Ржавчина

       -Ну, и как тебе, нравится у меня?- Хельмут с нескрываемым удовольствием перехватил восхищенный взгляд гостя. Ему было, чем гордиться – прекрасный новый дом в стиле «хайтек», аккуратный, ухоженный участок, и все это в тихом пригороде и в каком-то часе езды от Берлина.
       Николай еще раз с плохо скрываемой завистью огляделся, вдохнул запах цветущих кустов роз и прекрасных гладиолусов, вспомнил свое «бунгало», купленное в прошлом году в калужской глубинке,- Да, дорогой мой товарищ, ничего не скажешь – дом отличный! Завидую тебе!
       Конечно, его участок был гораздо больше, на нем свободно разместились бы пять хельмутовских, но пока ничего кроме бурьяна и выродившихся полузасохших яблонь и слив на нем не росло. А дом, – при воспоминании о доме в груди шевельнулось неприятное, -  был еще довоенной постройки, годился только под снос, и что с ним делать, Николай еще не решил. Конечно, за такие деньги, как у Хельмута, можно было бы выкупить все калужское село, но, тут, как говорится, протягивай ножки по одежке, если не хочешь вообще их протянуть.
       Он с удовольствием посмотрел на вымощенную гранитной плитой дорожку, ровно подстриженный газон и прикинул, что на такой же газон, пожалуй, тоже смог бы раскрутиться.
       - Freunde, in das Haus gekommen, ich habe alles bereit zu gehen!(нем.) Друзья, проходите в дом, у меня все готово! – Марта вышла на крыльцо и с улыбкой махнула им рукой.
       -И новая жена у тебя тоже на зависть!- Николай шутливо толкнул друга в плечо,- Специально выбрал такую красивую?
       Здесь он, конечно, слегка покривил душой: Марта ему вовсе не нравилась, ему вообще не нравились немки ни юные, ни молодые, ни в возрасте, а Марта была типичной молодой немкой – белобрысой, чуть костлявой, с легким налетом миловидности на лице. Но в гостях положено все хвалить, и он придерживался принятых правил.
       -Спасибо, Коля!- Хельмут довольно улыбнулся,- Сам не знаю, как она мне подвернулась. После развода шесть лет прожил бобылем, надоело даже. Но кто за нас - старых дураков пойдет? А тут, поехал в Испанию, встретил ее совершенно случайно – на экскурсии, и вдруг - бац!- поженились, и живем уже третий год. Даже странно, все-таки двадцать пять лет разницы.
       Они  посмотрели друг на друга. Чем-то эти два совершенно разных седых мужика были похожи: ростом почти одинаковы, ровные спины выдавали принадлежность к военному сословию, и животики, старательно истязаемые в тренажерных залах, одинаково чуть торчали над брючными ремнями. В молодости Хельмут был рыжим, а Николай брюнетом, но теперь время, густо посеребрив их головы, сравняло оттенки шевелюр, ныне различавшихся только густотой и площадью покрытия, которая у Хельмута значительно уступала Николаевой.
       -Ладно, будет меня хвалить, пойдем, а то Марта обидится,- Хельмут обнял друга за плечи и повел к дому.

       За столом Марта внимательно следила за необычным гостем. Она помнила рассказы родителей,  видела русских и в Берлине, и в других странах, но ни разу не принимала их у себя, и поэтому была немного напряжена. Она прислушивалась к разговору на чужом языке, и хоть Хельмут переводил ей почти все, ей казалось, что что-то важное ускользает от ее внимания. Марта знала, что гость вполне сносно изъясняется по-немецки, но Хельмут категорически захотел сегодня  разговаривать с ним на русском, которого в ее время в восточных школах уже не учили, и приходилось довольствоваться мужниным переводом.
       Николай заметил эту напряженность и постарался сгладить ее, вручив хозяйке дома прекрасную палехскую лаковую шкатулку ручной работы.
