1989 г 1 марта. Сталина не хватает

      Вчера задул сильный ветер. И температура снизилась от 0 до -5.
Батареи в комнате едва теплые.

Скрипкин начал расспрашивать, сколько процентов барабанов можно откладывать в некондицию? Я прикинул и сказал: 1%.  Пихтовников назвал 5%.

— А из брака сколько можно выбрать в некондицию?
— В браке пятьсот штук, не более 50.
— Половину, — сказал Пихтовников, хотя кому лучше знать, ему, изредка работающему или мне, постоянному работнику?
— Кому это понадобилось? — спросил я.
— Осташову. Раньше откладывали в некондицию, а потом запретили, и всё стали валить в брак.

За ум начали браться начальники, но как неспешно, неторопливо. Контролер из Ш-5 рассказал, что он отказался принимать большую партию бракованных деталей, а Осташов заставлял. Тогда  контролер попросил письменное разрешение. Осташов сказал:

— У меня тысяча контролеров, но никто никогда этого не требовал. — Но написал.

Во всем мире мусульмане сейчас беснуются из-за книги английского писателя Салмана Рушди "Сатанинские суры". Аятолла Хомейни распорядился убить нечестивца за 5 миллионов долларов. Произошел разрыв дипломатических отношений между Англией и Ираном, и, несмотря на это Тэтчер заявила, что она не даст на растерзание писателя, и в это же время Шеварднадзе посетил Аятоллу и уверил его в дружеских отношениях советского народа.

Вот уж, действительно, советская политика верна себе. Ей  всё равно, с кем дружить, что с Гитлером, что с религиозным фанатиком Хемейни, заставляющего свой народ ползать на коленях, и жестоко пресекающего свободомыслие. Большая политика делается грязными руками? Зачем тогда уверять народ в обратном?

Каждый день по телевизору в программе "Время" показывают членов политбюро, разъезжающих по стране и встречающихся с народом. Они хотят веред выборами показать свою демократичность и близость к народу, забывая, что экран, словно волшебная линза, выявляет сущность, все видят, чего они стоят, и если их снова выберут, то с незначительным преимуществом, и только потому, что бюрократическая прослойка очень сильна у нас, многие из них не хотят перемен. Это преступники, сами не убивающие, но с их молчаливого согласия творятся все преступления в стране. Неужели их снова выберут? Это будет крест на могиле перестройки.

В местной газете интервью с Валей Рашевской, которую недавно приняли в члены СП. То ли у меня предубеждение, но ответы на вопросы очень глупые, как и сами вопросы. Раньше, несколько лет подряд, Валя каждый раз уверяла меня, что не стремиться к славе, не хочет печататься и не понимает, как вообще попадают ее стихи в печать. Я слушал ее и не понимал, зачем она старается меня уверить в своем бескорыстии.

Что тут плохого, если ее и печатают, я совершенно не завидую, а рад за нее и за любого, которого печатают, потому что знаю, как это трудно пробиться. И понимал, что она не хочет, чтобы ей завидовали и строили ей козни, обстоятельства как бы заставляют ее лгать, говорить одно, а думать другое. Многие об этом говорили, но я не хотел верить, а сейчас убедился, что она последовательно шла к своей цели, и весьма преуспела в этом.

Из старых членов лито ходит лишь один Воронцов и я, это уязвляет Валю, но поделать она ничего не может, нельзя заставить любить себя. Большинство ходит в лито лишь только потому, что это поднимает их в собственных глазах, и, может быть, даже хвастаются в непринужденном разговоре со своими товарищами, что они видели и слышали там. Потенциал и потенция их равна нулю, но им хочется думать, что это не так.

