Удаленная совесть

Второе место на конкурсе сайта "Генетика слова", тема "Модуль совести"

- Я скажу, скажу! Сознаюсь во всем! – крики испытуемого отдавались многократным эхом под низкими сводами подземелья. Монах, сидевший в соседнем помещении, вздрогнул и поднял глаза от философского трактата к распятию.
- Какая искренность! – Инквизитор вошел в комнату и выпрямил спину. – Ничего нельзя скрыть под пыткой; в этих звуках – плач младенца и звериный вой в одно и то же время… человек возвращается к истокам, у него нет сил на создание лживых масок над своей истинной природой…
- Прошу вас, брат мой! Вы наслаждаетесь процессом?
- Конечно! Мне всегда приятно, когда в человеке после всех прегрешений начинает говорить совесть, пусть даже и с небольшой помощью… И я рад, что могу эту помощь оказать. Совесть – это осознание преступления против Бога, мысль, которой не могло быть в разуме грешника, пока я… пока мы ее туда не внесли – не в этом ли назначение церкви и святой инквизиции?
- Совесть, брат мой, это мысль, исходящая от Бога. Да, она идет в стороне от человеческого разума, направленного на мирское…
- Не хотите ли вы сказать, что церковь и Бог говорят разные вещи?
- Нет, о нет! Я всего лишь имел в виду, что все эти ужасающие средства необязательны…
- Грешники, дорогой брат, потому и называются таковыми, что противостоят снисхождению на них благой вести Господа нашего. А, следовательно, им нужно помочь ее осознать…
Монах кивнул и потупился в книгу. На раскрытой странице обсуждались доказательства божественного происхождения совести. С языка его уже хотели сорваться опасные слова сомнения в том, что инквизитор сам наделен совестью, как способностью сострадать тем мучениям человеческого существа, на которые он его обрекает – поэтому он решил благоразумно помолчать.
 
- Мне кажется, твое бурное воображение дорисовывает лишние черты в портреты наших предшественников. Конечно, прошло уже семь веков, и в те мрачные времена следователи не стесняли себя в выборе методов, но ты сгущаешь краски и проводишь ненужные параллели…
- Это всего лишь художественная зарисовка, и в ней я волен поступать, как мне заблагорассудится.
На предпоследнем этаже 33-этажного Монастыря из стекла и металла двое мужчин в черных рясах с капюшонами читали текст с экрана информационного терминала. Он и послужил предметом для беседы, грозившей перейти в спор.
- Конечно… Но ты, видится мне, стараешься внести в нее научную подоплеку: связать самостоятельное осознание человеком своего преступного поведения и сочувствие жертве своего поведения. Такая теория не могла возникнуть раньше двадцатого века, просто в силу того, что гуманистическая мысль еще не поднялась на высоты, с которых было бы видно единство этих понятий. И только…
- …в 2018-м году была официально признана теория о том, что совесть, как осуждение себя за поступок, некрасивый в глазах общества и совесть, как переживание вреда, причиняемого другим – может быть одним и тем же.
- Если бы это еще остановило человечество от Эпохи Безразличия! Так часто бывает в истории, что прекрасная идея приходит слишком поздно, чтобы быть воплощенной…
Оба Цифровых инквизитора смолкли, вспоминая видео-хроники второй половины прошлого века – Земля, охваченная эгоизмом до такой степени, что его уже было не принято таить. Напротив: культы личности возникали, чуть ли не в каждом многоквартирном доме, не только в районах коттеджей и особняков; поклонение Себе, Любимому стерло все границы и сокрушило все идеологии – только красота, богатство, обожание со стороны слабых и победа над сильными противниками значили что-то для человечества. Интеллектуалы сравнивали эти годы с годами упадка Римской империи перед ее гибелью, и опасались, что все захватят некие аналогичные варвары. Но варварам было неоткуда прийти: весь мир объединила эта новая иерархия ценности заботы о себе. Соревнование в бесконтрольном поведении быстро достигло уровня похвальбы перед соперниками нанесенным ущербом, безнаказанностью преступлений, изощренностью нарочитых психических отклонений. Остатки силовых органов и армий мира сражались единым фронтом против собственных граждан.
- Это был сущий ад на Земле. Люди не верили более ни в совесть, происходящую от Бога, как в твоем очерке, ни в совесть как стыд перед обществом, ни в совесть как сострадание к жертве своих поступков.
- Эгоистам нравилось причинять боль другим намеренно, и возвышаться за счет страданий. Даже тогда, когда это не было крайним средством, - они возвели злодейские методы в ранг приоритетных.
- Если бы в 2099 не было изобретено программирование разума, человечество бы перестало существовать.
- Какие-то люди бы выжили, безусловно.
- Но это не было бы человечество.
Инквизитор постарше потянулся едва заметно, закрывая глаза, и вздохнул, встречая нахлынувшие воспоминания с облегчением.
- Да, я уже застал первые камеры «мозговой правки», как их называли. Потому что формальное название «Капсула цифрового нейропрограммирования», даже сокращенное до нейрокапсулы, не отражало суть для людей, которых туда загоняли насильно.
Второй оторвался от экрана и внимательно посмотрел на наставника, кивая головой в восхищении:
- Ты это помнишь, а я вырос уже в мире, в котором методы совести транслировали безболезненно на расстоянии.
Старший снова вздохнул и открыл глаза:
- Счастливый мир. Верховный Инквизитор Марк – гений. Он не только дошел до концепции, что совесть, исходящую свыше, можно воссоздать искусственно, но и создал оборудование и написал программу, «метод совести». Чтобы понять, что это подействует, достаточно было представить человеческое мышление как программный код и добавить в него несколько строчек.
- Невероятно звучит! Но, поскольку человеческий разум построен на логических цепочках, то в них можно добавлять точки вызова ряда функций, активизирующих сострадание потенциальной жертве дурного поступка и осуждение самого себя, - молодой инквизитор качал головой, восторгаясь.
- Да, но если следовать логике твоего «очерка», то за сотни лет от пыток тела грубыми инструментами инквизиторы пришли к пытке разума человека.