       -Oh! Wie sch;n! Vielen Dank! О, какая прелесть! Большое спасибо!- ее глаза вспыхнули неподдельным восхищением и радостью; она, по-детски улыбаясь, несколько минут рассматривала подарок, потом поставила на камин, и теперь гость, встречаясь глазами с хозяйкой, чувствовал в ее взгляде значительное потепление и признательность.

       Темы разговора плавно перетекали одна в другую: тут были и дети, и внуки, и жизненные проблемы. Не обошлось и без политики. Ну, а после нее разговор, как и полагается у пожилых подвыпивших мужиков, повернул в прошлое. Тут же появились флэшки с фотографиями, засветился экран телевизора, и Марта теперь с удивлением смотрела на совершенно незнакомую ей жизнь почившей в бозе социалистической Германии. Друзья с удовольствием вспоминали забавные случаи, бои на совместных учениях, семейные встречи и много, много всего того, что уже давно отошло в историю.
 
       За окном стемнело.
       -Sehr geehrter Herr, meinst du nicht, dass es zu sp;t ist? Господа, вам не кажется, что уже поздно?- Марта и сама устала,- Helmut, unser Gast muss eine Pause machen, hast du wirklich haben ihre Gewehre und Bomben gefoltert. Zeige Nicholas Zimmer. Morgen wirst du noch eine Geschichte erz;hlen, und ich hoffe, das ist in deutscher Sprache. Хельмут, нашему гостю нужно отдохнуть, ты его совсем уже замучил своими пушками и бомбами. Покажи Николаю его комнату. Завтра вы еще наговоритесь, и я надеюсь, уже по-немецки.
       -Nat;rlich, liebe, landen wir ... Конечно, дорогая, мы уже заканчиваем... Коля, хозяйка предлагает немного отдохнуть.
       - Mein so eine sch;ne Frau - das Gesetz! Желание такой прекрасной дамы – закон!- Николай перешел на немецкий и поднялся,- Freunde, Sie wissen, dass wir morgen, 1. September. An diesem Tag werden Kinder zur Schule gehen. Und vor zwanzig Jahren Deutschland verlie; der letzte sowjetische Soldat. Ich schlage vor, unsere Gl;ser f;r sie zu erh;hen! Друзья, вы знаете, что завтра 1 сентября. В этот день дети идут в школу. А еще двадцать лет назад Германию покинул последний советский солдат. Предлагаю поднять за это наши фужеры!
       Они чокнулись и выпили. Мужчины пересели к камину, и закурили, предоставив Марте свободу действий у стола. Несколько минут они молчали, задумчиво глядя на потрескивающие поленья.
      -А знаешь, Коля,- загадочно посмотрев на друга, произнес Хельмут,- Вот мы выпили за покинувшего Германию последнего вашего солдата, и вроде все правильно, и так, как нужно, но скажу тебе по секрету, – не все советские солдаты ушли домой. Кое-кто остался.
       -Это ты про дезертиров, что ли? Так их и солдатами никто не считает.
       -Да нет, не о дезертирах я говорю.- Хельмут усмехнулся,- А о настоящих солдатах. Забыли их здесь.
       -Чепуха полная!- Николай даже поперхнулся от возмущения,- Двадцать лет прошло! Какие солдаты!? Нет, Хельмут, зря я, видно, из России тебе водку привез. Кажется, ударило тебя в голову. Правильно Марта говорит, пойдем-ка отдыхать.
       -Ошибаешься, дорогой геноссе, я ничего не путаю и уверяю тебя – солдаты остались, они здесь, недалеко, и завтра я тебе их покажу,- твердо отчеканил Хельмут,- а теперь иди и выспись хорошенько. Твоя комната наверху.

       Когда Марта вернулась, Хельмут решил помочь ей прибрать на столе, но она остановила его,-  Und was machst du wetten? Ich h;re Sie laut diskutieren etwas. И о чем вы тут поспорили? Я слышала, как вы громко что-то обсуждали.
       -Martha, morgen wollen wir mit Petrovitch in die Stadt gehen. Марта, завтра мы с Петровичем хотим съездить в городок.
       -Ich frage mich, was Sie vergessen haben? Es gibt nichts mehr. Интересно, что вы там забыли? Там же уже ничего не осталось.