И это их убожество меня оскорбляет, потому что я рядом с ними, стараюсь их не замечать, почти не разговариваю с ними. Но, что толку? Я  немногим лучше их. Поэтому я каждый раз себе говорю: молчи и не раздувайся, как они, но не могу сдержать себя, возражаю им, пытаюсь доказать свою правоту, не желая замечать, что им моя правота не нужна, у них своя правда. Им почему-то нравится верить в бога. Они точно не знают, но, коли многие об этом говорят, значит, это правда, тем более ученые не могут объяснить, да и интересно во что-то верить, захотел — поверил, поужасался чертовщине, а потом забыл об этом, когда нужно — вспомнил.

Воронцов принес интервью с Валей в лито, начал показывать газету, но никто не проявил интереса, потому что уже читали. Валя недовольно скривилась, мол, не надо этого делать. В это время Свешникова читала свой рассказ "Сенсация века". Мне ее рассказы не нравились, а последние рассказы поражали своей примитивностью.

Сейчас она читала, как Ирма придумала пилюли вместо пищи, и вот вся страна перешла на эти пилюли, но нашлись смелые женщины, которые тайком готовили себе еду, прошлась по президенту, который своими застойными методами был похож на Брежнева, так же не умел произносить речи, и любил протирать ордена замшей.

К моему удивлению, все высказались о рассказе с восхищением, и я не стал портить картину, удержался и промолчал. Но в перерыве Валя спросила мое мнение, и я вывалил всё, что просилось на язык.

— Что же ты промолчал, надо было  сказать.
— Но кому-то же рассказ понравился. Может быть, рассказ нужен для школьников, но для меня он примитивен, сплошные штампы.

Появился новый юный поэт, в разговоре он назвал себя авангардистом. Это сразу настроило меня против него, нескромно причислять себя к уже сформировавшемуся классу. И когда он прочитал свои стихи, аккуратно заправленные в папку со скоросшивателем, я не удержался от реплики:

— К исходу жизни у него будет написано сто томов.
— Ну, почему же? — запротестовал он.

Но все сделали вид, что не услышали мою реплику и начали расхваливать юное дарование. После некоторого размышления я признался себе, что парень действительно талантлив, другое дело, что я просто не могу принять такие стихи, но это не значит, что я должен питать   к нему антипатию и говорить колкости, пусть пишет, коли находит слушателей и почитателей. После его стихов, наполненных парадоксами и невероятных словосочетаний, стихи Толстого показались прекрасными, вполне слушались и понимались, и даже невероятные инверсии слов казались на месте, может быть, это Андрей Платонов в поэзии, а мы не понимаем, придираемся, человек растет, стал писать намного лучше, чем пять лет назад.

Я слушал их и думал, что же мне делать, приходить в лито или нет? Невыносимо противно слушать глупые рассуждения, и в то же время, сколько эмоций и чувств мне это дает, меня, словно вытаскивают из спокойной размеренной жизни и показывают жизнь без прикрас со всеми ее чудиками, хотелось крикнуть им: Очнитесь и посмотри¬те на себя со стороны! Как можно слушать такие глупее рассказы и хвалить их? Неужели вы ничего лучшего не читали?

"А у тебя, что, лучше?" — спрашивал я себя, и стыдливо молчал. Богадельня — назвал я наше лито. Убожество разума и творчества.

В конце вечера Валя сказала:

— В честь 20-летия нашей "Лады" собрались выпустить коллективный сборник в заказном издательстве на наши деньги. То есть ДК ВАЗа даст в долг нам 20 тысяч рублей, мы выпустим книгу в 30 тысяч экземпляров по цене 2-30, и рассчитаемся с долгами и с авторами, и кое-что останется, и на эти деньги можно будет снова заказать книгу нашего автора.

Все загорелись этой идеей, выбрали комиссию, в которую от прозы вошли Кудряшов, Свешникова и Арндт. Я спросил Валю, нельзя ли мой новый рассказ принести?

— Он мне не понравился. Я хотела включить "Тусовку", но, если ты считаешь, то можешь принести, если ребятам понравиться, мы включим.

