-то.
Когда Билли попытался меня поцеловать, я поддалась, решив проверить, шевельнется ли что-то внутри меня.  Потянет ли меня к нему хоть в какой-то мере... Пойми меня правильно, это никогда не была чисто «физическая страсть», у женщин все несколько сложнее. Они просто привыкают к человеку…  причем далеко не сразу. Это постепенный процесс.
Ну что ж, наверное, я отвыкла. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Поздравляю с рождением дочки!

Диана


                Диана!

Я знаю, что люди, которые кажутся раскрепощенными со свободными взглядами, могут быть болезненно застенчивы в выражении своих  истинных чувств. И эта простая мысль мало кому приходит в голову. Мне кажется, лучше нам сохранить шутливый тон – может, для нас с тобой он более естественен?
В интернете появились фотографии Арлетти с рок-музыкантом Роналду. Они познакомились в Америке. Судя по всему, она увлечена…
Донна Изабел позвонила матери Арлетти, та подтвердила, что дочка «загорелась» с первого взгляда… Дениза крайне недовольна всем этим, но ее дочь проявила непослушание, заявив, что никто не понимал ее так, как Роналдинью.
У нас с матерью состоялся «серьезный разговор».
- Артурзинью, я все вижу. Ты никогда не любил Арлетти. Ты и жениться на ней не хотел…
- Ну… что было, то было.
- Я думала, всякое бывает, может, стерпится - слюбится… но не случилось. Но у вас дочь. Она так похожа на Зе…
На лице матери появилось мечтательное выражение. Внучку она сразу же полюбила – даже больше, чем дочку Жуди и Билли, которую назвали в ее честь.
- К чему ты клонишь, мама?
- Это может сделать ваш брак осмысленным. Заботясь о Флавии, вы станете ближе друг другу. Может, я рассуждаю как женщина… а для нас все-таки дети – на первом месте.
- Да уж – наш «гиперответственный» папаша наплодил детей, на которых плевать хотел, и всю жизнь прыгал из постели в постель…
- Артурзинью, не говори так об отце! – возмутилась она. – Я думала, вы все давно уже переросли свои детские обиды…
- Ладно, не буду. Ты сама видишь, что происходит. Лаис и Ренату расстались, а у них двое детей, Жуди и Билли в разводе, несмотря на рождение дочки…
- И ты решил последовать их примеру? – она вздохнула. – Я знала, что этим кончится. По правде сказать, никогда, ни единой минуты я не верила в ваш союз. Я знаю, тебе сейчас выгодно все свалить на ее легкомыслие – она сама, мол, нашла другого… Но женщины чувствуют, как к ним относятся.
- Мужчины – тоже, мама. Ты говоришь, что я не любил ее… это взаимно.
- Но вы должны сохранить хорошие отношения, ни в коем случае не ссорьтесь, не говорите друг другу гадостей… - мама закрыла глаза.  – Конечно, я предпочла бы, чтобы внучка росла в нашем доме, возможно даже, Арлетти сама согласится на это… так девочке будет лучше. Но это не значит, что мы ограничим ее в правах. Она будет видеться с дочерью, приезжать сюда, жить с ней… забирать ее с собой во время каникул… ну, ты понимаешь…
- Да я и не думал их разлучать, мама. Если Арлетти кто-то понравился, это не значит, что она теряет дочь, с какой стати?
- Мужчины всегда осуждают женщин за то, что делают сами. Надеюсь, ты не из таких. Ведь если бы ты изменил Арлетти, никто не считал бы, что твои отцовские права надо ущемлять. Пусть у нее будет шанс раскаяться, исправиться и вернуться… все совершают ошибки, а эта девушка еще молода, она сама не знает, чего хочет.
- Не волнуйся, я не собираюсь пользоваться ее слабостью… или неумением разобраться в себе. И никогда по доброй воле не стану Арлетти врагом. Ребенок должен любить свою мать. И не только идеальные люди имеют право быть родителями.
- Уж сам-то ты…
- Знаю. Но я же не идеалист, тем более не воинствующий идеалист… не способный прощать.
- Но Аманду же ты не простил…
- Я не знаю.
Бывает так, что прощение обозначает безразличие… а она никогда не будет мне безразлична. Но в Аманде была некая дисгармония, ты – гармонична.
А теперь, что касается Шику и Селены. Они уже два месяца живут врозь. Он увлекся Амалией, художницей, о которой я тебе писал. Они встречаются, он остается у нее ночевать. Эта женщина – наркоманка, об этом уже весь город знает. И Шику думает, что ему удастся заставить ее лечиться.
Я столько тебе писал об Аманде. Ну, с Билли все ясно. 
А каким он был… тот Марселу, о котором ты мне рассказывала?

