Серия дневник из записок интеллигента... глава дом

Уважаемые читатели!

Вашему вниманию предлагается произведение Станислава Акимовича Буряченко, украинца, из козацкого рода (Чигиринщина, сейчас Черкасская область, Украина), который, к сожалению, уже не сможет с вами полемизировать по поводу своего творчества и других злободневных и насущных тем жизни.
Время формировало автора как человека, журналиста, творческую личность. Были и победы, были и поражения…Чего больше, - не нам судить.
Поэтому, как дочь, прошу с пониманием и толерантно высказывать свои впечатления по поводу предложенного произведения.

C уважением и с надеждой на ваши отзывы,
Светлана Беляева.

                Шановні читачі!

Вашій увазі пропонується твір Станіслава Якимовича Буряченка, українця, з козацького роду (Чигиринщина, нині Черкаська область, Україна), який, на жаль, вже не зможе з вами вступити у полеміку з приводу своєї творчості та інших злободенних та суттєвих тем життя.
Час формував автора як людину, журналіста, творчу особистіть. Були і перемоги, були і поразки… Чого більше, - не нам судити.
Тому, як донька, прошу з розумінням і толерантно висловлювати свої враження з приводу запропонованого твору.

З повагою та зі сподіванням на ваші відгуки,
Світлана Бєляєва.

СЕРИЯ «ДНЕВНИК» (из записок интеллигента)


ГЛАВА «ДОМОЙ…»

Сегодня вечером я вернулся домой. С Киевом пришлось расстаться, возможно, навсегда. Год, проведенный мною в городе, пожалуй, самый трудный, самый богатый событиями из моей жизни. Год поражений. Часто мне приходилось отступать, поступать не так, как хотелось бы. Но сам я уже не тот. Жизнь научила меня вертеться, быть предприимчивым, часто наглым, когда надо, учтивым. Мне удалось постигнуть азы сложного искусства общения с людьми, самыми разными, да и на самих людей я начал смотреть совсем другими глазами, трезво и безпристрастно.
Пришлось испытать голод, холод, боль, унижение, одиночество. Мечты юности, светлые идеалы потерпели крах. Душа стала чернее и жестче. Иногда я сам не узнаю себя, ведь так трудно было остаться самим собой, не увязнуть в грязи, пошлости и самое страшное, мелочности и обывательщины.
        Непризнанная любовь, разочарования, встречи и разлуки, восхищения – это уже позади, а пока я дома, отдыхаю, у мен появилась прекрасная возможность в тихой, спокойной обстановке, вдали от шума и суеты обдумать свою жизнь и сделать выводы; ведь мне только восемнадцать и дальше придется строить свою жизнь без ошибок, у меня и так их было слишком много. А думать будет над чем. Уйма материала, стороны жизни, подмеченные мною, новые удивительные впечатления, прошлое, в котором вне очень важно найти себя, правильные и ошибочные поступки, наброски стихов и прозы – все это требует к себе самого пристального внимания и большого творческого труда.
        В последнее время я все явственней ощущаю влечение души своей к писательскому творчеству. Бумага и ручка тянут меня к себе. И писать есть о чем, было бы время. Многое мне предстоит обдумать, сделать выводы, а многое, дорогое моему сердцу, запомнить.
Этот дневник будет моей исповедью, моими воспоминаниями и раздумьями. Пусть спокойная, бедная событиями жизнь поможет мне в этом труде, которому останусь верным всегда.
Человеческая жизнь состоит из множества мгновений, маленьких и незаметных. Важно не растерять их, не разменяться на мелочах и до конца дней своих делать свое дело, дело призвания. Иначе жизнь станет глупой, скучной и ненужной борьбой за кусок хлеба, за тепленькое местечко.
Сейчас я отдыхаю. Первая битва с жизнью проиграна. Но есть еще силы, есть время, и я буду бороться.
В этом дневнике правда, одна только правда. Я постараюсь быть объективным в оценке тех людей, которые всегда были рядом, везде и повсюду.
Разные и непохожие они, сложнее заоблачных миров, непонятнее галактик, до которых миллионы световых лет.
Всюду одинаково (11.02.1974 г.)
Дома в первый же вечер меня встретили скандалом. Я ни на кого не обижаюсь. Сам виноват. Но злит другое. Село с его глуповато напористыми, бестактными разговорами и сплетнями тоже имеет свои идеалы и кумиры. Что поделать, скучная, бедная духовно жизнь ждет выхода во что-то. Книги, кино, театр – это для «культурных городских», пусть развлекаются в шумных голодных городах, а другим и в селе неплохо, и без этих всех ценностей. Люди в селах чище, щедрее душой, но часто уходят в свое маленькое хозяйство, работают, стараются, отдают ему все свободное время, но из этого имеют немного. Это не абсолютное правило. Обыватели есть повсюду. Но отсутствие широкого общения в селах сплошь и рядом рождает низменность интересов , чистейшей воды бестактность, слишком пристальное внимание к жизни ближнего, его неудачам. И ходят по селу слухи.
Боже мой! Счастлив тот, кто не испытал на себе их низостьл, пошлось, грязь. Как услышишь иногда, что «про тебя люди говорят», такое ощущение, будто на голову опрокинули ведро помоев.
Для меня это уже не страшно. Я выработал в себе иммунитет к этому яду, после того как узнал, что «женился, брожу пьяный каждый день, попал в больницу и плачу алименты».
Но мои бедные родители! Можно представить, какой это удар для их гордости.
Мать плачет, отец верит и винит меня во всем. Морали, нраувоучения. Они доведут меня до того, что я сам поверю в безнадежность и ненужность своего существования.
Стараюсь сильно не расстраиваться. Их можно понять. Ведь одно время я действительно был едва не ангелом. Примерный, тихий мальчик, золотая медаль после школы, поступление в университет, участвовал в олимпиадах, научных радиопередачах. Однажды даже печатался. Есть чему позавидовать. Никто обо мне плохого слова не мог сказать, но многие злые завистливые языки ждали, скрепя сердце, своего часа. И он наступил. Я дал предлог тем, что оставил университет. Мои киевские «друзья» постарались сделать так, чтобы правда дошла в село. А потом начались сплетни, дрязги, слухи, и почти не прекращаются вот уже 5-1 месяц. Родителей жаль, а мне все равно. Но довольно об этом.
И рад и не рад, что я дома. Волнует встреча с близким, родным. Пусть я уже другой, но дорогие сердцу воспоминания волнуют меня, лишь увижу знакомые поля, дорогу, отчий дом.
В Киеве осталась куча несделанного. Перед долгой разлукой следовало бы отнестись к этому повнимательней.
                21.10.