Надежды, на то, что рассказ понравится, у меня почти нет. Но все может быть, ничем не рискую, я сам считаю, что этот рассказ мне наиболее удался, я даже сам не ожидал, легко написался, почти на одном дыхании. Очень хочется, чтобы его напечатали, так как больше другой возможности не будет.

Во всех бригадах завода и предприятиях города в эти дни распределяли дефицитные вещи: коробки конфет, зарубежную парфюмерию. Везде тянули жребии, кому что? И все равно, много недовольных и завистливых: вот ему досталось, а мне нет. Промыли и мне с Ладой косточки, что мы вытянули три вещи на двоих. Кому-то показалось это много, хотя каждый тянул два раза, и почти всем выпа¬дало по две вещи, редко кому было пусто. Поэтому я и не хотел правду говорить, когда женщине спросили, что я вытянул? Сказал: коробку и пусто. Чтобы не завидовали.

Но Лада   но удержалась, ей понравилось тянуть жребии и хорошо выигрывать. Недавно она тоже тянула и одна из сорока вытянула выигрышный билет, который через день таковым не оказался, так как ей пришлось еще раз тянуть с победительницей из другой смены, и уж теперь ей не повезло.

В новом журнале "Известия" № 1 напечатали отрывок письма Юры Кумпяка, в котором он жалуется на дороговизну лыж — 40-60 рублей, мол, накладно покупать на всю семью. У каждого свои заботы, кому рубля на хлеб не хватает, а кому на «Жигули».

Многие ученые верили в бога и в различные мистические вещи. Но тогда время было другое, ученые не знали того, что мы сейчас знаем. Обладая современным знанием, умный человек не будет верить в Христа, и верить во второе пришествие, и ежедневно молить о прощении грехов. Если это все же происходит, то, значит, человек глуп или недопонимает.

Не  может или не хочет осмыслить все предлагаемую ему информацию, или же преследует тайные цели, точно такие, как при вступлении в партию, рассчитывая на получение каких-то благ и преимуществ, и если это не происходит, он выкладывает билет на стол, а истинную причину можно скрыть за сотней ей сопутствующих.

Не могу поверить, чтобы молодой, здоровый парень бескорыстно стремился стать священником.  Нет, он же видит, что священнослужители не перетруждают себя работой. Точно так же многие лезут на эстраду, не обладая вокальными данными, но лишь потому, что существует огромный спрос на такую деятельность, они держатся на плаву и процветают. Но стоит рынку насытиться, и выдвигаться будут либо талантливые, либо пробивные, вернее, они вместе будут существовать, друг друга ненавидя.

Чисто житейский опыт: Игорь утром собрался налить воду из крана для чая. Я остановил его, сказав, что для этого мы наливаем воду из чайника, потому что утром вода из крана идет с большой примесью соды, которой очищают трубы от ржавчины. Он этого не знал, не присматривался по своей беспечности, ему достаточно знать, что из крана идет питьевая вода. Приходится приспосабливаться к достижениям цивилизации и мириться с ними.

Точно так же древние римляне не подозревали, что пьют отравленную воду из сделанного ими свинцового водопровода. Они радовались своему прогрессу, что у них трубы не деревянные или глиняные, а более совершенные, не замечая, что расплачиваются своим здоровьем, умирали в молодом возрасте, что было не очень заметно.

Тогда многие не доживали до сорока лет, так угодно было богам. Точно такая же ситуация и сейчас, есть более лучший и оптимальный вариант здорового образа жизни, но мы его не знаем, а если и догадываемся, то не можем последовать, потому что надо будет вырваться из привычного круга событий, что редко кому удается и нужно очень большое желание.

После работы спешу к автобусу, который почти полон и скоро тронется. Меня стремительно обгоняют два парня. Бегут свободно, размашисто, словно по гаревой дорожке, чтобы лихо оттолкнуться и вскочить в открытую дверь. Но гололед путает намерения, ноги у одного скользят, и он ногами вперед вкатывается на полтуловища под автобус. Представляю, с такой силой удариться об железо, но мужчина не показывает свою боль, улыбается, шутит.