Александрий Венд вцепился в поручень, чтобы стоять ровно.
«Только бы никто не заметил».
Магнитный монорельсовый поезд скользил над промышленными районами. Александрий старался не смотреть в окно – он сегодня поутру просто фонтанировал идеями, и что угодно могло его вдохновить.
А потом все его тело сводило судорогой из-за метода совести.
«Нет, правда, если уволить десятую часть людей на каждой энергетической станции, а остальных мотивировать работать на десять процентов эффективнее, то получится сэкономить…»
Доказательства не помогали: голова болела, все тело ныло, живот сводил – и так до тех пор, пока он не перестал вычислять целесообразность увольнения людей. Потому что удаленный на многие километры от носителя метода совести компьютер приходил к простому результату вычислений: представители этой специальности не найдут себе новой работы. Система воспринимает такой результат как однозначно плохой, и программа инициализирует проекцию их страданий на автора неудачной идеи. Естественно, неудобства нескольких миллионов человек, спроецированные на одного, привели бы к гибели несчастного от болевого шока, поэтому система в таких случаях доходила до конечного значения и удерживала эффект длительное время. Даже когда гражданин переставал обдумывать вредоносные идеи. Обычно это гарантировало, что во второй раз он не захочет думать о таком, вплоть до того, что опасные идеи отсеивало подсознание.
Надо заметить, Александрий Венд был одним из редких индивидов, доводивших систему до крайних значений моральной пытки, при которых она уже мало чем отличалась от физической. А по частоте применения метода к нему – вообще единственным.
«А тот жуткий случай, когда я придумал, как отводить рассеянную энергию микроволновых передатчиков…» Впрочем, о том, как его наградили, когда он под натиском мук искусственной совести записал идею и отправил в правительственную технологическую организацию, изобретатель вспомнить был рад. Иногда система наказаний уравновешивалась. Но количество ситуаций, которые нельзя заявлять открыто, превалировало.
«Тогда я хотел только немного порадовать малоимущих и заработать средств на покупку нового компьютера» - Венд вспомнил эпизод, когда он выяснил, что на аптекарских складах застряли просроченные всего лишь на один день неиспользованные медикаменты. Он мгновенно представил, как продает часть подлежащих списанию болеутоляющих препаратов  представителям рабочего класса, и буйную фантазию пресек сильнейший спазм: так Александрий познакомился с общей реакцией системы на фарцовку легкими наркотиками.
Cовесть терзала его в последнее время постоянно. То ли потому, что подобные эгоистические идеи появлялись одна за другой, то ли потому, что Александрий тайно не желал работать на своей должности, а, возможно, идеи появлялись именно потому, что амбиции Венда делали приличную работу противной – и за все это в совокупности он и заслуживал наказание.
Люди в коридоре, ведущем в город, шли быстро и организованно: метод совести срабатывал и в таких ситуациях, как «доставить кому-то неудобство». Хотя уколы совести полагались небольшие за столь мелкую провинность, но они были неприятны и  они отвлекали от мыслей - а зачем это нужно приличному горожанину? Особенно тому, кто привык думать даже на ногах. Александрий смотрел на размеренно шагающих людей и успокаивался. Буквально минуту назад в его голове промелькнула мысль о том, как можно было заработать на "дырках" системы. Но реализация любой из этих идей принесла бы доход лично ему, а система оказалась бы поврежденной. Он даже не думал о таких откровенных схемах махинаций, как продажа расхваленных товаров по завышенной цене – инстинкт самосохранения блокировал мысли еще до того, как метод совести брался за дело: за это полагалась слишком острая боль.
«Вряд ли Цифровые инквизиторы – садисты, нарочно придумывающие такие суровые казни; очевидно, что только я несдержан в своих помыслах настолько…»
 
- Метод совести пресекает поступок еще на стадии намерения. Совесть сравнялась с сочувствием к потенциальной жертве, - Верховный инквизитор пожевал дряхлыми губами, не отрывая взгляда от статуэтки в подсвеченной нише. Предмет искусства изображал абстракцию не то рыцаря, не то доблести: острые формы и очертания мужской фигуры с мечом заставляли это предположить. Инквизитор Плиний Терций вертел в руках трубочку из пластиковых листов распечатки своего очерка.
- Вы этого добивались тогда, полвека назад? Объединения этих понятий?
- Мы внедряли гуманизм в умы людей против их воли. Философия единства совести и сострадания получилась сама собой.
- Что?.. – молодой инквизитор подошел на шаг и наклонился, думая, что не так расслышал сказанное.
- После уличных войн конца прошлого века мы, горстка храбрецов из силовых, социальных и научных ведомств убедились в том, что большинство людей исконно не обладают этической системой оценки своих поступков, и при возможности сбросят ее оковы, если те не будут достаточно прочными. Я не знаю, что бы мы делали без нейрокапсул. Если Рим разрушили варвары, пришедшие извне, то этот «Рим» сам превратился в варваров, разрушающих свое прошлое ради сиюминутных удовольствий.
- Вы заводили людей в капсулы с применением физической силы?
- Да, чаще всего. На солдат сыпались проклятия: «не отнимайте у нас свободу мысли!»
- Зачем же вы это делали, если люди хотели жить иначе? Почему не оставили им выбор? Хотели спасти их от самих себя?
- Нет. Инквизитору пристало мыслить идеалами и спасением человечества, но на деле все было проще. Пойми, сын мой Плиний Терций, я всего лишь хотел создать мир, удобный мне. Как любой из тех, кого мы отправили в нейрокапсулы. Но у меня была тень мысли, что в нем будет уютно жить и другим, пускай они этого и не осознают.
 
В  мелочах жизнь Александрия была безупречной. На работе он ни разу не нарушил звания добросовестного гражданина (попытки отлынивать от работы карались серьезными угрызениями совести, но Венд до такого состояния никогда не доводил).
Совесть отыгрывалась на нем за глобальные прожекты; пытливый ум Александрия Венда видел возможности оптимизировать, улучшить, перераспределить любые процессы или ресурсы. Это входило в его должностные обязанности - отчасти, но в полной мере проявлялось лишь вне работы. После того, как он придумал схему, позволяющую получать огромный доход от перепродажи промышленных объектов, и получил длительную серию конвульсий от метода совести, Александрий боялся смотреть лишний раз в окно монорельса. Он никак не мог выдумать выгоду для общества по своим схемам, прибыль должен был получить только он сам. А социуму остался бы сдвиг в экономке, где-то появились бы безработные, где-то люди перейдут на новые места и оставят дыры, которые нельзя будет заполнить.
«Ну почему, почему я не могу придумать ничего безопасного или общественно-полезного в таком же размахе? Видимо, для таких, как я, и создали метод совести».
 
