В мой труп воткнут колья или Греки были натуралист

Картина первая, печальная.
Вероятно, в мой труп воткнут колья, потому что я буяню ночью, а эмблема Кока-колы напоминает мне гаденькую улыбающуюся креветку.
Но совсем другое дело: «Я улыбался в кастрюлю, а теперь получились улыбающиеся блины!», - да, так и нужно. Ты все правильно говоришь – если чего-то хочешь, нужно только спросить, могут отказать, но в лоб не дадут. Но меня, наверное, Михаил Афанасьевич дурно воспитал: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут». Да, я знаю, что этому не место, гордыне,  но эту фразу я знала наизусть раньше, чем встретила тебя.
А теперь в комнату влетело большое зеленое существо с сотней лапок и верещит как иерихонская баба – шутка ли, в полпервого ночи концерты бешеных цикад. Струйка, удар, еще удар, ее мозг отключается, и зеленый жуткий планер опускается ну точь-в-точь мне на подушку. Открываю окна, воздух свеж и прохладен, светофоры уже желтые, как перезревшие желтки, как яйца неведомого песчаного зверя, а  мои мысли чисты, креветка кока-колы, равно как и страсти и обиды не тревожат меня. Мысль работает ровно, как часы, гадкий пустырник расползается по венам, принося долгожданное равновесие. Прости меня. На утреннюю звезду я не тяну, но мысль о том, что к тебе сейчас несется со всех своих миллионов капелек облачко цветного тумана, в которое я старательно завернула небольшой калейдоскоп, делает погоду яснее, а тучи вокруг звезд приятнее.
Вероятно, в мой труп воткнут колья, потому что тело мое станет землей и трава, как у Лары, прорастет из левого соска, когда останется только левый бок с плечом и правая ступня.   
На ветру развеваются сопли охреневшей стражи, которая, не успев позавтракать, была отправлена в караул. Они видят на покойнике слой пыли. Это похлеще, чем умыкнуть голову – придти да и, всему вопреки, посыпать песком братца. Греки были натуралистами.  (Антигона)
Поев в доме, полном скорби, Геракл начинает выть и лаять свою песню от удовольствия, не замечая, что ВСЕ, ВСЕ вокруг в трауре. Спрашивается, можно ли таким образом хоть кого-либо прилично встретить. Но разузнав все, герой не просто не отрыгивает, но и непонятно откуда вертает в зад Алькесту, то бишь, прелестную совестливую царицу, пожертвовавшую собою ради мужа Адмета… Интересно, если безжизненная на вид мадам переживет три луны, откуда к ней вернется счастье и дар речи, из долин Персефоны что ли?  (Алькеста)
Вероятно, в мой труп воткнут колья, потому что я хочу человеческих утех, как писал наш товарищ «давай любить друг друга, у нас всего одно мгновенье», но это, по меньшей мере, свинство, а по большей – статья.  Может быть, даже в газету.  Но за пропаганду нас не любят. Приют для глухих собачек… Имеющий глаза не увидит… Речь моя становится бессвязной, забытье наваливается, будто мешок с мотками кассетной ленты – по рукам-ногам связывает и усаживает за стол, сообщает: «Говорить будем». «Только без щекотки», - предупреждаю я.  Пусть в мой труп воткнут колья, если…