Второй из-за падения друга тоже не смог вскочить в автобус, но успел упереться руками. На этот раз кончилось всё благополучно.  А  сколько их, ставших инвалидами? Они сидят дома, глаза не мозолят здоровым, не служат живым напоминанием: не будь лихачом, как я, и будешь цел. Но нет, безрассудно хватаются за ножи, тренированными кулаками проламывают череп, то ли обидчику, то ли не так посмотревшему или не то сказавшему.

5 марта -5, пасмурно, проводы русской зимы, позавчера шел небольшой снег и по утрам -8.

У нас столько бесчеловечности, что люди неспособны, остро реагировать на новую, очередную бесчеловечность, невозможно каждый раз одинаково и эмоционально реагировать, чувства притупляются, и теперь просто констатируют: Да, это ужасно слышать и читать. Но что я могу сделать? Не в моей власти прекратить все эти безобразия. Я тоже на коленях, а делаю вид, что стою гордо. Мне больше ничего не остается. Не вешаться же от отчаяния? И так наша страна занимает первое место по самоубийствам.

Мы привыкли к такой жизни, а новые поколения и не знают, что можно жить по-другому, иначе. Они верят тому, что им говорят. Не все, конечно, но большинство растет с вложенной матрицей в мозгу, от нее отлетают только штампы.

В магазине "Мелодия" долго смотрю на новую пластинку Рахманинова, купить или можно обойтись? У меня уже есть Всенощная, а здесь литургия Иоанна Златоуста.

Рядом стоящий мужчина моих лет заговаривает со мной, что эта пластинка лучше Всенощной. Я не перебиваю, внимательно слушаю, и он начинает говорить о других пластинках, заслуживающих внимания. У него 600 пластинок классической музыки, то есть на порядок больше, чем у меня, но я и не ряжусь в тогу знатока, а он рассуждает о таких тонкостях, в которых я не смыслю, у меня один критерий — нравится или эту музыку надо слушать, и попытаться понять, в ней что-то есть. Но, подозреваю, что много таких ценителей, которые только делают вид, что им нравится классическая музыка, тогда они невольно возвышаются не только в чужих глазах, но и в своих собственных, они как бы внушают себе, что эта музыка им нравится.

— Как вам Бела Барток? – проверяю его компетентность.
— Он, как бы вам сказать…
— Сложен?
— Да. Его нужно слушать. Я поставил пластинку, и не мог понять: неужели на фабрике конверт перепутали? Музыка Шопена. А потом узнал, что Шопен у него учился.
— А как ваши близкие реагируют на ваше увлечение?
Он заминается, потом говорит:
— У меня нет близких. Есть подруга, но я ее воспитал в своем вкусе, теперь вместе слушаем, а этот бедлам я не воспринимаю, — он пренебрежительно кивает в сторону отдела с эстрадной музыкой.

Он всё говорит, а мне неудобно посмотреть на часы, чтобы узнать, много ли времени до закрытия, а то так можно проговорить и не успеть купить пластинку. Мне бы хотелось купить и Гаврилина "Перезвоны", Бортнянского, Бетховена новую пластинку, но где взять столько денег и время, у меня почти нет возможности слушать, никто кроме меня, не переносит классику, и начинают проявлять неудовольствие, отравляя все наслаждение от музыки.

Приходится ждать, когда все уйдут, и уж тогда слушать. Я пытаюсь его понять, почему он заговорил со мной? Тоска по общению? Надоело одиночество? Или хочет хотя бы на минуту почувствовать свою значимость, как знатока классики? У  него есть рондо-каприччиозо Сен-Санса. Но продать отказался, как истинный коллекционер. Мне забавно, исполнится ли когда-нибудь в моей жизни моя мечта — ещё хотя бы раз услышать это каприччио.