- Принцип действия метода состоит в активации переживаний, записанных на центральном сервере. Если хотите, можете называть его «удаленной совестью». В человеческом теле достаточно элементов для воспроизведения негативных ощущений, стимулируемых методом совести. Код метода несложен…
Обведя взглядом старомодный амфитеатр главного учебного зала Монастыря, старший инквизитор Константин показал на экран:
• намерение гражданина вызывает проверку наличия «точки входа» - условия активации метода;
• устанавливается связь с базой данных, в которой хранятся модели возможных последствий;
• подбирается модель согласно намерению преступника;
• оценивается диапазон вреда, который может быть причинен – по количеству людей непосредственно или косвенно через порчу имущества;
• иногда в ход идут особенности наказания, например, за безразличие;
• выводится итог: как долго, как сильно и каким образом индивид будет страдать за свои помыслы – и передается набор команд, активизирующих ощущения в мозгу.
- Скажите, Инквизитор Константин, - студент поднял руку, обращая на себя внимание всей аудитории. – А есть ли зеркальный метод, поощряющий добрые поступки?
- Нет, и не будет. Мы верим в то, что добродетель присуща человеку исконно, и проявит себя без потребности в программировании. Достаточно подсказать, как не нужно поступать, чтобы мыслящий человек стал гражданином, изобретающим множество способов, как поступить хорошо – и добросовестно при этом.
 
- Александрий… - директор покачал головой и сменил цвет стекол в очках на бирюзовый. Венд похолодел: этот жест вежливости означал смягчение дурных вестей. – Я вижу, Вас мучает совесть. Вы не справляетесь с обязанностями, и она терзает Вас еще и за это, помимо основной причины… Мне придется просить Вас отправиться в отпуск…
Александрий понимал, что директор сам испытывает сейчас легкие уколы совести, и поспешил избавить его от них:
- Ничего страшного, несколько дней мне будет достаточно, чтобы разобраться со своими мыслями, отдохнуть.
- Поделитесь со мной, что Вас терзает?
- Я… придумываю разные нелепые вещи. Например, систему, в которой наиболее приятные в общении сотрудники будут получать лучшие задания.
- Но зачем? Это же будет несправедливо по отношению к тем, кто честно трудится?
- Да, но это также послужит стимулом для работников развивать свои личностные качества.
- Это так, но насколько они важнее добросовестного труда? То, что Вы предлагаете, отдает забытой историей столетней давности, когда личные качества возвели в культ. Вы сейчас ставите под сомнение доктрину достоинства, происходящего из деятельности совести в разуме гражданина.
Александрий похолодел, уже не от удаленной совести, а от естественного страха – так недалеко и до осуждения, за такие слова.
- Нет, нет… я не хочу унижать добросовестных граждан, я просто… имел в виду, что было бы хорошо как-то вознаградить тех, кто…
Он не нашелся. Директор вздохнул и заключил:
- Вам нужен отдых. Несколько дней.
 
Казалось, что на него смотрели укоризненными взглядами все пассажиры монорельса. На самом деле, никто не мог знать, что он идет с работы в неурочное время. Просто совесть мучила и за это.
Нужно было как-то сбежать от неусыпного ока.
 
- Можно ли взломать метод, брат Константин?
- Теоретически, да. Но практически, для этого нужно обладать консолью управления, а она есть только у Инквизиции.
- Ты хочешь сказать, что… Я этого как-то не осознавал, но у нас – неограниченная власть?
- Теоретически. Но на практике мы не будем ею пользоваться, и не допустим никого к программированию базы данных метода совести.
- В ней хранятся все установленные точки входа и реакции на них?
- Так точно.
- А кто их определял? Верховный Инквизитор?
- И Высший конклав. Некоторые предложения вносились простыми братьями, вроде нас с тобой, по мере обнаружения.
- Кстати, я нашел сегодня странные показатели. Меня словно вела интуиция, и я проверил сектор добросовестных граждан, которых мы уже давно оставили в покое. Система вывела ряд сигналов, но все инквизиторы были так заняты в основных секторах, что упустили из виду…
- Да, увы, нас недостаточно даже для такой неспешной работы. Показывай.
 
«Граждане в общественном транспорте подвержены уколам совести, это их организовывает, заставляет не отставать, не спешить, не обгонять других и не задерживать. Но при этом, если пронаблюдать, мелькнет разок кто-то, кто опаздывает на встречу – он явно преодолевает муки совести в своих целях… а они не становятся сильнее. Следовательно, если уменьшить масштабы влияния моих схем на людей, я смогу проскочить период моральной пытки и... а что же дальше?»
Александрий присмотрелся к толпе, замедлил шаг - но его немедленно подтолкнула совесть: на тебя могут налететь идущие сзади. Дойдя в обычном ритме до просторного зала, Венд присел на край скамьи и сделал вид, что наслаждается мозаикой. Она изображала сцены из жизни более яркого и дикого прошлого века. Вот люди в пестрой одежде, извиваются в конвульсиях – так выглядели популярные танцы; вот юноша в грязной футболке убегает от целящихся в него из оружия блюстителей закона – он украл у женщины сумочку с ценностями. Венд всегда удивлялся тому, с каким тщанием художник выложил кусочками глазированной керамики упаковки от дешевой еды в груде мусора, через которую вор перепрыгивал.
«Скрупулезная работа над небрежностью – в ней сразу ощущается разница между ушедшим миром, и нашим».
Он продолжал сидеть, подняв лицо чуть к потолку, но взгляд его на самом деле плавно сполз от изображений прошлого к происходящему в действительности. Поток людей казался сплошным, созерцание его умиротворяло. Через четверть часа стало казаться, что ничего не изменится, что предположение ложно...
Высокий мужчина в рубахе сиреневого цвета скользнул между людьми, поспешно извиняясь на бегу. На него посмотрели с неодобрением - и тут же забыли. Ноги сами подбросили Венда вверх, он побежал следом за торопливым незнакомцем, тут же чувствуя, как совесть взывает внутри.
Но через несколько шагов она стихла - подавленная обоснованием: мне важно догнать этого человека, это и есть мое занятие в данный момент, иначе я буду бездельничать. Если Венд никого не толкал и не путался под ногами, а ухитрялся пробегать между людьми, то совесть молчала. Когда он вышел из станции монорельса на открытое пространство площади, успокоился совершенно. И быстро догнал свою цель.
- Простите за вмешательство, но кто Вы?
- Я - художник, ничего страшного, а почему Вы интересуетесь?
- Для меня показалось необычным, как Вы быстро двигаетесь среди людей.
- А, всегда так хожу, стараюсь быть аккуратным, чтобы никому не навредить, но мне нравится ходить быстро. Извините, но мне пора, солнце меняет положение, а мне нужно успеть на студию к запуску аппаратуры. Извините!
Художник убежал, оставляя Александрия стоять посреди площади, ошеломленного осознанием новой информации настолько, что даже совесть не возмутилась о том, что он стоит посреди толпы.
«Он не воспринимает совесть, как что-то важное! Или нет, как что-то более важное, чем его искусство. Видимо, он из тех художников, которые рисуют ионным лучом внутри кварца, поэтому нужно не только поймать освещение, как встарь, но и прийти вовремя на студию, когда установка будет запущена и прогрета - я об этом читал. Все эти факторы перевешивают неудобства при толкотне в монорельсе. Возможно, если я найду столь же значимую положительную мотивацию, как у него, для завершения эгоистической части моих расчетов – модуль совести перестанет вмешиваться в процесс мышления!»