Артурзинью

               


                Артурзинью!

Согласна с тобой, что есть гармоничные и дисгармоничные люди. Ты мне помог сформулировать то, что я так долго пыталась понять для себя… Аманда, Билли, Тинокку дисгармоничны.
Зе Пауло, ты, хотя и не ангелы, но в вас есть внутренняя гармония. Та же твоя бывшая подружка Алисинья была гармонична на свой лад, такая же и Селена, а вот Арлетти – нет, может, в этом все дело…
Кто может сказать, что есть гармония? Соответствие внутреннего и внешнего, некий «целостный» образ? Думаю, в идеале это должна быть абсолютная естественность – когда в человеке нет ничего наносного, надуманного, подражательного, исковерканного, искореженного…  Но опять же – что естественно для одного, неестественно для другого. То есть, вариантов этой «естественности», «натуральности» великое множество.
Впрочем, к дисгармонии люди тоже тянутся – болезненность, изломанность, разрушенность привлекает… Но она хороша в относительно щадящих дозах, иначе может тяжелейшим образом повлиять…
Моя тяга к тебе – это тяга к гармонии… к ощущениям, которые я в какой-то момент жизни считала утраченными. У тебя тоже так? Самонастройка… и музыка, которая начинает звучать внутри, будто не прекращалась. Напиши мне все же о Мендельсоне, мне интересно сравнить впечатления…
Твой рассказ о Шику напомнил мне телесериал «Спрут». Комиссар Каттаньи и наркоманка. Наркомания в большинстве случаев неизлечима, увы. Но я понимаю, что рядом с такой женщиной он чувствует себя сильным и нужным, а рядом с Селеной… Он может себя убедить в том, что совершает героический поступок и даже жертвует семьей. Это вполне в его духе. Впрочем, мне Шику не интересен. Хотя признаю, у него масса вполне положительных качеств. Но Селена искреннее, она более «настоящая», что ли… чем он.
В этой паре героем кажется не он, а она – более смелая, более сильная, а это может его задевать за живое…
Марселу был очень серьезным, закрытым человеком. Я ни разу не видела его улыбающимся. Лицо строгое, аскетическое. Но его это не портило. И в его случае это вовсе не казалось излишним занудством, такова была его природа. Он даже казался жестким, но это самое поверхностное впечатление… просто такая манера, и все.
Чем он привлек мое внимание? Я смотрела на него снизу вверх. У него был блестящий ум, хотя из таких людей не всегда получаются хорошие преподаватели – Марселу не хватало терпения. Тот же Рихтер, как говорят, преподавать не любил, а это великий музыкант. У меня самой, кстати, получается лучше, чем у Марселу. Я умею сложные темы объяснять простыми словами, находить подход к разным студентам…
Тогда он был моим профессиональным кумиром. Казался человеком, фанатично преданным делу. Великолепным юристом. Изысканным, с тонким вкусом. Он был честолюбив, мечтал стать лидером партии.
Его брак с Лидией казался образцовым.  Их когда-то поженили родители. Особой любви не было, но всех этот альянс устраивал. Я представляю, что он испытал, когда правда о тайном романе Лидии и ее детях вышла наружу. Замуж она выходила, уже беременной, может, поэтому ее родители так торопились со свадьбой.
Бедой Марселу оказался переизбыток серьезности (типично немецкая черта – у него предки немцы). Мистер Беннет или ты нашли бы какое-то утешение в жизни, несмотря на любые ее неприятные сюрпризы (хотя таких, надо признать, у вас не было!), но он с его перфекционизмом был неспособен на это. Марселу не терпел ничего не совершенного, стремился во всем к идеалу… ты прав, это губит людей. Такие натуры живут в состоянии постоянного стресса – потому что не идеальная жизнь не соответствует их завышенным критериям.
Романтизм ведь немцы придумали. Джейн Остен пыталась быть реалисткой… хотя, нельзя отрицать, что и она так «задирала» планку…
Пишу и думаю… а почему я уж так тогда восхищалась Марселу, что решила: это любовь всей моей жизни? Сегодня мне кажется, что словесный портрет, написанный мной, слишком скучен.
Или на тот момент я сама была моложе, живее и не нуждалась в веселых спутниках, довольствуясь собственным природным запасом веселья? Тогда мне хватало его на двоих. Или казалось, что хватит…
Могла ли знать я, убежденная атеистка, что дойду до депрессии и буду молить бога о возвращении мне самой малой толики юмора или способности улыбаться, тобой, Артурзинью, совсем не утраченной?

