Смальта 2-ая 22-го июня, ровно в четыре утра...

 
   
   - Сима! Сиимоочкааа! Сииимаа! - Софья Марковна привстала и замахала ладошкой.
По аллее шла женщина. Судя по тому, как радостно взметнулась её рука, это и была Сима. Помнится, когда-то попалась мне загадка: "Утром - на четырёх , днём - на двух, вечером - на трёх". Симочка была из "вечера". Походка её была неторопливой, наверное правильней было бы сказать - аккуратной. Она осторожно опиралась на палочку, вобщем, передвигалась на трёх... Мне не хотелось мешать им судачить да "обсуживать" свои старушечьи дела. Я поднялся со скамейки и подошёл к небольшой ограде, опоясывающей набережную. Но и покидать Вселенную по имени Софья Марковна мне тоже не хотелось. Уверен, что каждый из нас, живущих на этом маленьком шарике, представляет собой Вселенную, необъятную, непостижимую и загадочную. Я всматривался в пляж с его волеибольными площадками, в Океан, казавшийся отсюда, издали, и впрямь Тихим. Словно тигрица, вылизывающая своим языком тигрят, так и Океан своими волнами вылизывал нежно белый песок. Сразу за оградой начинался обрыв, уходящий отвесно метров на тридцать вниз. Там внизу по дну обрыва вытянулся Пацифик-хайвэй, скоростная дорога убегающая к пляжам Малибу и дальше, на север, в сторону Сан-Франциско. Я уже было стал дремать от звука шелестящих покрышек, доносившегося снизу, от серо-стального цвета океана да белизны песка, как до меня донёсся настойчивый голос:
- Михаил! Мишенька! Присаживайтесь, вы мне не помешаете. Это была Симочка, моя давняя подруга. Если вам скажут, что жизнь щедра на сюрпризы - не верьте! Иначе они назывались бы как-то по другому. Сюрпризы черезвычайно редки, но со мною один приключился. Кстати, Миша, прямо на этой скамейке. Как обычно я присела на неё после прогулки, любуюсь океаном, слышу: " Соня?!" Вижу - пожилая женщина с какой-то спутницей своей нагло пялится на меня. Миша, не терплю фамильярностей от незнакомых. Окинула я её взглядом и говорю: - Я - Софья Марковна! И вдруг эта нахалка кричит своей спутнице: " Фира! Вы посмотрите на неё!!! "Мы, Софья Марковна..." А пирожки с капустой вы не помните, Софья Марковна?" Пирожки с капустой... пирожки с капустой... мне бы их не помнить! Они, можно сказать, меня спасли однажды! И тут до меня дошло: - Симка!!! Симочка!! А в ответ: " Фира! Она меня УзналА! У неё ещё не полный "Альцхаймер", и это радует, Фира!"
   Вот вам и сюрприз, Миша. С Симой мы были знакомы всего лишь два года, два тяжких минусинских года. А встретились вновь через семьдесят лет, и где!? В Санта-Монике! Ах, да, каким образом вдруг Золотоноша превратилась в Минусинск?
   - В нашей жизни, Михаил, бывают особые даты. Нет-нет, не дни рождений, не юбилеи... В моей жизни были две даты, когда я ощутила себя не Соней Лифшиц, не Софьей Марковной. Я ощущала себя частичкой чего-то целого, общего. Эти даты - 22 июня и 9 мая. Я ведь многое читала о войне, часто со своими ровесниками беседовала. Каждый, кто пережил этот день - 22 июня - скажет вам, что этот день - это ДО и ПОСЛЕ. И странно, что во всех воспоминаниях ДО - это радость, надежда, любовь. А ПОСЛЕ... Мы ощутили в этот день общность судьбы, как же редко возникает это чувство... Как я встретила утро 22 июня? Радостно. В нескольких километрах от города жила моя подружка, Ниночка Самусенко. По правде, Ниночка служила лишь предлогом, и шла я к её брату старшему, Андрюшке. И все уже знали о наших свиданках, и только родители мои смутно догадывались, что неспроста я к Нине зачастила. А Андрей - только я покажусь у них, - улыбка до ушей и во весь голос: "Эх, Андрюха, нам ли быть в печали!"
