Москва слезам не верит. Кирилл Сорокин

Конкурс Копирайта -К2
 Машка бежала мимо знакомых и давно уже привычных, почти родных девятиэтажек. Бежала, как всегда в эти вечерние часы, торопясь на автобус, который не станет её дожидаться и водитель, даже не догадываясь о её, Машкином, существовании, спокойно покатит дальше, к станции метро «Царицино». Автобус покатит, а Машке придётся ещё лишних сорок минут топтаться на остановке, прячась от дующего с поля, сырого осеннего ветерка. И тогда, пока она доберётся до Царицина, пока, с пересадкой, попадёт к себе на Шоссе Энтузиастов, пока, поругиваясь с соседками по комнате, приготовит себе какой-нибудь нехитрый ужин, пока хоть как-то приведёт себя в порядок… И вообще, если Машка опоздает на автобус, то о горячей ванне придётся забыть ещё на несколько дней, поэтому она бежала каждый вечер, шесть дней в неделю, а иногда и все семь. Бежала, с привычной, ничего не обещающей надеждой, поглядывая на двери подъездов, заклеенные белыми лоскутками рекламок и объявлений – Машка давно уже научилась с любого расстояния отличать объявления о сдаче квартир и комнат.
 Впереди, в просветах между домами, уже показалась широкая улица, незастроенное поле по другую сторону, и мокрый, тёмно-зелёный навес остановки. Машка посмотрела на маленькие часики и пошла быстрым шагом – время ещё оставалось. Она уже прошла, было, мимо последнего подъезда последней серой девятиэтажки, когда на грязно-коричневой стальной двери мелькнуло знакомое объявление с вяло шевелящимися на ветру надрезанными полосками. «Однокомнатная, - быстро прочла Машка. - Санузел раздельный, без ремонта,… возможна регистрация, дёшево». Цена Машку, действительно, удивила и насторожила, но Машка была уверена, что если жить в Москве и не верить в чудеса, то можно смело собирать вещички и ехать обратно в Уша;чи, чтобы выкручиваться там, вместе с младшей сестрой, на мамину пенсию по инвалидности, искать работу по специальности («художник-оформитель» - боже!) и рассказывать знакомым небылицы о том, как работала гувернанткой на Рублёвке, и чуть не сцапала олигарха – ну, не скажешь же, что такие, по ушачским меркам, деньжищи, зарабатываются продажей лотерейных билетов у супермаркета в спальном районе. Задержав дыхание, Машка набрала номер квартиры на домофоне. Никто не отозвался. Постояв немного, она аккуратно отскребла от двери объявление и побежала к уже показавшемуся за поворотом автобусу.
 Через несколько дней Машка шла по району уже не торопясь, разглядывая жёлтые листья, плавающие в лужах, и бегущие по небу серые облака. В уголках её губ пряталась улыбка, в кармане позвякивали ключи, а дома ждала облезлая до состояния грубой наждачной бумаги ванна с горячей водой и газовая плита с духовкой, у которой можно было греться, сушить волосы и сонно блаженствовать в позе лотоса, сжимая в ладонях чашку с горячим кофе на молоке.
 - Машка! Ты, что ли!?
 - Зарема!
 - Ты что ж, на автобус опоздала?
 - Не-а. Я теперь тут живу, рядышком!
 - Да-а? А я теперь тоже тут… работаю. Место хорошее, похоже, только добираться далеко. А ты как с жильём устроилась? Может место есть?
 - Ты знаешь… А иди ко мне жить! – Машка даже зажмурилась от своей смелости и значимости. Кругленькую, большеглазую Зарему Машка знала давно, ещё с первых своих поездок «на Россию», и сейчас Машке было легко и приятно от того, что она может поделиться своей горячей ванной и шипящей духовкой.
 - Правда?
 - Да запросто! Знаешь, как заживем! Только, чур – я с краю!
 Вдвоём жить стало веселее. Шумная, громкая Зарема вечерами хозяйничала в кухне, а после устраивала целые концерты – тепло и с душой, хоть и не всегда чисто, пела русские и узбекские песни, и даже пускалась в пляс. Машка смеялась и пыталась подтанцовывать. Теперь она стала часто заглядывать в мебельные и хозяйственные отделы магазинов, делала из цветных ниток и бумаги какие-то панно и картины, вырезала цветы и прикалывала на старенькие шторы бантики. В кухне появилась новая утварь, прозрачные баночки со специями и жестяные банки с крупами и мукой, в прихожей – коврик, а в ванной - прозрачная занавеска на провисшей верёвочке. Старенький, облупленный кафель сверкал, разномастная посуда скрипела чистотой.
 А через неделю Машка вернулась домой не одна. За её спиной неловко переминался худенький, подвижный парень.
 - Это Лёша, Зарема. Мы в колледже вместе учились… - Лёша выскочил из-за Машкиной спины и торопливо протянул Зареме руку. – Лёша. Заяц. Это фамилия такая.
 - Его все только Зайцем и звали. – рассмеялась Машка. – Ты знаешь, Зарема…
 - Знаю, чего уж там. Как делить будем?
 Заяц боязливо попятился.
 - Да не тебя, родимый! – громыхнула Зарема. – Жилплощадь как поделим, чтобы всем удобно было?
 - Ой, да я уже всё придумала! У нас же за ванной закуток есть, прямо готовая комната! Вот, Лёша, смотри. – Машка за руку потащила Зайца вглубь квартирки. – Вот здесь занавеску можно повесить, и готово тебе отдельное помещение. Видишь, здорово как! Ты нам проволоку какую-нибудь натяни или леску, а мы придумаем что-нибудь. Лёша – строитель! – Машка гордо посмотрела на Зарему.
 - Давай, строитель, руки мой, для начала, – улыбнулась Зарема. – Пельмени стынут.