Свежее, ясное, прохладное утро. Незаметно пришла поздняя осень. Деревья голые, чернеют опустевшие ветви, угрюмый белый небосвод, солнце странное, тусклое. Тишина. Светлый прозрачный покой на всем, и только неугомонные воробьи чирикают и суетятся. Им все нипочем. А мне больно. Жаль ушедших летних вечеров, грустной осени золотой. И Киева. Непонятное свойство человеческой натуры привыкать ко всему.
Вспоминаю сентябрь прошлого года, когда я приехал на занятия и впервые столкнулся один на рдин с жесткой для новичка городской жизнью. Как я был одинок тогда, как несчастен. Одно желание было, бросить все на свете и уехать. Плакал от бессилия и тосковал как птица в клетке. Город давил, раздражал, злил. Но ухать я не мог. Пришлось замкнуться в себе, тая грусть и неясную тревогу.
Никогда не было мне так плохо, как в тот сентябрь. Работа валилась из рук. На лекциях тайком писал милые искренние стихи, вроде этого:
  Туманная осень окутала
землю,
Серою стала небес синева.
Птицы в ненастный рассвет
улетели,
угасшая всюду чернеет листва.
Или:
Село, село, мое родное,
Далекий звездопадный край.
Ты сердцу вечно дорогое,
Где бы я ни был – ты со мной.