- Посмотрите на эти показатели обращения к серверу. Вот гистограммы по месту жительства и по роду деятельности: все остальные люди находятся в пределах нормы и допустимых всплесков эгоизма. И только этот индивидуум, Александрий Венд, вызывает сервер несколько раз в день - на максимум!
- И он еще жив? Как такое возможно?
- А почему он должен умереть? Смертных случаев не было зафиксировано со времен перехода на трансляцию методов совести на расстояние вместо нейрокапсул.
- Не знаю. Мне кажется, нервная организация нормального человека не может выдержать столько пыток, брат Плиний.
- Значит, он - ненормальный.
- Злодей?
- Не могу сказать этого с уверенностью, но и не могу сказать обратное. Если почитать исторические хроники, то подобные уровни активности эгоизма были присущи многим людям в прошлом веке и даже в начале нашего.
- Одним словом, Александрий Венд - реликт.
- Скорее всего. То есть, я надеюсь, что это проявление архаичной нормы, а не новой нормы, или что он - не какое-то уникальное отклонение, стремящееся к намеренному вреду.
- Одним словом, злодейству.
- Верно.

Венд сидел за домашним рабочим терминалом, просматривая файлы. Доступ ему не заблокировали даже ввиду вынужденного отпуска.
 «Данные по отделам моей фабрики... каждый конвейер под управлением одного человека вырабатывает... все вместе вырабатывают.. общий план.. хм.. получается, что, если бы каждый оператор работал на себя, и они бы соревновались, то личная выработка первых десяти превышала бы потери от последних десяти... и никого не нужно увольнять... Опять совесть! Да что ж такое? Почему? Потому что это кого-то повергает в грех гордыни, а кого-то унижает... Но разве хорошо работать, не зная своего потенциала, в едином потоке? Совесть молчит. Значит, есть что-то, чего она не знает».

- Инквизитор, Вы пытаете людей до смерти за то, что они не соответствуют Вашим представлениям о мире. Скорее, Вашим представлениям о покорности воле Церкви, но никак не представлениям христианства о совести. Ибо совесть может быть только добровольной!..
- Брат мой, Вы не в том положении, чтобы осуждать мои методы и цели.
- В этом положении мне остается говорить только то, что на сердце!
- Теоретически, дыба для этого и существует. Палач, добавьте натяжения.

- Мне кажется, брат Плиний, твой очерк становится слишком жестоким и спекулятивным. У тебя нет доказательств увлеченной жестокости средневековых инквизиторов, но ты продолжаешь писать в стиле научного труда.
- Я раздумываю над тем, чтобы не публиковать эту работу широко. Она есть лишь плод моего воображения и интуиции. Пытаясь прочувствовать, может ли совесть быть исконно присущей человеку, я погружаюсь в пучину мрачных образов. Не хочется верить в то, что без принуждения человек не может быть гражданином, что он неспособен желать этого сам. Не хочется верить в слова Верховного инквизитора о том, что этот мир доброты и честности нужен только горстке идеалистов.
- Мир, который построила Цифровая инквизиция, задумывался как мир, в котором блага не будут концентрироваться в руках единиц во вред большинству. Производительность высока, преступность ничтожна, искусства процветают, наука достигла невиданного размаха и популярности. Это - рай на Земле.
- Рожденный адом, - вспомнил Верховного инквизитора Плиний.

Отряд стражи порядка направлялся к дому Александрия Венда. Инквизиция решила на всякий случай допросить его. Скрыться от пеленгации эмоциональных волн в городе было невозможно. Большинству людей и не приходилось, впрочем.
Но в последний момент что-то пошло не так. Сигнал пропал. Отряд проверил дом. На экране терминала светились какие-то данные, как будто хозяин только что встал из-за него, но самого его нигде не было. Командир запросил центральный пост в Монастыре. Оттуда доложили, что пять минут назад сигнал еще исходил из дома. Если бы Венд был злодеем, сигнал о его испытании методом исходил бы постоянно. Но, так как он был субъектом под вопросом, то данные о нарушении чистоты совести приходили, хоть и часто, но недостаточно часто для того, чтобы по ним определять местоположение при условии перемещения субъекта.
- Прошу провести поиск по эмоциональным волнам, - сухо отчеканил командир отряда. Это был секретный прием, в существовании которого Инквизиция не хотела бы признаваться обществу, и для его применения требовался экстренный случай. Такой, как сейчас.