Сейчас я даже не уверен, так много лет прошло с тех пор, как последний раз слышал, узнаю ли, и сохранит ли музыка то неповторимое очарование, или же для меня сейчас это будет просто приятная музыка, а не то завораживающее действо, когда считал, что лучшей музыки быть не может. И вот, совсем рядом у человека есть эта пластинка и, если попрошу, он не откажет мне послушать, но гордость не дает унизиться до просьбы к незнакомому человеку, если бы ещё раз встретились.

Я достаю деньги и говорю, что пойду в кассу. Он улыбается. Я отхожу. К моему небольшому разочарованию, в альбоме только одна пластинка, хотя цена завышена, но не отказываться же. Потом  замечаю новую пластинку Жанны Бичевской, и покупаю. Мужчина  уходит из магазина и прощается со мной, я тоже киваю.

В лито хвастаюсь новым приобретением и некоторые спрашивает, где я купил, мол, завтра пойдут в магазин, но я говорю, что взял последнюю, и даже, с расклеенным конвертом. Валя просит поставить на электрофон, в лито новое приобретение — Вега, как у меня, Я включаю и понимаю, что деньги потрачены не зря, именно такую пластинку я и хотел купить, но не думал, что это возможно.

Наверняка, через десять лет появятся в продаже и по доступ¬ной цене лазерные проигрыватели, и тогда моя коллекция не будет ничего представлять, так как можно будет покупать, и прослушивать более качественные записи. Интересно, хороший ли из меня пророк? Десять лет. В Эстонии уже делают лазерные проигрыватели, но их очень мало и дорого, простые люди не в состояния купить за такие деньги. Неужели прогресс будет идти так медленно? Жизнь проходит, а почти ничего не меняется.

89. 6 марта. Женщины снова в беспокойстве, выделили набор с конфетами и кофе, и нужно снова тянуть жребий, одному достанется из сорока человек. Но деньги нужно платить сразу. Поэтому я и Харьковенко отказываемся тянуть жребий, вернее, участвовать в этом позорном действии — счастливчику завидуют, и перемывают косточки. Почему-то они решили, что и Пихтовников отказался, и провели жеребьевку без него, что его разозлило. Он вне себя, и чуть ли не кричит:

— Кто сказал, что я отказываюсь?! Назовите его!

Страшно расстроен. Я его подбадриваю, мол, стоит ли расстраиваться из-за коробки конфет и кофе, но его злит, что решили без него, начинает проклинать нынешние порядки, при Сталине такого не было, это был великий человек.

— Это был палач и мерзавец, — говорю я.
— При нем был порядок. В магазинах всё было. Колбасы, масло, конфеты, красная икра. Всё!
— Да ничего не было, — поражаюсь я его избирательной памяти. — А если и было, то кто мог это купить, у народа не было денег.
— Нет, могли, шли в магазин и покупали.
— Но это сопоставимо с тем, если бы сейчас мне предложили за тысячу рублей купить баночку икры.

— Но она не тысячу рублей стоила! — кричит он и продолжает ором доказывать свою правоту. Он искренен в своем заблуждении, не хочет понимать, что народ, колхозники работали бесплатно, хотя я об этом ему и раньше говорил, и он соглашался со мной, но вот сейчас он ничего этого не принимает и говорит:

— Сейчас бы Сталинов на все посты поставить и всех в морду.
— Вам бы понравилось, если бы вас в морду били?
— Я бы постарался не доводить до этого! — кричит он.

Я его понимаю, он бы постарался быть исполнительным и добросовестным работником, и со злорадством бы наблюдал, как менее исполнительных, лупят в морду. Он и сейчас старается работать так, чтобы никто его не упрекнул в том, что он нарушает что-то или плохо работает. Два года назад он мне с гордостью и язвительностью говорил, что он на работе газеты не читает, это был упрек мне, мол, я не такой, хотя он понимал, что я читаю не в ущерб работе и свою работу выполняю, и даже лучше других.