Диана

                Диана, здравствуй…

Насчет Мендельсона – «Песни без слов № 2»… Пишу, как мне это чувствуется. Лаконичная ясная мелодия – песня, которая о чем-то повествует. Простой рассказ. Эмоциональная отстраненность – мне тоже она импонирует. Ни одной лишней ноты. Тот самый минимализм, который ты любишь.
Классическая строгость гармонии и фактуры. «Глубокие» басы, скрытое двухголосие (сколько мне о нем говорил учитель музыки в детстве – все уши прожужжал!) в партии левой руки. Произведение производит впечатление полифонического. У кого-то даже вызовет ассоциации с органом…
 Мне нравится название жанра «Песня без слов», попытка выразить невыражаемое. Продуманность. Четкость. И вместе с тем не просто «формальная» грусть, потому что это – минорный лад.  Грусть глубокая, подлинная. Ощущается скрытая сила, былые бури... И вместе с тем – настоящий мир и покой.
Ты все же, как кажется мне, скорее – «минорный» человек. Достаточно хоть раз увидеть твои глаза… «Мажорные» - это Зе Пауло, Лижия, Гуту…  Во мне есть и то, и другое. Я – это грань… уж насколько хрупкая, неустойчивая, зыбкая – это не мне судить.
Когда мы узнаем, что говорили, думали и писали о том или ином произведении наши предки, не устаем удивляться, сверять свои впечатления, спорить... Кого-то может вдохновить увиденное лицо или услышанный голос, кого-то – книга, фильм, сериал…
Представляешь? Пройдет тысяча лет, а потомки будут обсуждать, насколько тот или иной бразильский сериал повлиял на жизнь конкретного человека… вот, например, «Лето нашей тайны».  Сериаломанам это понятно и близко, те, кто сериалы презирает и считает, что смотрят их одни дураки, будут плеваться. А нам-то что? Это – современный вид романтизма: уход в мир собственных сериальных фантазий.
Написание тех же фанфиков…
Казалось бы, если у человека есть способности к литературе, ему не стоит «мараться», используя имена героев теленовелл, как скажут завзятые снобы. Можно ведь поменять страну, названия, имена и фамилии персонажей,  и тогда удачный фанфик обретет самостоятельность. И не будет вызывать стойких ассоциаций со столь презираемым жанром. Но сердцу сериаломана дороги связи с конкретными актерами в показанной на экране ситуации, для него это – бесценная память души. И он хочет, чтобы весь мир знал о том, кто именно и почему его вдохновил… Забавно, не так ли?
Когда-то и жанр романа считался чуть ли не презираемым – об этом писала Джейн Остен в романе «Аббатство Нортенгер». Распространенным мнением было такое: умные люди романов не читают (хотя, разумеется, речь могла идти об Анне Радклиф). К кино было аналогичное отношение. Ах! Великий театр. И – фи! Кинематограф…
Вся история художественной критики – это борьба со стереотипами и предубеждениями. Тот же Стивен Кинг написал теоретическую работу о том, какими возможностями обладает жанр «хоррор», считающийся частью критиков одним из самых низменных и примитивных, и чего в этом жанре можно достичь.
Разумеется, я – юрист, а не профессиональный критик, но это даже мне понятно. И, думаю, я беспристрастный судья. Но даже я не смог читать фанфики Кришны, старшего сына Лаис.  Он уже написал обо всех персонажах любимого сериала «Corpo Dourado». Не нравится ему только один тип – мой тезка, Артур. Крис сказал, что «экранный» Артур его бесит. Он все время дергает головой, как заводная игрушка.
Бразильскую теледраматургию многие считают лучшей в мире – предельно реалистичной и жесткой, не очень-то «сказочной». Но в сериалах девяностых годов многих раздражает то, что там без конца переписывают сценарий, желая угодить актерам, продюсерам или зрителям, в результате утрачивается некая ясность и цельность: начали про одно, продолжили про другое, закончили про третье… И о чем же все-таки шла там речь? В фанфиках можно сделать так, как тебе нравится. И твои персонажи могут показаться тебе самому более убедительными, чем экранные. Покажутся ли они таковыми другим читателям? И важно ли это самому автору фанфика – в чем-то кого-нибудь убедить?
Впрочем, ладно. Мы столько болтали с Крисом о фанфиках, что невольно это отразилось на моих рассуждениях в письме. Ренату переживает, что сын торчит у компьютера целыми днями, все время что-то пишет и общается в интернете с такими же сериаломанами. Там все-таки больше девчонок – может, это его привлекает? Еще два года назад он носился по городу, стреляя глазками направо и налево, а мы умирали от смеха. Теперь Крису кажется, что он стал очень взрослым.
- Тетя Арлетти вернется? – спросил он.
- Не знаю. Надеюсь.
- И ты упустишь такую красотку, дядя? Я бы поехал за ней в Нью-Йорк.
- Так поезжай… Хоть от компьютера оторвешься.
Арлетти мне написала по электронной почте: «Артурзинью, я просто не знаю, что делать. Чувство накрыло меня «с головой», как будто нырнула и не могу вынырнуть. А ты знаешь, что плавать я не умею.  «Арлетти, ты очень смелая девушка, ты бунтарка, как я!» - говорит Роналдинью. Он считает, что надо плевать на общественное мнение, сам он всю жизнь так и делал… Про него болтают всякое, а я и сама не знаю, правда это или нет: наркотики, выпивка, женщины... Вообще-то я побаиваюсь с ним связываться, может быть, дело не в нем, а в том, что я поняла: хочу другой жизни. Не здесь, в Маримбе, где невыносимая скука. Я, конечно, вернусь в Бразилию, но меня тянет в Рио… Роналдинью будет жить там. Он пока еще ничего мне не предлагал. Сможем ли мы с тобой договориться – ну, насчет Флавии? Чтобы она жила то у меня, то у тебя? Как-то так… Ничего другого мне пока в голову не приходит. Арлетти».
Дениза звонила, сказала, что она устроила дочери скандал, ни с каким Роналдинью мать ей связаться не даст.  Арлетти будет пока жить с ней в Америке. «Ее нельзя оставлять без присмотра», - заявила она. Когда Дениза сама решит вернуться в Рио, она заберет дочь с собой, и они поселятся вместе.
- Артурзинью, ты хоть не бандит и не наркоман. По любви она уже навыбирала… - сказала мне теща.
Мне пока ясно одно: мы будем оформлять развод. Я говорил с адвокатом. Сомнений уже не осталось.