Тогда я мог часами марать бумагу в таком духе. Большинство сохранил. Как-никак, первые пробы, пусть неловкие, однообразные, но искренние. Помню, сижу в аудитории и до того все надоедает, что плакать хочется. Тогда смотрю в окно, на раннюю осень, а мысли уже далеко, далеко. И рождается стих, чтобы воплотиться в торопливой заметке меж столбиков цифр и символов конспекта.
Да, настроение на учебу было не ахти какое. Я возвысился над мелочной гогнитвой за оценкой, боязнью испортить о себе мнение окружающих. Результат не заставил себя долго ждать.
Сейчас тоскую за Киевом. Дома скучно, все не мое, не радует, а там остались дела, люди, встречи, события, надежды и разочарования – все там, за чертой.
Сегодня воскресенье, пустое, в мелких заботах, как и все дни.
Ездили с отцом в сад, были у бабушки, а вечером разбирал свою корреспонденцию. Жуткий беспорядок. Как много начато, а почти ничего не доведено до конца. Пока есть свободное время, надо переписать, сократить, что можно.
Восхищаюсь своими братишками. Толик поступил в комсомол, а Гена и Витя просто молодцы. Такие милые, хорошие, добрые. Неудобно мне перед ними.
                22.10.
Холод + пасмурный день. Работал по хозяйству, собирал яблоки, пилили дрова с Толиком. Ничего интересного. Ночью пишу, пишу, пишу. А писать и не о чем. Теперешняя моя жизнь не поддается  сравнению с тем, что было. Уйду в прошлое, как в зимнюю спячку. Интересуются, почему приехал. Отвечаю, в гости, ненадолго. Андрей Руденко приехал насовсем. Он поступил на мехмат университета годом позже меня. Уже бросил. Непонятно.
В последнее время никуда не хожу. Не бреюсь, не умываюсь, обхожусь даже без расчески. Расслабление полное. Важно только не забывать своего дела. Буду писать, доделывать начатое. На днях надо наладить переписку. Адресатов много и кругом виноват. Не мешало б извиниться, объяснить все как есть. Может, поймут. По дороге домой встретил Таню Шевченко. Она ничего не забыла. Ждала, думала, волновалась, а я…
Эх, лучше не думать.
…Мы познакомились в десятом классе, когда я был еще «порядочным». Она годом меньше. Как мы сошлись? Странно. Однажды, проходя коридором школы, я случайно заметил одну девушку. Ну, мало ли их в школе. Возможно, сработал мой живой интерес к людям, стремление узнать поближе душу человека, его интересы, мысли. А может быть, я был тогда одинок – не знаю.
Про Таню нельзя сказать, что она красавица. Низенькая ростом, коротко стриженая, да еще лицо в веснушках. Но тогда меня поразили ее замечательные глаза, большие, искренние и загадочные. Этот взгляд взволновал меня и потом не давал покоя.
А она будто знала, каждый раз при встрече дарила мне свой взгляд. Я искал встречи, повода для знакомства, ьно нчего не получалось. Однажды в доме культуры был вечер. В Шевченково приехали писатели из Киргизии. Среди них был Чингиз Айтматов. Я, конечно же, пошел туда.
Торжественные церемонии, речи меня мало волновали. Была забота поважнее. Там была Таня и не одна. К ней подсел один наш парень Вовка Стоноженко. Он выступал в тот вечер в концерте для гостей. Они о чем-то говорили с Таней, а я ревновал. Это было так глупо, что мне пришлось уйти, так и не услышав Айтматова.
Я шагал пешком пять км и много думал. Что это со мной? Ведь мы даже не знакомы, и вдруг такое. На сердце была горечь и обида. Я проклял свою скромность и понял, что Т. мне нужна.
Мы познакомились только весной. Помог Леша Щербак. Он тогда был в расцвете славы (выступал на всех самодеятельных концертах с баснями).
С Т. мы быстро сошлись и после того стояли часто на переменках в вестибюле у окна. Говорили обо всем, только не о любви. Понимали друг друга, играли в забавную детскую игру. Она мне говорила: «Замри!» и уходила. Звонил звонок, а я стоял гордый и счастливый. Т. возвращалась. Как все это было наивно и по-детскому весело. Оставались после уроков и не могли друг без друга, чем вызывали недовольство нашего преподавателя Лазаря Григорьевича. Он видел во мне великого физика. Это были счастливые времена. Т. дала мне тетрадь с песнями. Особенно запомнилась мне одна: «Колесо»:
В зимнем парке тополя
Так грустны…»
Я и сейчас не могу вспомнить те куплеты без особого волнующего чувства.
Потом мы обменялись фотографиями, но так ни разу не сходили в кино, даже не встретились вечером.
Слова были излишни. Мы все понимали. А в школе говорили о нас разное.
Т. вскоре уехала в Драбов. Случайно мы встречались потом еще несколько раз, но ничего уже не было. Только встречи, слова, обещания. У меня появились новые заботы, экзамены. Мы расстались.
Но долго еще в моем сердце жила грусть о том хорошем и так легко утерянном. Я чувствовал свою вину перед ней и часто вспоминал ее прекрасные глаза. И думал, и мечтал, и надеялся.
Как-то мне приснился сон. Будто бы я в осеннем саду. Все деревья в золотом багрянце. Передо мной высокий белый дом. и в окне на втором этаже она. В голубом платье, смотрит , в глазах слезы и протягивает руки ко мне. Слышу ее голос: «Ну что ты ходишь за мной, зачем мучаешь меня». А глаза такие печальные и нежные. Только вдруг налетел ветер.. золотым маревом затянуло и дом, и окно, и Таню. Странный сон.
Прошло много времени. Целый год. Я стал другим. Забылось многое. И вот вдруг я встречаю ее по пути домой. Она такая же, только повзрослела немножко. Оказывается, ничего не забыла она, ждала. Странная душа у этой девушки. Наверное, очень добрая и сильная.
А у меня еще хватило наглости разыграть ее. Мы с Любкой Радовинчик с понтом поженились. Представляемся как муж и жена. Таня не верит, а на глазах слезы. Объяснил ей все. Поговорили. Она бросила 9-1 класс, уехала в Звенигородку работать. Просила остаться, или приехать, написать. Я пообещал, что найду ее. Так и расстались. Что у нас будет с ней? Не знаю…