Да в этот день не дождалась этой песни. Прихожу к ним - у Нины глаза заплаканые, родители её подавленые. И голос Ниночки дрожащий: "Соня, война. Война началась!" Какая Война?! Что ты несёшь? Посмотри на солнце, на небо! Какая война может быть? А солнце вдруг померкло, а небо потускнело, и дошло до меня, что это - не массовый психоз. Первое чувство - это страх. Не за себя, в шестнадцать лет чего бояться-то - вся жизнь впереди! А страх за Андрюшку, за братьев Матвея и Абрашу, за Динку, за родителей. Мне иногда кажется, что человечество тем и живо, что в минуты опасности мы волнуемся не за себя, а за близких нам людей. Вот и наступил этот миг, который ДО... И там осталось безмятежное солнечное утро, и радость ожидания встречи с Андреем... Не помню, как я добралась до дома, мама у калитки выглядывает меня и бросается ко мне с упрёками, отец в кухоньке смолит, перед ним гора окурков, на столе кухонном письма.
Я узнаю почерк Матвея, его письмо - из Уссурийска, он служит в артиллерийском полку, вот - от Абрама из странного города Лида, он - в пехоте. А вот письмо от Дины, из Харькова, из госпиталя, в котором Дина медсестрой. Уссурийск - это понятно, это - Дальний Восток. А Лида, Лида - где это? Только из письма Абраши и узнаём, что это - Западная граница, там уже война. Мама бледнеет и опускается на табуретку, отец очередную папиросу достаёт. За Дину - не волнуемся, Харьков-то - эвон где, немцев туда не допустят, ещё два-три дня погонят их. С этого дня и началось ПОСЛЕ. И было это ПОСЛЕ серым, будничным, и тяжким. Немцев не выгнали ни через три дня, ни через неделю. Война уже к Золотоноше приближалась. Мама с отцом на ликёро-водочном заводике "заряжали" "коктейль Молотова", бутылки с горючей смесью, возвращались домой насквозь пропахшие этой горючкой. А я... я в нашу школу вернулась. Там уже в конце июня госпиталь развернули. Вот я к этому госпиталю санитаркой прибилась.
И в этих тяжких и серых днях нашлась для меня одна - всего лишь одна! - счастливая минутка! Наговорила родителям про ночную смену в госпитале и помчалась к Андрюшке. Проводила я его, наутро, когда раставались, прошептал он мне свою любимую "Эх, Андрюха"... А больше я его не видела. Погиб Андрей на фронте. И Ниночку потеряла. Нину казнили, повесили в её же деревне в начале 43-ьего года. Она подпольщицей была. "Подпольщики"... Мне порою кажется, что для той власти люди были исходным, или, вернее, расходным материалом. Ведь додумались они составить списки подпольщиков и хранить их у одного из руковоидителей подполья, с этими списками его и схватили...
   - Немцы уже к Золотоноше подходили, когда пришёл к нам Павел Кузьмич, директор ремонто-механического завода. Всю жизнь буду ему благодарна, спас он нашу семью. Завод отправлялся в эвакуацию, а вместе с ним и семьи работников. Вспомнил Павел Кузьмич, что работал на заводе Матвей Лифшиц, и не просто работал, а был и на Доске Почёта. Сам пришёл! В ночь перед отъездом мы и не спали. Что мне, родители в этом доме жизнь прожили, здесь их дети на свет появились... Ни семьи, ни дома - всё в одночасье случилось...Иногда повторяю про себя слова одной немудрёной песенки: "Ах, война, что ты подлая сделала..." "Брать с собою только тёплые вещи!" Ну да, ну да, мы и возьмём только тёплые. Вот лишь завернём в пальтишки швейную машинку. Здорово она нас выручала в эвакуации. "А маршрут? Куда едем-то?" "В эшелоне узнаете, а пока - военная тайна!" В эшелоне и узнали: Минусинск. "Минусинск, Минусинск... Это на каком краю земли-то?" - А какая тебе разница? Минусинск ведь тоже русская земля!

 продолжение следует:http://www.proza.ru/2012/08/06/1392