Артур         

                Артур!
Да, фанфикомания охватила сейчас весь мир, и в основном, это женщины. Сериалы – любимые персонажи – творения… Когда-то мне казалось, что это – возрастное, но сейчас… а способна ли реальная жизнь сделать кого-то счастливым? Или реальность только разочаровывает и разрушает? Для Арлетти с ее хрупкой психикой было бы куда лучше жить фантазиями о сериальных героях. Возможно, строчить бесконечные продолжения… Все лучше, чем череда хулиганов, преступников, химически зависимых и прочее. Можно тянуться к людям, с которыми ты не сможешь жить, они тебя точно разрушат. Женщин, которые в определенном возрасте уже сознательно уходят от реальности в мир сериальных грез, ведет инстинкт самосохранения…
Роналдинью – точно наркоман, он три года назад проходил по одному делу свидетелем, я помню, в каком состоянии он появился в суде. Это надо было видеть… Но доказать, что он сам торгует наркотиками, не удалось, а попытка была.
Я читала в газете, что умерла Амалия, та самая художница, о которой ты мне писал. Как пережил это Шику? И насколько серьезным было его увлечение?
Насчет ребенка… это, конечно, не мое дело. Но если бы вы с Арлетти оба жили в Рио, вопрос решился бы просто. У обоих была бы возможность видеться  с Флавией. А когда родители в разных городах… Хотя, понимаю, донне Изабел было бы нелегко расстаться с внучкой, так похожей на сеньора Зе Пауло. Но это же не единственная ее внучка – есть еще Крис, Дука, Изабел… да и у Лижии с Гуту когда-нибудь будут дети.

