***

Мы познакомились случайно, в кино. И стали ходить друг к другу, иногда. Пару раз в неделю она или я приезжали в гости и много болтали, пили джин ( у меня тогда стоял ящик дешевого джина ). Когда я осмотрел ее квартиру в первый раз мы немного поцеловались и принялись смотреть "Любовь хулигана". Да, поцеловались уже не первый раз, да и тогда все было так, будто обыденно, и мы будто не заметили даже. Обыденно, но и не скучно, вот мы и целовались. Нам нравилось.
А "Любовь хулигана" это фильм такой, французский, про Сержа Генсбура. Он был знаменитым шансонье с сигаретой в зубах и с Бриджит Бардо в постели. История его жизни интересна и волнообразна, смотреть было хорошо.
Нам понравился фильм. Мы даже смеялись иногда, хотя он был не очень смешной. 
Когда мы через несколько дней увиделись вновь, у меня, мы переспали и решили поставить что-нибудь еще, какую-нибудь не французскую картину. И она нам понравилась, кажется это было "Безумие" Шванкмайера. 
Но дома у Сиены мы решили снова посмотреть про Генсбура, и смотрели теперь его почти каждый раз. Иногда спали, иногда делали массаж, рисовали карандашами и маслом, ящик джина пустел - пили мы немало. Пепельницы стали заполнять мою комнату. Каменные, бронзовые, картонные и стеклянные. Их было много, настоящее разнообразие, и каждая из них значила что-то. Большая стеклянная, в виде ворона, символизировала страдание. Но были и другие, светлые символы.
На экране постоянно мелькали кадры из "Любви хулигана". Так он стал нашим фильмом. Мы выучили местами наизусть и разыгрывали маленькие сценки дома, разные диалоги из фильма. Один раз хотели разыграть пожар.
В общем, история у нас была красивая, и такая туманная, словно английские болота. Очень странные, все же, отношения. Но, однажды, в раскрытую форточку влетела ворона (мы тогда подумали, как же это, ведь размах крыльев не позволяет). И все перевернулось. 
Добрые книги Хемингуэя лежали на столе и на полу, рядом Фицджеральд. Огромная черная птица уселась на край стола, так, что ее сверкающий хвост касался одного переплета. Она смотрела на нас своими стеклянными глазами и не двигалась. Мы были заворожены и не двигались тоже. Так продолжалось пару минут, потом ворона прыгнула на пол, там, на бумаге, лежал хлеб, колбаса и стояли два стакана. Ворона клюнула колбасу, заела хлебом и неожиданно вылетела в форточку, так быстро, что мы едва поверили в это. 
Произошедшее заполнило все наши разговоры на тот вечер. Мы говорили только об этом: обсуждали, что это было, как птица улетела так быстро и почему не поела еще колбасы. Она не испортила нам настроения, совсем нет. Мы говорили о ней с добром в голосах. 
На следующий день Сиена заболела. Начался жар, она вся побледнела, и, я пытался ее лечить. Но ничего не помогало. Ей было очень плохо, начался легкий бред, она говорила мало и странно. Я решил вызвать врача, но телефон был сломан и я пошел к двери, чтобы позвонить от соседей. 
Дверь почему-то не поддавалась. Я открыл замок и толкал ее, но открыть не мог. Точно по ту сторону стояло что-то огромное и тяжелое. То есть она даже не шевелилась, ни на сколько. Как я ни старался, ничего не получалось. 
После обеда я прекратил попытки. Кричал, пытался кричать из форточки (окна тоже не хотели никак открываться), бил в дверь, вышибал ее стулом. Ничего не выходило, вокруг был вакуум, никаких звуков не доносилось сюда. И в другую сторону тоже не проходили мои сигналы. Сиена лежала на кровати, слившись с белизной подушки, и иногда приходила в сознание, а иногда отключалась. По ее лицу текли слезы. Я тоже плакал. 
Неведомая сила захлопнула нас здесь, в четырех стенах, в этой квартире. Ничто не могло пройти сквозь невидимую стену. А моей девочке становилось все хуже. 
Под утро я заснул беспокойным сном. За день не было ни одного шороха снаружи. Никто не влетел в окно. Но стекла показывали мне картину - все текло своим чередом. Только звук был выключен и до выключателя никак не дотянуться. Только
Пока я спал, видел освобождение: я бью в дверь обессилевшей ногой, несильно, без надежды в глазах, и она открывается! Я стою и смотрю на эту чертову дверь, не в силах пошевелиться. Моя рука тянется вперед. Я вижу ее, вижу пальцы, они сгибаются странно... Окружают ручку, и медленно тянут на себя. Дверь закрывается и я продолжаю смотреть в ее глубокую темноту, в отражающую поверхность. Слышу щелчок замка. Дверь снова закрыта. Я просыпаюсь.
Шесть пятнадцать утра. Сиена лежит на кровати, я на полу, ноги окоченели, затекли мышцы и побаливает голова. Лучше девушке не стало, по ее лицу течет ледяной пот и слезы смешиваются с ним. Губы пересохли. Я беру стакан и даю немного попить, потом выпиваю два стакана сам и ложусь на то же место. На груди Сиены еле заметное дыхание. Я открываю книгу и начинаю читать вслух. Мой хриплый голос звенит по комнате, других звуков нет, звучит он ярко и отчетливо. Я не знаю слышит ли меня Сиена. 
Когда я дочитал главу "Конец одного увлечения", посмотрел на лежащую Сиену. На ее груди дыхания уже не было. 
Я долго вглядывался, старался разобрать, как, чуть заметно, опускается и поднимается ее одеяло, но она замерло. 
Я рванулся к двери и стал колотить в нее, но, после первого толчка, она легко отворилась. На лестничной клетке было пусто, и, вдруг, из комнаты раздался негромкий знакомый звук. Я вернулся и вошел. На кровати лежала Сиена, без дыхания, а на форточке сидела еще одна Сиена, в черных смольных перьях, словно вырезанных из черного металла. В глазах вороны я сразу узнал взгляд. Это она издала знакомый звук - звук вороны.  Значит, она вернулась, чтобы я не огорчался. Пожалуй, она меня знала.