                23.10.
Дома ничего нового.
Постепенно я начинаю входить в ритм деревенской жизни. Скучновато. Обстановка злит, но что поделаешь. Опять мечтаю всерьез заняться классикой. Надо, я очень много упустил. Пока ничего нового не «творю», но очень много думаю, переживаю.
Читаю Пушкина, Лермонтова, Тургенева. Это мои любимые «из древних», особенно Лермонтов.
Это все же хорошо, что я уехал из Киева. Там весело, даже слишком весело и шумно. Пребывая в обществе ровесников, поневоле стремишься к какому-то среднему уровню, теряешься в толпе. В основном, большинство людей заняты своими мелкими делами, суетой, а возвыситься над этим трудно. Хочешь, а не выходит. Для меня это проблема. За какой-то год успел сделаться предприимчивым шулером, мечтающим о деньгах, женщинах, славе и т.д. Таких теперь скитается по белому свету огромное множество. Некоторые сознают всю низость своего положения и сдерживаются,  скрывают свои пороки от ближних. А другие кичатся ими. Таких я презираю.
Начинаю писать воспоминания о своих последних неделях в Киеве. Должно получиться очень нравоучительно.
Пока это замысел, но в скором будущем он воплотится в реальное дело. Я должен написать всю правду о наших отношениях с Любой, потом лена и наконец-то, как я опустился в самую преисподнюю Дарницкой молодежи. Если удастся, начну завтра с утра.
Смотрел по телевизору фильм «Чингачгук – большой Змей». Поразила не романтика. А очень правдиво переданный авторами дух того далекого трудного времени.
Мое увлечение дошло до того, что как-то вечером очень захотелось испытать то, что испытывает человек, когда с него снимают скальп. Но это глупости. Важно другое. Представить себя в то время, в той обстановке, вникнуть, понять, пережить. Когда-нибудь с этой своей дурацкой страстью я здорово подзалечу. Как и все, восхищаюсь Гойко Митичем.
Смотрел также «Месяц в деревне» Тургенева. Спектакль понравился. Есть в нем что-то грустное, тоскующее, непонятное и сложное, «тургеневское». Надо будет прочесть.
Не узнаю себя. С зеркала смотрит осунувшееся, небритое лицо. Неужели я такой?
Помогал по хозяйству. Засолили арбузы. В последнее время я объедаюсь ими до отвращения. Сдали сушеные груши. За ужином только и разговору было об этом. Научился поддакивать и не слушать. Меня злит эта мелочная суетность, а так легче.
                25.10.
Вчера и сегодня читал Пушкина «Евгений Онегин». Читал залпом, напролет, не в силах оторваться. Не стану описывать произведенного на меня впечатления. Скажу лишь, что я был поражен этим романом, этим чудом поэзии, мастерства, жизненной правды, лирики, трезвости идей и гениальности.
Странно то, что сейчас я увидел «Евгения Онегина» совсем другими глазами. Четыре года назад, в восьмом классе, этот роман я изучал в школе. Но как юн и непонятлив я был тогда. Как это важно, оказывается, познать вовремя, не раньше и не позже, а в срок, когда душа и ум уже созрели для этого, и благие идеи, попав не на камень, а в добротную почву, прорастут и созреют, одаривая щедротой своих плодов.
Чувствую, что я «заболел» Пушкиным, возможно, навсегда. Сколько бы я ни перечитывал его, каждый раз встречаю что-то новое, неведомое раньше и обязательно прекрасное, прекраснее в жизни, в поступках, в природе, подмеченное острым наблюдательным взором и воспетое с таким мастерством.
Наверное, каждая эпоха выдвигает перед литературой, искусством свои требования.
В этом плане ХІХ век был самым требовательным. И самым щедрым, болезненным и непонятным, трудным и чувствительным, насколько верно можно судить о нем в наше бурное суетливое время.
Взять хотя бы отечественную литературу. В начале ХІХ века творил основатель русской литературы и языка гениальный Пушкин, делал свои первые поэтические пробы основатель украинской литературы Т.Г. Шевченко, самобытный, народный талант которого до сих пор поражает своей силою, несравненной жизненной стойкостью и тонким лиризмом.