       -Aber etwas ist noch da. Ich bin sicher, es wird interessant sein zu. Но кое-что еще есть. Уверен, ему будет интересно
       -Nun, wenn Sie nichts tun, gehen. Nur bitte ich Sie, Helmut, nicht zu sp;t zum Abendessen. Хорошо, если вам больше нечем заняться, отправляйтесь. Только прошу тебя, Хельмут, не опаздывайте к обеду.
       -Habe ich jemals auftauchen sp;t, meine Liebe? А разве я когда-нибудь опаздывал, дорогая?
       -Sie immer p;nktlich kommen, aber jetzt haben wir einen Gast, aber ich habe nicht den russischen Zoll vergessen. Ich bitte dich nicht um ein GastStatte zu gehen! - Ты всегда приходишь вовремя, но у нас гость, а я мне рассказывали про их склонность чуть задерживаться. И прошу в гаштет не заходить!
       -Aber ich habe ihm versprochen! Но я ему обещал!
       -Schweinshaxe mit Kraut f;r Sie werde ich mich vorbereiten und das Bier kaufen Sie auf dem Weg - Свиную ногу с капустой для вас я приготовлю сама, а пиво ты купи по дороге...

       Николай проснулся рано – сказывалась двухчасовая разница во времени с Евросоюзом. Из вежливости повалялся в постели, пока снизу не донеслись голоса хозяев. Прислушавшись, и убедившись, что Хельмут и Марта уже вовсю занимаются по дому, поднялся и сам, быстро привел себя в порядок и спустился в гостиную.
       -Guten Morgen, wie f;hlen Sie sich? Доброе утро, как вы себя чувствуете?- лучезарно улыбнулась ему Марта.
       -Danke, Martha, habe gut geschlafen, ist es klar, dass in diesem Haus eine tolle Gastgeberin! Спасибо, Марта, отлично выспался! Видно, что в этом доме прекрасная хозяйка!
       Он получил в ответ еще одну улыбку и вышел на крыльцо. Сегодня день выдался на удивление пригожим, хотя, как он помнил, и август, и сентябрь всегда в этой стране отличались прекрасной погодой. Было тихо и тепло, бездонно голубело чистое небо, на соседнем участке ворковали голуби, на ослепительном диске поднявшегося солнца плавилась остроконечная крыша городской ратуши. Откуда-то доносился звон колокола.
       -Старый солдат уже на ногах! Молодец!- Хельмут положил руку ему на плечо,- Не забыл о вчерашнем уговоре?
       Николай утвердительно мотнул головой.
       Хельмут засмеялся,- Ну, если так, пойдем завтракать, а потом - в путь!..

       Машина съехала с шоссе, пробежала пару километров вдоль убранного поля, свернула в лес и еще через километр остановилась.
       Они вышли, Николай с любопытством огляделся.
       -Пойдем, Коля к советским солдатам,- Хельмут улыбнулся и направился по чуть заметной тропинке, вьющейся между деревьев.
       Сколько раз ни попадал Николай в немецкий лес, никогда не уставал удивляться ухоженности, чистоте и какому-то уюту, царившему здесь. Лес был скорее хвойным, чем смешанным, высоко поднимались прямые желтоствольные сосны, местами между ними виднелись небольшие куртины сочного зеленого подлеска из кустов орешника, бузины, барбариса, мелкого ясеня и клена. Никакого сухостоя, поваленных полусгнивших стволов и столь привычного для России бурелома не было и в помине. О рачительности хозяев свидетельствовали металлические таблички с инвентарными номерами на стволах деревьев и аккуратные, уже засохшие заструги – следы сбора сосновой смолы. Воздух звенел от пения птиц: тут и там колокольцами тренькали синицы, заливисто свистали скворцы, в кустах решительно подавал мелодичный голос певчий дрозд, немного дальше в кронах сосен деревянно скрежетала сойка, заполошенно вскрикивала сорока. Трава под ногами чуть шелестела, усыпанная хвоей почва приятно пружинила, воздух был сухим, наполненным запахами природы, заставлял дышать глубоко и сильно.