 Заяц уходил на работу чуть свет и возвращался поздно, но теперь в квартире чудесным образом перестали течь водопроводные краны и отваливаться дверцы кухонных шкафов, прогоревшие конфорки газовой плиты сменились новыми, в старенькой люстре появились недостающие лампочки и с выключателя больше не сыпались искры, а в заткнутой тряпицей дырке входной двери устроился новенький, сверкающий глазок. По вечерам Лёша приносил девушкам яблоки и, подперев кулаком щёку, подпевал Зареме.
 А потом в квартире появилась красавица Лия.
 - Это же, считай, сестричка моя, – виновато скороговорила Зарема. – Землячки мы, из одного города.
 - Матрац нам надо бы, – улыбнулась Машка. – Или на надувную кровать сбросимся?

 Лия-сестричка хоть и держалась в своей восточной красе особняком, была всегда приветлива и весело хлопотала по дому вместе с Заремой, вспоминая родной Джетысай и перемывая косточки общим знакомым. А пели они теперь так нежно и стройно, что Лёше Зайцу приходилось то и дело выскакивать из кухни, чтобы спрятать навернувшуюся слезу. Размяк Заяц в женском обществе и чувствовал себя неуютно, но тут ему нежданно повезло встретить своего давнего товарища по московским стройкам, - Серого.
 - Это Серёга, барышни! – Заяц залихватски хлопнул ладонью по спине, заглядывающего в двери, Серого. – У него, понимаете, какая ситуация…
 Серый поднял руку, призывая Лёшу к молчанию, вошёл, поставил на пол ящик с инструментами и, не отводя взгляда от Лии, приложил ладонь к груди. – Очень был бы Вам признателен!
 Машка с Заремой переглянулись, и Зарема поманила Зайца в кухню.
 - Ты хоть знаешь, кого привёл? Что за человек? Не нравится он мне. А тебе, Мария?
 Машка пожала плечами, испуганно глядя на Зарему.
 - Зарема, я его сто лет знаю! – теряя задор, отпирался Заяц. – Во такой мужик! Да он, он вообще… Серый, ты откуда, как твой город зовётся, всё забываю?
 - Богодухов.
 - Вот! Божий человек вообще!
 Зарема выглянула в прихожую: Серый с Лией, молча, стояли друг против друга.
 - Как думаешь, Мария?
 - Ну что же делать… Потеснимся.
 - Вот ты, Заяц, и потеснись. – Зарема грозно посмотрела на Лёшу.
 - Да я… Да конечно! Пойдём, Серый, чего стоишь-то!
 Серый, с трудом оторвал взгляд от Лии и, оборачиваясь, пошёл вслед за Зайцем. Зарема посмотрела в затуманившиеся Лиины глаза и покачала головой. – Давай, Машка, ужин собирать.