Это великие, первые. А дальше идет целое созвездие великих прозаиков, чье разнообразиое, многогранное в своем совершенстве творчество составляет сейчас золотой фонд классицизма.
Жуковский, Рылеев, Грибоедов, Некрасов, Белинский, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Тютчев, Толстой, Чехов, Чернышевский, Добролюбов, Герцен, Писарев, Короленко, Леся Украинка, Коцюбинский – это лишь самые известные имена, какждое из которых – целая эпоха в литературе. Всех их воспитал, дал им талант, вдохновил на великий труд ХІХ –й век.
Я не большой авторитет в области искусства, но там намечается то же явление. Лучшие творения человеческой культуры, по которым мы воспитываемся, учимся жить и сейчас, созданы в то благодатное время.
Так в чем же дело? Где объяснение столь большому скачку вперед?
Я могу назвать такие причины:
а) передовое человечество переживало бурный болезненный процесс раскрепощения от духовного рабства. Т.е. обывательщины и предрассудков. Трудно было найти себя, свое дело, но пошлая скучная жизнь аристократических кругов не могла удовлетворить запосов своих лучших представителей. Они знали, чего им не нужно, но часто не видели своей высокой цели;
б) создавались частные общества, кружки, молодежь живо интересовалась новыми веяниями и ненавидела пошлую дрязгу кругом. Читались и распространялись новые смелые стихи, выходили журналы, печаталась и находила читателей проза. Демократы, народники были очень тонкими, умными, воспитанными людьми. Они находили поддержку передовой молодежи и умели ценить, беречь и умножать культуру;
в) бесспорно, расширение связей с более передовым западом. Его влияние очевидно. Россия тогда была наполовину французской;
г) важно отметить, что строилось все это не на пустом месте. Деятельность предыдущих поколений создала хорошую благодатную почву и в литературе и в искусстве.
Я не историк, может быть, мое мнение неправильно, но так я считаю, хотя для меня важнее другое.
Почему наше умное, развитое технически и духовно, летающее в космос, воспитанное на лучших идеях свободомыслия общество не может дать своего Пушкина, Тургенева, Марка Твена, Гюго!
Ведь время наше не столь деспотично, все учатся, имеют возможность, мечтают и знают такое, о чем раньше и не мечтали.
У нас книги выходят миллиардами: учебники, различные пособия, научная и художественная литература, стихи, политика, «идеологическое оружие», книги о вреде курения, мух, о внимательности на дорогах, легкий жанр, научная фантастика, газеты, журналы – море, необъятное море печатных строк. Бесперебойно работают редакции, издательства, книжные магазины и киоски.
Мы читаем, «глотаем» книги, отдавая им свободное время дома (на любителя),читаем в троллейбусе и метро, самолете и на корабле.
И как трудно порой бывает найти хорошую новую книгу, как часто нам попадается сомнительная писанина или просто пустое бумагомарание.
В этом вое, крике, визге книжного мира трудно услышать тихий кроткий голос Музы, настоящего искусства.
Почему мы так нетребовательны к тому, что нам предлагают, как допустили мы, что на поприще литературы многие делают карьеру и деньги, описывая и тысячу раз повторяя одно и то же, безнравственную, пошлую, неумную бредь, которую не можно расценить иначе, как насмешку над великим искусством русского языка. И эти бумагомаратели, создающие, скачивающие свои «шедевры», живут и процветают порой, как паразиты на больном дереве.
Нам некогда обращать на это внимание. У нас много других забот: технический прогресс (отставать нельзя), кино, телевидение, трудовые будни, спорт, общественная работа и т.д. и т.п.
И получается так, что выходит море чтива «для сердца и ума полезного». Много слов, за каждое слово платят, а мысли, а поэзия, а великая человечность? Это неважно. И порой достаточно прочесть одну книгу, чтобы знать, о чем пишется в тысяче. Ох, если бы платили за мысль, за новизну и зрелость.
Чем? Монетой. Признание и благодарность читателей, слава сейчас не в моде.
Мы мельчаем. Рухнули кумиры, гении, на которых должно равняться. Мы свободны, довольны собой, суетимся изо дня в день, бегаем, ищем, на ходу делаем, на ходу и развлекаемся. Как кто хочет.