       -Послушай, Хельмут, скажу тебе откровенно, в наших лесах птиц намного меньше, - Николай с удовольствием прислушался к раздавшемуся в кустах орешника звонкому щелканью соловья,- Правда, соловьев, кажется, больше, чем у вас.
       -Коля, не нужно сравнивать,- с улыбкой обернулся Хельмут,- Ведь наш климат намного теплее, большинство птиц и не улетают, да и ваши на зиму к нам перебираются, так что, не прибедняйся… Кстати, мы уже на месте.
       Тропинка обогнула куст, в котором только что подавал голос соловей, и вывела их на большую поляну. На обширном, ярко освещенном солнцем пространстве возвышались пять или шесть сосен, по краям росли кусты, за которыми с одной стороны проглядывали остатки каких-то заброшенных строений. К одной из сосен были прислонены два велосипеда.
       «Грибники что ли здесь бродят? Насколько помню, немцы не большие любители этого дела,- подумал Николай и усмехнулся,- Попробовали бы они вот так же бросить своих железных коней у нас».
       Он осмотрелся,- Ну и где же здесь позабытые советские солдаты? В тех развалинах или где-то в землянках партизанствуют? Давай уже показывай, раз привез.
       Хельмут хитро прищурился,- Иди прямо, Коля. Там, за поляной и найдешь их. А я тебя здесь подожду,- он примял траву под сосной, уселся и закурил, а когда Николай озадаченно оглянулся, ободряюще махнул рукой в сторону дальних кустов.
       Деваться было некуда, он направился в указанном направлении, тем более, что туда же вела и тропинка.
       -Черт бы побрал эту немчуру, напустил фриц таинственного тумана!- пробираясь через кусты, бормотал себе под нос Николай,- Бред, полный бред! Ну откуда тут взяться солдатам, да еще советским? А если, допустим, они здесь, то, сколько же им сейчас уже лет? За сорок, должно быть, перевалило… Чепуха какая-то… Свихнулся, морда фашистская, на старости лет, не иначе,- он раздраженно оглянулся через плечо на безмятежно покуривающего Хельмута, потом нагнулся под ветвями, поднял их рукой, вышел из кустов, выпрямился и… замер в изумлении.

       Прямо перед ним стоял танк. Николай мелко заморгал, потер глаза, но видение никуда не исчезло. Танк остался на месте. Это была тридцатьчетверка. Она, гордо подняв пушку и чуть повернув башню, уютно пристроилась между двумя соснами. Солнечные пятна шевелились на бурой от ржавчины броне, прямо из-под днища, легкомысленно изогнув  узловатый ствол, торчал молодой дубок.
       С минуту Николай оторопело смотрел на танк, потом, будто все еще не веря своим глазам, подошел к нему и дотронулся рукой. Нагретая солнцем броня была шершавой от облупившейся краски, отдавала почти живым теплом и вызывала неосознанное волнение.
       Он обошел машину. Было видно, что танк простоял здесь не один десяток лет, трава уже успела прорасти через щели траков гусеницы, погрузив нижние ветви в плотный дерн, из которого торчали ржавые гребни. Молодой дубок вырос из желудя, попавшего под днище, и теперь тянулся к солнцу, изогнувшись между опорными катками.
       Машина внешне была почти в комплекте, не хватало лишь наружных дополнительных топливных баков, и от фар остались только ржавые помятые корпуса. Кто-то неизвестно зачем отвернул и откинул кормовой трансмиссионный люк, через который виднелась коробка передач и вентилятор охлаждения мотора.
       Люки на башне и у механика-водителя были открыты. Николай заглянул внутрь. Солнце хорошо светило сверху, и он разглядел рычаги управления и почти неразбитый щиток приборов, а когда аккуратно, стараясь не испачкаться, влез на башню, увидел и казенник пушки, и маховики наведения, и сидения,  кронштейны боеукладки и даже абсолютно целый прицел.