Диана

                Диана!

Да, Амалия умерла внезапно. Шику не казался убитым горем. Селена уже смягчилась и даже готова его простить, проблема в том, что она его больше не любит.
- Знаешь, он не такой, каким мне казался. Я думала, Аманда недооценивает Шику, а он – чистое золото… Благородный сильный и смелый…
- Понятно. И ты решила, что если его оценить, то он расцветет.
- В том-то и дело. Ведь сначала так было – казалось, что он буквально расцвел рядом со мной. Но это длилось недолго. Мне кажется, в глубине души он нуждается именно в таком обращении – кнут и пряник. Вот как Аманда делала – она то выставляла его за дверь, то звала обратно… и ему нравились все эти игры.  Я жалела его, не понимая того, что ему это НРАВИТСЯ. Иначе он просто скучает. А когда поняла это… у меня как будто пелена спала с глаз… Да какой же он герой, если позволяет себя унижать? А он позволял… годами!
- И я позволял.
Она улыбнулась.
- Ну, ты-то не корчил из себя то, что изображал он…
Я всегда знал, что Селена умнее Шику, хотя и совсем не образованна, в отличие от него, который по верхам нахватался чего-то этакого. Может, во мне говорит ревность? Я до сих пор не могу забыть, что Аманда ушла к нему? Возможно, я не объективен.
- Артурзинью, а почему тебя все бросают? – спросила Селена с лукавой улыбкой, такой неожиданной на ее вечно угрюмом лице. – Аманда, Алисинья, Арлетти…
- И все на букву «А». 
- Ну, по поводу Алисиньи ты хоть как-то переживал, и я это помню… А вот Арлетти… она же твоя законная жена, мать твоего ребенка… Тебе что, вообще наплевать? А это… как его… ну… самолюбие?
- Если ты насчет Роналдинью, так его Арлетти уже тоже бросила.
Селена засмеялась.
- Алисинья, хотела, чтобы ты на ней женился, она любила тебя. Она очень долго переживала. Лучше бы ты это сделал тогда… чем жениться на первой же встречной, которая подвернулась, а теперь, небось, не знаешь, как от нее отделаться, и рад до смерти, что она сама куда-то уехала.
Дениза позвонила: она привозит Арлетти в Маримбу. Ради бога – я не против, пусть поживет здесь и пообщается с дочкой. Это никак не отразится на моем решении развестись.
Насчет того, о чем ты говоришь…  я думаю. Ты не против увидеться в Рио? Твой телефон у меня есть, так что жди звонка.

Артурзинью

                Артур!

Знаешь, я перечитала твое письмо, где ты пишешь о своем ночном кошмаре… Да, это говорит о многом, и вместе с тем… Если бы наша история закончилась так же, как у тебя с Амандой… даже еще романтичнее – я не просто красиво умерла бы, а скончалась у тебя на руках… в духе Хемингуэя или Ремарка. Представь, ты приезжаешь в Рио, заходишь в мою квартиру, а у меня уже начался предсмертный бред… и ты застаешь только агонию. В девятнадцатом веке это было бы страсть как романтично. Такой финал тоже приходил мне в голову, я пригляделась к своему отражению в зеркале…  И мне показалось, трагический ореол меня украшает.
Я, конечно, белокожая, но это не имеет ничего общего с болезненной бледностью или нездоровым цветом лица. Кругов под глазами у меня сейчас нет – много бываю на улице. Так что ничего от Виолетты из «Травиаты», которая исчахла в своей комнате. Или Офелии… Я прошла полное обследование, у меня нашли тахикардию, но это не серьезный диагноз. Настоящих проблем со здоровьем пока еще нет, но, естественно, что когда-нибудь будут… как и у всех. Я в хорошей форме. Хотя насчет деторождения все-таки не уверена.
Ты не сказал мне, вы с Амандой-то попрощались перед тем, как она умерла? Или после ее ареста не виделись больше? Шику, я знаю, к ней приходил… донна Илда – тоже. А Лижия отказалась.
Если в реальности мы почувствуем себя неловко, ничего страшного. В любом случае – переписку можно и продолжать…  это ведь тоже – целая жизнь, во всяком случае, важная ее часть. Жду звонка.