И никому дела нет до того, умен ли ты, или глуп, много знаешь или мало, чувствуешь или сердце твое подобно камню.
Живи и делай свое дело. Имей крепкие зубы и здоровое тело, да развязной язык и пустую голову. С пустой легче. И не волнуются особенно. Все равно и каждый, даже самый пошлый обыватель, имеет законное свое место под солнцем. А попробуй, тронь его. В глупости своей он как черепаха в панцире. Сознание своей низости и острота умной насмешки не пробьет этой закостенелой оболочки. И останется он на своем среднем уровне, ни к чему не стремясь, увязнув в мелкой суете, без цели и без призванья. Что поделать, если ему каждый день внушают, что он нужен, он передовой, он строит, делает дело, и «не беда, коль нет ума».
А иногда снабжают чтивом. Легким, преисполненным гордости и пустых кричащих слов. И не надо обижаться на глупого автора.
Что от него возьмешь, если на большее он не способен.
Так пусть же делает он свое ремесло и получает за него положенные деньги! По тарифу за каждое слово. Живи и процветай, великий мир ремеслеников! Будьте счастливы и вы, незаметные труженики литературы, восхищаюсь вашими сильными руками, пустой головой и мелочным сердцем (отец о моем творчестве - «Глас вопиющего в пустыне». Он не читал, во-первых, ничего, но утверждает, что я не прав).
28.10.
Да, я грущу. Мне дорого то далекое время, о котором я знаю только из книг, да и то немногих. И представляется мне оно свободным, чувствующим и бурным. Поэтическое время познания человека, процветания литературы, тонких, хороших отношений. Подобно нашему веку оно тоже было тираном молодых надежд и стремлений, но умело оно заставить человека уйти от мелочной суеты и вкладывало в его уста высокие вечные слова.
До чего же злая ирония судьбы. Я живу прошлым. Подобно осеннему листу оторван от всего века, не модный, слишком глубоко чувствующий и страдающий хандрой человек.
Пишу сентиментальные рассказы, стихи, веду дневник. Но для чего это? Во имя какой такой высокой цели я страдаю, забываюсь, работаю?
И если вдруг все мои дерзкие планы, желания, мое творчество, исходящие от самого сердца, окажутся пустыми и ненужными; и кто-нибудь, прочитав страницу из моей тетради, зевнет и скажет: «Сколько честолюбия было в авторе этих строк. Какое грандиозное будущее мнил он себе, как высоко ценил в себе, чуть не возводя до гениальности то, что присуще каждому живому человеку. И жизнь наказала его. Он хотел быть оригинальным, а оказался пустым подражателем, наивным рабом своей мнимой талантливости. Сейчас он никто, а небось, мнил себя Наполеоном».
Тяжко становится от таких мыслей.
Но кто даст мне гарантию, что избранный мною путь верен, и не окажется моя цель всего лишь миражем, как это уже раз случилось с моим желанием стать ученым-физиком. Как я любил эту науку?
С каким благоговением читал фантастические романы Жюля Верна, Г. Уэма, Ст. Лемма.
До 9 класса школы я самым искренним образом презирал мелкие людские заботы. Существовала одна цель, достойная преклонения – познание Вселенной, великое вечное познание окружающего мира. Бурное фантастическое начало эры освоения космоса оставило в моем сознании неизгладимый след. И я шел наперекор всему. Изучил физику и астрономию на «популярном» уровне, делал опыты, строил подзорные трубы и часами наблюдал звездное небо. Какие яркие картины иных миров рисовало мое воображение, сколько дерзких новых гипотез родилось в моей голове. Я горел, трепетал от нетерпения встретиться с необычным. И достиг многого, а главное, нашел веру и счастье в этом своем труде. Благословенные дни.
Но наступило время и пришлось столкнуться с тем, что называем мы реальностью. Новые дела и заботы ждали меня. Я понял много такого, что и в голову не могло придти тогда, в пору счастливой жизни отшельника. Мир цифр и фантастических теорий неожиданно перестал волновать меня. И наступила пора горестных разочарований.
                29.10.