       На полике лежали нападавшие с сосен хвоя, шишки и мелкие ветки, все было покрыто слоем пыли и мелкого песка, но, несмотря на проведенные в лесу десятилетия, танк продолжал пахнуть танком. Источаемый им запах был непохож ни на что, и по этому запаху, замешанному на смеси ароматов свежей и перегоревшей соляры, масла, окислившегося солидола, нагретой брони, промасленных комбинезонов экипажа, выкуренных когда-то тем же экипажем, в нарушение всех правил,  сигарет и папирос,  въевшегося во все детали порохового дыма настоящий танкист даже в кромешной темноте определит, что за машина находится перед ним. 
       Он огляделся: неподалеку за кустом калины стоял еще один танк, чуть дальше еще и еще. На башнях сквозь ржавчину проглядывали штатные номера – эти машины когда-то служили в Советской армии.
       «А, ведь, Хельмут прав, действительно - советские солдаты,»- невесело усмехнулся Николай и, ухватившись рукой за поручень на башне, хотел было спрыгнуть на землю, но вдруг, ему что-то померещилось, и он присел перед пушкой, вглядываясь в рыжее от ржавчины орудийное железо.
       Сначала ничего конкретного не удалось разглядеть. Он надел очки, потом, плюнув, потер носовым платком, и… вот она! Сбоку на пушечном стволе явно проявилась выцветшая от времени, долгие годы спрятанная под слоями облупившейся ныне краски, звезда. Николай, волнуясь, поднял валявшийся на надгусеничной полке сучек и сковырнул отслоившуюся краску, - рядом появились еще две звезды, и от четвертой остаток луча.
       «Ого! Так ты, братец, настоящий ветеран!»- дыхание перехватило, Николай спрыгнул вниз и пошел вокруг машины, вспомнив, как при первом осмотре мельком обратил внимание на какую-то странную деталь.
       «Ага, это здесь!»- под башней на наклонном бортовом листе корпуса был наварен явно не заводской стальной квадрат. Николай провел по нему рукой, ощутив заглаженные временем шероховатости швов,- «Вижу, вижу, старик, ты был ранен и серьезно... Наверное, «Тигр» ударил или «Пантера»… Но тебе повезло - не было уже топлива в бортовых баках, и в местах, куда ударили огненные осколки от разорванной брони и ворвавшегося в боевое отделение снаряда, не оказалось боеприпасов. Потому ты, солдат, и выжил».
       Он еще раз более внимательно осмотрел машину и обнаружил следы сварки на лобовом листе и на башне. Это, похоже, были укусы менее удачливых противотанковых пушек.
       Проведя пальцами по стальным шрамам, Николай вдруг почувствовал странное волнение. Он задумался, пытаясь понять, кому пришла в голову бросить здесь, в лесу боевые заслуженные машины. За деревьями в паре сотен метров проглядывали полуразрушенные сараи или хранилища для техники. Должно быть, там и был оставленный двадцать лет назад и никому не нужный теперь военный городок.
      
       Да, танк был брошен своими двуногими сослуживцами. Время, пусть медленно, разрушало его, а земля потихоньку, но неумолимо погружала в себя, ветер заносил пылью и песком, сосны осыпали сверху хвоей. Он был брошен, но не выглядел жалким. Как и его уже немногие оставшиеся в живых боевые товарищи, по большим праздникам надевающие ордена и медали, он гордо стоял, пусть в лесу, пусть на чужой земле напоминанием о великой славе и крепко забытой кем-то чести. Не было у него орденов и медалей, но непререкаемым свидетельством непревзойденного мужества и отваги проглядывали на стволе полустертые, почти невидимые звезды его совсем не условных побед.