Диана

                Диана!

Умереть красиво, между прочим, могу и я тоже. И тебе придется-таки прослезиться. Где это может произойти? На могиле Аманды, к примеру…
Совсем недавно я еще не смог бы шутить на эту тему, для меня это было – святое. А сейчас вдруг почувствовал: мне это надоело. Не хочу больше холить, лелеять все эти воспоминания, растравлять старые раны… Дело даже не в том, что больше было задето – мое драгоценное сердце или самолюбие ловеласа. (Вот ты самолюбие никогда не заденешь, даже если очень захочешь.) И то, и другое – возможно, что в равной мере. Просто, думая о ней, я чувствую себя молодым… для меня Аманда – ушедшая юность. С верой в счастье в реальном мире… Не только в воображаемом. Она была слишком трогательна – эта вера. Видишь – я по сей день умиляюсь…
Мы не попрощались. Я не решился прийти к ней. Все-таки эта женщина убила моего отца, которого я не особо любил, но… в общем, ты понимаешь. Христианское всепрощение в данном случае – это уже чересчур. Никто бы меня не понял. А мать мою это оскорбило бы так глубоко…
Аманда всех нас ненавидела долгие годы, видела в семействе Морейра ди Баррус только врагов. Обвиняла во всех грехах. Нужны ли ей были перед смертью наши лица? Я – как уже теперь отчетливо понимаю – все-таки слишком мало для нее значил, чтобы она в такой момент своей жизни вспомнила обо мне. Ей хотелось, чтобы я любил ее вечно и вечно страдал, это льстило ее самолюбию. Она мне это сама говорила. Но разве может быть в таком отношении хоть капля любви? Или простой человечности?
Мир не делится для меня на «объект болезненной привязанности» и всех остальных людей, которые для меня не существуют. А для таких, как Аманда, Тинокку – делился.
Арлетт я, конечно, ни капельки не люблю, но понимаю: я сам виноват. И не собираюсь делать из нее козла отпущения. Утрировать ее недостатки… Мать привезла ее в Маримбу. Теперь они с Денизой живут в гостинице. Арлетти проводит время с Флавией, но я вижу: хватает ее ненадолго, буквально на час, а потом она начинает зевать и искать развлечений.  Это не страшно, у девочки столько любящих родственников – ей это с лихвой заменит недостаток внимания со стороны еще слишком незрелой матери. Пока Флавия еще крошка, пусть хотя бы до года поживет у бабушки в Маримбе. Сам я «цеплялся» за это место из чисто сентиментальных соображений – воспоминания детства, юности, могила бывшей невесты… в общем, я думаю, ясно.
В пятницу еду в Рио.

Артур


                Артурзинью!

Ну вот, а я-то боялась… Когда становишься слишком откровенной с человеком на бумаге, бывает, не знаешь, как вести себя в жизни. Таким ты и выглядел при нашей встрече… человеком, утратившим веру. Возможно, я тоже…
Но, может, без веры становится легче жить? Ты ничего не ждешь от людей и от жизни, никаких приятных сюрпризов, «знаков судьбы», «подарков небес» и т.п. И обретаешь свободу…  спокойствие безнадежности. Всегда остается «спасительный мир» фантазий, в котором можно укрыться. И возможность сказать самому себе: мне никто больше не нужен.
Я долго вглядывалась в твое лицо, чувствуя, что не смущаюсь, и поняла кое-что. Все, исходящее от тебя, - это свет. Грусть, боль, горечь, отчаяние и обиды – светлой окраски.
И у меня «светлеет» внутри.
Могут ли писатели выдумывать счастливые финалы рассказываемых ими историй, если они сами не верят в возможность этого «на земле», как любят говорить верующие? В бульварных романах это – обязательное условие окончания книги. В тех, которые принято считать «серьезными», такие финалы встречаются реже. И куда предпочтительней что-нибудь типа «красивого умирания».
Где грань, когда подлинные страдания персонажей усилиями не в меру сентиментального автора превращаются в безвкусицу, пошлость? Даниэла Стил явно не знает ответа на этот вопрос.
Рада была тебя повидать. В воскресенье приеду в Маримбу познакомиться с твоей дочкой.