 «Если применить эту схему транспортировки ресурсов, то лично у меня получится неучтенная экономия, а остальные будут работать не намного тяжелее... о, совесть почти не мучает, я на верном пути... все заработанные деньги я потрачу на компактный производственный комплекс, который не мог позволить себе ранее - и буду выпускать...»
Они настигли его в парке, где он сидел, погруженный в расчеты на мобильном компьютере. На сканере испытания совестью он уже отражался как законопослушный гражданин, на лице его застыло искреннее недоумение, почему им заинтересовалась Инквизиция. В голове еще оседала пылью на пол разума мысль: «…и буду выпускать собственные товары народного потребления, повысив общую производительность города на 3%, а личную доходность на 350% - и никто не пострадает».

- Александрий Венд, Вы признаете себя злодеем? – инквизитор в черной мантии возвышался над обвиняемым благодаря кафедре из матово-черного углепластика. Процедура была стандартной, хоть и устаревшей – когда-то таких граждан, как Венд, любителей вынашивать бессовестные планы, было много, даже после нейрокапсул.
- Нет, Ваша честь. Но я раскаиваюсь в своих неуправляемых мыслях и прошу о снисхождении.
- Вы не будете противиться курсу лечения?
- Нет, не буду. Я приму его с радостью. Ненужные мысли делают невозможной мою работу. Я хочу быть добросовестным гражданином.
Он искренне верил в сказанное. Все еще было страшно попробовать то, что он открыл – обход программы – и хотелось просто жить уютной жизнью.

Плиний Терций забросил свой очерк. Настоящая работа поглотила его без остатка. Через неделю он отчитывался Константину не как другу, но как наставнику.
- После «дела Венда» я проверил все сектора, оставленные без внимания. В них образовалось несколько настоящих злодеев, все они задержаны.
- Очень хорошо!
- Но… Но есть еще всплески, которые я не могу трактовать однозначно. На показателях сервера совести эти граждане держатся в верхнем поле допустимого эгоизма по частоте и силе реакций метода, но при этом проступков за ними не замечено. С другой стороны, среди них встречаются чаще всего люди творческих профессий и граждане, преуспевшие на служебных должностях, где, казалось бы, приветствуется размеренная работа.
- Как будто они нашли способы обхода метода совести?
- Вероятно, очень похоже. Взломать метод невозможно со стороны человека. Обойти - реально.
- Я хочу обойти метод совести, - медленно поговорил инквизитор Константин. И ничего не ощутил. – Брат Плиний! В методе нет реакции на мысли об обходе метода!
- Разработаем же его незамедлительно!

Александрий Венд благополучно забыл, что такое уколы совести. Медикаменты заблокировали все его желания воплощать явно вредоносные проекты. Но пытливый ум не мог остановиться, и под действием успокоительно только эффективнее придумывал обходные пути и маневры, которые не затрагивали метод совести. Александрий повысил продуктивность труда на своей основной должности – потому что по вечерам в качестве отдыха просчитывал комбинации «оптимизации» неучтенных ресурсов экономической системы города. Он делал лучше не только себе, но и другим гражданам, что позволяло ему противостоять наказаниям метода совести за грех гордыни. Нет, программа не отключилась, она все так же терзала его, но Венд прекращал ее деятельность быстрее с помощью подобия молитвы “Общественное благо от этой идеи компенсирует неудобства окружающих, мою эгоистическую прибыль, и мою гордыню, стремление быть лучше равных мне”. Постепенно Александрий стал считать себя мучеником, и терзания методом совести дополнились священной радостью от служения обществу через силу.
Тогда ему опять стали любопытны другие люди: что, если все высокопоставленные лица города мучаются так же? А что происходит с творческими людьми? Венд задумался впервые в жизни о вещах, которые его мало интересовали раньше, хоть и находились перед глазами: что значит быть художником, писателем или дизайнером одежды в обществе, где большая часть искусств и произведений запрещена, как роскошь, излишняя праздность ума? Он вспомнил начальный учебный курс истории в академии – когда миром стала править Цифровая инквизиция, пощадили едва ли десятую часть всего, что относилось к развлечениям, оставив только то, что возвышало дух человека.
«И какого человека они при этом имели в виду? Честного? Простого? Все, чем занимается гражданин общества совести – это создает материальные и энергетические блага для существования без причинения вреда другим гражданам. Трудится и получает взамен мир, покой, отсутствие болезней, ожидает изобретения вакцины продления жизни – немудреной честной жизни. Иногда смотрит на яркие, радостные картины и слушает мелодичную музыку давно прошедших веков. И не стремится к большему, потому что это грех: алчность, похоть, гордыня, зависть окружающих… Рай на Земле?»

- Мы создали хорошенькую модель Средневековья, брат Плиний.
Шаги двух инквизиторов гулко отдавались в коридоре звуками капающей воды. Они направлялись к Верховному с отчетом о происшествиях последнего месяца.
- Крестьяне трудятся в полях, ремесленники в городах, все это – под пристальным и благостным оком Церкви, которое не замедлит обратиться в испепеляющее око Господа, направленное на отъявленных грешников. Все счастливы, особенно Церковь, получающая свою прибыль. – Он подумал и добавил очевидное: - Как в Средневековье.
- Под Церковью ты понимаешь Монастырь, брат Константин? – педантизм Плиния Терция некстати вмешался в ход его мыслей. – Потому что есть одно важное различие между этими…
- Да, - мягко перебил его Константин. – Монастырь не исходит из доктрины существования Бога. Я склонен верить, что Он есть, хоть и никак не связан с людьми, даже через священников. По крайне мере, в наше время. Я не знаю, как было раньше, поэтому и говорил тебе, что твой очерк спекулятивен во многом. И если Он есть, то не грешим ли мы сами против Него, создав организацию, заменяющую Его волю на Земле?
- Плохо, когда нет твердых доказательств, - пробормотал Плиний Терций. – Только и остается, что… спекулировать. Выдавать желаемое за действительное.
- Тебя гложет совесть?
- Да. Что, если я лгу в написанном, не думая о том?
- Не пиши.
- Я не могу не писать. Такое чувство, что этот «очерк» - это и есть мой поиск Бога в наших действиях. Мне хочется верить, что, даже если связи между Ним и людьми не было изначально, то служители разных религий, и мы, в том числе, создавали эту связь, чтобы… чтобы…
- На Земле стало, яко на Небесах, - закончил Константин.
- Аминь, - шепнул Плиний, нажимая кнопку звонка.