       Николай скрипнул зубами, смахнул с подкрылка хвою и листья и, тяжело вздохнув, погладил ладонью по податливо шевельнувшейся броневой маске курсового пулемета,- «Да, брат, такие невеселые у нас с тобой дела. Разве мог ты предположить, круша врага среди рвущихся бомб и визжащих, жестоко бьющих бронебойных снарядов, что будешь бесславно брошен в лесу завоеванной тобой страны, как никому ненужный хлам. А вспомни, когда, получив тяжелое ранение в борт, ты услышал, как захрипев, повалился на пол убитый наводчик, а сверху на него, закричав от нестерпимой боли, упал с оторванными ногами командир. За пушкой, сидя на полике, тяжело кашлял, обливаясь кровью и зажимая рану на шее, заряжающий; навалился на пулемет мертвый стрелок-радист. Но не остановилось твое дизельное сердце, и, превозмогая свою железную боль, ты вывез свой экипаж из под вражеского огня и потом смирно стоял, пока раненый в спину механик-водитель, в запале боя не обращающий внимание на боль и пропитавшийся кровью комбинезон, вытаскивал из задымленного боевого отделения своих товарищей и укрывал в ближней воронке. Простился тогда ты с экипажниками – павших похоронили, раненных отправили по госпиталям.
       Тебя тоже подлечили – заварили дыру в броне, отмыли кровь, заменили побитое оборудование, и вот уже с новым экипажем мчался ты по чужой земле, гремя гусеницами по ровной брусчатке, с хрустом перемалывая деревянные заборы, битый кирпич и вражеские кости. Грозно и мстительно грохотала твоя пушка, круша смертельными молниями подкалиберных снарядов ненавистную броню, тризной по врагу весело звенели падающие на днище стреляные гильзы; по вечерам наводчик, если выдавалось время, шмыгая закопченным носом, рисовал выпрошенной у помпотеха краской звезды на стволе... И последний бой в охваченном огнем и дымом Берлине выдержал ты с честью. Пытался враг убить тебя, но не смог, лишь укусил несколько раз за броню, даже не пробив ее... И прокатился ты в великий праздничный день по Унтер-ден-Линден, сизо дымя выхлопом, радуясь вместе со всеми окончанию того великого дела, для которого был создан.
       Много твоих железных друзей разбитых, сожженных и разорванных в куски отправилось эшелонами на Родину и закончило свое существование в мартеновской печи. Ты же был исправен и, подлечив выгрызы на броне, остался в строю и исправно нес свою железную службу, пока не появились новички. Но и тогда ты долго стоял в резерве, а потом, наверное, перетаскивал этих же новичков, в случае поломок, зарабатывая тем на соляру и масло. Как-то забыли о тебе и стоящих в кустах твоих стальных товарищах – при всех перевооружениях не хватило вам вагонов, а, может, имелись тогда у командования насчет вас какие-то позабытые теперь соображения.
       Почему же не досталась тебе почетная обязанность, стоя на пьедестале напоминать о великой победе? Может слишком нефотогеничными были твои шрамы, а, может, не хватило пьедесталов? Тогда почему тебе не досталась пусть менее почетная, но нестыдная танковая солдатская доля быть расстрелянным на полигоне? Почему тебя не разрезали на куски и не сдали в металлолом? И где были глаза того советского командира, при выводе войск в бесстыдной алчности загрузившего купленную за бесценок у местного бюргера полуразвалившуюся, но уже свою личную импортную колымагу и свое барахло на предназначенную для тебя железнодорожную платформу, а тебя с товарищами определившего ржаветь между сосен на чужой земле?»
       Тяжелые мысли больно ворочались в голове, гулко отдавая в висках, пытаясь переварить происшедшее, в бесполезных теперь поисках какого-то выхода. Да, задал чертов Хельмут задачку, ударил проклятый «фриц» в самое сердце, ужалил, может, и не хотев этого, как в бою, бронебойным снарядом в непотерянную еще совесть, заставил опять задуматься о навороченном за последние десятилетия.
       Николай, пытаясь как-то упорядочить вихрь взметнувшихся мыслей, потер седой затылок, потом, покопавшись в карманах, зажал в зубах сигарету, поднес зажигалку, но, вдруг услышав посторонний звук, замер, не нажав на запальную клавишу. Непонятный шорох доносился справа. Он выглянул из-за машины, – ветви малинового куста зашевелились, башня стоявшего неподалеку еще одного танка, внезапно ожив, разворачивалась в его сторону. Оторопев от неожиданности, Николай смотрел, как, пригибая ветви, башня повернулась еще немного, потом зашевелилась пушка, – дернувшись вверх, она плавно пошла вниз и замерла, уставившись круглым черным провалом, казалось, прямо в него.