Сейчас он тоже читает газеты, но в домино не играет, лишь во время экономии электричества и на перерыве, уходит в конце смены позже всех, сидит в боксе до самого конца смены. Лишь, когда все получат пропуска, и он уходит, показывает свою дисциплинированность, в этом его трудно упрекнуть,

Он кричал, а я сидел рядом и молчал, делал вид, что читаю газету, спорить с ним было бессмысленно. И с его горячностью, если и я ещё начну горячиться, то можно дойти до драки. Если бы он был следователем, то это был бы второй Хват, очень добросовестный и исполнительный, любивший выбивать показания из врагов народа, которые мешают строить коммунизм, плевать, что на костях миллионов, в океане крови и слез, зато будущие поколения будут счастливы.

Мне он стал противен, но оттолкнуть не могу, потому что непосредственно подчиняюсь и полностью завишу от его настроения. Да, пожалуй, и нет необходимости становиться его врагом лишь только потому что он думает иначе, каждый должен иметь свободу слова, право высказаться, а я вправе выбирать себе друзей, исходя из этих высказываний.

По данным Юнеско наша страна на 26 месте в мире по уровню культуры и образованию. Вот из-за таких людей, как Пихтовников мы и откатываемся назад. Он даже в кино не ходит, смотрит черно-белый телевизор, экономит деньги на автомобиль. Недавно взял 50 рублей от родителей мальчика, который разбил его сыну нос. Я, шутя, советовал ему взять с них пятьсот рублей, но он запросил двести.

89. 7 марта. Уже во время просмотра последней 15-й серии "Рабыня Изаура" почувствовал тупую головную боль, не помогла и открытая на долгое время форточка. Помыл полы. Позавтракал и начал гладить белье. Обильный пот. Приписал чаю, а не недомоганию. Раздражительность и  гневливость от такого состояния. Чтобы не срываться, стараюсь уединиться. Но это невозможно. Недовольство всем и собой. Кому нужна такая жизнь? Кому я нужен? Все будут рады, если я исчезну из их жизни. Но это моя жизнь, которая не повторится. Надо переносить не только хорошее, но и плохое. Неужели меня так легко сломать? Чего же я тогда стою?

Перед сменой в коридоре раздевалок Юра Коблов идет навстречу. Увидев меня, сворачивает ко мне, хотя я сделал вид, что не вижу его, и он мог бы пройти, но он хочет оказать мне уважение, поэтому останавливается передо мной и протягивает руку. Я, как бы только заметив, пожимаю руку, улыбаюсь и приветствую. Разве он виноват, что его не научили культуре поведения, ни в школе, ни родители? Но меня ведь тоже никто не учил, разве что – книги. А они книги не читают, а если и читают, то лишь следят за сюжетом.

Раздумывая над тем, какая из книг оказала на мой характер наибольшее влияние, я пришел к выводу, что это книга Дюма "Королева Марго". Меня поразил эпизод с палачом, пытающего двух друзей. Ла Моля он пытал понарошку, делал вид, что пытает, и инквизиторы удивлялись стойкости, а второго – по-настоящему, и всё это потому, что когда-то, при встрече с палачом, один друг вежливо с ним поздоровался, а второй не счел это нужным, с какой стати ему здороваться с палачом?

Потрясающий эпизод. Нам не дано предугадать, как наше действо обернётся, знал бы, соломку подстелил. А может быть, существует какой-то алгоритм жизни, охраняющий тебя от жизненных потрясений? Руководствуясь этим алгоритмом, не будешь испытывать голод, страдания и все те жизненные неудобства, которые могут встретиться. И я уверен, что один из элементов алгоритма, этот эпизод с палачом, вспоминая который, не будешь презрительно смотреть на человека, который, казалось бы, стоит ниже тебя по уму или социальному положению. Зная весь алгоритм, будешь не только счастлив, но и здоров, потому что сюда входит алгоритм питания. Всё это пока скрыто от ученых.