Александрий использовал единственную зацепку, которая у него была – отправился на станцию ионных излучателей, ища там знакомого художника. Для этого он выпросил начальство отпустить его в небольшую командировку. Угрызения совести за легкую ложь выносить было не так-то просто, и Венд надеялся, что рассчитал время правильно.
Солнце садилось за громаду Монастыря, золотящуюся в его лучах. Художник не спешил. Венд расхаживал из стороны в сторону, нервничая. В голове нарастало знакомое жжение: ты солгал руководителю, и зачем? Обоснования не было, сделка с треском провалилась, и Александрия согнуло вдвое от боли. Он схватился за ажурную металлическую опору, чтобы не упасть.
- Что с вами, гражданин?
- Совесть замучила, - честно признался Венд.
- это ж о чем таком думать надо было? – расхохотался невысокий коренастый мужчина, помогая несчастному подняться на ноги.
- Да так… ушел с работы по своим делам, совестно.
- А, это с ними всегда бывает, с работами-то. Поэтому я не работаю, как они, - мужчина кивнул в сторону города.
- Не… работаете? А как же?..
- Работаю, работаю, только по-другому. Сдельно. Занимаюсь наладкой и ремонтом оборудования, когда требуется, и все остальное время… - он осекся и сказал коротко: - Отдыхаю.
- Отдыхаете? И метод совести не включается? – Венд подскочил, как ужаленный. – Скажите честно, прошу Вас!
- Нет, а чего ему включаться? – мужчина насупился. – Я же честно работаю, на официальной профессии. В рамках работы делаю все, что нужно. Только вот рамки эти узкие, узенькие,  - он показал пальцами, - и платят соответственно мало. Но мне хватает. Зато в остальное время я свободен и могу делать, что захочу.
- А чего хотите? – подозрительно спросил Александрий.
- Ничего дурного, гражданин,  - подмигнул мужчина. – Вот, например, мне иногда дают порисовать в кварце. Сам я, - он замялся, и продолжил шепотом, - делаю женскую обувь.
- Зачем? – Венд почувствовал, как проваливается в пропасть полнейшего непонимания темы разговора. Обувь делали на фабриках, массово и серийно, нужды повторять ее вручную, таким непроизводительным образом, не было.
- Женщина хочет быть красивой, женщина хочет быть собой, - вздохнул мужчина. – После всех запретов на роскошь, женщина уже не может позволить себе выделяться, чтобы ее не терзала при этом совесть. Но быть собой ей не запретишь.
- А причем тут обувь? – глаза Венда широко раскрылись.
- Красиво ходить – это важно для женщины, - мужчина подмигнул.
Александрия настигло озарение: если он вообще не понимает, о чем идет речь, то  метод совести – и подавно.
«Существует целый мир, над которым не властны программы Монастыря!»
- Почему Вы мне все это рассказываете?
- Я знаю людей, и уверен, что ты не из горожан. Ты похож на жителей окраин, - подмигнул мужчина. – Тоже не можешь радоваться жизни в клетке совести.
Венд пожал плечами и… кивнул.
- Не могу сказать, что этот мир плох, но мне в нем не место. Я хочу большего. Может быть, ненамного большего. Вижу варианты вне спокойной и размеренной жизни, но мне стыдно их реализовывать, чтобы не обидеть всех остальных людей. Всех, вообще всех, на кого я похож, выйти из их числа и стать выше, питая гордыню.
- Даже не задумываюсь об этом, - собеседник Александрия пожал плечами. – Хочу быть собой, хочу помогать другим быть собой. Что толку в обществе производства вещей, если они не радуют людей? Что плохого в сообществе, где делают то, что радует людей, не причиняя вреда обществу? Мы все работаем на каких-то мелких или неприглядных работах, получая гроши. Все справедливо. Но после работы мы…
- Создаем чувственные блага, - договорил кто-то. Венд повернул голову, это и был тот художник, которого он искал. – Творим прекрасное, которое для нас как воздух для дыхания.
- И попросту помогаем друг другу по взаимовыручке, вместо расчетов деньгами города. Окраины автономны во многом, ничего не вносят в систему города, но и не берут от нее. Только медикаменты, электронику, редкие книги и видеофильмы.
Александрий в тот вечер гулял на окраинах.  Он познакомился со многими людьми, обходившими метод совести таким и иными способами - и не мог сказать, что они преступники. Общество ничего не теряло, оно не рассчитывало на возможность некоторых поступков, не нуждалось в них -  получало свое и не возмущалось. Лично тоже никто не страдал.
Только его самого почему-то угнетала одна мысль...