 Стали они впятером жить. Машка всё что-то плела из верёвочек и ленточек, вырезала из бумаги цветы, отыскивала где-то занавески и покрывала, и по совершенно невероятным, бросовым ценам доставала постельное бельё и полотенца. Зарема с Лией все вечера пекли и варили на старенькой плите незнакомые блюда. Заяц следил за исправностью домашнего хозяйства и угощал всех яблоками, а Серый, работая на реконструкции какого-то мясокомбината, что ни вечер баловал всю компанию то телячьей вырезкой, то куском баранины, из которой Зарема, тоскуя по отсутствующему казану, делала совершенно фантастический плов. А ещё, Серый нашёл где-то истрёпанную, дребезжащую гитару и, по вечерам, задумчиво глядя на тусклую городскую луну, заунывно пел шансон, а когда Зайцу приходилось подрабатывать в ночную смену, уводил за занавеску Лию и там они надолго затихали.
 Теперь каждый день кто-то из жильцов однокомнатной коммуны оставался «на хозяйстве» - прибирал в квартире, готовил, как умел, ужин; мужчины приводили в порядок инструмент, а девушки стирали, готовили на несколько дней и успевали обежать все магазины в районе. Лёша сделал для Заремы две лёгкие и прочные, дюралевые лопаты: одну поуже, другую пошире – чтобы удобнее было убирать и лёгкий, пушистый снег, и тяжёлый, мокрый. Машка связала всей компании рукавички: девушкам красные и белые, парням – зелёные; а Серый плотно забил маленькую морозильную камеру мясными деликатесами.
 Но, однажды, когда «на хозяйстве» оставался Серый, придя вечером домой, жильцы увидели восседающего на табурете посреди кухни, плотного темноволосого мужичка.
 - Михай. – просто представился мужичок, беспокойно глядя тёмно-вишнёвыми глазами.
 Серый отодвинул рюмки от края стола и развёл руками. – Жить негде.
 - Да ты что ж!... – стала закипать Зарема. Машка устало прислонилась к косяку, Лия задумчиво расстегивалась, чуть заметно улыбаясь.
 - Да где ж мы тут все!... Проходной двор!
 - Милые! – Михай соскочил с табурета и встал на четвереньки, по собачьи подняв голову. – Милые, родненькие, не оставьте! Свечку за вас поставлю! Свечку, службу закажу – я на храме работаю, я всё могу! Нельзя мне без регистрации! Нельзя! Трое детей у меня! Ми-илые! – он разом прижал к груди руки и стукнулся головой о пол.
 Машка сползла по косяку и присела в углу, неловко вывернув коленки. В дверях появился Заяц.
 - Вот тебе ещё один божий человечек! – рыкнула ему Зарема и плюнула на пол. – Ты где жить-то собираешься, святой отец?!
 - А я знаю, я знаю, - засуетился Михай. - Я нашёл уже. Всё придумал. Нисколько вас не стесню, мои хорошие! – он, пригнувшись, нырнул за занавеску и выскочил с грязным спальным мешком в руках. – У меня всё, вот, с собой. Я на антресольках у вас… Разрешите?
 Зарема, удивлённо посторонилась. Лия скользнула в кухню, в объятия улыбающегося Серого.
 Михай привстал на цыпочки, открыл дверцы антресолей и ловко забросил в пыльную темноту, развернувшийся в полёте, спальник. – А потом я – р-раз – и там. А потом – р-раз – и здесь. – Михай показал, как он, будто, влезает на антресоли, подтягиваясь на руках, а после, так же спускается.
 - Да ты нас раздавишь! – испугался Заяц.
 - Нет, не раздавлю. Я не тяжёлый, это кажется только.
 - Ну так полезай, чёрт с тобой! – выдохнула Зарема.
 - Спасибо, милые вы мои! Спасибо, мои хорошие! Я в долгу не останусь! Да я и не с пустыми руками же! – Михай снова вскочил за занавеску и выволок оттуда испачканный побелкой баул. – Медок вот, церковный. Винцо. Ай, какое винцо! Наше, молдавское, тираспольское! Серый, что ты стоишь!? Помогай! Накрывай!
 Серый с Лией засуетились, расставляя по столу посуду и угощения. Заяц, потоптавшись в дверях, быстро разделся и присоединился к кухонной суматохе. Машка, поднявшись с пола, медленно расстёгивала серое пальтишко. – Зарема, я пойду, прилягу. Нехорошо мне что-то.
 - Иди, Машенька, иди. А, вы, – Зарема грозно глянула на готовящуюся к застолью компанию. – Потише тут! А ну пропусти, Заяц, хорош тут по кастрюлям хозяйничать!