В начале смены приглашаю Юру сесть рядом и вежливо рассказываю о культуре поведения младшего со старшими по возрасту, и с женщинами. Кажется, он не обижается. Я доволен. Голова по-прежнему тяжелая. Намеренно не стал принимать аспирин, надеясь, что боль сама пройдет. Пихтовников ни разу за смену ко мне не подошел, я не могу понять, то ли он обиделся на меня, что я назвал Сталина палачом и не согласился с ним, то ли ему неудобно за свою горячность?

Производственники закончили работу на полтора часа раньше, и в девять часов мы ушли с завода. Пихтовников и Скрипкин остались играть на бильярде, им уходить нельзя, начальники.

Дома успеваю посмотреть интервью с Луселией Сантос, игравшей Изауру. Никогда в жизни не видел более примитивного и сконструированного фильма, сделанного по законам зрительского спроса, драматизирован почти каждый эпизод. Русские бы не сняли такой фильм, здесь сказывается и то, что мы смотрим его не так, как он задуман, возможно, в первоначальном варианте он был бы более приемлем для нашего зрителя, но, в любом случае, это женский фильм.

Великолепная грустная песня Элвиса Пресли "Если вам одиноко" Почему кто-то решает, что народу можно слушать, а что нет?

Вход в ЦПКиО г. Москвы стал в один рубль. Бред! В 1968 г. вход был свободным.  Не проще поднять цену на аттракционы? Не каждый подросток в состоянии заплатить рубль только за вход. Невольно кажется, что какой-то злой Циннобер сидит у власти и всё делает во вред народу.

89. 12 марта. Месяц не видел Леню, всё выжидал, когда же он придет? Пришлось идти самому. Надо прогуляться, чтобы не сидеть весь день дома, а цели всего две, или к Гене или к Лёне.

Оказывается, у него все переболели гриппом, а у Наташи осложнение, в пятницу положили в больницу, и приходится ему воевать одному, утром сходил на рынок за мясом, сделал уборку в квартире, сварил обед, чуть ли не каждую минуту к нему на кухню подбегали братья и требовали:

— Хочу есть!

 А тут я пришел с праздными разговорами:

— Слышал, как вчера Рыжков прямо и неоднозначно заявил, что отделения республик не допустит? Но, если признать, что договор с Гитлером был неправомочен, то республикам надо предоставить самостоятельность.

— Но на каком основании они требует высылки русских?
— Но их понять можно. Вряд ли нравится латышам, что в республике 60% русских.
— Ну и что? Какое они имеет право выгонять?
— А тебе понравится, если к тебе в квартиру заявятся посто¬ронние и будут в ней жить?
— Это моя квартира. А кто сказал, что это их земля? Она общая. Все имеют право на ней жить. Получается так, что русские захватили одну шестую часть Земли, а теперь говорят: всё, больше пересматривать не будем, нас устраивает нынешнее положение. Я ненавижу национализм. И тех, кто его проявляет, надо уничтожить без жалости, расстреливать.

— Но, виновата ли свинья, что она свинья?
— Значит, её надо зажарить и съесть, — с напором сказал он, глядя мне в глаза. Он был возбужден разговором.
— Хорошо. Виноват ли человек, думающий иначе?
— Если думает — нет, но националистов нужно расстреливать. Хорошо тебе было в Грузии? Ты уехал. А куда мне уезжать?

Разговор, или спор выходил на прежнюю орбиту, мы об этом говорили не впервые. Я недоумевал:
— А кто тебя гонит? Зачем тебе уезжать? У тебя хорошая квартира, работа, жена, дети. Что тебе ещё надо?

Но, видимо, мы говорили на разных языках, он так и сказал:

— Сытый голодного не разумеет.

Мне казалось, что его никто не притесняет, а ему каждый косой взгляд впивался ножом в спину. Я такие взгляды переношу спокойней: на всех не угодишь, всем мил не будешь, А он воспринимал, как отношение ко всей еврейской нации. Он был неправ, и я не мог доказать обратное, он меня не слушал, перебивал, и надолго заводился. Мне оставалось слушать и думать: как же так получается, он претендует на звание писателя, на знание человеческой психологии, а сам так меркантильно расчетлив.