Диана

               


                Диана, привет!

После твоего отъезда моя мать многозначительно помалкивает, но улыбка ее мне понравилась.  Я хорошо ее знаю, и сам решил начать с ней разговор.
- Послушай, если ты думаешь, что я строю какие-то планы, то должен тебя успокоить. В ближайшие годы – уж точно. Сейчас люди не так к этому относятся, как было во времена вашей юности… Можно даже не жить под одной крышей…
- Это ты новомодных психологов начитался?
- Они много чуши болтают, но… можно из этого извлечь и стоящее зерно.
- Я – католичка, - донна Изабел изобразила тяжелый вздох.
- Но не религиозный фанат?
- Где уж мне? Развелись почти все мои дети, - она взяла на руки Флавию. – Считай, продолжение рода ты обеспечил. Мы все о ней позаботимся. Теперь ты решил, что свободен, не так ли? Арлетти свое дело сделала – она родила.
- Не думай, что у меня изначально были какие-то циничные планы использовать ее… но мысли такие мелькали – она подходит для этой цели.
- Я это чувствовала – что ты только рождения вашего ребенка и ждешь. А потом найдешь какой-нибудь предлог… Повезло – в том смысле, что и искать не пришлось, Арлетти сама дала повод для расторжения брака.
- Ты можешь быть прокурором не хуже Дианы.
Она смягчилась.
- Ладно, сынок, я все понимаю – ты сомневался, колебался, не находил себе места… пытался понять Арлетти, пытался ее полюбить… Я знаю, что все это было.
- Не будь ты такой упертой в своих религиозных принципах, можно было бы заключить договор с биологической матерью будущего ребенка, и никто никого не обманывал бы.
- Не сваливай все на меня!  - она нахмурилась. - Все-таки какую-то роль вы сыграли в жизни друг друга – Арлетти, благодаря тебе, перестала бояться мужчин, хотя я не знаю, хорошо это или плохо в ее случае…
- Мама-мама… и кто может знать?
- Ты, пережив церемонию бракосочетания, перестал вздрагивать, когда слышал слово «свадьба». Для тебя это тоже было преодолением психической травмы – после того, как Аманда сбежала из-под венца…
-  Я уже все забыл.
 - А я помню, как ты столько лет подряд, стоило увидеть свадебный наряд невесты по телевизору, переключал канал или выходил из комнаты… Сынок, это было страшно. И в этом смысле Арлетти тебе помогла.
- Ты на что намекаешь?
- Да, Господи, ни на что… - моя мать рассмеялась. – Живи ты как хочешь. Диану я считала разумной женщиной, но если она решила связаться с тобой…
- Для нее это не комплимент, верно?
- Я не из тех матерей, которых родительская любовь ослепляет, так что не жди комплиментов…  - она мне подмигнула, и ее обычно такое серьезное лицо вдруг стало лукавым и напомнило мне мою собственную физиономию – один к одному.  - Пора бы уже и привыкнуть – за столько-то лет. Но знаешь?.. Она тебя любит. 
Я ничего не ответил. Ушел в свою комнату, сел за компьютер… и понял одно: что я счастлив. И не хочу говорить об этом, писать… Поиски счастья требуют самоанализа и излияний, а счастье… чего оно требует? В чем по большому счету нуждается?
Сколько такое вот состояние может длиться – мгновение, день, ночь, неделю? Можно предугадать? Понять? Вычислить? Рассчитать? Нужны ли нам сентиментальные многоточия, вопросительные знаки и восклицания? В моем случае счастье – это молчание.
И чтобы сберечь его, я прекращаю писать.  Хотя не прочь получать послания от тебя.  Жди звонка.

Артурзинью

                Ну, что ж, Артур!

Я начала это, я и закончу. Новый этап – так новый этап. Никаких планов, жить надо минутой, секундой  - я только в это и верю. Все остальное рушится. Ничего хуже нет этих болезненных разрушений. И ничего нет страшнее. Не будем ничего строить, а просто жить так, как живется.

   конечно же, любящая
   Диана