 Когда в комнату тихо вошла Зарема, Машка уже спала. Сонный и хмельной Заяц, путаясь в занавеске, пробрался в свой закуток, Лия с Серым плотно прикрыли кухонную дверь и выключили верхний свет, а Михай, пожелав всем спокойной ночи, отправился в туалет – шуршать газетой и тяжко вздыхать. Пошуршав и, с гулом, спустив воду, Михай аккуратно прикрыл дверь, потоптался, хрустнул, сцепив пальцы, суставами и, подтянувшись, забрался на антресоли. Что-то жалобно скрипнуло и затихло. Михай шумно завозился, устраиваясь в спальном мешке, и тут снова что-то скрипнуло, хрустнуло, запищало и, с громким треском, антресоли рухнули на пол, потянув за собой тонкую, гипсовую стену кухни. Стена накренилась, грозя упасть на испуганного Михая, откуда-то выскочил и повис поперёк коридорчика толстый провод вместе с разветвительной коробкой. В кухне, не выдержав, лопнули ржавые муфты на притянутых к стене водопроводных трубах и, распахнув дверцы шкафчика, в сидящих на табурете Серого и Лию ударили две толстые струи воды – горячая и холодная. Серый вскочил и, поскользнувшись, чуть не вылетел в окно. Зазвенели стёкла. Испуганный Заяц, пища что-то фальцетом, рванулся из закутка, зацепился за провод и упал на обсыпанного гипсовой крошкой Михая, в коробке глухо хлопнуло, полыхнул огонь. Свет погас.

 К приезду спасателей все успели, собрав в темноте ценные вещи, выскочить из квартиры и разбежаться, целы и невредимы. Дрожащий от холода и удара током Заяц тащил на себе целый тюк Машкиных и Зареминых пожиток, Серый – завёрнутую в одеяло, мокрую, закатывающую в ужасе глаза, Лию и пакет с замороженным мясом. Михай печально переваливался, обняв длинный, грязный баул.
 И сейчас они где-то в столице. Красят, штукатурят, брёвна носят, доски пилят – новые терема по Москве строят. Лучше прежних!

 Февраль 2012г.

© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2012
 Свидетельство о публикации №21202240354

Рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2012/02/24/354