- Верховный инквизитор, мы принесли неутешительные известия. Мы долгое время не решались просить о Вашем вмешательстве, но…
- Что случилось? - Голос его звучал устало.
На столе перед стариком лежала раскрытая книга в потрепанном переплете. Он с трудом оторвался от нее, чтобы посмотреть на гостей.
- Мы были невнимательны и пропустили важные происшествия в обществе. Мы обнаружили, что на окраинах люди…
- Вы обнаружили, что люди - это всего лишь люди? Даже если внедрить в их разум программу хорошего поведения?
- Откуда Вы знаете?!
- Мне 104 года... Я смею полагать, что видел в жизни все. По крайней мере, касательно людей. Человек - существо свободы воли, тянущееся к реализации своей воли. То, что вы зовете «важными изменениями в обществе», было всегда, никуда не девалось – изменилось только то, что вы это заметили. Я создал ряд границ, через которые нельзя переходить, живя в обществе. Но я не запрещал людям думать все остальные мысли - это было бы против моей совести. Достаточно и того, что они знают, как совсем не надо поступать. С остальным... разберутся... сами...
Верховный инквизитор закрыл глаза, голова его качнулась и опустилась на грудь - он заснул. Плиний Терций подошел к нему, одолеваемый тревожным чувством.
- Константин... он умер. Верховный инквизитор умер, - обернулся он к старшему коллеге.
- Видно, дождался, пока мы сможем его сменить, - глухо ответил тот. - И отошел. Устал жить. Человечество колышет от тяги к роскоши до борьбы за идею, и наука о здоровье, о продлении жизни медленно ползет вперед, ее тянет инерция этих колебаний. Как будто и не хочет человек жить дольше, все равно однажды умрет - но заполнить жизнь переживаниями, впечатлениями, вот что для него важно в первую очередь. Верховный хотел, чтобы мы, его преемники, молодые инквизиторы, поняли это, и не судили людей слишком строго. Не заставляли тянуться к одинаковым идеалам, не вынуждали превращать жизнь в стремление к высшему смыслу. И не сделали того, зачем мы к нему сегодня пришли, не превратили жизнь по совести в самоцель. Совесть - только средство для счастья многих, тех, кто может ее принять, и не обязана быть совершенной ради чувства совершенства.
- Почему ты думаешь, что Верховный инквизитор сказал именно это?
- На столе лежит его дневник, я прочел последние строчки оттуда.
- Мне кажется… что он верил в высшую, настоящую совесть до последнего, хотя и посвятил жизнь системе подстраховки, «методу».
- Я не знаю, где нам найти доказательства ее существования. Мы не можем положиться на то, что она просто есть, иначе общество может быть точно так же уничтожено слепой верой гуманистов и идеалистов, как век тому назад. Духовные лидеры полагались на Божью кару, пока массы не перестали бояться ее, и не показали пример падения в глубины порока – в них не было  ни страха перед наказанием, ни отвращения к дурным поступкам, ни сочувствия жертвам мелких и крупных злодеяний, ничего, что можно было бы назвать совестью. 
Плиний Терций не удержался и принялся листать дневник покойного. Даты, несмотря на небольшую толщину книжицы, уходили к 2099 году.
- Здесь… все, брат Константин. Вся история внедрения нейрокапсул, подавления бунтов – основные события, переживания брата Марка, размышления и выводы. Смотри, вот он пишет: «Нам пришлось запретить или уничтожить почти все искусства, в надежде, что они возродятся в обществе совести в новой, более чистой форме. Те произведения и формы искусств, что остались в наследство от дикого мира, обезображены или заражены грехами: агрессией, алчностью, похотью, тщеславием. В них не осталось ни эстетики линий, ни красоты содержания». Все, как он сказал: Марк сотоварищи просто создавали мир, уютный для себя. Но в нем оказалось удобно жить и миллионам других людей.

- Сын мой, ты взял на себя слишком много в трудах Господних. Тебя обуяла гордыня, дьявол нашептал тебе, что ты вправе выдавать свои решения за слова Всевышнего.
- Монсеньор, это закоренелые преступники, я хотел научить их совести!
- Совести? Под пытками? Что же, по-твоему, совесть?
- Страх перед карой Господа, что же еще? Страх поступить дурно - ибо око за око, зуб за зуб, мера за меру, боль преступнику за боль его жертв. Господь милосерден, но позволил быть жестокими нам, его цепным псам!..
- Уведите его, он спятил. Совесть - это глас ангела в душе человека, и если он не желает его слышать, то от страха пытки скорее начнет слушать дьявола.

“Верховный Инквизитор Константин, подойдите в зал допросов” - мелькнуло сообщение на коммуникаторе. Не прошло и месяца после того, как старший инквизитор наследовал престол брата Марка, как его внимания потребовало дело огромной ответственности. Облачившись в мантию судьи, брат Константин поднялся на кафедру.
- Александрий Венд, зачем Вы пришли?
- Я раскаялся, пришел добровольно сдаться и просить о наказании.
- Данные Инквизиции не показывают Вашей вины. Поясните.
- В том-то и дело, Ваша Честь. Я виновен в том, что научился скрываться от метода совести и дошел до совершенной свободы мысли, и прошу спасти общество от меня, и выискать подобных мне. 
- Мы не понимаем, о чем Вы, - брат Константин похолодел, но старательно скрыл волнение. - От метода совести невозможно скрыться.
- Возможно, еще и как. Если не затрагивать фундаментальные истины добра и зла, заложенные в нем, и мыслить категориями, проходящими от них далеко в стороне, постепенно можно найти оправдание любому своему поступку. Я начал с творческих мыслей и улучшения благосостояния общества обходными путями, а пришел к тому, что могу без угрызений совести продумать и осуществить убийство. Позвольте мне сдаться. Если люди узнают об том, что такое возможно, то массово освободятся от метода совести и будут способны на дерзкие преступления, как это было до прошлого века.
- Каким образом такое возможно?!
- Метод совести подавлен в моем разуме с помощью цепочек мыслей, которые я сам определил, как программы: если выстроить достаточно длинную цепочку обоснований злодейского поступка, она протянется от желания до воплощения через ряд продуктивных идей, обходя долгой дорогой точки активации метода совести.
Брат Константин дрогнул, надеясь, что в полумраке судейской залы этого не видно. Он переглянулся с двумя старшими инквизиторами, бывшими судьями еще при брате Марке.
- Мы должны посовещаться на Ваш счет.
Свет в зале погас, и в темное незаметно опустилась черная перегородка, поглощающая все звуки. Александрий Венд остался в пустоте и темноте, но знал, что за ним следят стражники с инфракрасными визуальными сканерами на глазах.

- Вот оно, вот оно, развитие тех событий, которые ты не дал нам пресечь, брат Константин, руководствуясь якобы последней волей брата Марка!
- Мне интересно другое… - Верховный инквизитор отмахнулся от паникующего брата. - Он говорит, что обошел метод совести, но все равно пришел добровольно к нам.
- В программе нет таких функций! Она не учитывает сложные обходные пути! Я даже не знал - никто не знал - до этого момента, что такое существует! – не унимался взволнованный брат.
- Тогда что же его привело? Мы должны это исследовать, - в голове брата Константина крутилась какая-то невероятная мысль, и он желал ее подтверждения.