Если бы ему было хорошо, он не стал бы возмущаться. А сейчас он недоволен мною, что я спорю, и я невольно чувствовал себя виноватым и за то, что евреям живется, не так хорошо, вернее, не так свободно, как им бы хотелось. А почему же они в Израиле проявляют такой национализм, даже к своим евреям, деля их по сортам, коренной — выше, чем приезжий.

Этого Лёня не хочет признавать. Он даже оправдывает убийство арабов, потому что евреям нужно жизненнее пространство, вот они и вынуждены захватывать силой, и вообще, все, что говорится в нашей прессе про Израиль — всё ложь, всё иначе. С ним трудно спорить, против одного твоего слова он выставляет сто своих, и забивает потоком слов. Сколько людей, столько и правд.

Он рассказал о встрече с Рашевской, передразнивая ее:

— Я случайно встретил на улице, поздоровался и хотел пройти. С ней была такая же, в очках, пыльным мешком прихлопнутая. Она остановилась и глазами так захлопала:
— А знаешь, у нас дела? – Ну, дела, так дела. Молчу. — Вот ты не ходишь, а как узнаешь, сразу прибежишь. Но поздно будет. И ушла. Ты не знаешь, что там за дела?
Я рассказал о коммерческом сборнике:
— У тебя есть что-нибудь?
— Какая разница? Всё равно, она сказала — не возьмет.

— Она собирается сделать объявление по городу, с призывом всех талантливых людей. Конечно, то, что они собирается сделать — дерьмо. Я, на месте читателя, не купил бы такой сборник, 17 листов прозы и семь — поэзии.
Он сказал, что младшего сына водит в ДК на платные курсы английского языка, семь рублей в месяц. Он уже определил — одного отдаст на гуманитарный, другого в технический. Еврейская расчетливость. Русские безалабернее, они понимает, что жизнь вносит свои коррективы, поэтому евреи чаще добиваются поставленной цели. И я не вижу никаких оснований считать, что в нашей стране евреев угнетают, как кажется это Лёне.

Есть отдельные люди, которые по своей недоразвитости проявляют шовинистические высказывания, но в равной степени достается и русским, и надо быть выше этого глупого спора, кто виноват, и как отомстить обидчику? Вполне вероятно, что у Лени это проявления вяло текущей шизофрении, болезненная обостренность к еврейскому вопросу, да и вообще, он очень остро реагирует там, где другой бы пожал плечами.

Я раза два спросил, не мешаю ли? Он каждый раз говорил — нет, но намекнул, что в пять часов собирается пойти в больницу к Наташе. Пришла теща, в прихожей ее голос звучал копией Наташиного голоса, модуляция полностью совпадала, до удивления. Через пять минут я поднялся, и он меня не удерживал.
Скрипкина назначили председателем счетной комиссии.

— Боюсь, снова будут давить, как в прошлые разы, заставлять бросать бюллетени за тех, кто не пришел, ходили по общежитиям уговаривали студентов голосовать.

— А ты прояви сознательность, не поддавайся им. Действуй в духе перестройки.
Он лишь горько улыбнулся.

— Я и так сейчас в опале из-за Ериной. Осташов считает меня виноватым, не разговаривает, на оперативки не вызывает. Уж лучше бы вызвал, отчитал, чем так.

— Да не переживай ты, как вчерашний герой из фильма "Человек свиты" по рассказу Маканина. Не бери в голову, забудь.

Но он был вконец расстроен  потерей  расположения начальника, попасть в опалу, шуточное ли дело? До революционных ли преобразований? Тут, как бы масло на кусок хлеба не потерять. Бог с ним, с нелюбимой работой, лучшей нет, приходится тянуть лямку.

Продолжение следует: http://proza.ru/2012/08/03/1047