       «А ведь в тебя, Коля, кажется, прицелились,- мелькнуло в голове,- Не хватает еще, чтобы здесь, посреди леса вдруг ударил звонкий танковый выстрел.»
       Он, не шевелясь, смотрел на наведенную в него пушку и вздрогнул, внезапно услышав задорный мальчишечий голос.
       -Hey, Hans, schnell zu bewegen! Bringt eine Waffe an den Panzer! Эй, Ганс, шевелись быстрее! Наводи пушку на тот танк!
       -Jawohl, Herr Kommandeur! Слушаюсь, командир!
       -Sie sehen diese russisch? Ты видишь этого русского?
       -Ja, ich ihn sehe, er stolperte nur einen rostigen Bord. Да, он как раз подставил свой ржавый борт.
       -Die Waffe ist geladen! Hans, das Feuer! Пушка заряжена! Ганс, огонь!- Николаю показалось, что он услышал четкий щелчок ударно-спускового механизма.
       -Hooray! Wir ausgeschlagen ein russischer Panzer! Jetzt sind wir mit Medaillen belohnt, wie mein Gro;vater! Ура, мы подбили еще один русский танк, теперь нас наградят орденами, как моего деда!
       -Es lebe die deutsche Panzersoldaten! Да здравствуют немецкие танкисты!
       Из люков высунулись две сияющие от удовольствия белобрысые головы, потом одна нырнула обратно и башня, потрескивая малиновыми ветками, стала разворачиваться в сторону следующего танка.
       Только теперь Николай вспомнил про велосипеды на поляне и догадался, что оставленные танки давно облюбовала для забав местная пацанва, представлявшая себя во время игр отнюдь не советскими танкистами.
       От этого на душе стало еще тяжелее, но такова беспощадная действительность, - брошенное оружие отступившей армии достается победителю, и он волен распоряжаться им по своему усмотрению.

       Николай, наконец, закурил, переваривая эту самую действительность, краем уха слушая боевые выкрики юных «deutsche Panzersoldaten», потом затушил окурок о ржавый гусеничный трак, провел ладонью по броне, еще раз ощутив ее шершавое родное тепло, и, тяжело вздохнув, побрел обратно по чуть видной тропинке. Но что-то было не так. Чувство чего-то не сделанного, какого-то не выполненного долга замедляло каждый шаг, тянуло обратно.
       Он остановился, тяжело дыша, поднял голову, заглянул в прогал сосновых крон, в бездонно-голубое небо, пытаясь понять, что происходит, найти какой-то ответ. По небу беспечно плыли полупрозрачные облака, ветви сосен чуть шевелились в такт движениям воздуха, в орешнике опять подал голос соловей, рядом щелкнула упавшая шишка.
       Николай опустил голову, сжав зубы и нахмурившись, посмотрел перед собой, потом выпрямил спину, прижал руки по швам и, как когда-то на плацу, четко повернулся кругом.  В нескольких шагах стояла тридцатьчетверка, за кустами проглядывал еще один танк, чуть дальше еще один и еще, солнечные пятна шевелились по бурой броне.
       -Прощайте, солдаты!- во весь голос крикнул Николай,- Простите нас! Вы отличные бойцы и великие воины, а великие, я знаю, умеют прощать. Так что и Вы уж простите нас сволочей. Вы на нашей совести, а Ваша совесть чиста. Низкий Вам от Родины поклон и вечная наша память. Не поминайте лихом, ребята!
       Он почувствовал, как предательски защипало в носу, что-то мокрой дорожкой скользнуло по щеке, но не дрогнул, а только до скрипа сжал зубы, еще раз увлажненным взором обвел стальных советских солдат, в прощальном воинском приветствии приложил к виску рыжую от ржавчины ладонь и, четко повернувшись, зашагал прочь.
       Две белобрысые головы, открыв рты, круглыми от удивления глазами проводили странного седого человека, пока тот не скрылся за кустами.