В зале вновь включился свет. Суд смотрел холодными взглядами на Александрия
- Испытуемый, Вы можете подумать о чем-то из запрещенных методами совести поступков? Обман, грабеж, убийство, наконец?
- Да, Ваша Честь. Да, досточтимые инквизиторы. Могу.
- Вы думали, почему так происходит?
- Я подозреваю, что вместо метода совести активизируются методы обоснований, они срабатывают раньше, подсознательно обещая положительное завершение...
- Положительное завершение?!!
- Положительный побочный исход преступления. И совесть не мучит.
- Вы боитесь, что все люди могут открыть для себя лазейки вокруг метода совести?
- Да, Ваша честь.
- На самом деле, если бы Вы совершили преступление, метод совести бы немедленно заблокировал Вашу нервную систему невыносимой болью. Так что, за общество можно не переживать, - ледяным тоном изрек Верховный инквизитор.
- Но, брат мой, - шепотом вмешался все тот же беспокойный старший инквизитор, - зачем нам нужно, чтобы люди массово впадали в кататонию, совершая при этом грабежи и убийства? Александрий Венд прав, мы должны пресекать такие вещи до того, как они случатся.
Константин жестом велел ему молчать. Мысль уже была готова родиться, отвлечения были лишними.
- Расскажите, как Вы этого достигли.
- Путем постоянных тренировок. В прошлом году, когда я был младшим экономистом, и у меня начались приступы эгоистических мыслей, он так усилились два месяца назад, что я даже прошел курс лечения в клинике Инквизиции...
- Да, это так. Я помню Вас.
- Но я не мог не реализовывать смелые проекты, и научился обходить совесть, которая возмущалась на первых порах любой спорной разработки или схемы. Через последовательность обоснований, куда я потрачу деньги, полученные из-за нестыковок в общественном укладе, и как я сделаю этим самым лучше.
- И со временем цепочки удлинились так, что стали игнорировать метод совести?
- Да.
Инквизиторы переглянулись.
- Так просто?
- Еще проще. Мне понадобилось учиться выстраивать эти цепочки. Но я познакомился с некоторым количеством людей, которые попросту не понимают важность совести - и она не работает на них.
- Каким образом?!
- Они живут вне понятий общественного добра и зла, их устремления малозаметны по отдельности; они ценят дружбу, выручают соседей и приятелей, настраиваются на достижение собственных целей, не затрагивающих все то, что продумали вы, отцы Инквизиции. То есть, методы совести действуют, но эти люди  попросту до них не дотрагиваются в своих желаниях и мыслях. Я не замечал ни за кем признаков мучений.
- Непостижимо...
- А так и есть. Целые поселения живут на окраинах вашего города. Окраинах не в географическом смысле, а в общественном. Группы людей, связанных личными симпатиями...
- Прервитесь. Мы вновь посовещаемся, и вынесем вердикт.
Александрий остался во мраке.

- Окраины, опять окраины… Смотрите, частное лицо, гражданин знает о том, что мы получили с помощью своего оборудования! Мы просмотрели целый альтернативный мир! – старший инквизитор не унимался. Брат Константин хлопнул ладонью по кафедре.
- Хватит! Мы не станем программировать в метод дополнительные ограничения - на все, что он описал: жизнь вне общества, отказ от приличных работ, обходные пути…
- Но Венд фактически удалил совесть из своего разума! И все эти безымянные люди, о которых он говорил с таким жаром - тоже.
- Я полагаю, - начал брат Константин, но прокашлялся и заговорил тверже, - я уверен, что это как раз то, от чего нас предостерегал покойный Верховный инквизитор Марк. Метод совести не может блокировать мысли непосредственно. Но он может заставить человека перестать думать то или иное в страхе перед болью. Метод устроен так, что его можно запрограммировать на реакцию на что угодно! Даже на ванильное мороженое. Цифровая инквизиция в силах ввести все то, что вы предлагаете, но, если мы ограничим так жестко свободу поступков сейчас, то встанем на путь постепенного полного порабощения умов правилами, удобными нам. Возможно, это спасет от некоторого прироста преступности. Но через годы нас сменит другое поколение инквизиторов, которые введут свои правила, его сменит еще одно, и так далее. Они сами могут искуситься властью, и довести общество до абсурда, до рабства. Достаточно будет улучшить метод так, чтобы он действовал на протяжении всей цепочки, и не давал завершить ее преступлением. Или запретить само злодейское намерение выстраивать цепочки с целью обойти метод для преступления.
- А о тех, кто может это сделать не нарочно, ты подумал, брат Верховный инквизитор? Вы понимаете сущность такого мышления? Я - нет.
- Постойте, я кое-что понял. Я задам Александрию один вопрос, и вы получите свой ответ, - брат Константин нажал на кнопку включения света. Он был уверен на 99%, что услышит то, чего ждет. И шепнул братьям еще одну фразу, пока щит, отделяющий их от Венда, поднимался.

- Александрий Венд, ответьте на последний вопрос, наиболее полно и, естественно, прямо. После этого мы объявим свой вердикт по Вашему делу.
- Я готов, задавайте.
- Почему Вы сюда пришли, что Вас сподвигло на раскаяние, если Вы смогли удалить метод совести?
- Не знаю. Отвращение к себе. Чувство, что я поступаю некрасиво по отношению к вам и к остальным людям.
Старшие инквизиторы ахнули разом. Только брат Константин довольно улыбнулся:
- Исконная совесть... Она существует.
Посмотрев на остальных, он получил знаки одобрения, и произнес громко:
- Александрий Венд, окончательное решение суда таково: Вы останетесь в стенах Монастыря.
- Надолго?
- На четыре года. Пока не пройдете подготовку инквизитора!
Пока ошеломленного «взломщика» выводили из зала, брат Константин задумался – о том, не был ли Верховный инквизитор Марк таким же обладателем исконной совести, чувства гармонии мира. Быть может, метод – это грубоватая копия ее?
Когда судьи остались одни, брат Константин сказал:
- Вот посмотрите, лет через двадцать брат Александрий еще станет Верховным инквизитором.
- Вряд ли тебе наскучит этот пост так быстро, брат Константин.
- Если он дорастет - совесть не позволит мне не уступить.

Кардинал покачивался вместе с повозкой, и пытался обрести равновесие хотя бы в мыслях. Правда ли, что совесть исходит только от Бога, и в человеке нет ни скрупулы? И что человек, податливая глина, живет между Божественным советом и наущением дьявола, не имея собственного ощущения, как все должно происходить во вселенной? Быть может, совесть и была тем, что он познал, вкусив яблока с древа в Эдеме - различие между Добром и Злом? И за то был изгнан, что пожелал трактовать эти понятия сам, без воли Всевышнего...
“Ересь заразна”, подумал кардинал, перекрестился и посмотрел на горы, прыгающие за окном повозки в такт ухабам на дороге. Устремив взгляд в бездонный океан неба, он утопил в его пучине греховные мысли.