«Скорее бы умереть и покончить с этим  жутким равнодушием» - слова, произнесенные 40-летним мужчиной не для публики и эффекта. Врагу не желал бы подслушать подобные вещи.
Я должен понять этих опустошенных, измученных жизнью людей. Старшее поколение, примиряющееся с тем, что жизнь уже прожита. Разбиты молодые надежды и обломки покрылись плесенью. Скучно, однообразно и до отупения равнодушно то, что в молодости мы называем обывательщиной.
Но разве нет у них человеческого сердца, разве не протестует их душа, когда-то юная и богатая, и так низко павшая. Они скрывают свое горе, наши отцы, трудятся, увязая в тине духовной бедности и мелочности, во имя нас, приходящих на смену.
И только иногда вырывается из переполненной страданием души глухой стон. Как велико несчастье людей, теряющих свой человеческий облик, молодые стремления и чувства. Как это мучительно: барахтаясь, катиться до скорого конца…
Я должен понять их, так глупо презираемых молодостью. Понять хотя бы во имя того, что, очень возможно, когда-нибудь я стану (не дай бог этому случиться!) таким, как они. И кто-то молодой и дерзкий станет презирать мою доброту и лишения, мои мелкие радости и большое непоправимое несчастье.
Трудно представить такое и невозможно понять, не пережив, потому что в юности все мы вечны, здоровы, веселы, и у всех впереди великое, счастливое, неизвестное, осознанное или живущее в подсознании, но определяющее смысл молодости.
И за какие такие великие грехи Творец дал человеку разум, способность чувствовать, любить, надеяться.
Насколько мелки наши стремления и радости, высокие помыслы и разочарования по сравнению с ожидающим впереди концом. Мы не понимаем этого. А черная вечность смеется над суетой людской и ожидает свои жертвы; со злою ухмылкой открыв холодные объятия смерти.
Печален наш жребий. Жалки и несчастны мы в своих бренных земных делах.
О, люди, разных возрастов и способностей! Смотрю на вас, так гордо презираемых много раньше, и жалостью сжимается мое сердце. Жалею и люблю вашу бесконечную суету, гордое надменное тщеславие и слепоту.
Смотрю на молодые, озаренные счастьем лица и слышу слова: «Скорее бы смерть». Голос усталой истерзанной старой души не могу забыть и вспоминаю всегда.
Так веселитесь же, люди! На шумном празднике жизни мы лишь гости. И надо уметь вкусить больше, знать цену каждой, пусть самой мелкой радости и предаваться ей самозабвенно.
Пируйте, обреченные сердца!!!...





Дата написания – 20 ОКТЯБРЯ 1973 г. (С.С.Б.)